Выстрел

Пустынная улица где-то в захолустье на окраине Лондона сквозила тишиной. Густой, словно домашнее вино, варившееся на углу – в доме номер семнадцать. Пустынная улица застыла в безветрии и безвременье. Ти-ши-на. Она стекала, струилась по пальцам и запястьям, скатываясь в рукава, словно липкий паточный сок перезрелого персика. Рассвет такой же тихий, с мазками пастельно-оранжевого, розового и алого на светло-голубом холсте неба, то там, то тут только занимался. Утренние пташки ещё спали так же крепко, как и хозяева домов. Все здесь будто бы было персиковым. Даже само рассветное утро пахло им. Лето же в этой части Лондона, обычно пахло росой, пахло нивами, рвущих от золота ржи и где-то на задворках машинным маслом, доносящимся с полей. Все эти запахи, словно краски на палитре, смешивались и рождали единственный и неповторимый аромат улицы Ветров. Как только старые деревянные, привезенные когда-то Роном из графства Норфолк, с усеянным мелкими царапинами циферблатом, часы пробили без четверти шесть, в небольшой, но весьма уютной жёлто-оливковой гостиной Грейнджеров, сладкую плотность тишины с долей рвения, разорвал гул шестицилиндрового мотора Форд Мустанга 1967 года. Чёрный, с характерными двумя белыми полосами на капоте, отполированный до блеска автомобиль мчался по улице Ветров, будто навстречу кому-то, будя рассветных птиц. От машины разило терпким красным Marlboro, недорогим портвейном, старыми журналами от Playboy, прожженными в некоторых местах дешевыми доминиканскими сигарами и жаждой к безбашенным приключениям. В салоне пахло духами, которые могли бы принадлежать обладателю машины, но были абсолютно не его. Этот нежный, едва уловимый, но надолго застревающий в памяти запах полыни с корицей. Запах её духов. Это совершенно заглушало вкус персикового утра и водителю Мустанга это несомненно доставляло большое удовольствие. Раньше эта машины пахла не так. В неё будто бы въелся привкус смерти, жженой резины и страха. Эта машина, прозванная Блюзовый абдраган, вселяла ужас у жителей тех мест, в которые она приезжала. Из неё играл крепкий, словно бутылка дорогого виски, блюз конца 70-х, а порой и новомодный гранж. Всё это, точно удар в колокол, оповещало население о её приезде. Ведь тогда все знали, главарь бандитской группировки Ньюэмских вепрей здесь. На самом деле, на эту невысокую с виду безобидную женщину, пусть и иногда с совершенно бесовской улыбкой, никто бы в добром здравии не подумал и не решил бы связать даже с самим, вселяющим необоснованную тревогу, словом "опасность", тонущим в запахе адреналина и огня. Но она была, есть и оставалась. Чёрная кожаная летная куртка, с нашитым вручную небольшими слегка кривоватыми стежками, вепрем на левой груди, ещё помнила кровь, разбитые железной битой лица, брань, бьющий по ушам вой сирены и абсолютный и чистый страх. Все остальные вещи, будь то накрахмаленная белоснежная рубашка, элегантные запонки, золотистые авиаторы, отобранные у автодиллера или короткие, чёрные, кучерявые волосы точно этого не помнили и, возможно, не имели и дела. Они помнили и не хотели забывать почти невесомые, с тонкими бледными пальцами и едва видимыми детскими шрамами, девичьи руки, пахнущие солнцем, пыльными томами книг и канцелярской бумагой. Мягкий взгляд медовых глаз, крохотных, еле видимых морщинок в уголках губ, чудной улыбки и мягких каштановых кудрей. Как она жмурилась, когда заливисто смеялась, или поправляла очки в деревянной оправе, так не вовремя съехавших на тонкую переносицу. Как она читала свои стихи, пусть нестройные, но по-настоящему прелестные. Как она засыпала за своим тисовым письменным столом, сильно устав от работы с документацией. А так же тот самый, волнующий, напоминающий первую любовь запах полыни с корицей. Женщина с силой надавила на затёртую серебристую педаль газа, её тёмные кудряшки, блестящие от лака для волос упали на её темные, почти чёрные глаза. Она осторожно убрала их одной рукой со скуластого лица, закусила пухлую нижнюю губу и продолжила ловить взглядом каждый дом разбуженной улицы, чтобы наконец-то поймать тот самый. Дом, в котором жила она. Выкрашенный в желто-оранжевый, с темной черепицей и в один этаж. Такой тёплый, не из-за хорошей теплоизоляции и отопления, а потому что она была там и владельца Абдрагана там ждали, пусть тщательно скрывая это под маской пренебрежения и вызова главарю банды. Она улыбнулась, почти солнечно и несвойственно ей, завидев нужный дом через два квартала и сильнее надавила на педаль. Не доезжая до входа во двор, она осторожно заглушила мотор у только начинавшейся, полосы светлого забора мисс Грейнджер. Пару его колышек отсутствовало и это навеяло воспоминание о нерадивых дружках, безмозглых головорезах, которые, изрядно напившись, каким то образом разузнав нужный адрес и не оповестив об этом её, кучей влезли в одну тачку и покатили смотреть на загадочную причину перемены настроения шефа. Они врезались на своей старой рухляди прямо в аккуратный бежевый забор, заодно, испортив с любовью подстриженный газон и, здоровски напугав хозяйку дома. Видимо, Гермиона так и не смогла вставить все клинья до конца, и, мысленно снова наорав на пустоголовых придурков, гангстерша снова улыбнулась одним уголком пухлых губ. Она вышла из машины, размялась после поездки и поправила чёрные штаны с шёлковыми лампасами. Сегодня, женщина решила снять свои тяжёлые военные сапоги, со стальными носами и заклепками, испачканные грязью с улиц Хэкни, Брикстона и Гарлема, предпочтя для такой встречи лакированные чёрные ботинки, купленные у пройдохи Сэлвика за полцены. Преступница также достала припасенную бабочку и любимые цветы Гермионы, не забыв снять авиаторы. Грейнджер знала каким путём они были добыты и из-за этого начинала ворчать каждый раз, когда видела их на ней. Фиалки. Нежно-фиолетовые, почти голубые, будто пахнущие росой, напоминавшие конец осеннего заката цветы с резной каймой, находились в крохотном коричневом горшке, но всё же еле умещались в ладони женщины. Ей пришлось буквально обыскать весь центр Лондона, чтобы найти действительно красивые цветы, такие же красивые, как и та, которой она собиралась их подарить. Она пошла, нет, практически побежала вдоль забора, крепко держа нерадивый горшок подмышкой. Дойдя на ворот, она заглянула в окна дома, чтобы посмотреть спит ли девушка, так часто работавшая с проклятыми бумагами по утрам, в те часы, когда должна сладко спать в объятиях любимой или как минимум под одеялом, которое женщина выбила из австрийских контрабандистов. Из-за этого, под её глазами появились лёгкие лавандовые синяки, которые бандитка безуспешно пыталась стереть то губами, то шутливыми угрозами. Она осторожно толкнула незапертые ворота, которые абсолютно не нуждались в замках потому, что обитатели улицы точно знали, чей мустанг не доезжая до ворот, останавливается у забора Грейнджер и поэтому даже не имели ни малейшего желания проникать на чужую территорию. Тем более, красть было нечего. Гермиона Грейнджер, молодая работница профсоюза жила небогато и ничего очень ценного, кроме подарков женщины она не имела. Даже бабушкины фамильные драгоценности пришлось продать, когда в восемьдесят третьем году Тэтчер подавила забастовку печатников и заставила их профсоюз выплатить крупный штраф. Черноволосая, пройдя не спеша по вымощенной небольшими камнями дорожке, остановилась на деревянном крыльце дома, и, нервно вздохнув, как всегда волнуясь, нажала на дверной звонок. Спустя три минуты, дверь открылась и на пороге встала Гермиона, немного заспанная, но уже в очках и почти синими от чернил руками. Женщина растянулась в нежной улыбке. — Блэк? – с нотками удивления, хмурясь, спрашивает девушка. – Какого чёрта, ты здесь забыла? Она оглядывается по сторонам и плотнее укутывается в кофту. Летнее утро разит прохладой и грозится забраться в душу. Женщина усмехается на её удивление, ставит горшок с цветком возле деревянных перил и нагло перегибается через левое плечо девушки, опускает латунную ручку вниз, распахивая дверь. Гермиона смотрит на неё с долей злости и раздражения, но заходит сама и запускает в дом её. Мёрзнуть на улице не входит в планы. — Как что? – игриво спрашивает Белла. Гермиона не успевает опомниться, как она быстро обходит её и приобнимает сзади за талию, целуя в висок и шепча на ухо. – Бабник Рокки недавно поведал мне, что на этой улице живёт чертовски красивая девчонка, так что я решила выкроить немного времени и проверить каждый дом, ведь этому кобелю нельзя верить. Гермиона сильнее хмурится и отворачивает лицо от поцелуев чересчур бесцеремонной барышни, тем самым подставляя под удар полных губ бледную, нежную шею, испещренную тонкими нитями вен, так любимой Блэк. И она этим пользуется, жадно целуя тонкую кожу, спускаясь к изящному изгибу плеча. Девушка судорожно вздыхает, закрывая глаза. Она ужасно скучала по этой беспредельщице. — Ты невыносима, Блэк, ты в курсе? – еле слышно спрашивает она, уже севшим голосом, не ожидая ответа. – Если бы ты не была такой необходимой и нужной, я бы в жизнь не пустила даже во двор, кого-то вроде тебя. Белла снова усмехается и Грейнджер зарабатывает несильный укус в шею и последующий мягкий поцелуй ниже уха. Руки главаря банды наконец-то оживают и к умелым губам добавляется ещё одно орудие поражения. — Меня не надо выносить, крошка, меня нужно любить. – заговорчески шепчет Блэк, в ухо всё ещё предпринимающей слабые попытки к сопротивлению девушке. Её руки деловито снуют под домашней майкой, где-то в районе небольшой груди хозяйки дома. – И даже если бы ты меня не впустила. – в пол голоса рычит Блэк, чуть сильнее сжимая грудь. – Я бы вошла сама, ты же знаешь, детка. Если я что-то хочу, меня мало что остановит. Где-то на подкорке сознания, Гермионе кажется, что Блэк имеет ввиду вовсе не дом и так не найдя нужного ответа, она перестаёт сопротивляться и через несколько минут, покрашенная в жёлто-оливковый гостиная, и всё ещё безмолвная тишь улицы Ветров, наполняется тихими стонами и беспорядочными движениями. Они познакомились в странный период времени. Спустя год после забастовки печатников и почти полного банкротства, у них снова начались проблемы. Их начальник – приезжий американец Мэттью Браун, задолжал крупную сумму денег своре уличных бандитов и помочь ему могло только сокращение кадров, а то и продажа профсоюза. Гермиона осознавала, что скорее всего её уволят, и, еле сводя концы с концами, она находилась в апатии. Чтобы помочь своей организации, ей не только пришлось продавать семейные украшения, но и брать кредит по просьбе босса. Однажды, зайдя в его кабинет, чтобы спросить о чём-то, что давно стёрлось из памяти, она увидела её. В чёрной кожаной куртке и грязных чёрных штанах с множеством карманов, смутно похожих на рыбацкие. От неё стойко пахло сигаретами, дешёвым лаком для волос и приятным мужским одеколоном. Белла трясла его за воротник мятой рубашки, размахивала револьвером Korth Combat возле виска Брауна и кричала ему в лицо о том, что если он не вернёт деньги, то его найдут в сточной канаве, с дырой в башке среди крыс, а его чертову богадельню её ребята спалят дотла вместе с сотрудниками. Грейнджер громко вскрикнула в панике и забилась в угол кабинета, когда Блэк неожиданно выстрелила в потолок для пущего эффекта. Обернувшись на её крик, она отпустила мужчину и долго смотрела на неё, словно в оцепенении, пока Миона дрожала, боясь пошевелиться. Очнувшись она ещё раз предупредила Мэтью и вышла из помещения, хлопнув дверью. Пару недель спустя Беллатрикс подошла к ней в пабе «Тренер и лошади» с кружкой пива и язвительной фразой: «Работаешь в таком районе и боишься выстрелов, солнышко?». Девушка с долей испуга посмотрела на бандитку, и, быстро взяв себя в руки заметила, что хоть порой работа может и сводит с ума, но ещё никто не умудрялся стрелять в потолок. Преступница улыбнулась и заказала Гермионе коктейль. Спустя пару бокалов девушка окончательно поняла, что между ними что-то проскочило. Может быть пуля, а может, и искра. Уже будучи пьяной от слова совсем, она рассказывала ей обо всём, на время забыв, кто она. Ругала начальника, сокрушалась о банкротстве и проклинала чёртов кредит. Главарь Ньюэмских вепрей лишь хмельно улыбалась и продолжала слушать. Через два дня, кредит загадочным образом был аннулирован. Минуя несколько встреч, которые неясно напоминали свидания и череду посиделок в баре, в одну из пьяных вечеринок, Блэк неуверенно позвала ее на медленный танец, густо краснея, и снова глупо шутя про тот случай, и шепча о том, что на самом деле она никогда бы не влюбилась в такую трусиху. Гермиона только расплывалась в улыбке, ведь знала, в этот вечер Белла безбожно солгала. Как впрочем и всегда