«дорогой барти! ежедневно я слышу шепот, который становится всё громче и громче. мне трудно с ним жить, сосуществовать в одной черепной коробке. я не знаю что это, и от этого мне становиться страшно. мне нужно знать, но ни в единой книге нет ответов на эти вопросы. прости меня, барти. прости меня, друг. я знаю, что слишком опрометчиво оставлять тебя одного. оставлять тебя на попечение судьбы, которая так жестока и беспощадна к нам, но я больше так не могу. мне нужны ответы и я ушёл искать их. я ушел и, прошу тебя, барти, не ищи меня. я знаю, что это путевка в один конец и мне до бесконечности жаль, что так происходит, но иначе — никак. прости меня, барти. прости меня, друг. помни, бартемиус крауч, что ты — лучшее, что случалось со мной за мою короткую жизнь. ты — то, что делало меня счастливым, пускай ты, порой, был несносным мальчишкой, который делал всё наперекор уставам и правилам. ты всегда будешь там, где кулон соприкасается с кожей — возле сердца. может даже глубже. ты всегда будешь там, барти. друг. прости меня за то, что оставляю тебя одного. но я должен это сделать. вероятно, что когда ты получишь письмо — меня уже не будет в живых. барти, мой друг, не ищи меня. меня поглотит земля и не останется ни одного упоминания о моей могиле. здесь нет места для меня. но есть место для тебя, бартемиус, для твоей веры и амбиций. я тебя люблю, барти. мой друг. твой регулус арктурус блэк.»
крауч сжимает письмо в руках, чувствуя, как в груди что-то рвется. это, пожалуй, последние струны его души, которых больше не осталось. регулус — это имя было тем, что отождествляло человечность крауча, что делало его на пинту лучше, чем он есть на самом деле. а теперь ему кажется, будто письмо — это выстрел. прямо в голову. без малейшего шанса на выживание. без малейшей надежды на спасение. и он кричит. пронзительно, будто его убивают. будто он умирает. хотя, кажется, что так и есть. бартемиус крауч младший умер, когда прочитал это письмо. но истинных причин смерти друга — он не знал. даже не пытался узнать. быть может, если бы барти удосужился узнать, отчего регулус ушел — всё было бы иначе.1980 год.
когда снегом засыпало практически всю англию, когда морозы приятно щипали щеки, делая их полнокровными, когда прошёл едва ли не год с момента пропажи блэка младшего, бартемиус становится озлобленным человеком. тем, у кого отняли часть души. ему было до ужаса противно ходить по земле, осознавая, что регулус больше не сделает ни шага. что теперь краучу не к кому пойти и рассказать о своих бедах. что теперь краучу не к кому пойти и рассказать о своих мыслях. что нет никого, кто понял бы его. принял бы его. вместе со всем тем дерьмом, что было внутри молодого человека. ни-кто не мог утешить бурю внутри барти. даже он сам. его старания тщетны, безрезультатны. и бойтесь, когда бартемиус не в силах угомонить своих демонов — он становится тем, кем вы его знаете сейчас: сумасшедший смех и такое же безумство в стеклянных глазах, подрагивания конечностей и дикий оскал. он готов раздирать кожу лица, конечностей, шеи в кровь, дабы выпустить из себя хоть малую долю горя. его боялись, его обходили стороной, а за спиной шептались `безумец`, `псих`, `больной`. да, крауч болен, но от этого недуга нет лекарств. и только когда барти закрывает в свою комнату двери, попутно запечатывая комнату заклинаниями, когда тишина оглушает, он может быть свободным. дать волю своему нутру. дать волю тому, что называет слабостью. крауч достает из коробки, стоящей на дне шкафа, все предметы и подолгу рассматривает их, возвращая себя к тем временам, когда было так хорошо и спокойно. фотография, где он с регом сидит в гостиной слизерина. оба такие красные, в глазах отражаются блики от пламя, которое пляшет в камине, оба счастливые и с довольными улыбками, не теми, которые подобны глянцевому лоску, напущенному и противоестественному, а теми самыми улыбками, которые говорят о том, что они счастливы. под фотографией лежит галстук регулуса, который всё ещё пахнет его парфюмом. барти боится лишний раз прикасаться к этому предмету, ведь страх стереть в памяти воспоминание об аромате блэка такой сильный, что сводит скулы судорогой. крауч не хочет забыть о том, кем был регулус. не хочет забывать о том, какие повадки были присущи блэку-младшему. чем ближе крауч подбирался ко дну коробки, тем больше его руки начинали трястись. тем страшнее становилось парню. тревога била по сознанию парня, отчего дыхание сбивалось, и приходилось контролировать каждый свой вдох и выдох. повторять мысленно, дескать, барти, не забудь сделать очередной вдох. не забудь в очередной раз выпустить воздух из грудной полости. и когда крауч добирался до того самого письма, он ломался. трещал по швам, как одежда тех девушек, которых бартемиус имел во всех возможных позах и где ему было угодно. он разбивался, как дорогой фарфор или хрусталь, летящий с метровой высоты и соприкасался с мраморным полом комнаты. он не зря ставил заглушающее заклятие на комнату, чтобы никто не услышал крика парня. чтобы никто не узнал о том, что крауч умел плакать. чтобы никто не узнал, что бартемиус крауч младший был сломленным и не подлежал исцелению. он перечитывал письмо друга и каждый раз, когда тот упоминал его имя, проклинал того. крауч мог проклинать блэка каждую прожитую секунду, но понимал, что в этом нет смысла. регулус ушел и оставил после себя только горстку вещей да воспоминания, которые были хуже, чем непростительные. барти, сжимая письмо в руках, будет лежать на кровати и задыхаться, будет вспоминать прошлое и искать ответы, но никогда не будет близок к ним.1997 год.
крауч провел много часов наедине с собой, перебрал в голове всевозможные сюжеты развития дальнейших событий, но ни в одном он был рядом с регулусом. он забыл его образ, забыл как пахнет его галстук в серебрено-изумрудную полоску, забыл и о том, как выглядит его почерк. бартемиус помнил только злость, жестокость. он уже забыл даже как звучит его собственный голос, ведь не говорил уже, сколько? неделю? месяц? или может год? барти не нужны были слова, дабы сидеть в одиночкой камере азкабана, зато прекрасно слышал всё, что происходило за толстыми стенами тюрьмы. шум ветра, крики убийц, с которых дементоры высасывали последние признаки жизни. или, быть может, это всё происходило не на самом деле, а в его голове? и единственный звук, который заставил крауча очнуться от многолетнего забвения, был взрыв, позволяющий пожирателю покинуть стены ненавистного азкабана и бежать. бежать туда, где сохранились остатки его никчемной души. а после, вдыхать в себя аромат галстука, который уже не столь яркий, как прежде, но всё ещё отдает ментолом, кофе и сигаретами. упиваться чертами регулуса, воссоздавая образ мальчика в его голове. вчитываться в письмо, вспоминая о том, как пытался разбирать почерк юноши на занятиях. это делало его живым и мертвым одновременно. это делало его тем, кем он есть. это делало его сломленным. мальчик, который не мог излечиться. мужчина, который хотел убивать. человек, который забыл, что такое счастье.