Дьявольские акции и гэнг-бэнг

      Они оба пытаются делать вид, что всё было нормально. Что все будет нормально. Кроули продолжает ходить этой своей тупой вертлявой походкой, продолжает носить очки, даже когда скрывать больше нечего (никогда не было) и шутить тупые, но достаточно резкие и грубые шутки. Тупо и грубо — так бы описал оставшиеся года Кроули Азирафель, если бы вообще был смысл это описывать. Тупо, несмешно и резко.       — Тебе бы стоило сократить количество алкоголя, — Азирафель знает, что в этом нет смысла. В словах. И абсолютно ни в чем не будет смысла через год. Триста шестьдесят пять дней. Кроули видел, что он начал зачеркивать дни в календаре. Это с условием того, что у него вообще не было никакого календаря.       Кроули фыркает, откидывает крышку на пол и делает два больших глотка. Морщится. Выпивать много уже не выходит — на вторую бутылку начинает тошнить.       Кроули вообще-то тошнит в режиме нон-стоп, потому что он буквально ощущает то, как гниют его органы. Ему кажется, что от него несет гнилью, смертью и инфекцией. Немного лекарствами — в основном успокоительным, потому что обезболивающее почти не пахнет. Нет, ну, морфий подванивает немного, но не въедливо, успокоительное всё равно перебивает.       — Я б все равно решил сдохнуть. Через век или два.       А вышло, что через год.       Кроули не знает, кого пытается этим успокоить. Никто из них двоих, на самом деле, уже не волнуется. Азирафель больше не плачет при нем, не ищет какие-то способы всё вернуть назад. Куда возвращать-то? Некуда было идти. Нет, конечно, был вариант пойти и отсосать Сатане, поразить его своими навыками глубокого минета и понадеяться на его сочувствие, но они находятся не в вырвиглазном мультике, и Кроули — не женоподобный демоненок в розовом тряпье. Здесь такое не прокатывает. И от кого-то Кроули слышал, что Сатане надоели порно-сюжеты пару тысяч лет назад, теперь ему нравятся слэшеры. Кроули пока не готов к тому, чтобы его кишки намотали на кулак, а из трахеи сделали музыкальный инструмент. По крайней мере в своем таком положении — с его очень даже убиваемым телом.       Можно было бы, конечно, как-нибудь выпросить продление на век-другой у Богини, но вряд ли Богиня его услышит. У Кроули уже пятый год молитва начинается с «ты сделала мне очень больно, и почему-то из нас двоих, только ты — тупая обидчивая пизда, которая теперь не разговаривает, сука, веками, так вот, прости должникам нашим...». Она просто делает вид, что не слышит. Зато слышит Дьявол и каждый раз угорает с этих тупых безнадежных молитв. Это лично от Сатаны ему такой подарок перепал в дьявольской акции: «понижение до человека + раковая опухоль в подарок». Сатана был щедрым, и он высчитал ему ровно полтора года. Кроули знать не знает, что конкретно у него там гниет от рака, и начало ли оно вообще гнить, но ему кажется, что гниет все.       Сатана не глух к молитвам, он все прекрасно слышит. По крайней мере то, как Кроули ночами рыдает в подушку, а потом всем говорит, что смотрел жесткий гэнг-бэнг — точно слышит. Кроули ведь даже не врет. Гэнг-бэнг и вправду жесткий. Его дерут сразу пятеро. Сатана, раковая опухоль, человеческая оболочка, улыбка Азирафеля и просто обычный неоново-розовый драконий хер. Он просто прилагался в подарок на акцию к человеческой жизни. Сатана был в ударе.       Так вот, гэнг-бэнг очень жесткий и девочка постоянно там рыдает. Прямо всю ночь, ага. Эта девчонка — я. Ага, сюрприз, как дела?       Падать ведь было некуда — вот на что так слепо надеялся Кроули.       И Сатана сделал специально для него слэм-данк. Кроули снова пробил собой небеса, пробил даже ад, и вот он здесь. С гниющими органами. Скорее всего там ещё ничего не начало гнить, но запах гнили Кроули все равно чувствует.       — Можно съездить куда-нибудь, — предлагает Азирафель.       — Выбрать кладбище?       — Можно и кладбище.       — Не хочу.       Я бы все равно захотел сдохнуть.       Быть неубиваемым, на самом деле, такая скука. Особенно, когда твой товарищ по совместительству твоя секс-мечта, которая френдзонит тебя и вообще держит рядом из вежливости и страха, что если он тебе откажет, то ты его убьешь. Кроули бы даже не стал отрицать часть про «убьешь». Убил бы. Сжег нахер. Кроули просто вонючий собственник, но он был очень терпеливым. Да он и сейчас терпеливый. Умирать так умирать. Потерпим, сдохнем, могил не надо.       Месяц они даже друг с другом не разговаривают. Почти как и первые полгода. Тогда Кроули три месяца сидел дома, рыдал и врал всем, что всегда хотел сдохнуть. Другие три месяца они не разговаривали друг с другом. Кроули думал, что они боялись говорить. Например, Кроули бы не сдержался и сказал что-то вроде: «я умираю, а ты все такой же мудак, никакого от тебя внимания, никакой благодарности, я, бля, прямо сейчас умираю, а ты в хуй не дул». Почему молчал Азирафель, Кроули не знал.       На самом деле Азирафель тоже пытался не сказать лишнего. Например: «хватит строить это страдающее ебало, мне тоже хреново, не ты один тут страдаешь».       Вообще-то, если сказать Кроули, что не он один страдает, то у него в ту же минуту остановится сердце. А Азирафелю кажется, что Сатана его не похвалит за то, что он избавил Кроули от всех этих страданий. Ну умирает и умирает — мало демонов, что ли? Вообще-то, да, мало. Сексуальных демонов с тощим телом и вертлявыми бедрами — мало. Лимитированная коллекции лично для Сатаны. Скорее всего, он решил уничтожить не только Кроули, а ещё и всех, кто входил в эту коллекцию. А срыв апокалипсиса — просто красивый предлог.       Месяц они молчат, на другой месяц пытаются найти какие-то темы, которые не касаются смерти. У них ничего не выходит. Потому что Кроули тупая ноющая пизда. Он всегда таким был, но перед смертью ещё сильнее разнылся.       « — Кроули, хочешь вон ту домашнюю пальму?       — Она всё равно умрет. Я, конечно, раньше, но...»       «— Кроули, хочешь кофе?       — Кофеин плохо влияет на сердце. Мое сердце остановится через одиннадцать месяцев, но...»       «— Кроули, хочешь купим билеты на море к солнцу?       — Солнце очень вредит коже, способствует развитию раковых клеток, вообще-то, они уже во мне есть, но...»       « — Кроули, хочешь виски?       — Алкоголь вредит печени, и не то...       — Кроули, ты заебал»       В конце концов:       « — Кроули, иди на хуй.       — О, да неужели хоть перед смертью ты реши...       — Отъебись».       Кроули пожимает плечами. Азирафель про себя удивляется тому, что Кроули жить осталось всего ничего, а этот мудила даже сейчас умудряется не терять свои надежды на то, чтобы потрахаться.       Кроули все шутит, что он не тот тупой демоненок в розовой рубашке и черных чулках, но Азирафель думает, что он тот самый демоненок, потому что его перманентное желание трахаться начинает нервировать. Поэтому на третий месяц Азирафель снова с ним не разговаривает.       На четвертый он дарит ему книгу «как перестать быть страдающей пиздой». Шаг первый — раковая опухоль все ещё не повод.       Кроули обижается, но принимает. Она ему, кстати, совсем не помогает. Ну да, наивно было предполагать, что раз за шесть тысяч лет он не перестал быть таким, то после одной книги сразу кончит со всем этим. Ага, конечно, размечтался. С его крутым поводом в виде скоропостижной смерти он и секунды поныть не упустит. Смотрите, говорит, какой я бедный. Посмотрите, рыдает, как мне больно. Посмотрите, шепчет, я весь гнию.       Кроули, может быть, впервые больно по-настоящему, но для Азирафеля все его страдания так давно обесценились, что это все равно превращается в однотипный нудный гундеж с перерывами на слезы, сопли и мокрые подушки.       В такой последовательности они проводят ещё полгода. Они все выбирают способы захоронения, и, кто бы мог подумать, Кроули выбирает тупое кремирование с тупым рассеиванием его праха над кладбищем. Он добавляет: «было бы круто, если бы ты пришел в ад и подсыпал мой прах в кофе Сатане, но ты, конечно, этого делать не будешь».       Разочарование Кроули достигает размеров Антарктиды, когда Азирафель говорит: «вообще-то, я и над кладбищем не собираюсь твой прах рассыпать». Разочаровывается, обижается, но против ничего не говорит. Действительно какая-то тупая идея. Вот то ли дело добавить в кофе Люцифера!.. Тьфу ты, как можно быть таким занудным, и за что только зацепился, что таскался последние шесть тысяч лет?       На десятый месяц Кроули безбожно бухает и уже даже не врет о том, что смотрит гэнг-бэнг.       «Да, сука, я прорыдал всю ночь, ну и что ты с этим сделаешь?». Никто ничего не делает. Хотя бы потому, что просто не хочет и всем, в общем-то, насрать, вот в этом и проблема.       Кроули говорит:       — Я люблю тебя.       — Я тебя тоже.       — Врешь.       — Пятьдесят на пятьдесят.       Ангельская натура, конечно же, безбожно любит Кроули. И когда он строит из себя тупого героя из боевиков, и когда бухает, и когда ноет, и когда рыдает и даже когда предлагает свои тупые идеи. Но здравая часть Азирафеля так уже заебалась от этого пафоса, от драматизма, от слез, что от Кроули только тошнит.       На одиннадцатый месяц Азирафелю кажется, что все это длится вечно. Он не зачеркивает даты уже как три месяца, он просто тихо надеется, чтобы всё это кончилось. Кроули, по правде говоря, уже не рыдает, не ноет. Не может. Говорит, что больно очень. Физически. Азирафель таскает ему наркотические анальгетики разных видов и действия, потому что морфий на Кроули уже не действует.       На двенадцатый они даже не видятся. От Кроули реально воняет гнилью. По-настоящему. Это уже не красивая (тупая, как и сам Кроули) метафора для его образа страдальца. От него ею реально воняет. Азирафель только морщится и думает: «ну, что, нравится тебе, когда гнили больше, чем тебя? Ты ж так хотел крутой образ заебанного страдальца». Он не говорит это только по одной причине. Кроули не ответит. Ему слишком больно. Он гниет, разлагается, его органы перестают правильно работать.       В последний раз, когда Азирафель его видит, у него только в голове и успевает пролететь мысль: «Иисус бы разрыдался от увиденного». Но вслух не говорит. Чтоб Кроули не зазнавался.       Азирафель уже дома решает, что Иисус, наверное, на всех был в очень большой обиде, раз придумал рак. Да кто бы не был после того, как его на гвозди повесили. Приятного мало.       Азирафель всю ночь безбожно бухает и рыдает. Кроули умирает. По-настоящему. Навсегда. Не будет его тупого пиздлявого духа, не будет этих страданий и тупых идей. Ничего не будет. От Кроули воняет гнилью, потому что он гниет на самом деле. Это ничем не восстановишь — хотя Азирафель, по правде говоря, пытался. Он об этом тоже вслух не говорил, чтобы Кроули лишнего не подумал. Например то, что Азирафель не хочет его оставлять. Например то, что он хочет его спасти. Например то, что Азирафель весь этот год — тоже тупая ноющая пизда. Только он реально включает гэнг-бэнг, чтобы перекрыть свой скулеж вот этим вот.       На двенадцатый месяц Кроули, конечно, не знает, что весь этот месяц Азирафель сидит у него под дверью (от хосписа Кроули отказался — там ещё больше воняет), рыдает и только и шепчет: «прости-прости-прости-прости».       Обезболивающее перестало помогать ещё две недели назад. Значит, он умрет на два дня раньше положенного срока. Азирафель уже не включает гэнг-бэнг. Он просто орет в подушку и страдает-страдает-страдает. Страдает так, что даже сам бы Кроули охуел. Ходит сам не свой, ощущает, как у него растворяются кости и слезает кожа — вот настолько ему больно, но это ведь всего лишь бессмысленная метафора, так что не то чтобы в этом на самом деле был какой-то смысл.       Азирафель искреннее хотел, чтобы Кроули забил на него хрен, перестал к нему что-то чувствовать, перестал верить, что Азирафель его спасет.       Не получилось.       Ровно в день его смерти Азирафель все-таки приходит. Смотрит на него, как на уже мертвого, потому что, фактически, так оно и есть. Кроули скончался пять минут назад. У него перестало биться сердце, а без него, как оказалось, нельзя шутить шутки и ходить своей походкой проститутки на выгуле. Без этого, оказывается, Кроули реально не будет. По-настоящему.       Азирафель говорит:       — Прости меня.       Он видит, что на правой руке Кроули все пальцы согнуты в кулак кроме среднего. Азирафель пытается сделать вид, что не заметил.       Он делает все, как тот хотел. Кремирование и пепел по кладбищу. Он рыдает на кладбище примерно с час. Возможно, он проводит там сутки и все ждет, когда его кости на самом деле разъест кислотой, но ничего не происходит. Он не знает, где ему достать адский огонь, но он начинает продумывать план. Завести себе нового дружка-демона и пока тот не сдох, попросить немного огня. Только хрен знает, где его хранить. В газовой плите?       А потом ему шепчет земля:       ну ты и мудак.       Земля шепчет голосом Кроули.       Азирафель думает о том, что было бы лучше, если бы тот, все-таки, сдох.       Как объяснить мертвому, что твое мудаческое поведение — акт гуманизма и ничего более? Как объяснить трупу с очень острым чувством мести, что ты на самом деле просто пытался сделать как можно более безболезненным его отход в мир иной?       Азирафель шепчет синими губами:       — Кроули?       Земля ему отвечает:       — Нет. Просто трупная солидарность.       Азирафель облегченно выдыхает и трет глаза. Значит, все-таки сдох. Он встает, отряхивает штаны и уходит. Больше на это кладбище он не приходит никогда, потому что на утро понимает, что это действительно был голос Кроули с очередной тупой грубой шуткой.       После той ночи Азирафель не засыпает никогда.