Капитан

Поздней ночью — Саша уже по десять раз открыл и закрыл Инстаграм и Вконтакте и мысленно отругал себя за неспособность волевым усилием убрать телефон на тумбочку и лечь спать — айфон у него в руках зазвонил. От неожиданности Саша дёрнулся и выждал пару секунд, прежде чем ответить. Он писал Джикии после матча, иронизировал насчёт гола, хотя, был уверен, Георгий за его словами прочтёт все то, что Саша не озвучил — что он гордится им, и все такое. — Да? — шикнул Саша в трубку и, отняв телефон от уха, посмотрел на время. 1:26. В восемь у них подъем, завтрак и рейс до Москвы. Из Ростова в Белград нет прямых рейсов. — Спишь? — Джикия предпринимал попытки не басить в трубку, но они проваливались. У него срывался голос, шёпот выходил сиплым и невнятным. Наверное, накричался на поле и снова сорвал связки, подумал Саша. — А че ты спрашиваешь? — возмутился Саша, которому вдруг пришло в голову, что он не ложился, словно его что-то держало, и теперь наступило облегчение. — Да знаю я, что не спишь. Видел, что ты был в Вотсапе только что. С кем общаешься? — Ни с кем, на самом деле, — смутился Саша, — я писал Зобе и Зелимхану, пару слов черкнуть, но это давно. Сейчас просто смотрел, когда ты был. — Как жизнь молодая? — в своей непринужденной манере осведомился Джикия. Он-то, конечно, не мог уснуть после матча и вертелся на кровати где-то там в Питере. — Тренировались сегодня, как обычно, те кто вчера играл — меньше, мы — больше. Михалычу приспичило тренировать дальние удары, так что я приеду с синяками на рёбрах. — Аккуратнее надо падать, — проурчал Джикия поучительно, но Саша отчетливо прочитал недовольство и волнение, — больно? — Да херня, — отмахнулся он, — как у тебя? — Сам видел. — отрезал Джикия и ничего больше не сказал. Саша на другом конце провода удивленно вскинул брови, но Джикия, конечно, увидеть этого не мог. — Тю! С тебя ещё и расстроиться станется? Что проиграли Бельгии? — Дело не в проиграли, — раздосадовано бросил Джикия, и Саша услышал глухой хлопок: Георгий в сердцах приложил рукой по покрывалу, — дело в том, что наошибались. — Да ну ладно тебе, — пожал плечами Саша, он не собирался всерьёз утешать Георгия, потому как тому не требовалось серьезной поддержки — только номинально обозначить своё участие и по возможности отвлечь, — если по чесноку, то минимум два гола вратарские. — Ты бы не пустил, хочешь сказать? — огрызнулся Джикия, хотя у него в голове навязчиво крутилось тоже самое: как сыграл бы в тот или иной момент Сашка. — Да я, может, и не такое бы пустил от Азара-то. Просто потому, что от Азара, — нервно усмехнулся Максименко. — Херню несёшь, — отмахнулся Джикия, но беззлобно. Голос у него стал ниже и спокойнее. Саша буквально чувствовал сквозь телефон, как пружина внутри Джикии распрямляется. Чаще всего он был рядом после матчей, лежал рядом, пересмеивался с ним эпизодами и бегал заваривать чай, подгоняемый чувствительным пинком под зад от Джикии, который смеялся басом и напоминал, что ему обязательно чёрный с сахаром. По телефону они редко говорили. Саша стеснялся пауз, которые неизбежно возникали, и заполнять их было нечем, а Джикия не спешил. Вот и сейчас Максименко мял пальцами белый пододеяльник. — Может, спать попробуешь? — осторожно предложил он. — Не усну, — сразу отказался Георгий; хотя голос его и потяжелел, и выровнялся, в крови наверняка ещё кипел адреналин, — я соскучился, Саш. Джикия произнёс это словно бы просительно, и у Саши не осталось сомнений, к чему тот клонит. Они не виделись слишком давно, чтобы сомневаться. Ему самому начали мерещиться к месту и не к месту волнительные эпизоды с их участием. По большей части он, конечно, вспоминал, но с каждый днём фантазия работала все активнее и активнее. — Понял тебя, Джи, — со смешком ответил Саша, и облизнул пересохшие губы, — непривычно тебя видеть капитаном сборной, кстати. Но мне нравится. Очень... — А чего непривычного, — вяло взбрыкнул Джикия: ему не терпелось поговорить о чем-нибудь более волнующем, — красно-белая форма, чего там тебе непривычно? — Сборной, Джи, — проникновенно убеждал его Максименко по телефону, говорил с придыханием и восхищением, — всей страны. Джикия шумно выдохнул, закрыл глаза и сполз ниже по кровати вдоль изголовья. Пальцы оттянули вниз резинку спортивных штанов. — Говори ещё что-нибудь. — потребовал он. — Почему мы до сих пор не потрахались с тобой, когда у тебя на руке капитанская повязка? Джикия скривился. — Потрахались, — передразнил он, — очень грубо звучит. — Занялись любовью, — прошептал Саша на выдохе, побеждая свою неловкость и краснея щеками. Джикию остро прошило возбуждением. — Другое дело, — улыбнулся он с закрытыми глазами, неловко стягивая штаны на бёдра одной рукой. — Занялись любовью, и ты был бы с ней на руке, и я обязательно на спине, чтобы на тебя смотреть, — продолжал Саша, понижая голос до шепота, чтобы не быть ненароком услышанным за стенкой. — У вас во вторник матч? — сдавленно пробормотал Джикия, поглаживая себя кончиками пальцев и отчаянно мечтая, чтобы Саша был здесь в этот самый момент. — Да, и у вас тоже, и в среду мы уже увидимся, и будем дома. Я обещаю тебя как минимум часа три из кровати не выпускать. Столько всего, что я хочу сделать... Выдержишь ты секс-марафон, старик? Джикия уже был там, в своих фантазиях, подстёгиваемый сладкими сашиными словами, и поэтому только проворчал: — Ходить потом не сможешь. Саша тихо рассмеялся в трубку, но внутри у него все сжалось от предвкушения. Он запустил руку в шорты. — Ну-ну... — А что бы ты хотел сделать? — Ты вынуждаешь меня говорить, это нечестно! Сначала я бы раздел тебя... полностью, а не так, как ты сейчас. И кровать у нас нормальная, не то что эти скрипучие койки в отелях. И стены тоже толстые: можно кричать почти что в голос, и никто не прибежит, и никто не узнает даже, как мне хорошо с тобой... — А тебе хорошо со мной? — Джикия ласкал себя интенсивнее, проходясь пальцами по всей длине члена с нажимом, приоткрывая головку и пробегая по ней большим пальцем. Что-то подобное любил делать Саша, и он не помнил, дрочил ли он так же раньше, или научился от Максименко. — Да, — на выдохе прошептал Саша, — особенно когда ты весь такой страстный и напористый. Обожаю, когда ты переворачиваешь меня на живот, и прижимаешь к матрасу за поясницу, и набираешь темп. И ты так глубоко во мне... если и кричать, то в такие моменты. — А почему ты никогда не кричишь? — Ты хочешь, чтобы я кричал в постели? — Саша проглотил вязкую слюну. — Это заводит. — не мог не признаться Джикия, чувствуя, что развязка приближается. — Ты трогаешь себя сейчас? — Я сейчас сотру себе руки, не то, что трогаешь... — фыркнул Саша. — По дыханию слышу, что и ты тоже. — Да, я уже близко. — Давай, Джи, — подгонял его Саша, — когда приедешь, обязательно надену на тебя капитанскую повязку и буду мучить. Мой капитан... Полузадушенный хриплый стон, который издал Георгий в этот момент, подсказал Саше, что он был прав, когда предположил, что Джи тоже неровно дышит к своему капитанству. Самому же Саше ничего не стоило довести себя до оргазма: пара движений, сладкая картинка перед глазами — где он распластался под Джикией, обняв его ногами, и принимает каждый глубокий толчок: бёдра капитана ходят ровно и мощно, как поршень. Максименко сам не знал, когда успел так сильно провалиться в этот омут к этим чертям. — Черт, я испачкал местное постельное белье. Саша рассмеялся. — А я только шорты. Надо будет в чемодан закинуть подальше, и ходить в штанах. Или застирать пойти. — Ты просто лучший, мелкий. — пробасил ему Джикия в трубку, и неловко затих. С выражением чувств он всегда испытывал определенные сложности. — Разумеется, Джи. — Саша мечтательно улыбнулся, один в пустом номере, и все-таки озвучил собирательное мнение. — Я люблю тебя. — Я тоже. — выдохнул Джикия словно с облегчением. — Теперь, может, и усну. — Давай, спокойной ночи, — очень просто попрощался Саша и отключился. На следующее утро Саша много шутил и смеялся, на тренировке работал больше прежнего и ловил на себе недоуменные взгляды сонных ребят-сборников. На следующее утро Джикия первым взял слово в раздевалке, когда они одевались перед тренировкой. Он говорил, что это была проверка, и что они ее провалили, но это и к лучшему: сильнее будут. Все единогласно поддержали и даже похлопали, а Дзюба, сначала недоуменно молчавший, показал ему палец вверх.