***
Будто школьника его вызывают к завучу. Провинившегося шкета, который и в школу то ходит пару раз в год. Да и то на первый и последний звонок. Сергей едва слышно касается костяшками пальцев двери, «стуча». От души надеясь, что у хозяина кабинета проблемы со слухом. Но увы… Со слухом проблемы возникают лишь тогда, когда Сергей пытается отказаться от очередной внеклассной деятельности, но его пытаются впихнуть насильно, как пробку от шампанского в уже открытую бутылку. — Вы совсем не участвуете в самодеятельности школы! — прямо с порога неприятно пищит Максим Прокофьевич, надувая свои пухлые губки и хлопая длинными нарощенными ресницами. Глаза завуча по внеклассной работе пугают. Не столько взглядом, а ужасающе жирной подводкой, с которой он начинает напоминать Тутанхамона после десятков тысячелетий в своей гробнице. — Мы выигрываем вам грамоты и медали на спортивных соревнованиях… — начинает свою волынку Сергей, готовясь отразить удар и улизнуть от очередного ненужного концерта. — Ну это делают наши доблестные ученики, а не вы! — Я их тренирую и учу, а не ради мебели стою! — огрызается на кудахтанье Сергей, прищуривая глаза. Если ты физрук, то уже и не учитель? Какой-то придаток? Как трудовик-алкоголик? Стереотип на стереотипе. — Не нужно передергивать мои слова! Почему вы отстраняетесь от коллектива? Ох, Валерий Дмитриевич даже согласился плясать канкан! А вам тяжело поиграть мышцами! Вы же будете в брюках! Свои бананы и кокосы не будете показывать! — взмахивает руками Максим Прокофьевич еще больше надуваясь от возмущения. Сергей кривится, будто только что прожевал кислый лимон. Как же не хочется увидеть шестидесятилетнего биолога, показывающего на сцене свои подштаники под музыку французского кабаре. — Это унизительно. Конкурс красоты… — Мистер знание! Это доблестное и почетное звание! Очень занимательное занятие, — отчеканивает слова Максим Прокофьевич, поправляя ярко-алую вульгарную оправу. Сергей хмыкает и нахохливается, как маленький воробей. Уже представляет, как доблестные судьи будут разглядывать его чуть ли не под микроскопом. Как будут посвистывать и кудахтать, оценивая параметры. А самое ужасное — он. Антон. Он то явно не даст забыть этот ужасающий позор. — Предложите Антону Михайловичу. Он с радостью согласится снять с себя костюм, — хмыкает Сергей. Эти предложения из уст филолога он слышит чуть ли не пару раз на неделю. Не учитель, а какой-то стриптизер. — Ах, если бы… Антон Михайлович возьмет отпуск на несколько дней по семейным обстоятельствам, — вздыхает завуч, чуть ли не смаргивая слезинки из блеклых серых глаз. — Так его не будет? — тихо спрашивает Сергей, тяжело вздыхая. Может, это его шанс. Разок поунижается на сцене. Без последствий и приставаний со стороны чертового изврата. Как удачно. — Так уж и быть… Но это в первый и последний раз! И чтоб это было нашим секретом! Пусть это будет сюрпризом для всех! — Конечно-конечно! Будет сюрпризом. Будет знать только организатор и пару участников. С ними и прорепетируете выход и номер. Расчехляйтесь! Больше не окукливайтесь, нужно свободно порхать по сцене! — Да-да… Доползу я до победного… — фыркает Сергей, покидая кабинет с грузом на сердце. С одной стороны — отвратно, что придется плясать под их дудку; с другой — главный извращуга школы не сможет потискать его за задницу. На несколько недель Сергей позабывает о концерте. Но с каждым днем день Икс все приближается. Начинаются репетиции, на которые приходится пробираться, как шпиону на тайное задание. Никто (точнее некто) не должен узнать о его участии. Антон же, на удивление, ведет себя крайне прилично и сдержанно. Лишь изредка на совещаниях смотрит дальше, чем положено, но ничего не говорит. Поумнел? Нашел дружка? Или что-то темнит? Концерт приходит незаметно. Как снег для коммунальщиков зимой. Свет на сцене пылающе яркий; помещение, пропитанное множеством ароматов; море пытливых глаз, пялящихся чуть ли не в упор. Неуютно и неприятно. Сергей неуверенно топчется на месте, чуть ли не забывая обо всем на свете. Номера проходят один за одним, слишком быстро и пафосно. Некоторые заводят оды, некоторые жалостливо поют, кто-то энергично пляшет. Круговорот психушки в школе. Время неизбежно подходит для номера Сергея. Максим Прокофьевич с неомежьей силой выбрасывает его на сцену, как котенка за порог дома. Музыка гремит по ушам, а мозг отчаянно пульсирует. Впервые Сергей понимает, что у него боязнь сцены, а еще ярчайшая мизофобия. Почему-то на соревнованиях раньше такого не было. Пару глубоких вдохов. Абстракция. Унылое дефиле, однако удивительный взрыв публики. Самое же отвратительное — то, что в первом ряду на него со всех глаз пялится Антон, нервно держащий телефон, явно снимающий для своего домашнего архива, для вечернего просмотра. У альфы дикие глаза, а к приоткрытой пасти можно и тазик подставить от излишнего слюноотделения. — Вот же ж бля… — микрофон громогласно раскатывает отклик бедного танцора, поспешно линяющего со сцены. Сергей хмурится, сжимая кулаки и злобно идет в уборную. Позабывает о том, что на нем из одежды остались лишь джинсы, да и то дырявые. Благо, что все собрались в актовом зале, никто не попадается под горячую руку. Он зачерпывает в ладони прохладную воду и умывается, монотонно пялясь на блестяще-белую плитку. Сердце, зашедшее в дикой чечетке, начинает постепенно успокаиваться. Однако не на долго. Дверь уборной тихо открывается и кто-то заходит внутрь, звонко цокая каблуками туфель. — Поразительно. Не пригласи меня Максим Прокофьевич на концерт… Несмотря на отпуск… — жарко проговаривает Антон, останавливаясь, как всегда позади. Как затаившийся зверь, готовый броситься на добычу. — Максим Прокофьевич… — сквозь зубы рычит Сергей, сжимая гладкую поверхность раковины. Лживый старикашка. — Сергей… Когда ты уже начнешь соответствовать рифме своего имени, — тихо проговаривает Антон, прижимаясь грудью к спине альфы, медленно заводя руки в дырки на джинсе и аккуратно проведя пальцами по горячей коже. Опускает голову, вдыхая такой любимый запах. Сергей хмыкает и сдавленно выбрасывает смешок. Наверно, впервые за все это время Антон кажется не наигранным мудаком. Даже можно поверить в искренность его слов, его желаний. Он чувствует биение сердца и теплое дыхание на своем плече. И это кажется не противным? Да бред собачий. — Знаешь, Антон, ты сполна окупаешь нас обоих, — наконец-то подает голос Сергей, опуская ладони на кисти альфы, насильно снимая их со своего тела. Он поворачивается и на мгновение видит в серых глазах разочарование. Всего на мгновение. Затем же они вновь загораются привычной ехидностью и безбашенностью. — Когда будешь выходить, запри дверь, мне надо подрочить на твой светлый лик, — облизывает губы Антон, вытаскивая из кармана смартфон. — Вот если б ты еще джинсы снял… Ну да ладно, твои ямочки на пояснице все равно заводят. — Вот же ж пидаряга… — мрачнеет Сергей, за секунду забывая о том, что ему было даже жаль этого ублюдка.***
Последние деньки тепла можно было отсчитать по пальцам одной руки. Очень скоро вновь придется перебраться в холодный и маленький спортзал, где нормально не получится ни сделать разминку, ни поиграть в баскетбол. Сергей обвел взглядом своих учеников и постарался в очередной раз не сравнивать их со стадом парнокопытных животных. Однако их поведение все хотело опровергнуть теорию Дарвина, деградируя с каждой парой все больше и больше. Лишь нескольких детей Сергей мог назвать целеустремленными и порядочными. Большинство же вело себя, как толпа придурков. Например, вон тот идиот — Максим. Альфа до мозга костей. Сыночек богатых родителей, который считает себя пупом земли. Тем, кому все подчиняются. На самом-то деле кто он без бабок своих родителей? Ноль без палочки. Тупая пробка. Которая еще хочет воткнуться в каждого миленького омежку. — Макс! Завязывай! — рявкает Сергей, видя, как ученик в очередной раз начал подбивать клинья к тихому новичку. Мальчонка-омега настолько был стыдливый и обласканный родителями, что и слова не мог сказать против здорового и надоедливого бугая. — Сергей Викторович! Я ведь ничего не делаю! — возмущается альфа, разводя руки и нервно бегая похотливыми глазками. — Я вижу, как ты ничего не делаешь. — Вы мне жизнь, может, портите своими замечаниями! Может, это моя судьба, — мурлычет Максим, подсаживаясь к заробевшему омежке. — Судьба… Господи. Тебе сколько лет? Еще таких судеб встретишь раз сто. А скольким судьбы исковеркаешь! — Ну вы и чурбан, Сергей Викторович! — раздается позади примерзкий голос Антона. — Не мешайте детишкам контактировать друг с другом. Им же нужно общаться. — Но не в горизонтальной плоскости. И не на моих уроках, — огрызается Сергей, недовольно оборачиваясь. — Чего здесь забыл? Пара еще не закончилась. — Отпустил пораньше ребятишек, пятница же. Я ведь не зверь какой-то, — хлопает глазами Антон. — И вот решил свой класс навестить. Посмотреть, как они ведут себя на чужих уроках. — И выбрал именно мой, — замогильным голосом заканчивает Сергей. — Увы. Вини завуча с его расписанием, детка. — Сейчас как получишь за детку, крошка. — Ар-р-р, продолжай мой тигр, я не против сделать это на свежем воздухе. Уворачиваясь от очередного воздушного поцелуя Сергей думает, что скоро чаша его терпения переполнится. Вот-вот и он завалит этого придурка прямо здесь, на стадионе, в пыли и при свидетелях. Вот только завалит не в том смысле, о котором так грезит филолог. Эта наглая вылизанная морда явно станет краше, когда на ней поставят пару-тройку фингалов. — Сергей Викторович! — раздается громкий окрик парнишек омег, которые с трудом придерживают своего товарища под руки. Мальчишка ковыляет и тихонько поскуливает, пытаясь на наступать на правую ногу. — Что случилось? — резко спрашивает Сергей, позабыв об Антоне. О работе ведь нужно думать в первую очередь. В отличие от некоторых он не шляется по чужим урокам и не отвлекает других учителей. — Сергей Викторович… Больно… — хнычет омега, присаживаясь на металлическую балку. — Я просто ногу подвернул, но такое чувство, что она сейчас отвалится! А если я ее сломал?! А если это открытый перелом?! — Артур, если бы это был открытый перелом, ты бы понял это первым, — качает головой физрук. Какие же эти омеги мнительные и впечатлительные существа. Если бы действительно было что-то серьезное. Зачем реветь и волноваться по пустякам? — Точно не сломал? — начинает дрожать Артур, во все глаза пялясь на учителя. — Уверен на все сто, — подытоживает Сергей, аккуратно и бережно осматривая лодыжку паренька. — Все будет хорошо. Тут небольшая царапина. Отлежишься за выходные, а сейчас лучше сходи в медпункт и продезинфицируй. — Я отведу! — рыцарски вызывается первым Макс, уже забыв о новичке. — Макс… — Нет-нет, все хорошо, Сергей Викторович, — восклицает Артур, позабыв о боли, глаза омежки в миг начинают блестеть, а щеки — розоветь. — Я совсем не против! — Топайте, — машет рукой Сергей, закатывая глаза. Эта молодость и бурление гормонов… Кажется, что это было с ним так давно. И так недолго. — Лапать омежку за лодыжки… Это называется педофилия, — шепчет Антон, едва заметно касаясь плечом плеча Сергея. — О чем ты? Не педофилия, а элементарная педагогическая этика. Забота о своем ученике. — А… Теперь так называется приставание к малолетним. — Первое — ему уже есть восемнадцать. Ты то должен об этом знать, ты его классный руководитель. Второе — не твое дело, кого я за лодыжки лапаю. — А ты это частенько делаешь? — переспрашивает Антон, слегка поджимая нижнюю губу. — Я и не знал, что ты у меня фетишист… Вот мои лодыжки… Как у Золушки… — Пошел-ка ты вон отсюда со своими ступнями Бигфута, — не выдерживает Сергей, хватая филолога за воротник и поворачивая того в противоположную от себя сторону. — Вали. Короче. — Как жестоко! — хмыкает Антон, но все-таки послушно уходит. Прогресс. Сергей же прищуривается, невольно опуская глаза, скользя по точеной фигуре альфы. Конечно, не как у Золушки. Но тоже ничего…***
Заменять других учителей? Да легко. Допустим, уроки труда Сергей любит. Табуретку там какую-то попытаться сколотить или выжечь неприличное слово на деревяшке. На что он еще годен? ИЗО. Почему бы и нет? Да вот только его туда никто не пустит, ну не мастер он. Хотя… Что там? Скажешь детишкам творить — пусть творят. Плевать, что солнце голубое, а натюрморт похож не на изыски барского стола, а на мусорник за каким-то захудалым баром. Просто «художники» так видят… А вот литература… За что? За какие заслуги? Какого дьявола? В какой должностной инструкции это прописано? Как этот чертов Антон умудрился уговорить завуча поставить его на замену преподавателя литературы? Засранец уехал на свадьбу брата-омеги в соседний город. Другой учитель по литературе находился на больничном. А третьего было просто не дано. Сергей был готов биться лицом о доску, лишь бы откреститься, да вот только не получилось. И вот уже третий день подряд ему приходилось выслушивать тяжелые отрывки «Гамлета», приевшиеся в подкорку мозга стихи Лермонтова, «Алые паруса» и много чего другого. А еще приходилось наблюдать за классом Антона, который взгромоздил на него и эту обязанность. Следить за тем, чтобы старшеклассники не отлынивали от дежурства, ежедневно убирали в классе. Да и просто ходили на остальные пары. Возможно, попроси его другой преподаватель, негативной реакции бы не возникло. Но поставь его насильно перед фактом… Чуть черепушка не подгорела, а пятая точка уж знатно заполыхала. Но делать было нечего. Лишь отсчитывать дни, как в тюремном сроке. Оставалось пережить двое суток. Ученики, на удивление, были паиньками. Встречались оболтусы, которые не хотели что-то учить да следить по тексту, но Сергей быстро им вправил мозги, пригрозив колом и внеплановым дежурством на неделю. Кстати, о дежурствах. Это было полнейшим безобразием. Какое пошло поколение — лишь бы пораньше сбежать со школы, придумать очередную отговорку и избежать мытья полов. Хотя… Припомнить свое детство — разве были отличия? Если Сергей и оставался после занятий — так в спортивном кружке. А дежурство всегда перекладывал на соседа по парте, ботаника-заучку. Тогда казалось очень забавным, что его поручения исполняют безоговорочно, а сейчас Сергей понимал, каким же был засранцем. Учебный день подходит к концу. Маленькая стрелка на наручных часах уже обогнала цифру три. Осталось проверить блестящий чистотой кабинет и со спокойной душой уйти домой. Однако в кабинете его поджидает нечто неописуемое. Полнейший беспредел и наглость. Полы были до сих пор не вымыты, цветы не политы, но самое главное недоразумение стояло у доски. Новичок-омежка. Который попросту вымывал доску шваброй! Этой новомодной шваброй, без половой тряпки на конце, а с какой-то губкой-поломойкой. От такой наглости у альфы непроизвольно даже челюсть чуть не отвалилась. — Я могу все объяснить, — пищит паренек, прижимая к себе швабру, будто крест перед злым духом. Парнишка настолько мелкий и хлипкий, что уже через мгновение Сергей понимает, что не сможет на него разозлиться. Это как ругать котенка или щенка за обоссаные или сгрызенные тапки! Невозможно! — Попытайся, — все же строго громыхает, насупив брови. Проучить-то полурослика нужно. — Может… Я… Понимаете… Просто… — Не дорос? — подкалывает посеревшего ученика Сергей. — Давайте сделаем вид, что вы ничего не видели… Пожалуйста… Этого больше не повторится, — опускает глаза мальчишка, топчась на месте. — Я просто… Опаздываю. Еще нужно сходить к репетитору и успеть домой, чтобы папочка не волновался… Этого больше не повторится… — Ладно. Так уж и быть. Уговорил. А где твой напарник по дежурству? В очередной раз свою судьбу встретил? — хмыкает Сергей, припоминая Макса. — Надеюсь, что не судьбу, а злобный рок, — помрачнел омежка. Сергей же хмыкнул. Золотце-цветочек, а парнишка с характером. Он не удивится, если завтра Макса будет поджидать заточенный карандаш на стуле. — Давай я помогу тебе, мелкий, так уж и быть. — Что вы… Не стоит… Я сам! — Вижу я, как ты сам справляешься! Поди и домоешь все к восьми вечера. — Если вы не против, то я действительно не откажусь от помощи, — все-таки соглашается омега. Разумный паренек. Они заканчивают все быстро. Не проходит и получаса. Кабинет излучает запах свежеполитой почвы и вымытых полов. Мальчишка вылетает наружу торопливо, бросая на прощание вежливое «спасибо». Сергей осматривается и замечает на стене стенд — классный уголок. Яркие краски, вычурные речевки и фотография всего класса во главе с руководителем. Антон будто и не учитель вовсе, а модель на фотосессии. Надменная морда. Сергей фыркает и поспешно хватает со стола шариковую ручку. — Ну-ну… Красавчик… — бормочет, сдавленно смеясь. — А как тебе это? Художественный талант раскрывается по полной, превращая обычного придурка в отпетого пирата. Повязка на один глаз, корявая козлиная бородка и шикарные усы. — Ой… Я забыл рюкзак… — влетает в кабинет новичок, не запирая двери. Парнишка оголтело хлопает ресницами, постепенно понимая, что застал учителя с поличным. Сергей же замирает, так и не дорисовав Антону его второй шикарный ус. — Давай сделаем вид, что ты ничего не видел, — предлагает альфа. Дежавю… — Я не против, Сергей Викторович, если только вы проявите свой талант и подрисуете Максиму фингал под левых глазом, — коварно прищуривается омежка. — Почему бы и нет… — пожимает плечами Сергей, невольно улыбаясь. Ус за глаз — сущий пустяк.***
Ублюдок делает это снова. Несмотря на то что в школе курилок быть не должно, учителя пренебрегали словам директора и сбегали под карниз, считая, что их никто там не заметит. Бедные ученики, которые по-молодости сглупили и взялись за сигареты, и вовсе убегали за гаражи, чтобы освежить легкие парой-тройкой затяжек. Антон же не ленился обходить всю школу легкой и игривой походкой; подходил прямо к спортивному залу, к открытым окнам маленькой каморки возлюбленного физрука. Именно там он расчехлял пачку сигарет и начинал дымить, как паровоз. Несмотря на скудные познания в химии, даже Сергей понимал, что все запахи идут наверх. Следовательно эта отвратительная вонь сигарет заходила через открытое окно прямиком в его кабинет. Курево Сергей не переносил. Его с малых лет мутило от этого ядовитого аромата. И все учителя в школе это знали. Включая Антона. Однако, последний, решительно игнорировал все недовольные вопли физрука, которые тот издавал, почуяв запах сигарет. Сегодняшний день был на удивление самым отвратительным за последний месяц. Сон всего три часа; утренняя пробежка до работы, которая закончилась опозданием, из-за того, что его из лужи облил какой-то заядлый гонщик. Первая пара с задирами-шестиклассниками. А теперь еще и убийственная ароматерапия. Это была последняя капля. Сергей спокойно поднимается со стула и берет небольшое ведро, стоящее в углу комнаты. Так же тихо и мирно выходит из своей каморки, привычно-приветливо здоровается с учениками, неспешно подходит к уборной. Набирает полное ведро холодной воды. Чуть ли не вприпрыжку несется обратно в спортзал. Открывает окно настежь и выглядывает вниз. Как неженка-принц, в замке-заточении, дожидающийся своего сильного избранника. — Не холодно? — ласково спрашивает, наблюдая за встрепенувшимся и нахохлившимся Антоном. Идиотом, выбежавшим в промозглый день без куртки. — Отнюдь. Даже жарко, — скалится Антон. — Тогда освежись, — подмигивает Сергей, на секунду возвращаясь в комнату за ведерком с водою. Как только содержимое ведра оказывается на филологе, Сергей впервые за сегодня ощущает какую-то радость и умиротворение. Снизу слышится одно единственное слово, начинающееся на «бля», заканчивающееся на «дь». И совсем не феерическое ругательство. Банальщина. — Как-то не прозаично. Я думал, что ты придумаешь что-то оригинальное, — ухмыляется Сергей, выглядывая наружу. Он ожидает увидеть жалкое и мокрое существо, которого хочется осмеять и чуть ли не затоптать, но видит… Слишком противоречивую картину. Капли сбегают по растрепанным прядям, серые глаза смотрят прямиком в душу, грудь глубоко вздымается, а мокрая рубашка прилипает к накаченному телу. Наверно, пора идти в отпуск… Ведь впервые за два года Антон кажется ему привлекательным. — Убью! Или выебу! Одно из двух! — ревет Антон, срываясь с места. Явно желая осуществить сказанное. Сергей нервно дергается рукой и левым глазом. Угроза расправы звучит действительно серьезно. И обоснованно. Он бы тоже убил. А может быть уже и выебал? Какая-то неведомая сила его дергает ринуться навстречу, а не закрыться в спортзале. Это разумней, это не назовешь трусостью, да и чего трусить, он-то сильней. Во избежание мордобоя и заунылой беседы с директором нужно подумать головой. Но голова напрочь отказывается включать мозг. Последнее, что Сергей помнить — дикую встречу на лестнице, нехилую сальтуху и супергеройское приземление. Они лежат на первом этаже, у подножия лестницы. Антон, с которого стекает каплями вода, бессовестно лапает его за левую грудь; а Сергей до сих пор не может понять, все ли кости целы. Все хорошо, он может пошевелить шеей и даже позвоночник не сломан, а вот нога…***
В палате их было двое. Сергей и дедуля-бета, вечно причитающий о чем-то и говорящий с вешалкой, стоящей у его койки. После подобных разговоров можно было засомневаться: туда ли дедушку положили? Казалось, кости были целы, а вот с головой было не все в порядке. Хотя… Возможно, он просто носил АирПодсы и общался так по мобильному. Сергей не любил больницы. Но, наверно, впервые ему даже нравилось не ходить на работу; получать готовую порцию еды три раза в день; лежать и ничего не делать. Будто санаторий. Если бы не сломанная нога — идеально. Ему звонили коллеги, желая скорейшего выздоровления, приходила его доблестная команда по баскетболу, слезно прося любимого тренера поскорее возвращаться в школу, хоть на костылях или инвалидной коляске. Единственный, кто не заглядывал — виновник торжества. На Антона Сергей не злился, ведь понимал, что в каком-то роде сам виновен в случившемся. Да и на дураков зла не держат. И вот на пятый день его пребывания в оазисе безделия к нему заявляется гость. Без привычного костюма, в смешном свитере с оленями; без идеальной укладки, с взъерошенными волосами; однако, как обычно — горящим взглядом и задорной улыбкой. Если тот и сожалел о сломанной ноге Сергея, то как-то не слишком яро выражая этого. Антон забрасывает пакет с апельсинами прямо на пах больного, не моргая глазом. В яблочко! Прямо по шарам! Интересно, случайно или намеренно? — Ты же в курсе, что у меня аллергия, — цедит Сергей, собирая цитрусы с койки. Он пытается найти подвох во взгляде альфы, но почему-то его не видит. — Даже и не догадывался. Там есть еще одно яблочко. — Тебе бы наливным яблочком, да под глаз. — Ну-ну, нам и одного инвалида хватит. — Чего приперся? — Да вот… Решил навестить подушку, смягчившую мое приземление, — мягко улыбается Антон, аккуратно присаживаясь на край кровати. Он легонько проводит рукой по белоснежному гипсу, Сергей же молится всем богам, чтоб у этого придурка что-то не переклинило в голове. Нога и так сломана, яйца уже всмятку, что еще придумает? — Навестил? Долг исполнил? Можешь проваливать. — А разве тебе не скучно? — Антон не обращает внимания на слова пострадавшего, обследуя глазами палату. — Ни интернета, ни телека, даже кроссвордов нет. Пошли прогуляемся хоть. — Прогуляемся? — едко переспрашивает Сергей, скрипя эмалью. — Как ты это себе представляешь? Понесешь меня на руках, и мы опять навернемся? — Это, конечно, заманчиво, но разве тебе костыли не выдали? — Мне на костылях только гулять, как по бульвару! — Так пройти двадцать метров-то сможешь! Ты хоть видел какой парк за зданием? Там даже есть лавочка под деревом. Ах, сплошная романтика, — ласково тянет Антон, начиная постукивать пальцами по гипсу, будто предупреждая о неминуемой катастрофе при отказе. — Ты не отстанешь, да? — вяло интересуется Сергей, опрокидываясь на подушку и прикрывая глаза. — Ты же меня знаешь. Давай-ка я лучше помогу тебе собраться! После десяти минут матов и обоюдных злобных зырков, парочка наконец-то шагает по просторному коридору больницы. Сергей диву дивится, какому больному ублюдку могло взбрести в голову понаставить такое количество лестниц и приступок в травматологии. Наверно, чтоб если уж попал сюда, то в итоге тебя вывезли вперед ногами! На каждой ступеньке Сергей чувствует, как позади него настораживается Антон, готовый в любую секунду подхватить его за руку. Благо, что не обращается с ним, как с трепетным омежкой. И на этом спасибо. Однако удивительно, что этот засранец не бежит впереди и не сбрызгивает ступеньки средством для мытья посуды для лучшего скольжения. После мучительного подъема к выходу они наконец-то оказываются снаружи. Погода действительно хороша: теплый легкий ветер, приятное солнце, уже не столь греющее, но все равно радующее промозглую в отделении душу. Они медленно ковыляют к тому самому дереву с лавочкой. Сергею кажется, что он переоценил свои силы, кроме ноги все тело ослабевает. Он будто разваливается, как ржавое корыто. Как пазл на тысячу кусочков, как скульптура Микелланджело, встретившаяся с отбойным молотком. Он падает на лавочку, ощущая небывалое счастье. Теперь он будет с уважением смотреть на дряхлых стариков-соседей, спускающихся по лестнице в подъезде, больше никогда не заикнется о том, чтобы его пропустили вперед. Надо быть долбанным героем, чтобы выживать так каждый день. — Ты, наверно, ждешь, когда я попрошу прощение… — отвлекает Сергея Антон. — А ты разве это умеешь? — Не особо. Да и я на все сто процентов не чувствую себя виноватым. Возможно, на сорок пять, — ухмыляется альфа, усаживаясь рядом на скамейку. — На сорок пять? — возмущается Сергей, нервно сжимая костыль, которым так и хочется огреть кое-кого очень наглого и оборзевшего. — Ты точный гуманитарий. Причина и следствие. Высчитай-ка все составляющие. Кто ведет себя, как придурок? Кто каждый раз курит под моим спортзалом? Кто ринулся на меня прямо на лестнице? Кто ведет себя, как извращуга вот уже второй год подряд? — Знаешь ли, последнее утверждение можно и исключить из уравнения. Я проявляю так свое внимание. Или было бы лучше, дари я тебе букеты да конфеты? — хмыкает Антон, хмурясь. — Боже упаси! У меня аллергия на шоколад! Да и веники мне не нужны! Нет чтоб козла уступить! — Господи! Да сдался тебе этот чертов козел! — А тебе те парты! Альфы сурово хмурят брови, напрягшись всем телом. Сергей чувствует, что в данном случае он не в лучшей форме для активного спора, но сдаваться он в любом случае не собирается. Он, мать его, победитель по-жизни. — Сергей… Мне ведь надо хоть как-то привлечь твое внимание… — решает подать голос Антон, стараясь выкрутиться из ситуации. — Знаешь, кружка кофе была бы более уместна. — Если только в постель, — цокает языком Антон, вызывая очередное закатывание глаз у Сергея. — Опять сводишь все к этому. Неугомонный. — Ты ведь альфа. Ты знаешь, что мы так просто не сдаемся. Уж если кто и запал в душу, то это надолго, — ухмыляется Антон, облокачиваясь на спинку скамейки и слегка похлопывая по плечу коллеги. — Еще скажи, что однолюб. — Ну… Почти пять лет быть влюбленным в одного непокобелину… Это уже срок, — пожимает плечами Антон. — Стой… Пять? — удивляется Сергей, поворачивая голову. Он не помнит этого придурка в университетские годы. Когда же это случилось? — Пять-пять. Если ты вспомнишь… Хотя ты не вспомнишь. Пить меньше надо, Сергеюшка. А то сейчас весь такой правильный, а в студенческие годы: поставь ведерко с виски — ты на все готов. — Не помню, — честно признается Сергей, напрягая все свои извилины. Много чего было. Не исключено, что и ведра с вискарем. — Ладно. Проехали. Много воды утекло, — говорит Антон. Не выдерживая на последних словах, он заливается смехом. — Ну надо ж было додуматься… Прямо с окна. Сергей хмыкает, но едва заметно улыбается. Ситуация ведь действительно комичная. — И долго? Долго тебе еще здесь находиться? — А что? Хочешь загладить свою вину? — Что за пошлые намеки, Сергей Викторович? — наигранно всплескивает руками Антон, подаваясь навстречу. — Думал, помочь добраться до дома. Но твои игривые мыслишки мне тоже нравятся. Помогу, чем смогу. — Ох, Антон… — качает головой Сергей, отворачиваясь от альфы и смотря на проезжающую скорую помощь. Наверное, впервые он хочет не отказываться от этого заманчивого предложения. Вот только сколько проблем оно повлечет за собой. Альфа плюс альфа… Тут ведь надо будет искать какой-то компромисс. Уступать. А Сергей, со своими задатками победителя, проигравшим не будет. Тут начнутся баталии посерьезней, чем были до этого. — Так что? — Почему бы и нет? — щурится Сергей, смотря на оробевшего альфу. — Только не помри мне тут от счастья, — выдавливает смешок. Хотя бы ради этой офигевшей физиономии это того стоило. А дальше они как-то разберутся. Но это уже будет совсем другая история.