* * *
Сяо Чжань всегда считал себя разумным человеком. Когда-то, лет в восемнадцать, он еще совершал — условно — сумасшедшие поступки, но с его спокойным миролюбивым характером никогда не хотелось никаких острых ощущений, и то, что для него было безумством, для кого-то вроде Ван Ибо оказывалось чем-то простым и обыденным, как завтрак. Но Сяо Чжань никогда и не претендовал на звание человека, способного на... Что-то такое. И именно поэтому он с удивлением обнаружил, что, кажется, время пришло. Ван Ибо на самом деле сам не понимал, что делает. Сяо Чжань поначалу отшучивался, как делал бы всякий, потом переводил тему, конечно, замечая тяжелый взгляд, смаргивал собственные эмоции, которые Ван Ибо выискивал, всматриваясь пристально-пристально. После принялся игнорировать, потому что ну невозможно же: Ван Ибо был пылок, напорист, порой в его глазах мелькал азарт, и Сяо Чжань не хотел, чтобы они оба, перемолотые индустрией, остались только в памяти фанатов. Они были молоды, а Ван Ибо впереди ждали свершения гораздо большие, чем Сяо Чжаня, который, если говорить начистоту, попал в поток поздно, совершенно случайно и пока что не хотел, чтобы его из него выбило. Поэтому о том, чего желал Ван Ибо, не могло идти и речи. И не шло. Сяо Чжань всегда прекрасно умел договариваться. Он прошел все этапы торговли с самим с собой: давай сейчас ты встанешь, а вечером ляжешь пораньше? Давай сейчас доделаешь макет, а утром купишь себе три мокко? Давай сейчас ты удержишь лицо, а после встречи все выскажешь директору? Давай ты переживешь все чувства в своей голове, потому что они не сдались никому, кроме тебя, а этот парень уйдет нетронутым, незадетым, цельным? Давай ты не будешь ломать ему жизнь, а сам как-нибудь перетерпишь? Давай ты, взрослый разумный человек, примешь решение за обоих, потому что Ван Ибо отказывается соображать и охотно несется на копья, утягивая тебя за собой? Ван Ибо со стороны выглядел очень толковым. Сяо Чжань провел с ним кучу времени, видел его в любых состояниях: и голодным, и сонным, и гиперактивным, и нетрезвым, и раздражительным, и веселым, но никогда — никогда — Ван Ибо не казался таким глупым. Глядел на него распахнутыми глазами, транслируя ребяческий восторг и щенячью влюбленность, ловил каждое слово — а период разговоров настал сразу после периода игнорирования — сползал взглядом на губы, облизывался, сглатывал, жмурился, и все это повторялось по кругу. Сяо Чжань тоже был не железный, и видеть такое раз за разом стало мукой, каким-то наказанием, на которое он вообще не подписывался. Одно дело, если с проблемой нужно справиться самостоятельно, но когда эта проблема сопротивляется, то система перестает работать. Ван Ибо, казалось, и море было по колено, а горы и вовсе по плечи — настолько его не беспокоили последствия, если они... Если... Если им... А Сяо Чжаня беспокоили. А еще Сяо Чжаня беспокоило, что вместо того, чтобы поступить по-взрослому и зарубить в себе все это ненужное, чужеродное и болезненное, он был вынужден каждый божий день просыпаться и жить с этим, потому что Ван Ибо не сдавался. Ван Ибо прикасался, ревновал, завладевал его вниманием — хотя, что уж тут, для этого ему не стоило прилагать вообще никаких усилий — писал, звонил, отправлял голосовые и видео, пытался с ним дружить и постоянно намекал на что-то большее. Сяо Чжань изо всех сил игнорировал эти намеки, Сяо Чжань со всей рассудительностью расписывал, почему нет, Сяо Чжань отрицал предложенное, держа себя в таких ежовых рукавицах, что порой ему становилось жаль себя, ведь он-то чем перед собой виноват? А перед тайским фанмитом Ван Ибо и вовсе пустил в ход тяжелую артиллерию, и все жестокие слова, которые Сяо Чжань пестовал и копил в себе, чтобы в нужный момент вывалить их на него, остались непроизнесенными, а после и вовсе развеялись, заглушенные тихим «Я тебя люблю». — Я тебя люблю. Будь со мной, — приложил Ван Ибо, выловив его в одиночестве в гримерке. Сяо Чжань даже моргать перестал, но Ван Ибо это не остановило. — Хотя бы раз. Пожалуйста. Если бы этот вопрос можно было решить простым сексом, Сяо Чжань не подумав бы решился на это. Если бы поутру они оба проснулись — а может, и не поутру, может, Ван Ибо ушел бы из номера сразу после, даже не приняв душ, — и Сяо Чжань увидел бы в его глазах то, что видел там поначалу: дружеский интерес и симпатию, то он бы сам запрыгнул в постель и, отогнув край одеяла, приглашающе похлопал по матрасу. Но он прожил все-таки немного больше лет, чем Ван Ибо, и повидал тоже больше. И времени, проведенного наедине с собой, неразделенными и взаимными чувствами, у него было больше. Поэтому он знал, что такое не сработает, как бы сильно они оба этого ни хотели. Это ведь тоже игры с огнем, это ведь как дать лизнуть самую желанную в мире конфету и не позволить ее съесть, это ведь совершенно, безумно, идиотски безжалостно по отношению к ним обоим. — Но ведь лучше хотя бы попробовать конфету, чем так и не узнать, какая она на вкус. — Ван Ибо взглянул на него как на малое неразумное дитя, и Сяо Чжаню откровенно захотелось заплакать. Ван Ибо так яростно отрицал все попытки ему — им — помочь, так решительно отметал все отговорки и сносил хиленькие основы их возможного сосуществования, что у него попросту опускались руки. Он мог бороться с одним собой, но сил, чтобы бороться с двумя, у него не осталось. — Если ты уверен, что тебе это нужно... — начал тогда Сяо Чжань, на что Ван Ибо, не дав договорить, резко кивнул, блеснув глазами и тут же закрыв их ресницами. Сяо Чжань замолк и, переведя дух, попытался еще раз: — Если ты уверен, что одного раза тебе будет достаточно... — Ван Ибо помедлил, вонзив в него взгляд, дернул уголком губ, не давая усмешке наползти на лицо, и снова кивнул, отчего у Сяо Чжаня внутри что-то оборвалось. Он беспомощно схватил со стола какой-то карандаш для макияжа и щелкнул колпачком. Ван Ибо опустил взгляд на его руки, и Сяо Чжань закусил губу. Он-то с собой справится. А Ван Ибо? — Если Чжань-гэ позволит... — Теперь уже у него не находилось слов — или сил? — договорить до конца, а Сяо Чжань лихорадочно пытался разобраться в своей голове. Мысли метались, как шарики в пинболе, мир то сужался до точки, то увеличивался, словно кто-то вращал перед ним бинокль, и шумело в ушах. Ван Ибо зашевелил губами, продолжив говорить, но Сяо Чжань закрыл глаза и поднял руку, понимая, что не вывозит. Сейчас — здесь — наедине — не вывозит. Ван Ибо встретил его ладонь, сжал пальцы — как прежде сжимал не раз — и Сяо Чжань едва смог заставить себя разорвать это прикосновение. Если Ван Ибо станет легче, если он перестанет вести себя так опрометчиво и очевидно, подводя под монастырь их обоих... Если... — Хорошо. Ладно. Да. Чжань-гэ позволит, — сглотнув комок, выдавил Сяо Чжань и сам же себя проклял. Ван Ибо засветился весь, как какая-то лампочка, и как же не хотелось быть тем, кто эту лампочку разобьет. — Сегодня? — хрипло спросил Ван Ибо, и Сяо Чжань запаниковал. Сегодня? Накануне концерта? Разве это разумно? Может, дать им обоим еще немного времени? Может, Ван Ибо передумает, когда они разъедутся? Они не увидятся до ноября, за месяц может случиться что угодно, может, им не придется делать это, чтобы Ван Ибо вылечился от опасных заразных чувств, и все пройдет само? Пожалуйста, ответ, найдись. Ответ не находился, а Ван Ибо смотрел требовательно, настойчиво, ввинчивался взглядом в мозг и будоражил заполошно колотящееся сердце. Сяо Чжань не хотел быть тем, кто решает такие вопросы, он не хотел быть настолько ответственным за другого человека, почему от него сейчас зависели они оба, кто так распорядился? Кто тянул его за язык и заставил соглашаться? Что он за дурак? — Сегодня. В десять, — бухнуло между ними, словно камень упал в воду, заведомо забрызгав обоих последствиями решения. Ван Ибо коротко кивнул и вышел из гримерной, а Сяо Чжань, опустив глаза на руки, вздрогнул и выругался: вся правая ладонь была вымазана черным.* * *
Ван Ибо постучался к нему в пять минут одиннадцатого. Сожрав себя за эти пять минут ожидания — вернее, доев то, что не успел до десяти — Сяо Чжань открыл дверь дрожащей рукой и отошел дальше в комнату, не находя в себе сил смотреть Ван Ибо в глаза. Тот защелкнул замок, стащил с ног кроссовки и подошел ближе, шурша белым бумажным пакетом, зажатым в руке. Сяо Чжань понятия не имел, что внутри, но откуда-то знал, что именно принес Ван Ибо. И эта уверенность ударила по затылку, для стерео-эффекта добавив болезненный тычок в висок. — Привет, — выдохнул Ван Ибо, и Сяо Чжань наконец поднял на него взгляд, оторвавшись от судорожно сжатых пальцев. В приглушенном свете он хорошо различил поблескивающие глаза, отражающие включенные бра, поджатые губы и распахнутый ворот толстовки, в котором виднелась длинная шея с выступающим кадыком, тень от которого остро лежала на коже. — Привет, — выдохнул Сяо Чжань. Он не знал, как выглядит, но догадывался, потому что последние несколько минут метался по номеру, мечтая об смс, в которой будет отмена этого нелепого плана (и отчаянно не желал этого, и нет, это не обсуждается), ерошил волосы и ослаблял ворот рубашки, расстегивая пуговицы все ниже и ниже. Вряд ли он сейчас такой же красивый. Но Ван Ибо, кажется, все устраивало. — Я... Я подумал, что это пригодится, — севшим от волнения голосом произнес он и протянул хрустнувший от движения пакет. Сяо Чжань, посмотрев на аптечный логотип как на гадюку, внутренне похолодел, и Ван Ибо переменился в лице. — Чжань-гэ, если ты этого настолько не хочешь, то не нужно, — решительно сказал он, нещадно сдавив пакет в пальцах. — Все останется между нами, никто никогда не узнает, что этот разговор вообще был и мы намеревались... — Бо-ди, — перебил его Сяо Чжань и протянул руку. Взяв пакет, он нащупал небольшую коробку, несколько флаконов, прохладных даже через бумагу, и понял, что был прав. Презервативы и смазка. Сам покупал или отправил менеджера? — Чжань-гэ, я не хочу тебя заставлять, — тем же решительным тоном произнес Ван Ибо, нахмурившись и сведя брови. Его голос подрагивал, и от этого внутри все сжималось, потому что ощущение, что они совершают ошибку, росло с каждой минутой. — Я не буду тебя заставлять, и если я для тебя просто друг и ты не желаешь такой близости, то не надо. Если я тебе не нравлюсь... — Бо-ди. — Это было невыносимо слушать. Ван Ибо смотрел на него влюбленным взглядом, прижимал руку к сердцу, говоря, мол, я искренен с тобой, я согласен на твои границы. Сяо Чжань покачал головой, сам не зная, что хочет сказать, и закрыл рот ладонью, потому что все выходило из-под контроля — и руки, и мысли, и язык. Опустив руку, он сжал ее в кулак — слабый, бесполезный. Ван Ибо выжидательно взглянул на него, потом опустил глаза на расстегнутую рубашку, из-под которой виднелась белая футболка, вернулся к лицу и сфокусировался на губах. Сяо Чжань, растерявшись, сглотнул, и взгляд Ван Ибо тут же оказался на его горле, вцепившись в дрогнувший кадык. — Бо-ди... — Ван Ибо посмотрел в его глаза, выразив своими столько всего невысказанного, что у Сяо Чжаня вдруг пропал голос и оказалось, что больше он не может ничего произнести, ничего-ничего. Он разомкнул губы, но с них не сорвалось ни звука, и тогда Сяо Чжань, отбросив пакет на кровать и задержав дыхание, просто развел руки в стороны и шагнул навстречу Ван Ибо. Горячие сухие пальцы сомкнулись на его запястьях, не позволяя закрыться, и Ван Ибо завел его руки себе за спину, призывая к объятьям. Сяо Чжань неуверенно коснулся его спины, ощутив мягкость толстовки раскрытыми ладонями, а спустя секунду уже стискивал ткань в руках, потому что Ван Ибо вжался в него всем телом, прижавшись губами к шее. Сяо Чжань запрокинул голову и вцепился в Ван Ибо, потому что ноги внезапно подкосились, а голова натурально пошла кругом, и, если бы не уверенная крепкая поддержка, он рухнул бы как подкошенный прямо к ногам Ван Ибо. Впрочем, он уже давно был там. Ван Ибо прижал его к себе, протолкнув колено между бедер, и Сяо Чжань зажал ими его ногу, найдя опору. Ван Ибо, оставив руку на его спине, второй стянул с плеч Сяо Чжаня рубашку, недовольно выдохнул, уткнувшись носом в белую ткань, и, резко опустив ладони ему на поясницу, потянул футболку вверх. Сяо Чжань на автомате поднял руки и, только оказавшись наполовину раздетым, немного пришел в себя, когда Ван Ибо коснулся его груди своей толстовкой. Это было совершенно несправедливо. Сяо Чжань отстранился, насколько смог, — насколько Ибо его отпустил, — и, дернув за язычок молнии, расстегнул толстовку до самого низа. Распахнув ее, он тут же запустил руки вглубь, туда, где было жарко от распаленного тела, обхватил тонкий торс руками, отчетливо ощущая под пальцами шершавую, грубоватую ткань футболки. Ибо выдохнул ему на ухо, уткнулся горячим лбом в плечо, и Сяо Чжань почувствовал, как волосы щекочут шею и скулу. Он неосознанно потерся щекой о макушку Ван Ибо, мазнул губами по взъерошенным, разлохмаченным прядям и прикрыл глаза, потому что всего этого вдруг стало слишком много. Слишком мало. Ван Ибо выпустил его из своей хватки — как только нашел силы — снял с себя футболку, уронил к ногам. Сяо Чжань, разрываясь от всего, огладил его обнаженные плечи, ухватился за шею и потянул на себя так решительно, как сам не ожидал. Ван Ибо удивленно выдохнул, но подался вперед, прильнул к нему, и Сяо Чжань сдавленно застонал, когда их полураздетые тела соприкоснулись. Ван Ибо замер на ничтожном расстоянии от его лица, и Сяо Чжань даже в полумраке видел каждую ресницу, каждую крупинку на радужке. Он остановился — поднял руку выше, завел пальцы в густые волосы, сжал их в руке и потянул назад, и Ибо покорно запрокинул голову, зажмурился, приоткрыв рот в беззвучном стоне, а Сяо Чжань наконец-то прикусил его кадык. Ван Ибо резко выдохнул, словно махнул хлыстом, и Сяо Чжань выпрямился, словно удар пришелся по спине. Ван Ибо выгнулся, вжался пахом в пах, и в глаза как вспышка ударила, когда их члены, напряженные, твердые, готовые, прижались друг к другу через одежду. Сяо Чжань потерся о Ван Ибо, толкнул его бедрами, то покусывая, то зализывая кадык, то целуя, то поглаживая шею. Ван Ибо не остался в долгу: запустив руку в его волосы, он распростер всю ладонь по затылку, надавил пальцами, собрал ладонь в горсть, пройдясь ногтями по коже головы, и Сяо Чжань затрепетал от мурашек. — Чжань-гэ, — прошептал Ван Ибо, и Сяо Чжань обессиленно уронил голову ему на грудь. Ему было жарко, все тело горело, в паху пульсировало, ладони были влажными от волнения, и Ван Ибо, проникая в него горячечным шепотом, ему совсем не помогал. От приглушенного голоса у него слабели ноги, от дыхания, которое оглаживало его шею, пустела голова. Он хотел вжаться в Ван Ибо, врасти в него всеми конечностями, чтобы стать одним целым, потому что того, что было сейчас, оказалось недостаточно. — Чжань-гэ-э... — протянул Ван Ибо и, с силой проведя руками по спине, опустил ладони на поясницу. Сяо Чжань затаил дыхание, ожидая остановки, но Ван Ибо ни на мгновение не затормозил, плавно скользнув ладонями ниже, под пояс джинсов, под резинку трусов. Крепкие пальцы стиснули ягодицы, Сяо Чжань в растерянности стыдно заскулил, а Ван Ибо прижал его бедра к своим и укусил в шею, да так сильно, что Сяо Чжань едва не кончил. Он распахнул рот и зажмурился, дернулся в сторону, но кто бы ему позволил сейчас уйти. Ван Ибо подтолкнул его к кровати, вынуждая пятиться, и Сяо Чжань едва не упал, запутавшись ногами в раскиданной по полу одежде. Ван Ибо его удержал. Сяо Чжань чувствовал за собой кровать. Край матраса мягко пружинил, покрывало послушно прогибалось, но Ван Ибо не спешил. Сяо Чжань словно завис в неизвестности, схватившись за Ван Ибо, а тот целовал его шею, вылизывал ключицы, прихватывал зубами чувствительную, стремительно краснеющую кожу, и это было почти что невыносимо. Сяо Чжань приподнял голову, пытаясь перехватить взгляд Ван Ибо, но тот был как в трансе — прикрыв глаза, скользил кончиком языка по его груди, не задевая соски, а руки его и вовсе замерли на заднице Сяо Чжаня, как будто он наконец-то достиг вершины и больше ничего не было нужно. — Бо-ди, — сдавленно протянул Сяо Чжань, и Ван Ибо сбился. Он поднял поплывший взгляд, и Сяо Чжань забыл, что хотел сказать, зато Ван Ибо, кажется, кое о чем вспомнил. Уставившись на его губы, Ван Ибо облизнулся, убрал одну руку из его штанов и, пристроив ее у него на затылке, зафиксировал голову, не позволяя ни отстраниться, ни приблизиться. Сяо Чжаня на мгновение окатило ужасной паникой, но волна так же стремительно сошла на нет, и он с готовностью разомкнул губы, принимая поцелуй. Ван Ибо напористо провел языком по кромке зубов, ткнулся в десны, и Сяо Чжань наконец сообразил, что от него требуется. Он коснулся своим языком языка Ван Ибо, но тот, огладив его мимолетно, скользнул глубже, и они стукнулись зубами. Сяо Чжаня прошибло огнем; он застонал прямо в рот Ван Ибо, стиснул в руке его волосы, даже не давая шанса отодвинуться, хотя об этом беспокоиться точно не стоило — Ван Ибо словно приклеился к нему, целуя так самозабвенно, как Сяо Чжаня еще никто не целовал. Его рука едва протиснулась между ними, чтобы расстегнуть болты на джинсах. Сяо Чжань действовал вслепую, на ощупь, и, расправившись наконец с остатками верхней одежды, они снова прижались друг к другу. Трусы у обоих намокли от смазки и ткань теперь вообще ничего не значила, казалось, их члены соприкасались напрямую, и каждое движение бедрами — осознанное или нет — пускало по телу приятные искры. Сяо Чжань дышал через раз. И только когда он смог вдохнуть полной грудью, до него дошло, что Ван Ибо отстранился. Прохладный воздух ощутимо холодил разгоряченное тело, и, когда Ван Ибо не вернулся к нему через считанные секунды, Сяо Чжань с трудом разомкнул веки и сфокусировал взгляд на его лице. В первую очередь он увидел припухшие заалевшие губы, блестевшие от слюны, и, поймав себя на том, что тянется к ним, с трудом остановился, заставив себя посмотреть Ван Ибо в глаза. — Держись, — сказал тот и толкнул его в плечо. У Сяо Чжаня перехватило дыхание, когда он завалился назад, но кровать мягко приняла его, спружинив. Ван Ибо остался стоять; свет настенных бра так ладно ложился на его тело, что Сяо Чжань дал себе несколько секунд насладиться видом, а после нахмурился, приготовился что-то ляпнуть, но и этого времени хватило, чтобы Ван Ибо исправился. Он поставил колено на матрас, очевидно намереваясь забраться на кровать, и Сяо Чжань заполз выше. Его взгляд сам собой цеплялся за натянутое в паху белье, за темное пятно на белых трусах, сквозь которое было видно темно-розовую головку, а то, как неукротимо выглядел Ван Ибо, заставляло его трепетать. Он весь сжался, судорожно вдохнул, когда Ван Ибо потянулся к его белью, подцепил резинку и стянул ее под яички. Сяо Чжань приподнял бедра, позволяя ему снять трусы, и бесстыдно рухнул на матрас, расставив ноги. Ван Ибо словно этого и ждал — он поспешно опустился на него прямо между его разведенных бедер и резко, грубо толкнулся в него пахом, потом еще раз и еще, и Сяо Чжань закрыл рот рукой, прикусил собственные пальцы, поднимая колени и прижимая их к бокам Ван Ибо. Он закинул ноги ему на поясницу, скрестил щиколотки и вскинул пах, потираясь о член промежностью, и Ван Ибо низко простонал его имя, утыкаясь лбом в плечо. Сяо Чжань был согласен со своей ролью; это даже не обсуждалось, это сразу было понятно. Он нащупал рукой тот самый пакет, выпотрошил его, вывалив на покрывало чек, коробку с презервативами и два флакона со смазкой. Схватил наугад первую попавшуюся, со щелчком откинул крышку и обнаружил, что одной рукой невозможно ее оттуда достать. Ван Ибо пришел ему на помощь и, взяв флакон, выдавил в ладонь едва ли не половину содержимого. Сяо Чжань перевел дыхание, готовясь к новому опыту, напрягся, когда Ван Ибо опустил руку между их телами, и вздрогнул, когда его пальцы прижались... там. Он мгновенно вспыхнул, испытывая острое желание закрыться, дернулся всем телом, а Ван Ибо будто почувствовал — остановился, давая передохнуть и собраться, наклонился и, целуя, зашептал, что Чжань-гэ самый красивый и самый лучший. Что не надо никакого другого, что если бы Чжань-гэ... Тогда бы Ван Ибо... Сяо Чжань закрыл глаза, едва удерживаясь от того, чтобы не отвернуться. Ван Ибо снова затянул свою песню, и именно сейчас, именно в этот момент это било прицельно и точно прямо в те места, для каких и было предназначено. Сердце словно сжала ледяная рука, и Сяо Чжань не мог ей позволить испортить то, что происходило. Он вскинулся — резко, так, что едва не ударился лбом о лоб Ван Ибо — и порывисто стянул с него трусы до колен, случайно стреножив. Ван Ибо завалился на бок, и так было даже лучше — Сяо Чжань перевернул его на спину, перекинул ногу через бедра и уселся на него, чувствуя под собой твердый член. Ван Ибо растерялся. Сяо Чжань сосредоточенно глядел на него, не замечая своих движений. Когда Ван Ибо прикрыл глаза, ухватившись за его бедра, до Сяо Чжаня дошло, что он покачивался, потираясь членом о член, проходился смазанной, скользкой промежностью по всей длине члена Ван Ибо, а тот его направлял, придерживая и не давая остановиться. — Бо-ди, — позвал его Сяо Чжань, и Ван Ибо тут же открыл глаза. Сяо Чжань выдавил на руку смазку, растер ее между пальцами и занес руку за спину. Коснувшись себя, он озадаченно подумал, что с этим могут быть проблемы, но, вероятно, при должном старании... Ван Ибо моментально переместил руку ему между ног, вынуждая замереть на весу, и, когда их пальцы встретились в том месте, Сяо Чжань вспыхнул лицом, а член его предательски дернулся. Ван Ибо действовал увереннее и наглее — не отпуская его взгляда, он вдавил палец внутрь, протиснулся им глубже, согнул, надавил, и Сяо Чжаня толкнуло вперед от яркого удовольствия. Он едва успел выставить руку, иначе рухнул бы на Ван Ибо, и, не ожидая от себя, прогнулся в пояснице, шире расставив ноги. Ван Ибо явно было неудобно, но он старательно тянулся рукой между бедер Сяо Чжаня, массируя, растягивая, подготавливая, и шептал ему в пылающее ухо, что нет и не будет никого прекраснее и любимее. Если бы его можно было как-то заткнуть, подумал Сяо Чжань и вспомнил о поцелуях. Когда Ван Ибо уронил его на спину, Сяо Чжань уже не помнил себя. Его тело горело, сердце колотилось как умалишенное, в голове было пусто-пусто, и только тяжесть тела Ван Ибо имела значение. Он раскинул ноги так широко, как только смог, а Ван Ибо вошел в него, и было больно, но так хорошо. Ван Ибо двигался резко, неумело и держал Сяо Чжаня слишком крепко, впившись пальцами в плечи. Его толчки были рваными, грубыми, и Сяо Чжань вздрагивал от них, облизывал губы, жаждая поцелуев, и Ван Ибо склонялся к нему, целовал, касался губами подбородка, скул, щек, век, лба. Сяо Чжань прижимал его к себе, направлял как мог — как будто это вообще было важно сейчас — насаживался, потому что иногда становилось безумно приятно, и гладил по волосам, влажным от пота. Ван Ибо хрипло дышал ему на ухо, бормотал о любви, о жизни, о счастье, о том, что если бы Сяо Чжань позволил, то он бы горы свернул ради него, лишь бы они были вместе, что можно сделать так, что никто ничего не узнает. Сяо Чжань прикусывал язык, чтобы не сказать, что тоже любит. Ван Ибо кончил первым. Так и не выйдя из него, он рукой довел Сяо Чжаня до оргазма, а после, обессиленно опустившись на его тело, уже через несколько секунд провалился в сон. У Сяо Чжаня не нашлось ни сил, ни желания его будить.* * *
Он проснулся и поначалу не понял, что именно выдернуло его из сна, но хлопнула дверь ванной комнаты, зашумела вода, и Сяо Чжань обнаружил, что лежит совершенно обнаженный, укрытый углом покрывала, а в номере темно. Сон как рукой сняло. Он приподнялся на локте, осмотрелся и нахмурился, заметив лежащую в кресле одежду — их с Ван Ибо. Хотел повернуться на спину — и зашипел, когда в пояснице словно стрельнуло, и боль взметнулась по позвоночнику. Он поспешно лег на бок, словно и не просыпался, и затих, надеясь, что острые ощущения вскоре успокоятся. Дверь ванной комнаты снова приглушенно хлопнула, как будто ее придержали, и в дверном проеме показался темный силуэт. Сяо Чжань сглотнул, его бросило в краску, щеки запылали, и как же было хорошо, что Ван Ибо выключил свет. Ни слова не говоря, Ван Ибо вернулся в постель. Приподнял угол покрывала, под которым лежал Сяо Чжань, подлез ближе, и каждое прикосновение обнаженного тела вгоняло во все больший ступор. Ван Ибо обнял его со спины, устроил колено между ног и, коротко поцеловав в шею, в местечко сразу под волосами, притянул его ближе к себе, так, чтобы касаться грудью лопаток. Сяо Чжань, почувствовав ягодицами мягкий член, напрягся, и Ван Ибо застыл. — Ты не спишь, — сказал он, но не сдвинулся ни на цунь. — Не сплю, — тупо согласился Сяо Чжань. А потом набрал в грудь побольше воздуха, приготовившись к решительным действиям, и заговорил: — Бо-ди, послушай... — Моя ночь еще не закончена, — отрезал Ван Ибо. — Не гони меня раньше времени, Чжань-гэ, — гораздо мягче добавил он, и Сяо Чжань зажмурился. Очень интересно, когда именно одна близость переросла в целую ночь в одной постели. — Бо-ди, ты все очень усложняешь, — ровным голосом сказал он и похвалил себя за это. Ван Ибо, впрочем, не обратил на его слова никакого внимания. Лишь прижался теснее, мазнул коротким поцелуем по плечу, тут же отозвавшемуся мурашками, и медленно выдохнул. Бо-ди, ты безжалостен к себе. Бо-ди, ты не щадишь свое сердце. Бо-ди, тебе лучше уйти сейчас, чтобы утром казалось, что ничего не было и это просто сон. Сяо Чжань выдохнул, случайно — намеренно — погладил Ван Ибо по руке, нечаянно — специально — переплел с ним пальцы и сам не заметил, как заснул. А наутро в номере он оказался один.* * *
Зона вылета редко когда пустует, но сегодня Сяо Чжаню везет: в его распоряжении целый вип-зал, и он занимает место напротив огромного — от пола до потолка — окна, в которое видно темно-синее небо и множество мелких огней у самой линии горизонта. Это даже хорошо, что он был вынужден уехать сразу после концерта. Это действительно хорошо, это даже в какой-то мере милосердно, причем, для каждого из них, потому что Сяо Чжань не мог смотреть на то, каким разбитым, душераздирающе отчаявшимся выглядел Ван Ибо. Не мог смотреть в его глаза; задолбался бегать от него по подсобкам и прятаться в компаниях коллег, потому что Ван Ибо пытался с ним поговорить. А ведь он предупреждал. Сидеть неудобно. Как ни сядь, все больно, и гримаса недовольства то и дело возникает у него на лице — в отражении окна сидит точно такой же расстроенный Сяо Чжань, смотрит точно таким же потерянным взглядом и точно так же не знает, что делать с тем, что они натворили. Перед глазами все еще стоит Ван Ибо. Его облик, его образ, который меняется градиентно, который перетекает с воодушевленного — на прогоне концерта — к опустошенному — перед закрытием. Эти изменения крутятся в голове: туда-сюда, вперед-назад, хорошо-плохо, плохо-хорошо. Ван Ибо улыбается — Ван Ибо едва не плачет. Ван Ибо растоптан — Ван Ибо светится. Выходит, Сяо Чжань его все-таки разбил. Он трет глаза, в которые словно песка швырнули, но все слезы, которые он мог пролить, видимо, выплакал вчера, когда стонал под Бо-ди, когда выгибался под ним и насаживался на его член, не признаваясь себе самому, как не хочется останавливаться на одном-единственном разе. Сделанного не воротишь, ведь так? Ван Ибо получил что хотел, и Сяо Чжань выдавливает из себя по отношению к нему малодушное «сам нарвался». Сам хотел — сам получил, сам желал — сам разгребай. Сяо Чжань не нанимался ему в няньки, Сяо Чжаню самому бы разгрести эту огромную кучу неприглядной действительности, которая стоит перед ним, отражаясь в огромном — от пола до потолка — окне. И все-таки... Сяо Чжань роняет голову на подголовник, бьется затылком о мягкую подушку, не желая слушать самого себя, но — слушая: Ван Ибо молодой, пылкий, горячий. А он, Сяо Чжань, взрослый, более опытный, более зрелый. Так куда же ты смотрел, а, зрелый? Ты-то о чем думал? Зал постепенно заполняется людьми. Спустя полчаса он проходит на посадку, сталкивается в проходе с каким-то мужчиной и вспыхивает яростью — не прикасайся. Не после... И падает, оглушенный, в свое кресло у иллюминатора, утыкается носом в серую стену и затихает. За месяц без встреч, звонков и переписок от человека вполне можно отвыкнуть. Наверное.* * *
Милан, к счастью, ему почти не запоминается. Однако то, что отложилось, как будто маркерами обведено, и над каждым воспоминанием висит стикер с «ты помнишь вот это» или «от этого ты в восторге, смотри внимательнее». Хотя если его попросят сказать, что интересного в Италии, Сяо Чжань и слова не выдавит, потому что в памяти вспышки — вот собор, вот небо, вот фотокамера с пристегнутым к ней фотографом. Его первая и истинная натура — художник — льет кровавые слезы от ужаса, что он был в колыбели искусств и ему было все равно. Поначалу он так усердно ударяется в работу, что практически не замечает, как на душе скребутся кошки, и готов поклониться в ноги менеджеру, который организовал ему такой адский график. Сяо Чжань со всей отдачей берется за роль в дораме, которую скоро уже заканчивают снимать, и сам не знает, как, но у него все потихоньку получается. Он играет, ему верят, съемочная группа аплодирует на особенно удачные дубли, и он сам сосредоточен как никогда, баюкая внутри выстроенных стен растерзанное сердце. Он всегда думал, что актеры — во многом мазохисты, и не хотел быть таким. Он думал, что они погружаются в надуманную боль, высасывают из этих чувств черную, опасную энергию и выдают перед зрителем то, что нужно. Оказывается, это не так. Ну, или как минимум не с каждым. Оказывается, если тебе плохо, то работа очень хорошо отвлекает от размышлений, потому что для того, чтобы сосредоточиться на сцене с актрисой, нужно отогнать от себя все лишнее; если тебе хочется закрыться в одиночестве, то обязательства и штрафы выгоняют тебя из дома — или номера — и ты стоишь перед камерами в студии, улыбаешься и машешь невидимым поклонникам. Если ты хочешь посмотреть, что там нового у Ван Ибо, ты выматываешь себя так, чтобы не было сил даже телефон удержать в руке, а наутро все повторяется по новому кругу, и так вполне можно прожить пару недель. Можно делать вид, что не замечаешь, что он перестал звонить. Можно изображать, что тебя не беспокоит, что он даже перестал писать. Можно забивать свой эфир новыми впечатлениями и фотографиями друзей и коллег, чтобы из памяти стерлось случайно увиденное свежее фото счастливого Ван Ибо. Что ж, он счастлив. Для этого ведь все и затевалось? Сяо Чжань наказывает себя множественными дублями, доходя до критической отметки. Он с головой бросается в гущу съемок рекламных роликов, и если бы не агент, придирчиво отбирающий материал, Сяо Чжань дошел бы и до прокладок. А так нет, все прилично: косметика, стиральные капсулы, снова косметика, еще косметика... Если честно, он отчаянно злится на самого себя, потому что никогда не думал, что вообще способен заниматься такой вопиющей ерундой и так по кому-то страдать. Ведь он же разумный. Взрослый. Он не совершает ошибок, он все взвешивает, рассудительно разглядывает со всех сторон, прежде чем принять какое-то решение, и спонтанные действия это совсем не про него. Окей, с дырой в сердце жить не очень-то здорово, и ее, конечно, требуется заполнить, но сделать это может только тот, кто его и разворотил. А это нерабочий вариант. Ван Ибо снимается в передаче про пожарных и выглядит таким радостным дитя, что Сяо Чжаня больно колет обида — вот, значит, как любит? А потом он самоотверженно презирает себя, потому что сам же и обрубил все на корню, и вообще нужно оставить Ван Ибо в покое, так как терапия подействовала и человек выплыл из болота. Это же хорошо. Ведь это же хорошо? Они ведь этого и хотели. Никто же не знал, что Сяо Чжаня так пристукнет отдача. Никто не виноват. Кроме Сяо Чжаня, конечно. Ну, так Сяо Чжань и расплачивается за собственную глупость, терзаемый воспоминаниями, желаниями и последствиями спонтанного действия. Да и, в конце концов, все эти душевные переживания имеют свойство проходить внезапно, поэтому не исключено, что через три дня он об этом всем даже и не вспомнит. В двадцатых числах октября ему становится хуже, и он перестает спать. Двадцать пятого посреди ночи ему приходит сообщение: «Лао Сяо, у тебя все хорошо?», и Сяо Чжань, отбросив смартфон, запирается в душе и включает горячую воду. Он стоит там бесконечные двадцать минут и не слышит, как приходит еще несколько сообщений, а когда выползает из ванной комнаты и берет в дрожащую руку мигающий огоньком телефон, то читает: «Прости, что разбудил». И «У меня нет». Сяо Чжань опускается на разворошенную кровать, и вода с мокрых волос течет по плечам и спине, впитываясь в обернутое вокруг бедер пушистое мягкое полотенце. Тело колотит; то ли от перепада температуры — он выскочил из горячей воды в прохладную комнату, то ли от нервов, но озноб волнами проходит по нему, а руки вдруг начинает трясти так сильно, что он роняет телефон и закрывает лицо дрожащими ладонями. Свет настольной лампы, стоящей на тумбочке, режет глаза даже сквозь пальцы, и Сяо Чжань падает на кровать. С трудом перевернувшись набок, он подтягивает ноги к груди и прячет лицо в коленях, зажмурившись и прерывисто дыша. Он лежит так несколько минут и почти успокаивается — мелкие судороги все еще проходят по телу, но это даже сравнить нельзя с тем, что было сначала. Только телефон снова тренькает, и Сяо Чжань, словно животное в опасности, явственно чувствует, как приподнимаются волоски у него на загривке. Он вслепую тянется за телефоном, активирует успевший погаснуть дисплей и решительно открывает переписку с Ван Ибо, игнорируя легкий тремор в руках. «Чжань-гэ, прости меня. Я все еще тебя люблю.» Сяо Чжань усаживается на постели, не отрываясь от слов, написанных в сообщении. Его руки ему словно и не принадлежат — пальцы что-то набирают на клавиатуре, стирают, набирают снова, снова стирают, а Сяо Чжань наблюдает за этим со стороны, и только когда предложение завершено, он приходит в себя и вчитывается в выстроенные по порядку иероглифы. «Если ты все еще хочешь, чтобы мы были вместе, то я готов.» Его мысли настолько выровнены, что он не узнает сам себя — будто и не было десяти минут безумного озноба, когда даже дышать тяжело и сумятица в голове. Он видит все с кристальной ясностью — и возможные проблемы, и сложности, с которыми они обязательно столкнутся, и множество прочих подводных камней, но с твердой уверенностью нажимает на кнопку «отправить». Потому что лучше преодолевать все с Ван Ибо, чем ничего — и без него. Телефон в его руке начинает вибрировать, и сообщения сыпятся одно за другим. «Чжа...» «Чжан...» «Чжань-гэ да да да д...» «Чжань-гэ я сейчас позвоню я позвоню можно я позвон...» Телефон мигает, затем вибрация возобновляется, звучит мелодия, поставленная на звонок, и Сяо Чжань, дав себе две секунды на успокоение суматошно колотящегося сердца, принимает вызов. Телефон, поднесенный к уху, ходит ходуном, и он прижимает его к щеке, боясь, что может пропустить что-нибудь из сбивчивой речи Ван Ибо. А первым, что Сяо Чжань говорит, становится то, что сказать он должен был уже давно: — Я тоже тебя люблю. Ван Ибо затыкается на полуслове, а потом шумно прерывисто выдыхает, в трубке что-то шуршит, падает, раздается какой-то еще невнятный звук, а Сяо Чжань, переполненный любовью, улыбается и думает, что они совсем скоро встретятся. Что они будут стоять рядом на одной сцене, они смогут обниматься в подсобке, пить кофе из одного стакана, касаться друг друга совершенно законно, больше не воруя — Ван Ибо — прикосновения, больше не избегая — Сяо Чжань — контакта. Они поцелуются — не на один раз, а начиная бесконечный цикл ласк, и никто им ничего не запретит. А впереди ждет Нанкин.