Монета

      Энма чувствовал лишь горечь на кончике языка, когда узнает о смерти своего лучшего друга. Ему казалось, что подобное вряд ли могло случиться. Потому что Савада Цунаёши окружен невероятными личностями. Преданными, сильными и уважающими своего босса. Такие люди не допустили бы смерть такого человека.       Но в мире всё шло иначе, чем надежды многих.       — Сочувствую, Энма, — произнесла Адель, зная, как это трудно: терять близких людей. Для Семьи Шимон подобное привычно, и всё же… Больно. До ужаса больно в душе осознавать, что близкий друг убит.       — Ты… — Мужчина едва ли мог шевелить губами от шока. Его красные глаза до сих пор широко распахнуты, дыхание стало рваным, будто тот пробежал целый марафон, куда-то убегая… или от кого-то. — Оставь меня ненадолго, — внезапно осипшим голосом произнёс он, и его подруга и подчиненная всё прекрасно поняла.       Её босс будет оплакивать своего друга, но не желал, чтоб его слезы видели другие.       Савада для Козато казался всегда лучом света во тьме, которой находилась вся Шимон, кипя от ненависти к Вонголе когда-то. Даже в бездне воссияло солнце. Цунаеши был лишь таким же человеком, как и все. Злодеем он казался лишь для несведущих и глупых завистливых людей, не желающих брать на себя ответственность или принимать жестокую правду, браня кого угодно, лишь бы не самих себя. Савада всё принимал, понимал и не обижался.       Всё было даже чересчур.       И, приходя на скромные похороны, Энма задавался вопросом: почему же всё так случилось? Почему из мира всегда уходят лучшие из лучших? Почему всегда именно хорошие люди покидают мир первыми?       Ответов нет. Есть только лица Хранителей, окутанные мрачными тенями, и он, Козато.       Цуна в гробу, окруженными белоснежными цветами, в прекрасном черном костюме, не улыбался. Смертельная бледность идеально подходила для идеальных белоснежных цветов. Лицо безмятежно, скрыты синюшные мешки под глазами от вечного недосыпа, также спрятаны за слоем косметики ссадины на костяшках. Выглядит слишком идеально, слишком сияюще-прекрасно, что в душе становится больно и пусто от одной мысли.       Савада Цунаеши мертв. И больше не откроет свои большие и добрые глаза. Больше устало и радостно не улыбнется Козато, когда тот придет навестить старого доброго друга.       Энме хочет выть, кричать и протестовать. Хочется впервые просто избить всех Хранителей Вонголы за такую оплошность. Ему так сильно хочется хоть что-то сделать ради такого великого человека!..       Всех их окружает аромат свежей травы, пробегающие через листву лучи солнца ласкают их небольшую поляну. Всё также прекрасный осенний день в Намимори. Будто мир не может оплакать и даже не хочет. Миру не горько. Миру всё равно. Только вот на душе у большинства всё не стоит на месте. Их души поглощают, разъедают пустоты и печаль.       Энма стоит у края гроба. Ветер сверху колошит листья, лучи света падают на лицо трупа. Десятый босс Шимон держится из-за всех сил, чтобы не пустить слезу. Он склонил голову перед другом, укладывая в холодную ладонь небольшую монетку с незатейливым изображением щита и цветов. Таких же лилий, лежащими в гробу вместе с Цуной.       Изображение щита и трех перекрещенных лилий, символизирующие милосердие, правосудие и сострадание, последняя дань уважения Энмы к этому солнечному человеку.