Чёрно-белая хохлома

— Где мы? — Э? — Где мы сейчас? Слова проносились эхом над деревьями, многоэтажками и горящими фонарными столбами. Горели, правду сказать, не все, и, несмотря на поздний час, девушки лежали на лавочке под одним из фонарей, жадно вдыхая не то ночной, не то уже утренний, режущий лёгкие воздух. Какой-нибудь прохожий, взглянув на них, с осуждением подумает о малолетних девочках с сомнительными ценностями, которые точно прогуливают школу и курят где-нибудь, но обязательно за гаражами. Как же и без дешевого алкоголя, распутного образа жизни или, страшно подумать, лёгких наркотиков! Конечно же, ужаснувшись своих мыслей (или нарисовавшихся девочек в его мыслях, что больше соответствует действительности), он или она поспешит домой, а завтра, возможно, за обедом, обязательно поделится своими переживаниями касательно гниения всего поколения с коллегами. Девушек, точно относящихся к тому самому, по мнению прохожего, гниющему поколению, мало волновал этот факт. Их мало волновал тот прохожий, их мало волновали проблемы с электричеством в городе или их стремительно понижающийся социальный статус в глазах каждого, кто видел их. Их вообще мало что волновало, потому что они резко поняли, что, повторяя за бушующим морем, больно много волнуются. Их даже не особо волновало нынешнее местоположение, о котором они знали не так уж и много, вопрос задавая скорее риторический. Одна взглянула на другую, лежащую у неё на плече. — Да черт знает. Где-то… Э-э-э… — поправив явно крашеные хной локоны, она крайне лениво окинула взглядом пустующую улицу и зацепилась за табличку на доме с названием улицы, — Ну, мы все еще в городе. — Да? А у нас метро есть? — Дура, что ли, конечно. Лежащую на плече ситуация забавила, на смуглом лице появилась улыбка. — Тогда пошли в метро, — сказала она, отрывая голову от плеча подруги, — может, случится чудо и «Первая Полоса» будет открыта. Девушка с улыбкой потянулась и посмотрела на девушку красноволосую. Обе в этот момент прекрасно понимали бесполезность этого действия: «Первая Полоса» точно все еще закрыта, денег на жетон у них точно нет, точно нет и желания сидеть в душном метро, да и вообще, точно нет желания сидеть. Желания жить тоже нет, как и желания умереть. Ходить, дышать, стоять — не хотелось ничего. Их пребывание на этой улице, в этот час, на этой скамейке, в компании друг друга — лишь временное, никак не зависящее от их решения, явление. Они обе не знали, будут ли вместе завтра, были ли вместе вчера. — Зачем? — спросила красноволосая. — Заболеем, — сказала смуглая. — В жопу. Они прервали зрительный контакт, почти синхронно облокотившись на спинку скамейки, и посмотрели на небо. Ни звезд, ни луны. Один из фонарей начал мигать, но на него не обратили внимания. В головах девушек было немного мыслей и спутанный клубок, состоящий из переживаний одновременно. Они были никем, лишь отражением молодого поколения. Они были личностями, сформировавшимися и самостоятельными.