Лифт в небеса.

Если бы не любила музыку, бросила бы этого неженку в первый же день. А так тащила за собой, на привалах кормила своей едой, даже мокасины стачала. А все потому, что вечером, перед сном он играл на своей трубе печальные, пронзительные мелодии. Нашла его лежащим в обнимку с трубой, в одном сапоге, искусанного комарами посреди болота, на единственном островке почти в середине. Дошел сюда по моим же вешкам. Вежливо попинала, может сдох. Нет, подскочил, уставился полубезумным взглядом и заорал. Чего это он в одном сапоге, модно так что ли у них. На привале задала только этот вопрос, а сама вытачивала подошву второго мокасина. Пришлось кормить и поить. А он и заиграл первый раз. Перед сном принялся рассказывать свою историю, даже слушать не стала, чужих проблем не хватало еще, оборвала резко и грубо. После этого надулся как маленький. Звала его Эйты, и велела шевелить ножками побыстрей. Свое имя не сказала, еще чего. Шли так неделю, он к мокасинам приспособился, к ходьбе тоже, так что темп прибавили. Вела кругом, все равно ничего не понимает и по солнцу не ориентируется. По дороге все равно болтать начал, только как вышли на торный путь, в лесу-то запрещала. Ни попуток, ни наоборот, никого не было, да и вряд ли бы кто попался, места здесь как бросили три года назад, так и не заселяли снова. До города осталось пару дней пути, он как узнал, разболтался. Попался мне, как оказалось, сын самого герцога, поехал на охоту, ага, с трубой, комментировала про себя. Погнался за оленем, упал, ударившись головой о низкую ветку дерева, но трубу не бросил, опять подумала я. Лошадка ускакала, а он заблудился, шел, шел и на болоте как-то оказался. Последние два дня вообще шел как в бреду. И тут я. Довела до стен города, развернулась и ушла. Мне совсем в другой город надо. Прощаться не стала, обойдется. А шла я убить своего дядю, маминого брата, который в рабство одному старикашке, после смерти родителей продал, было мне тогда двенадцать. Варить и шить умела, за меня старик заплатил дюжину систров, цена как за половину коровы. С тех пор прошло три года. Старикашку я отравила, и яд не распознал, чародей, тоже мне. Дома он бывать стал редко, как убедился в моем послушании, все деньги ездил зарабатывать, все мало ему было. Так что время приготовить его к смерти было. А подлила яду, когда завел речь о моей инициации в ведьму. Инициация посредством лишения девственности будущей ведьмы колдуном была самым легким способом обрести Дар. Да только не знал пердун старый, что в подвал к нему уже два года залезаю и книги его премудрые почти наизусть выучила и инициировала саму себя долгим и болезненным ритуалом. Вот и поплатился, рабовладелец хренов. Сдох в муках, полчаса выворачивало, пока все кровью не заблевал. Сожгла и прах развеяла, дрова все пришлось извести. Пока все золотишко его не зарыла, в дорогу и не собиралась. Взяла с собой десяток монет, овощей вяленых и сушеных, сухарей, котелок и травки нужные, яд для дяди приготовить. Иголки и нитки суровые, всегда собой носила, как и нож. Умею зайчиков силками поймать, и горячего сварить, на одной ветке сухой, и из шкурок мокасины стачать, а Эйты, разинув рот, на это смотрел. Скрывать, что девица не стала, хоть и штанах была. А зачем, все равно, как на первом ночлеге полез было с нежностями, чуть руку не сломала. Больше не рисковал. До родного города идти было еще три дня, шла ночами, днем в лес углублялась, народ начал попадаться. Здесь поветрие не так сильно прошлось. Если бы родители на ярмарку в соседний город не поехали, может и не заболели бы. Дошла и цель потеряла, дядю зарезали в кабацкой драке два года тому назад, посмотрела на заколоченные окна, выслушала соседку, да и пошла опять в лес, думу думать. Чем дальше заниматься, даже не планировала. Месть выжигала все, мечтаний никаких не было. Думала и надумала учиться музыке, все равно на каком инструменте. Чародействовать не хотелось, да и вообще ничего не хотелось. Мелодии, что играл Эйты, бередили в умершей моей душе какие-то отзвуки, от которых не только выть хотелось, но и слушать еще и еще. Ритуал, что проводила сама над собой, кроме Дара, открыл и тонкий слух, и тонкий нюх да и глаза в темноте теперь видели. Старикашка долго искал девочку со склонностью к Дару, перед смертью должен был еще одну ведьму обучить. Да только такая инициация не открывала весь спектр чувств, как вычитала в его же книге. Потому и решилась сама у себя Дар открыть, он и так рвался наружу, помогла только. Надеюсь, это поможет мне в овладении музыкой. *** За день до прихода в самый крупный город наших земель, углубилась в лес для охоты, припасы заканчивались. Места мне были незнакомы, поэтому шла не спеша, аккуратно, и предельно настороженно. Но это не помогло. Провалилась на ровном месте, причем не двигалась, а остановилась осмотреться перед выходом на опушку. Земля разошлась под ногами мягко, и полет вниз показался замедленным, так что упала на груду какого-то тряпья, совсем не ушиблась и вскочила на ноги. Люк над головой задвинулся и вспыхнул неяркий свет, цепочкой фонариков уходивших по прямому широкому коридору куда-то очень далеко. Тряпье при осмотре оказалось сложенной кипой тканевых одеял серого цвета. До потолка было очень высоко, почти три моих роста, вокруг не было ничего, что можно было бы подставить и поднявшись, попытаться открыть люк. Оставалось одно - двигаться по осветившемуся коридору. Взяла с собой одно одеяло, скатала и повесила через плечо, концы скатки связала скрученной суровой нитью. Воздух в коридоре не был затхлым, чуть потягивало сквозняком. Идти пришлось почти час по внутреннему времени. Выход из коридора окончился огромным залом, углубленным посередине и потолком куполообразной формы. Пол так полого спускался к середине, что незаметно для себя вышла к какому-то рисунку на полу. Оказавшись возле него, оценила размер нарисованного круга с извилистыми линиями внутри, в тридцать-тридцать пять шагов в диаметре. При внимательном рассмотрении, обойдя кругом рисунок, обнаружила, что извилистая линия одна. Начало ее было у моих ног и дальше шла почти правильной спиралью, закончившейся в центре. Развернувшись, осмотрела остальное. Стены были гранитными, очень гладкими. Ощупывала их по кругу, начала слева направо, вернувшись ко входу в зал. Никаких скрытых рычагов, значит больше выходов нет. Задумчиво допила оставшуюся воду, медленно сжевала последний сухарь. Но как не оттягивай, нужно решиться и ступить на начало спирали. Было страшно. В одной старой книге чародея-рабовладельца был похожий рисунок и размытое описание того, что называлось Вратами. И все. Тянуть больше некуда, и я решительно, переупаковав оставшиеся пожитки и взяв в левую руку нож обратным хватом, шагнула на начало спирали. Нога окуталась снопом синих искр, одна из них попала на руку и медленно погасла, не обжигая. Линия зажглась такого же цвета синевой. Судя по тому, что вспомнилось о Вратах, прерывать путь нельзя. И зашагала вперед. До центра добиралась, преодолевая то встречный шквал ветра, то грудью продавливая преграду из ставшего желеобразным воздуха. В голове проносились все моменты жизни, от рождения до падения сюда. В центр шагнула, вспоминая решение шагнуть на путь. И что теперь, так и стоять, спросила вслух неизвестно у кого, простояв так пару минут. Воздух в ответ стал таким чистым и свежим, что от удовольствия прикрыла глаза и втянула его раздувшимися ноздрями. Шелест листвы привел в себя, и я вздрогнула, неужели получилось вернуться в лес. В лес, да не тот. Такие деревья мне не встречались нигде, высокие сосны, наших выше в три-четыре раза, перемежались кряжистыми дубами, в обхвате тоже больше наших намного. Дорога, на которой я оказалась, было хорошо утоптанной, но отпечатков копыт лошадей не было. А следы от колес были шире, чем у наших самых богатых экипажей. Солнце чуть пробивалось сквозь ветви деревьев, в лесу царил полумрак. Воздух так и остался чистым и дымом не пахло. Шла до темноты и не слышала ничего, кроме стрекота каких-то сверчков, а может и не сверчков. На ночь все равно полезла на самое большое дерево, напоминающее дуб, листья отличались, на просвет были как живые, там переползали жилки с места на место. Надеюсь, на меня не поползут, устраиваясь на развилке, очень удобной, широкой. Одеяло и постелила и укрылась краем, к ночи посвежело. Утром солнце зарядило лучом прямо в глаз, пришлось отвернуться и зажмуриться, дожидаясь пока червячки солнечные не погаснут. Глаза приоткрыла и уставилась на деревянный одноэтажный дом, до которого не дошла пару десятков шагов. Но дымом не пахло, свет ночью не горел и ни собак, ни другой живности не было слышно. Вообще в лесу только сейчас птицы запели, других звуков обострившийся еще больше слух не выделил. Наблюдала за домом почти весь день, периодически спускаясь попить воды из родничка под корнями моей спальни и сходить подальше в туалет. Никто не выходил и не заходил. Стекла весело сверкали, чистые и прозрачные, дверь приглашающе распахнута настежь. *** По ощущениям, если сравнивать с нашим миром, а то, что я в другом, убедили две луны и незнакомые созвездия на ночном небе, увиденные между веток в первую же ночь, была ранняя осень. Грибов было немеряно, хоть косой коси. Родник весело журчал, и превращался в ручеек, тот впадал в ручей побольше, потом в речушку, дальше пока не дошла. В другую сторону сходила почти на такое же расстояние, и по дороге в обе стороны. Нашла место прибытия и обозначила его четырьмя связанными верхушками веток, поставила их в виде пирамиды на краю дороги. Дом был снабжен всем необходимым для жизни, включая крупы, стоявшие мешками в кладовой, соль, перец, и сахар. Посуда была из светлого металла, очень легкого, но прочного. От удара обухом топора даже вмятинки не осталось. Самое ценное для меня нашлось в спальне, на кровати лежал ситар, но с тремя струнами вместо семи и стоял в углу клавесин. Решила пожить здесь, сидела за клавесином часами, ситаром тоже овладела. Собирала грибы, оказались все съедобными, проверять умею. В речушке вылавливала рыбину, которой хватало на пару дней, ловила на острогу. Тишина, кроме пения птиц и стрекотания насекомых, звучала только моя музыка. Переиграла за зиму все, что вспомнила и сочиняла свое. Записывать музыку на бумагу не умела, стала ее рисовать. В качестве краски выступал дважды вываренный отвар грибов, холстом послужила одна из простыней. Натянула на раму из веток и рисовала, как умела. Чаще выходили спирали и плавные линии, для меня они звучали, как музыка. По памяти нарисовав спираль Врат, попробовала сыграть и получила сияющее окно посреди комнаты, которое гасло при прекращении игры. Собрала свой заплечный мешок, свернула простыню с рисунками, опять надела через плечо скатку из одеяла и играя эту мелодию вызова Врат на ситаре, шагнула в окно света. *** В месте, куда переместилась, стояло лето, и передо мной оказалась местность, которую видела во сне, и не помнила об этом, пока не увидела море, с обрывистым скалистым берегом. На выступающем в море мыске стоял маяк, обернувшись, справа увидела поднимающуюся вершину горы, по склонам которой сбегали к морю домики. На вершине стоял замок, прекраснее зрелища не видела в жизни. Стояла и смотрела, завороженная этим волшебным видом. И плакала от ощущения попадания домой, после долгого-долгого пути. И пошла к городу на горе, зов которого чувствовала в глубине души всю сознательную жизнь. Он мне снился, забывался и снова снился. Счастье наступило внезапно и я не была к нему готова. В городе принимали к оплате любые деньги, и мои ресистры, золотые, оценили каждый в десять кредов. А на кред можно снять комнату в гостинице на месяц. Поселилась в гостинице на набережной, пляжи были усыпаны желтым песком, море теплое. Купалась с утра до вечера, а вечером, по просьбе хозяина гостиницы наигрывала на ситаре в обеденном зале. Постепенно образовался постоянный круг слушателей, по окончании концерта хлопали и я шла спать. Через два месяца слухи дошли и до замка, король Рэндом, большой ценитель музыки и сам играющий на барабанах и саксофоне, пришел послушать. С утра передали приглашение в замок, сыграть для супруги короля, слепой королевы Виалы. Королевство называлось Амбер, гора Колвир, маяк Кабра. Все названия были смутно знакомы, тоже из снов. Лес Арденн, видневшийся вдали, тоже звал прогуляться под его деревьями. Концерт для королевы мы с королем давали вдвоем, после беседовали и я напела мелодию, которую часто играл Эйты. Король прервал и сыграл на саксофоне полностью, там в конце был неожиданный поворот, и он прозвучал. Но откуда король знает эту мелодию. Он оказался ее автором, вернее, переложил на саксофон, а впервые услышал в тени, называемой Земля-17. По описанию, это был совсем незнакомый мне мир, тех-но-ло-гический. Я же рассказала, что впервые услышала от музыканта из моего мира, Тверди. И решили мы переместиться сейчас же ко мне в мир. Достаточно представить место, переходя из мира в мир, постепенно по пути изменяя детали, пока не окажешься в нужном месте. Из Амбера, первоосновы теней, это можно сделать и другим способом, для меня может не подойти. Лабиринт теней проходят лишь носители крови Оберона, их отца. В ответ я показала рисунок Врат, захватила с собой, чтобы играть не сбиваясь от волнения. И сыграла, сияющее окно начало проявляться, медленно, как бы неохотно.