Мазохизм

      Маша любит Дашу. Ей нравится в ней буквально все. Ее красивое лицо, которому даже идет отсутствие четких очертаний скул и нижней челюсти. Серо-голубые глаза, которые, на первый взгляд, не представляют ничего особенного, но притягивают к себе, стоит только их обладательнице взглянуть на собеседника повнимательнее. Маше нравится даже ее макияж и стиль одежды, хотя иногда кажется, что черный цвет делает Дашу удрученнее, по крайней мере, на вид. А когда Даша улыбается, пусть даже не ей, Маша едва сдерживается, чтобы не улыбнуться самой, и ее пронзает настолько сильной волной любви, что она до боли закусывает губу и сжимает ладони в кулаках, чтобы унять внутренний порыв броситься Даше на шею и… Дальше Маша предпочитала не думать.       Она прекрасно понимала, что быть влюбленной в собственную сестру — ненормально. Понимала и продолжала любить Дашу совсем не по-сестрински. Конечно, дело было не только в ней — сердцу ведь не прикажешь. И главная проблема была в том, что Маша не помнила, когда именно это началось. Возможно, если бы помнила, она бы смогла найти «корень зла» и хоть как-то отодвинуть свою влюбленность на второй план и жить своей жизнью, без всяких задних мыслей, выйти замуж, завести детей… Но она не могла. Отчасти потому, что сама этого не хотела, но в этом она не признавалась даже себе.       Здесь ее богатый опыт в личной жизни оказался бессилен. С Дашей было все совсем не так, как с парнями. В последних Маша могла влюбиться, начать встречаться, едва ли не выйти замуж и расстаться, при этом очень скоро забыв об этом и начав крутить следующий роман. И все это за одну неделю. С Дашей было по-другому. Маша не могла дать точное определение чувству, которое она испытывала по отношению к сестре. Это было похоже на совершенно безумную, ненормальную влюбленность, граничащую со страстью. Она накрывала с головой всякий раз, стоило Маше только увидеть сестру, заставляла ее терять голову и контроль над своим телом. Никто из окружающих и не подозревал, насколько хорошо она владела собой, иначе все тормоза бы уже слетели к чертям, и… Маша не знала, что было бы тогда. Одно она знала точно: она должна покончить с этим. Должна. И как можно скорее. У нее просто нет другого выхода.       Нет, она абсолютно точно не знала, когда это началось. Она уже не помнила, когда жила нормальной жизнью в последний раз, не помнила, когда нормально спала, без снов, мучающих ее еще больше, чем зрелище счастливой Даши. Снов, в которых они занимались любовью… Маша понимала, что это абсурд, и не принимать того, что снится ей с незапамятных времен, абсолютно глупо, но она все еще пыталась бороться с собой. Хотя гораздо больше ее волновало то, что Даша могла знать об этих снах. Маша не знала, разговаривает ли она во сне, но страх терзал ее довольно долгое время, пока однажды ей не пришло в голову, что, если бы Даша узнала о ее снах, то дала бы знать. Мягко говоря.       Иногда Маша оглядывалась на себя со стороны и ужасалась тому чувству, что поглотило ее почти полностью. Эта странная, нездоровая любовь пугала ее. И испытывать ее было странно, но вместе с тем приятно, хоть и больно. «Мазохистка», — думала Маша про себя, но отказаться от этого чувства уже не могла. Да, возможно, она лишь убивала этим себя же, ловя каждый взгляд Даши и боясь, как бы сестра не заметила ее собственных странных взглядов, бросаемых на нее. Это было абсолютным безумием, погружаясь в которое, она ощущала странное удовлетворение. Она словно тонула, захлебываясь в холодной воде и получая удовлетворение от ощущения, как она заливается в легкие. Эта любовь была наркотиком, отказаться от которого не представлялось возможным.       Маша не думала о будущем. Она даже не думала о том, что, возможно, Даше стоило бы сказать о том, что с ней происходит. Сестре не стоило знать о ее чувствах. О них не должен был знать никто. Как и о том, что однажды ночью Маше пришлось успокаивать ее.       …Маша проснулась посреди ночи с очень странным, щемящим чувством беспокойства. Подумав, что, пожалуй, беспокоиться ей не о чем, она хотела снова заснуть, но паршивое чувство, с каждой минутой все больше перерастающее в панику, не дало ей этого сделать. Сев на кровати, она машинально подняла голову, глядя в сторону Дашиной кровати. И, возможно, ей показалось, но она услышала всхлип. Беспокойство с новой силой заныло под сердцем, и Маша встала. Подойдя к кровати сестры на негнущихся ногах, она наклонилась, чтобы подтвердить свое предположение. Даша действительно плакала, при этом не просыпаясь. Щеки были мокрыми от слез, изредка она всхлипывала, но при этом выражение ее лица почти не менялось. У Маши упало сердце.       Судя по всему, ей снился кошмар.       «Это Даше-то — и кошмар? Да еще такой, из-за которого она плачет?» — подумала Маша, скорее, по привычке. Но потом она ощутила, как сердце в груди колотится со стремительной силой, и по спине катится холодный пот. Сейчас она ощущала только ужас и желание защитить ее. Что бы ей не снилось, очевидно, это было чем-то совершенно ужасным, раз довело ее до слез.       Маша не умела успокаивать людей. Она даже себя успокаивать толком не умела, что уж говорить о других. Но сейчас, движимая каким-то шестым чувством, она села на кровать сестры и, невзирая на то, что та отчаянно сопротивлялась, по-прежнему не просыпаясь, крепко прижала к себе. Даша в ее объятиях тут же расслабилась, хоть и плакать перестала не сразу, и Маша почувствовала, как ее голова склонилась к ней на плечо. Она закрыла глаза, наслаждаясь моментом. В жизни Даша вряд ли позволила бы ей обнять себя вот так, просто, и Маша это знала. Позже, прокручивая в голове эту сцену, она подумала о том, сколько безнадежности и безответной любви по отношению к Даше она тогда испытывала. И предпочитала не вспоминать об этой ночи.       Через некоторое время она все же медленно отстранилась и уложила Дашу обратно. Затем уже хотела встать, но задержалась еще на несколько секунд. Даже сейчас, с заплаканным заспанным лицом Даша была красивой. И вновь сердце кольнуло осознание, что эта красота никогда не будет принадлежать ей. Маша как-то грустно вздохнула, а потом наклонилась и поцеловала сестру в лоб. Затем она резко встала и легла в постель, стараясь сдержать слезы. В горле комком стояла невыносимая горечь, но Маша, не мигая, смотрела в потолок, то и дело сглатывая. Так больно ей еще никогда не было.       Да, Даша о многом не знала. Например, о том, что ее шарф, имевший свойство пропадать в самый неожиданный момент, вовсе не пропадал на самом деле. Улучая момент, Маша уходила вместе с ним в ванную, когда совсем не знала, куда деваться от своей любви, и вдыхала Дашины духи, которыми пропитался весь шарф. Для нее стало совершенным открытием то, что Даша предпочитала на редкость нежный, сладкий запах. Ее образ язвительного, нечувствительного человека дал трещину, когда Маша впервые вдохнула его. И он успокаивал ее, хоть и напоминал о Даше, дарил чувство умиротворения и спокойствия.       Даша была для нее человеком, которого она не понимала от слова «совсем». И не потому, что она не одевалась по моде, не следовала общественному мнению и тому подобное, хотя из-за последнего тоже. Она жила с сестрой всю жизнь и за это время так и не узнала, какая же Даша та, настоящая, под маской сарказма и равнодушия ко всему окружающему. Сама Маша, зачастую ведущая себя эгоистично и совершенно по-детски, даже не знала, что же именно ей нравится в Даше, и какую ее сторону она любит на самом деле. Впрочем, об этом она предпочитала не думать. Возможно, потому, что боялась правды.       Маша понимала, что жить долго с чувством, съедающим ее изнутри, она не сможет. Любовь уничтожала ее, не оставляя в душе ничего, кроме боли и пустоты. От них хотелось плакать. И она плакала, когда никто не видел. А иногда и при всех, но всегда находила этому оправдание. И все верили. После того, как Маша выплакивала все слезы, она чувствовала себя полностью опустошенной. И, хотя становилось немного легче, сил все равно почти не оставалось. Тогда она засыпала. А во сне вновь видела перед собой Дашу.       Маша устала. Она так больше не могла. У нее было только два варианта: либо признаться Даше в любви, либо уехать. И она уже сделала свой выбор.

***

      Вещи уже почти были собраны. Да и собирать особенно было нечего — Маша брала с собой лишь самое необходимое. Уехать из Москвы она не могла — ей нужно было закончить учиться, да и в принципе слишком многое связывало ее с этим городом. Но переехать на другой конец Москвы, конечно же, было можно, что она и собиралась сделать. Квартиру она уже подыскала, как и работу, с помощью которой она смогла бы оплачивать ее. Маша понимала, что первое время ей придется экономить на всем, на чем только можно, и, возможно, даже работать на двух работах, но иначе она не могла. Она боялась просто сойти с ума от любви.       Когда хлопнула дверь в комнату, Маша вздрогнула всем телом, но подавила в себе желание обернуться и продолжила сверлить невидящим взглядом очередной крем для лица, который она держала в руках.       — Ты куда-то собралась? — произнес Дашин голос за спиной.       — Да, — ответила Маша, не поворачиваясь. — Я…переезжаю.       — К очередному парню? Ну-ну, — Маша услышала, как сестра укладывается на кровать, и могла поклясться, что ее саркастичный взгляд сейчас сверлит ее спину. — Надолго?       — Даш, ты не понимаешь… — Маша резко развернулась и осеклась под прямым взглядом Даши. Слишком давно она его на себе не ощущала, а тут еще и эта проклятая любовь…       — Ну? Чего не понимаю?       Маша вяло отмахнулась:       — Да так, ничего. Просто…мне нужно уехать. Сегодня же.       — А что так сразу? Ни скандала очередного с папой, ни четырехчасового сидения в ванной перед отъездом… — Даша взглянула на нее повнимательнее. — Маш, с тобой все хорошо?       Маша поджала губы:       — Серьезно?       Даша хмыкнула:       — Да нет, конечно. Пора бы уже научиться отличать сарказм от серьезного интереса.       Маша медленно вздохнула. Потом снова повернулась к двум сумкам, в которые собирала вещи, проверила, все ли она взяла, и еще раз оглядела комнату. Потом взяла сумки и, прихватив со стола телефон, направилась к двери.       — А все-таки, почему? — Даша подняла взгляд от книги, которую читала, и теперь вновь смотрела в упор на Машу, застывшую возле двери в пол оборота к ней. Маша вновь осуждающе поджала губы.       — Значит, сарказм?       — Маша, я тебя спросила, вообще-то. Что, так ужасно сосуществовать со мной?       «Очень. Потому что я не могу смотреть на тебя без мысли, что ты никогда не будешь принадлежать мне».       — Я не против, переезжай к Галине Сергеевне и Женьке. А я буду жить в гордом одиночестве.       Маша поставила сумки на пол и повернулась к ней полностью.       — Дело не в тебе… Ну, то есть, в тебе, но…       — Значит, все-таки во мне?       Маша опустила взгляд.       — Все равно уже ничего не изменить.       — Нет, теперь мне уже интересно, — Даша приподнялась на руках и встала с кровати. — Что же во мне появилось такого, что заставило тебя переехать? Ты жила со мной шестнадцать лет и почти все это время преспокойно меня терпела. Что же такое случилось, что ты решила сбежать? Неужели надоело?       — А какая разница? Ты же все равно рада, что я съезжаю, — пожала плечами Маша, поднимая сумки и открывая дверь.       — Рада, но мне все же интересно, что произошло.       — Ничего не произошло, Даш, — устало произнесла Маша, вновь повернувшись лицом к Даше, и чуть не столкнулась с ней, вздрогнув от случайного соприкосновения их рук.       — И что это было? — угрюмо произнесла Даша, глядя на сестру исподлобья.       — Ты чуть не столкнулась со мной, и это лишь служит доказательством тому, что тебе нужно научиться контролировать личное пространство, — невозмутимо пожала плечами Маша. Но внутри у нее все кипело, в том числе и мозг. Он будто плавился, вводя ее в странное состояние и даря ощущение, что она находится в собственном сне. Она знала наверняка, что в реальной жизни Даша бы себя так не вела.       — Да нет, не это, — нетерпеливо прервала ее сестра. — Ты вздрогнула.       — И что? — голос предательски дрогнул, и Маша плотнее сжала губы.       — Либо у тебя начинают сдавать нервы, потому что ты нервничаешь на пустом месте, либо…я не знаю, что. Ты какая-то странная, Маш, — Даша вскинула одну бровь. — У тебя правда что-то случилось?       — Это снова сарказм? — Маша хотела, чтобы это прозвучало вызывающе, но получилось жалко.       — Ну, отчасти, но ты все же моя сестра, как это ни неприятно. Поэтому ты можешь со мной поделиться, если сочтешь нужным.       Пока Даша говорила, Маша искоса смотрела на нее и понимала, что просто не сможет уехать, не сказав ей. И почему-то из плавящегося мозга в тот момент исчезли все мысли про то, что это безумие: признаться в любви собственной сестре, да еще так спонтанно. Даша все еще говорила, а она уже твердо решила, что вот сейчас она скажет те самые слова, которые терзали ее давным-давно, и тем самым сломает все прошлое. А, возможно, и будущее.       — Ну так? Будешь говорить или так и уедешь?       — Даша, — Маша на секунду прикрыла глаза, закусив губу, а потом взглянула на сестру. — Я знаю, что это ужасно…странно… Да и ужасно, в принципе, тоже. Наверное… В общем, я пойму, если ты не захочешь меня после этого видеть или возненавидишь еще больше…       — Да говори уже.       — Даша,..я тебя люблю.       И, прежде чем Даша опомнилась, Маша подхватила вещи и выбежала в коридор. Через несколько минут она уже была на улице и быстрым шагом шла прочь от дома, стараясь не думать о том, что, возможно, теперь все станет еще хуже, чем раньше.

***

      Следующие три недели были для Маши, наверное, самым ужасным периодом в ее жизни. Даже хуже, чем когда она жила рядом с человеком, которого любила больше всего в своей жизни, и должна была это скрывать.       Она работала целыми днями и все равно хватало только на еду и оплату квартиры. Домой приходила поздно, уставшая как собака, и почти сразу падала на кровать. А утром начиналось то же самое. Маша никогда бы не подумала, что способна к такой загруженности, но сейчас это было даже к лучшему: на время работы она забывала о Даше. А, когда приходила домой, перед сном просматривала бесконечные пропущенные звонки и сообщения от отца, Женьки, Галины Сергеевны, мамы. От Даши. Она вообще звонила почти постоянно первое время. Потом как-то очень резко перестала. И уже около двух недель от нее не приходило ничего. Для Маши это было сродни удару молнией. Когда Даша перестала звонить, она подумала, что прошлая жизнь для нее окончена. Но забыть о ней окончательно не получалось. И Маша продолжала работать на износ, чтобы забыть обо всем поскорее и начать нормальную жизнь. Свою, без воспоминаний о своей уничтожающей любви к сестре, которая не угасла до сих пор.       В пятницу в восемь утра Маша уже была на работе. На улице было ужасно холодно, плюс ко всему шел дождь, а она даже не взяла с собой зонтик. Забыла. Прямо как раньше, когда она забывала все на свете. Сейчас, спустя три недели, она изменилась до неузнаваемости, и сама поражалась, как такое могло произойти за такой короткий срок. До двенадцати часов ей предстояло торчать на улице и раздавать листовки, а потом нужно было бежать в кафе на другом конце города и крутиться там до восьми вечера. При этом чувствовала Маша себя ужасно. Видимо, сказывалось часовое стояние под дождем. И с каждой минутой все хуже. Горло ужасно болело, и все тело будто горело в огне. Она даже подумала о том, чтобы позвонить в кафе менеджеру и предупредить, что ее сегодня не будет. Да, поругает, вычтет из зарплаты, но Маша понимала, что если она поедет на работу в таком виде, то завтра может не встать вообще.       Она поплотнее запахнула пальто, чувствуя во всем теле дрожь. А потом за ее спиной раздался крик, от которого ей тут же стало еще хуже:       — Машка!       Шум проезжающих мимо машин и гомон прохожих исчез. Во всяком случае, Маша его не слышала. Но люди продолжали проходить мимо нее, так же, как и машины по-прежнему неслись по улице. И она подумала, что у нее начались галлюцинации.       «Совсем помешалась со своей любовью», — подумала Васнецова перед тем, как знакомые руки обвили ее шею, а голова Даши оказалась на ее плече. Маша еще не совсем поняла, что происходит, а Даша, тряся ее за плечи, уже тараторила что-то про то, что искала ее все это время и наконец нашла только благодаря тому, что обыскала все ее вещи и нашла телефон хозяйки квартиры, в которой Маша жила. Потом про то, что Маша «с ума сошла так долго не отвечать на звонки!»…       — …мы все тебя уже обыскались, Женька вообще предположила, что ты умерла! Маш, ты совсем чокнулась?!       Маша рассеянно взглянула на сестру и улыбнулась.       — Даша, я так рада тебя видеть…       — Я тоже, но, Маша, так же нельзя! Ты могла хотя бы ответить и сказать, что с тобой все хорошо?       Маша медленно покачала головой и снова вымученно улыбнулась.       — Ты не представляешь…       — Погоди… Что с тобой? — Даша положила руку сестре на лоб. — У тебя же жар! И какого черта тебя на улицу потащило?       Маша не успела оглянуться, как Даша закинула ее руку себе на плечо и куда-то потащила. Видимо, домой.       «Она хоть адрес-то знает?» — пронеслась в голове беспокойная мысль, но ее тут же прервала другая: раз Даша нашла ее, то и квартиру, в которой она живет, тоже.       Маша не помнила, как они добрались до дома, как вошли. Сознание немного прояснилось, когда она оказалась в горячей ванне, но сил двигаться все равно не было.       — Получше? — произнес тихий голос Даши над ухом. Маша положила голову на бортик ванны и почувствовала руки сестры на своих щеках. Они были теплыми, почти горячими, и мокрыми. Затем губы Даши прикоснулись к ее лбу.       — Мне кажется, ближайшее время тебе светит только сидеть дома и лечиться. Вот скажи мне, Маш, о чем ты думала, когда шла под дождь без зонтика, без шапки, да еще и в тоненьком пальто, когда на улице такой холод?       Маша улыбнулась, но глаза не открыла. Ее внимание было сосредоточено лишь на Дашином голосе, и ей не хотелось портить такой момент.       — Знаешь, я даже не против провести несколько дней дома. Не помню, когда в последний раз так делала.       — Три недели назад.       — Правда? — Маша искренне удивилась. — Мне кажется, прошла вечность с тех пор, как я уехала от вас.       Даша промолчала, и Маша почувствовала, как руки сестры берут ее за плечи и поднимают из ванны на ноги, затем заматывают в полотенце. А потом Даша взяла ее на руки и понесла из ванны.       — Тебе что, не тяжело? — тихо поинтересовалась Маша, склоняясь сестре на плечо. Та хмыкнула:       — Ты такая тощая, что даже Пуговка справилась бы.       Маша улыбнулась. Даша донесла ее до кровати, уложила под одеяло и начала оглядывать комнату, видимо, ища что-то.       — У тебя хоть теплая одежда есть?       — Вроде должна быть. Посмотри в шкафу на верхней полке.       Не в силах бороться с навалившейся усталостью, Маша закрыла глаза и услышала стук открываемого шкафа, затем шуршание одежды. Через минуту кровать рядом с ней прогнулась под весом присевшей Даши. Маша с трудом разлепила веки.       — Совсем плохо? — голос Даши звучал обеспокоенно.       — Нет, — Маша еле заметно мотнула головой. — Просто очень спать хочется.       — Сейчас заснешь, только давай оденемся, — Даша взяла ее под спину и помогла сесть и просунуть руки в рукава шерстяной кофты. Потом, с помощью сестры, Маша надела спортивные штаны и шерстяные носки и легла обратно. Даша укрыла ее одеялом поплотнее.       — Я сейчас вернусь, только сделаю тебе чего-нибудь горячего, — произнесла она и ушла на кухню.       Закрыв глаза, Маша слушала, как шумит чайник, и думала, что вот он — случай, для того чтобы серьезно поговорить. И, чем больше она об этом думала, тем сильнее волновалась, и сердце в груди билось быстрее.       Даша вернулась через пару минут, держа в руках чашку, от которой шел пар, и снова присела рядом, протягивая ее Маше.       — Пей.       Маша послушно взяла чашку в руки и с удовольствием сделала несколько глотков. Это оказался сладкий чай с лимоном. Она облокотилась о спинку кровати и благодарно улыбнулась сестре:       — Спасибо.       — Будет лучше, если ты выпьешь все.       Некоторое время они сидели в тишине. Маша пила чай, а Даша сидела рядом нога на ногу и с интересом разглядывала стенку перед собой. Когда Маша выпила все, она поставила чашку на тумбочку рядом с кроватью и посмотрела на сестру.       — Даш… Ты на меня не сердишься?       — За что? — удивилась та.       — Ну… Я ведь сказала тебе, когда уезжала, что…       Маша осеклась и замолчала. Продолжать было выше ее сил. Но Даша и так все поняла. Она пожала плечами.       — Сначала я не поверила. Ну, то есть, я подумала, что это какая-нибудь шутка. Но, когда ты не вернулась на второй день ночью, я подумала, что, похоже, ты не шутила. И, знаешь, я впервые по-настоящему испугалась за тебя. Я начала звонить тебе, я звонила тебе постоянно…ну, это ты и так знаешь… Потом до меня дошло, что, раз ты уехала, значит, тебе есть куда уезжать. Я начала выяснять, к кому ты могла уехать, потом обыскала все твои вещи…кстати, там до сих пор полный бардак, прости. Просто, как только я узнала, где ты, я сразу же поехала к тебе. Даже попрощаться ни с кем не успела…       Даша вздохнула и замолчала, глядя в пол невидящим взглядом. А Маша вдруг почувствовала ужасающее чувство вины и знакомый комок в горле.       — Дашенька, прости меня… Я такая дура, — она всхлипнула и закрыла руками лицо. Даша тут же оттаяла и, повернувшись к сестре, крепко обняла ее.       — Ну, Маш, ну, что ты… Ну, не плачь… Если хочешь знать, я ни капельки на тебя не сержусь.       — Правда? — просипела Маша, всхлипывая.       — Конечно. Ну, как я могу сердиться на тебя?       — Но ведь я…       — Послушай, — Даша отцепила ее от себя, и, держа за плечи, взглянула Маше в глаза. — Нам вовсе не обязательно жить по отдельности только потому, что ты меня любишь. Не думала, что когда-нибудь скажу это, но… Маша, ты очень хороший и добрый человек. И я не хочу, чтобы ты страдала из-за меня. Поэтому я сейчас же звоню твоему менеджеру, начальнику, неважно, кто он там, и говорю, что ты уволилась. Ты едешь домой, как только выздоровеешь.       — Даша, ты не понимаешь… — Маша всхлипнула и прерывисто вздохнула. — Я ведь уехала из-за тебя… Из-за того, что не могла жить рядом с тобой и знать, что мы никогда не сможем быть вместе, понимаешь? Я не могла думать о тебе постоянно и видеть тебя, когда ты даже не знала о моих чувствах.       — Но теперь-то я знаю!       — Но разве что-то изменится? Я не могу быть с тобой. Нам придется выйти за разных людей, за мужчин, родить детей, жить своей жизнью и жить по отдельности, Даша, как ты этого не понимаешь?!       — Ой, Маш, не делай трагедию из всего, что видишь, — Даша усмехнулась. — Пока мы живем в одной комнате, об этом думать вообще нет необходимости. Ведь все, что происходит в нашей комнате, не должно обязательно распространяться за ее пределами.       — Ты что, хочешь…       — Не я, а ты, — Даша с ногами забралась на кровать и села напротив Маши по-турецки. — Ты ведь в этом нуждаешься? Для того, чтобы жить нормальной жизнью. Вот увидишь, в будущем полюбишь кого-нибудь еще гораздо сильнее меня. Ну, а пока что я готова тебе помочь.       Даша подсела ближе и обвила шею сестры одной рукой. И Маша тут же почувствовала, как внизу живота начинают порхать бабочки, а все тело начинает гореть еще больше, чем раньше.       — Даша, не надо… Это может слишком далеко зайти. Я не смогу остановиться…       — Сама — конечно, нет. Но я тебе помогу. Машка, мы же сестры. Ты можешь на меня рассчитывать.       Маша повернула голову к сестре. Та, склонив голову ей на плечо, выжидающе смотрела на нее. И Маша поняла, что искушение поцеловать ее еще никогда не было таким сильным. Сейчас Даша была так близко к ней… И почти сама предложила это. Другого такого шанса ведь точно не будет.       Маша чуть подалась вперед и почти коснулась губ сестры, но в последнюю секунду остановилась.       — Даша, я…       — Целуй уже, — с улыбкой произнесла Даша.       И Маша, все еще сомневаясь в правильности своего поступка, медленно подалась вперед. Она целовалась осторожно, как будто боялась, что это очередной сон, и Даша сейчас исчезнет. Но Даша не исчезала. Она была самой живой и настоящей и отвечала на прикосновения Маши, как будто так все и должно было быть. Маша обвила ее шею и потянула на себя, ложась на кровать. Даша, оказавшись сверху, оперлась руками на подушку по обе стороны от головы сестры. Ее волосы упали Маше на лицо, и та закрыла глаза, чувствуя извечный сладкий запах Дашиных духов. Стало жарко. В свитере было тесно и душно, но Маша успешно игнорировала это: ей не хотелось, чтобы все зашло слишком далеко.       Однако еще через минуту ей захотелось большего. И она, в последний раз проведя языком по Дашиным губам, уперлась руками сестре в грудь, вынуждая отстраниться. Даша легла рядом, по-прежнему глядя на нее.       — Ты не понимаешь, на что идешь, Даш… — прошептала Маша, тяжело дыша. — Так ведь нельзя…       Даша улыбнулась уголком губ.       — Ты привыкнешь, — сказала она, вставая. — Пойду, заварю тебе еще чаю.

***

      — Ты не обязана оставаться, — проговорила Маша, глядя, как Даша ищет в шкафу среди ее одежды что-нибудь подходящее на роль пижамы.       — Обязана. И даже не думай возражать, — парировала Даша, не отрываясь от шкафа. — Слушай, у тебя что, правда нет ни одной черной вещи в гардеробе?       Маша засмеялась.       — Да, правда. Но ты можешь взять мою темно-синюю футболку. Она где-то сверху лежит.       Даша порылась на верхних полках и достала большую темно-синюю футболку с крупной белой надписью Self-love*.       — Эта?       — Да.       — Оригинально, — хмыкнула Даша, разглядывая надпись на футболке. — Я никогда не видела, чтобы ты ее носила.       — Она мне великовата.       Даша пожала плечами и бросила футболку на кровать. Затем стянула блузку, в которой была, и надела ее.       — Ну, как тебе? — она повернулась к сестре. Маша улыбнулась.       — Класс, — она подняла вверх большой палец. — Носи, если хочешь.       — Да мне-то она зачем?       — Ну, я ее все равно носить буду вряд ли, а тебе она как раз подходит. Кроме того, насколько я знаю, ты замуж пока не планируешь выходить.       Даша усмехнулась и забралась под одеяло рядом с Машей. Они решили спать вместе, потому что кроватей в доме больше не было, а оставлять Машу одну на ночь Даша боялась.       — Наши хотя бы знают, что ты осталась?       — Да, я позвонила, и сказала, что ближайшую неделю меня не будет.       — Неделю? — Маша вскинула брови. — Ты прости, конечно, но неделю я болеть вряд ли буду. Да и ты не обязана быть рядом со мной все время, пока… — Даша положила палец на ее губы, вынуждая замолчать.       — Мы уже говорили об этом, помнишь? Я тебе нужна. А значит, все остальное подождет.       Они поцеловались, но на этот раз поцелуй продлился всего несколько секунд.       — У тебя очень красивая шея, — сказала Даша, оставив нежный поцелуй под челюстью сестры. — Странно, что раньше я этого не замечала.       — Ты многого не замечала, — прошептала Маша, утыкаясь ей в ключицу.       — Прости. Из-за меня ты, наверное, жить не могла нормально. Я даже не знаю, сколько…       — Ты и не должна была ничего узнать. Я хотела просто уехать и жить своей жизнью, но…       — Маш, ничего страшного не произошло, — Маша почувствовала, как рука Даши поглаживает ее по волосам. — Это в прошлом. Все хорошо.       Маша не ответила и еще сильнее прижалась к сестре. Даша поправила одеяло, укрывая ее поплотнее, и обвила одной рукой, прижимая к себе.       — Спокойной ночи, — услышала Маша ее голос в полусне.       — Спасибо тебе за все… — пробормотала Маша, уже чувствуя как засыпает.       Следующие четыре дня были для Маши какой-то сказкой. При этом ее не отпускало ощущение, что все это неправильно, и так быть не должно. Температура у нее почти не опускалась, и она спала большую часть времени, а Даша лечила ее — большинства нужных лекарств в квартире не оказалось, и ей пришлось сбегать в аптеку недалеко от дома, — поила чаем и не отходила от нее ни на шаг. По вечерам перед сном они целовались до тех пор, пока сон не накатывал со смертельной силой. И каждый раз Маша засыпала на груди сестры с чувством защищенности и умиротворения. Это был самый спокойный сон, которым она спала когда-либо в своей жизни. Те сны с Дашей, которые мучали ее так давно, исчезли. Наверное, потому, что перекочевали в реальность.       Через три дня Маша начала потихоньку выздоравливать. Она уже почти не спала днем, и ощущение, что все ее тело поджаривают на огне, исчезло. А через неделю она, вместе с Дашей, навсегда покинула квартиру, в которой прожила месяц.       Ей показалось, что до дома они ехали вечность. А, когда все же приехали, их с радостью встретила вся семья. Пришла даже бабушка. На кухне их ждал огромный торт, и потом они все вместе долго сидели, пили чай и просто разговаривали. Маша наотрез отказалась рассказывать что-либо, просто сказала, что еще не готова к взрослой жизни, как думала до этого.       Только к вечеру она, наконец, зашла в их с Дашей комнату, и опустилась на свою кровать, оглядывая все вокруг.       — Рада, что вернулась? — спросила Даша, вошедшая следом.       — Ты не представляешь, как, — улыбнулась Маша и встала, подходя к сестре. Та обвила ее шею руками и ответила, когда Маша требовательно раскрыла ее губы своими. Спустя несколько секунд она повалила Дашу на ее кровать. В этот раз ей ужасно не хотелось, чтобы все происходило медленно.       Вдруг Маша, как будто что-то вспомнив, резко отстранилась от губ сестры.       — Ты же закрыла дверь?       — Да, — со смехом ответила Даша и хотела продолжить, но Маша по-прежнему настороженно глядела на нее.       — Точно?       — Маш, ну, неужели ты думаешь, что я настолько ненавижу тебя, что хочу выжить из собственного дома? Мы же уже все решили.       Маша еще несколько секунд глядела на нее с беспокойством, но потом сдалась и вновь накинулась на сестру, сминая ее губы в страстном, почти грубом поцелуе. И в этот раз она не смогла сдержаться. Не отрываясь от губ сестры, она начала снимать с себя кофту, а когда справилась с этим, принялась за одежду Даши.       — Это называется «насилие над несовершеннолетними», — с усмешкой проговорила Даша, когда с помощью сестры сняла футболку.       — Если помнишь, мне тоже восемнадцать будет только через два месяца, — произнесла Маша, тяжело дыша. — Так что не вижу ничего криминального.       Даша вместо ответа, держа ее лицо в своих ладонях, раскрыла губы Маши в решительном поцелуе. Та тут же ответила. Она целовала сестру отчаянно, выплескивая всю боль, которую она носила в течение долгих лет, желая возместить все упущенное. И Даша не препятствовала этому.