and you fell asleep here again...

На самом деле, Цзян Чэн отвык от запаха дома. И его оперативности — в преодолении расстояния от аэропорта до тихого района — можно только позавидовать. Стрелки часов замедляются. Кажется, что Цзян Чэн так сильно не спешил оказаться дома со времен еще совместной жизни с семьей, где его всегда ждала А-Ли и ее фирменный суп из корней лотоса и свиных ребрышек. Брат и сестра всегда ели вместе, а после пили чай и долго-долго разговаривали, изливая друг другу душу. Цзян Чэн поднимается на нужный этаж по лестнице, чтобы времени не терять, и губы тут же растягиваются в спокойной улыбке. Он поворачивает ключ в замке, слабо толкает дверь и оказывается в месте, в котором вот уже полгода ощущает неподдельное спокойствие. Цзян Чэн окидывает взглядом небольшую прихожую и улыбается ярче — так что ямочки появляются — тут не пусто, а уже висит зимняя куртка, на полке покоятся шарф и шапка, а прямо под ногами стоят черно-красные тимберленды. «Цзян Чэн, я не ребенок! Еще рано менять куртку... Какая шапка?» — вспоминается сразу. Но поменял. Надел. Эта зима отличается от всех предыдущих, не только тем, что Цзян Чэн первым делом едет не в офис. Когда-то он ходил по квартире в гордом одиночестве. Стабильно грелся об чашку с чаем в руках и причитал вслух — сам с собой — как его раздражает отсутствие отопления. Часами валялся на диване, бесцельно листая каналы, или пропадал на просторах интернета, не меняя позу. А самое главное — кутался в тишину квартиры, буквально прячась там. Это было привычным, а еще в какой-то мере правильным. Но в один момент все стало немного иначе. Больше не нужно было обходиться теплом от чашки чая, теперь позволялось тонуть в чужих руках, крепко прижимающих к груди. Стало привычным получать поцелуи в оголенное — по вине растянутой футболки — плечо, совсем тихо посмеиваясь от этой нежности, чтобы человек, проворачивающий это, не услышал. И в привычку вошло просыпаться и засыпать рядом с родной душой, а не на столе, зарывшись в отчеты. В огромном теплом одеяле смысла не было тоже. А ощутить самое главное изменение удается лишь сейчас. Цзян Чэн впервые возвращается из командировки не в пустую квартиру. Уже полгода он здесь не один. Его встречает не гнетущая тишина, не переполненный почтовый ящик и не пустой холодильник, а проникающий в коридор слабый желтый свет. Цзян Чэн скучал. Причина его улыбки сейчас дома — в их общей квартире. Прямо сейчас лежит на рабочем столе, в неудобной позе, о которой на утро обязательно пожалеет, и тихо сопит. Он будет ворчать, жаловаться и потирать затекшие мышцы. А потом обязательно состроит обиженное лицо, чтобы его пожалели, поцеловали в щеку, а лучше сразу в губы. «Для исцеления» — произнесет звонкий голос. Наигранное «невыносим» — станет ответом. Компьютер давно ушел в спящий режим вместе с хозяином и загорелся, когда Цзян Чэн совсем немного толкнул мышку. Это случайно, но он даже не удивляется тому, что видит на экране. Все привычно. На рабочем столе открытый редактор фотографий, а в самом низу расположилась длинная лента с отснятыми файлами. Обработка под покровом ночи. Цзян Чэн выдыхает, потому что привык, возвращаясь поздно, видеть свое спокойствие именно в таком положении — когда тот целиком погружается в работу, засыпая в процессе. Но когда он видит нечто подобное, приезжая из командировки, сердце сжимается. Сколько ночей его любимый мужчина провел в этом скрюченном и неудобном положении? Сколько потратил на обработку? Сколько раз говорил, что идет спать, чтобы не вызывать волнение, а сам продолжал работать с материалом? Сколько отшучивался? И свой внезапный порыв — некий прилив нежности — Цзян Чэн не останавливает. Он медленно кладет руку на чужие волосы и, слегка зарываясь пальцами, медленно проводит по всей длине. Цзян Чэн перебирает красную ленту, которая стягивает непослушные пряди, и тихо произносит: — И ты снова уснул здесь. Цзян Чэн улыбается. И ему в голову приходит мысль, которая стесняет, заставляя щеки вспыхивать, потому что тот давно так не делал. Кажется, что эта маленькая традиция канула в небытие сразу, как Цзян Чэн утонул в отчетах и сводках. Он аккуратно приподнимает своего любимого со стола и поднимает на руки. Тот смешно морщится и, причмокивая, зарывается носом в шею. Щемящая нежность в сердце. Цзян Чэн опускает мужчину на левую сторону кровати и убирает упавшую на любимое лицо прядь. Он совсем не удивляется всем проносящимся в голове мыслям — о том, какой его мужчина красивый и милый, и о том, как же сильно скучал. И Цзян Чэн почти не дергается, когда его руку медленно перехватывают, а после приоткрывают глаза. — А-Чэн? Мужчина такой сонный, что не сразу соображает, как обращается к человеку напротив. А у Цзян Чэна внутри сердце пылает от любви. И он непроизвольно дергается от резкого крика, но расслабляется, когда сильные руки обнимают за шею: — Ты приехал! Цзян Чэн улыбается, проводя ладонью по родной пояснице, и прижимает ближе к себе. — Конечно, а ты что, не ждал меня? — он старается придать голосу строгость, но улыбка выдает с головой. — Дурень, — раздается в районе шеи. Вэй Ин — его любимый мужчина.