* * *
Сначала всё резко исчезло: вода, стены и потолок ванной, зеркало… Потом Миранда провалилась в бесконечную мягкую черноту — то ли на одно мгновение, то ли на целую вечность. Стало необыкновенно легко — будто она сбросила тяжёлую, мешающую двигаться одежду. Или оковы… Но вдруг тяжесть эта навалилась снова. Снова оказалась Миранда в своём немощном теле — едва успев почувствовать свободу от него. Свободу, за которой таилось Неизвестное. Однако думать об этом у неё не было никакой возможности. На смену безмолвному чёрному спокойствию пришла грязно-белая ванна и звуки собственного кашля. Где-то рядом не смолкало жалобное, растерянное мяуканье. Почему-то было холодно… — Молодец… — с облегчением произнёс прямо у Миранды над головой мягкий тенор. До неё наконец дошло, что воды в ванне — ни капли. И она лежала бы в ней ничком, не поддерживай её поперёк туловища крепкая, сильная мужская рука. Миранда вдруг сообразила, почему ей холодно… — Уйдите! — истошно завопила она, сжавшись, скрутившись в дрожащий комочек. — Сейчас вызову скорую, — поспешно проговорил её спаситель. — Не надо! — отчаянно замотала она головой. И подняла взгляд… Это был один из тех двоих, которые неделю назад ворвались в её дом и пронеслись по нему вихрем, круша всё на пути. Нет, не тот, который бросился на неё с ножом, только лишь она потянулась к телефону и сказала, что вызовет полицию. Тот, который в последний миг спас её от этого ножа. — Я только что из больницы, — прохрипела Миранда, изо всех сил стараясь получше закрыться руками. — Я не хочу опять… Уйдите, пожалуйста. Я сама как-нибудь… — Нет уж, Миранда, — тихо, но твёрдо произнёс незнакомец. — Выбирайте: или скорая, или я. Других вариантов нет. На её спину вдруг опустилось мягкое банное полотенце. И она неловко — руки-то никак не хотели слушаться — укуталась в знакомую с детства стёртую тряпку. — Что решили? — мягко спросил мужчина. Скорая или он? А если опять упекут в больницу?.. Но оставаться наедине с ним… Нет, пусть что хотят делают — так страшно, как сейчас, ей там не будет. — Не надо скорую… — вдруг услышала она собственный лепет. — Хорошо, — медленно кивнул незнакомец. — Но чуть вам станет хуже — я спрашивать не буду. А теперь держите меня за шею… Миранда лишь помотала головой, плотнее закутавшись в старое полотенце. — Но как же я вам тогда помогу? — спокойно, без малейшего намёка на раздражение произнёс мужчина. — Сами вы не выберетесь — слишком слабы. Ну же… Он протянул было Миранде руки, но она отшатнулась, повинуясь безотчётному страху. Страху, который превращал её жизнь в кошмар вот уже больше тридцати лет. — Вам нужно в постель, — продолжал всё так же мягко, ласково уговаривать незнакомец. — Вы же замёрзли… Чего вы боитесь? Думаете, я с вами какую-то мерзость сделаю? Он прав и неправ одновременно… Да, она этого боится. Но не только. Её страх — гораздо глубже. Страх перед любыми человеческими прикосновениями… Но как объяснить ему это, если она боится так, что не в силах произнести ни слова? — У вас антропофобия*? — спросил он, не сводя пристального взгляда с лица Миранды. Она кивнула и зажмурилась — то ли чтобы спрятаться от этого изучающего, проникающего в самую душу взгляда, то ли чтобы не дать вырваться на волю слезам. Вот так — легко, в два счёта. Понял, чем она больна. Даже врачи в больнице — хоть и лежала она там далеко не раз — до сих пор ни о чём не догадались. А о соседях или продавщицах в продуктовых магазинах и говорить нечего. — Но было же время, когда вы ещё не боялись людей, — донёсся до Миранды по-прежнему мягкий, успокаивающий мужской голос. — Вспомните, сколько вам тогда было лет. — Двенадцать… — не сразу ответила она. — Нет, тогда уже боялась. Но не так сильно… — Может, десять?.. Семь? — Пять… — одними губами прошептала Миранда. — А давай представим, что тебе пять лет. Я тебя старше на семь лет — значит, мне двенадцать. Родители… уехали отдыхать. А я должен пока ухаживать за сестрёнкой. Кормить, одевать, купать. И помогать из ванны выбираться… Представила? Миранда открыла глаза. По щекам потекли ручьём горячие-горячие слёзы… — Итан… — с огромным усилием выговорила она. — П-почему Итан? — не смог он скрыть безмерного удивления. — А я мечтала всегда… — глотая слёзы, пробормотала Миранда, — чтобы у меня был старший брат. И чтобы его звали Итан. То есть «сильный, крепкий». Тот, кто защитит и позаботится… — Заботиться у меня всегда получалось неважно, — тихо, печально сказал он. — Но сейчас я готов тебе помочь. Давай я тебя отнесу в кроватку… И Миранда, разом сбросившая с души сорок лет, обхватила его дрожащими руками за шею…* * *
Утром она проснулась со знакомым, словно раздирающим на мелкие кусочки душу ощущением: прекрасный сон закончился, надо возвращаться в полный страха и одиночества мир. Правда, такие сны — где Миранду обнимал кто-то родной и ласковый — не снились ей уже лет двадцать пять. Уделом её стали кошмарные сновидения. Но лучше уж они, чем… — Итан… — прошептала она, сев в постели и заметив спящего в кресле невысокого мужчину с коротко подстриженными каштановыми волосами. Значит, не сон… Значит, всё было. Итан вынес её из ванной. И стоял рядом — спиной к ней, — пока она вытиралась и надевала тёплую ночную рубашку. Был готов в любой миг развернуться, чтобы не дать ей упасть… А потом он сбегал в магазин и принёс нормальной еды. Человечьей и кошачьей. И они втроём — Итан, Миранда и котёнок — ужинали. А после ужина она рассказывала Итану, как в конце декабря — то есть месяц назад — подобрала на улице несчастное, почти насмерть замёрзшее малюсенькое существо с бледно-рыжей шёрсткой. Как отогрела и отмыла его. Как он потихоньку оживал. И как она сокрушалась, что досталась ему такая судьба — быть на попечении у психически и физически больной хозяйки, которая еле-еле сводит концы с концами… Но разве котята что-нибудь в этом понимают? Имени она так и не смогла ему придумать — до вчерашнего вечера. Итан предложил назвать котёнка Бенджи, с чем сразу согласился и он, и его хозяйка. О себе Итан не рассказал почти ничего. Но Миранда догадалась, что он просто не может раскрывать ей свои тайны. Агент спецслужбы — ну, а кем ещё может быть человек, гоняющийся за вооружёнными верзилами и за пять секунд открывший запертую на два замка входную дверь её дома? — себе не принадлежит. И чем больше о нём знаешь — тем бóльшая опасность тебе грозит. И он ни на миг об этом не забывает. Впрочем, кое-что Итан всё же рассказал. А именно — как увидел тогда, неделю назад, что Миранде стало плохо, и вызвал, как только смог, скорую. И как вернулся через четыре дня — тоже при первой же возможности — и обнаружил в доме умирающего от голода котёнка… «Какое счастье, что ты вернулся во второй раз именно вчера… — подумала Миранда, улыбаясь сквозь слёзы. — Именно тогда, когда я решила смыть с себя больничные запахи, да не посчиталась со своей слабостью». Итан проснулся, стоило чуть-чуть скрипнуть кровати, когда с неё вставала Миранда. — Как ты? — спросил он, поднявшись с кресла. — Пока не знаю, — улыбнулась она, подойдя к нему совсем близко и поглядев в добрые, немного печальные серо-зелёные глаза. — Вот померяю давление — тогда скажу. Итан осторожно протянул руку. Провёл пальцами по спутанным седым волосам… — Я не знаю, как скоро должен буду уйти, — вздохнул он, обнимая вцепившуюся в него, словно утопающий в обломок корабля, Миранду. — И не знаю, когда смогу вернуться. — Пускай так… — толчками выдавила она из себя. — Но это было. Я буду помнить, что это было на самом деле. Что меня обнимал мой старший брат. И заботился обо мне. И о Бенджи… Пойдём завтракать — а то он уже устал нас звать…* * *
За завтраком Итан толком ничего не съел. Да и полезет ли кусок в горло, когда человек, который прожил три десятка лет с антропофобией и больше десяти лет с энцефалопатией**, рассказывает тебе о своих мучениях? Об убожестве, в котором ей приходилось и приходится жить — да он и сам это видит… О том, как её когда-то приняли каким-то чудом на дистанционную работу — переводчиком художественной литературы. И как она держится когтями и зубами за эту работу… О том, что уже несколько лет о ней совершенно некому заботиться. О том, как старательно она носит невидимую маску, притворяясь, что ей не страшно — чтобы не упрятали в психбольницу. О том, как жутко калечат её душу и тело таблетки, без которых ей никак нельзя обходиться. О том, как ей хочется бегать, прыгать, гонять на лошади, радоваться каждому дню, а не мучиться каждый день. И о её друзьях — старых, мудрых деревьях около родного, пусть и вопиюще убогого, дома в захолустном городке Черритауне. О Берёзе, Черешне и Липе. И о том, что не даёт ей сойти с ума. О сказках, которые она сочиняет, чтобы хоть в них быть счастливой… А то, что он, Итан, стал для неё сбывшейся сказкой, ему и так понятно. А она не скажет — слишком больно ей это произносить. И что ему теперь делать?* * *
— Скажи, Мира, — медленно проговорил Итан, когда они уже сидели на краю застеленной кровати, крепко-крепко прижавшись друг к другу, — был ли хоть когда-нибудь в твоей жизни кто-то… кому ты оказалась нужна? Кто-то, кого ты могла бы назвать родным? — Наверное, да… — после долгого молчания отозвалась Миранда. — Нам по двенадцать лет было. Мы вместе в поезде ехали: я с родителями, и он тоже. И мы с ним до поздней ночи говорили, говорили… Я о нём ничего не знаю, кроме имени: Уилли. Я даже не спросила, куда он едет… Он меня всё учил из бумаги лягушек делать. И журавликов. А у меня никак не получалось… «Миранда… Уилли… Уилли — Миранда…» — вертелось и вертелось в голове Итана. — Мира! — вдруг подскочил он, словно от удара током. — У тебя ручка есть? — Держи. Я ею сказки пишу… Итан осторожно-осторожно взял из руки названой сестры видавшую виды ручку. Быстро нарисовал на ладони портрет. — Он? — Кажется, он… — медленно просияла Миранда. — Так ты знаешь Уилли? Уильям Брандт года два тому назад рассказывал Итану о девочке Миранде, с которой когда-то ехал в поезде, но не знает о ней ничего, кроме имени. О том, как ему хочется узнать, где она сейчас и кем стала. И о том, что долго спецагентом быть не собирается — всё больше хочется уюта и покоя… А год назад Уилл действительно ушёл в отставку. «Кем только не доводилось мне быть… — улыбаясь сквозь неожиданно набежавшие слёзы, подумал Итан. — А вот свахой — ещё никогда».