Твердое и мягкое

Уэйд Уилсон был… твердым: стальной пресс, каменная грудь, предплечья, бедра. Мутация сделала его бессмертным, всё остальное – результат его собственных усилий. В те пару раз, когда они с Питером подрались, Питер только чудом (и благодаря специальным накладкам на перчатках, он же не дурак, спасибо), не разбил костяшки. В случае Питера Паркера мутация сделала его сильным, ловким, выносливым. Результат его собственных усилий – паутина и костюм. И ответственность, конечно – все мы помним, что великая сила порождает великую ответственность. Уэйд, по сути, не имевший этой великой силы, не имел и великой ответственности. (только Питера Паркера во всех мыслимых и не мыслимых позах в своей голове, разумеется) И каменные мышцы груди. Так странно было прижиматься к нему спиной в тесном переулке, выжидая подходящего момента для нападения, и в какой момент Питер начал думать, что прижимается лопатками к кирпичной стене – он не знает. Но он тогда лишил их преимущества и момента неожиданности тем, что громко вскрикнул, забывшись, когда Уэйд прошептал «вперед». Питер действительно не понимал, почему Уэйд все еще в Нью-Йорке, после того, как они в тот раз поймали причину, по которой Уэйд вообще приперся в Нью-Йорк. Причина, в лице главы одной из преступных группировок, сидел связанный паутиной, с ножом Уэйда, воткнутым в полированную поверхность сиденья между разведенных ног, и знатно охуевал от происходящего: парни в чем-то схожих красных масках, спорили друг с другом на повышенных тонах. Паук, сдерживая себя, говорил, что его надо отдать копам. Дэдпул, картинно кривляясь, заявлял, что ему не заплатят, если он не привезет голову. С телом, добавил он, можешь делать что хочешь. Пожалуй, именно сейчас, Питер был бы не против попробовать в третий раз набить морду Дэдпулу. Не смотря на его стальные мышцы. – Тебе придется месяц содержать меня, если я не выполню заказ, – тщательно контролируя эмоции, что в его случае было настоящим подвигом, процедил Дэдпул. – Хотя, – добавил он, вспоминая квартирку Питера, – с твоими-то доходами, тебе придется содержать меня минимум три месяца. Удар под дых – не иначе! Питеру, в его двадцать четыре года, было сложно с деньгами – за супергеройскую деятельность не платили, из лаборатории его выперли, лабораторию Отто закрыли, после истории с «дыханием Дьявола». Даже из службы доставки пиццы его выгнали через три дня. Рекорд, однако. С двух других мест (официант и бариста ммм, ему очень шла черно-белая форма, эта бабочка, жилетка, ммм…) его выгнали на второй день. – Давай все-таки отрубим голову, а? Ты можешь отвернуться, если боишься за свой завтрак. Всего один взмах лезвием, уверяю, Беа справиться с этим на отлично – она у меня хороша девочка, – канючил Уэйд, мягко, и даже как-то эротично, проведя пальцем в грубой перчатке по острому лезвию катаны. – Я даже отдам тебе большую часть денег! Сможешь снять приличную квартиру поближе к башне, например. …все таки набить ему морду, было хорошей идеей, но маленький черт, с лицом Уэйда, что сидел на левом плече Питера, упрямо твердил – что это отличная идея и хороший выход из ситуации. Ну сколько можно спать в бывшем кабинете Мей! Да и вообще – путь в П.И.Р. ему почти отрезан. Нет Мей, нет Мартина, нет ЭмДжей… – Ты один, дурень, с тобой только Уэйд. Ну и Майлз, но он в не менее поганом положении, чем ты, – твердо, и как-то слишком самонадеянно продолжал чертенок на левом плече Питера. И самое поганое, что ангел, с лицом тетушки, что сидел на правом плече, послушав всё это сказал лишь: – Да. – Что?! – Если не хочешь у Башни, можем остаться в Чайна-Тауне, пирожочек, – боязливо подняв руки, все еще держа катану, на торце ручки которой было написано «Беа», выпалил Уэйд. Питер не сразу понял, о чем он толкует, а когда понял, что Уэйд принял его восклицание как ответ, громко рассмеялся. Причина их спора истерично хохотнул, смотря на смеющегося парня, с изображенным белым пауком на груди, и начал молитву с начала. В своей голове – опасно молиться при тех, кто спорит отрубить тебе голову или нет. Ты же не знаешь во что они верят? – Все, хватит, – выдохнув и выпрямившись, произнес Питер, – я звоню Тони, а он решает что с ним делать. – Что?! Неееет! Паучок не может так поступить! – Дэдпул упал на колени, слишком драматизировано, по мнению Питера (не только по его мнению да, переигрывает), и поднял катану над головой. – Беа хочет крови! Она расстроится! Нельзя расстраивать дам! Питер с силой провел ладонью по лицу: – Мне все равно, я звоню Тони. Пока он доставал телефон, разговаривал и объяснял, где именно они находятся, Уэйд, убежденный что расстраивать дам нельзя ни в коем случае, в два шага мягко подобрался к связанному. Приложил палец к маске, туда, где должен быть рот и… – АААААААА! – Дэдпул!! Питеру пришлось признать: катана в руках Уэйда – поистине искусство. Иначе не назвать ту картину, что предстала его глазам, когда Уэйд, лежа на полу, с разбитым носом и закатанной до переносицы маске, слизывал чужую кровь с тонкого лезвия, и дико улыбался. А пленник орал благим матом, дергаясь, стучал ножками стула по полу, раздражая Питера, потирающего защитные пластины на перчатках, еще больше. Хороший костюм, и защита отличная – в этот раз бы точно не просто разбил, а выбил бы на хрен. Но пальцы послушно сгибались, хоть и болели. «Как же ты выдерживаешь такую боль, Уэйд?» – Легко, – Питер с опозданием понял, что спросил это вслух, а Уэйд продолжал: – а вот видеть твою холодность – действительно больно, малыш. Я же всего лишь хочу помочь. Питеру следовало улететь вместе с агентами, что приехали забрать уже не орущего, но еще хрипящего и скулящего, заказа, которому Уэйд оставил на память рассеченную чуть ли не до кости икорную мышцу. Но он остался. И сейчас, прижимаясь спиной к стальному торсу Дэдпула, Паук думает, что это было правильное решение. Уэйд все еще бесит, раздражает, он назойлив, бестактен, агрессивен. Но он… твердый. В прямом смысле: из серии «сказал – сделал». И положиться в этом прогнившем городе можно только на него (а еще на Тони, Т'Чаллу… как бы еще Призрак не явилась…! не надо о плохом, давай думать, что история Юри закончена, хотя это было бы интересно), сжимающего крепкими руками мягкую грудь, укрытую плотной тканью костюма, хлопающего по заднице, и приговаривающего: – Какой же ты мягонький, Паучишка!