Ожидание - это мрак! (Waiting Is Hell)

Примечания автора: С деталями греческой мифологии я постаралась здесь, как могла; я прошу прощения за какие бы то ни было ошибки. Но опять-таки, если бы мы немного не искажали факты, не было бы историй в этом жанре! И да, я должна была бы назвать это «Ожидание – это Аид» или «Ожидание – это Тартар», но это просто звучит нехорошо, правда? Будьте благодарны и за небольшое милосердие – рабочим названием было «Адская комната ожидания». Примечания переводчика: Думаю, вставшую перед автором проблему противоречия реалиям эпохи при выборе названия рассказа может сгладить использование имеющегося в русском языке выражения «это мрак!» в качестве синонима выражения «это сущий ад!», с которым перекликается название в оригинале. Пишите, пожалуйста, если не согласны! Из этих же соображений выражение «half a gallon of wine» переведено как «полмеха вина».

Ожидание – это мрак! (Waiting is Hell)

      Переправлять тех, кто покинул мир живых? Как способ провести вечность это имеет свои прелести.       Когда Аид только стал Господином Подземного Мира и оформил мое назначение, я был буквально зачарован мертвыми. Казалось, не существовало двух индивидуумов с одинаковой реакцией на смерть – остаточные эмоции, принесенные из их земной жизни, варьировались от гнева, негодования, горя или непонимания до покорности, облегчения, гордости и даже иногда радости. У них всех было, что порассказать, и вначале я с удовольствием слушал их рассказы во время переправы. Я был даже достаточно юн (по меркам бессмертных), чтобы чувствовать некоторое сожаление при мысли о том, что скоро они выпьют из вод Леты, и все эти истории, все эти неповторимые воспоминания будут потеряны навеки.       Эра Героев стала зенитом моей карьеры. Ах, эти мужи из бронзы – вот они-то были настоящими мужчинами, многие из них зачаты богами, все – красивы, блистательны, смелы и эгоистичны! Отважные искатели приключений, как Тесей, Персей и Ясон; коварные, плетущие интриги цари, как Агамемнон и Пелей; стойкие благородные троянцы, как Гектор и Полидемос; необузданные, неудержимые аргивяне, как Диомед, Менелай и Ахиллес – все побывали здесь на пути в Поля Элизиума.       Патроклос запомнился мне тем, как он ждал на берегу, печальный, но терпеливый, пока мы не разрешили ему ненадолго вернуться в верхний мир, чтобы убедить своего возлюбленного Ахиллеса провести для него похоронные обряды. Чтобы скоротать время, он рассказывал мне чудесные истории о силе и храбрости, которыми обладал Ахиллес уже в то время, когда они оба были еще детьми. Умный, хитрый Одиссей был еще одним моим фаворитом – потому, конечно же, что я имел честь видеть его и до, и после смерти.       А женщины! Потрясающая Елена, убийственная Клитемнестра, околдовывающая Медея, храбрая и благородная Андромаха; женщины, почти равные богиням!       Вот когда их век миновал, тогда я и начал терять интерес к мертвым. Ничто не казалось оригинальным; ничего из того, что эти новые мертвые говорили или делали, не казалось чем-то, способным ошеломить, озадачить или развлечь меня. Я перестал разговаривать с ними, устало уставившимися в пространство, пока они передавали свои монеты, а я переправлял их через реку.       Так что когда появился тот молодой человек, почти такой же прекрасный, как мужи из бронзы, и ровно такой же заносчивый, я был даже отчасти доволен беспокойством, которое он создал. Во всяком случае, поначалу.       Как обычно, я стоял у берега, держа шест, и скучал; моя ладонь была протянута для сбора монет. Одна старушка заколебалась, потом разразилась слезами и призналась мне, что у нее нет монеты – она умерла одна, без гроша, бездетная вдова. Я привык к такому и даже не потрудился взглянуть на нее, пока объяснял, что плата – это просто жест, и она все равно может взойти на паром. Я проигнорировал ее всхлипывания и благодарности. Ничего нового во всем этом.       Но потом я осознал – что-то не так. Один из этой толпы новеньких был не готов. В то же мгновение я выставил вперед руку, преграждая ему путь.       «Не ты», – проворчал я.       «Что значит «не я»?» – командный тон порядком меня удивил; смерть действительно имеет тенденцию устрашать самых сильных людей. Но я все еще не потрудился взглянуть на него.       «Ты не готов. Уйди с дороги, ты задерживаешь очередь. Следующий!».       Я услышал резкий вдох – это правда, новоусопшие дышат по привычке, и только позже, выпив воды, они забывают, как это делается – и внезапно большая каменная рука схватила меня за предплечье. Впервые за как минимум три сотни лет я потрудился взглянуть на одного из мертвых.       Это был довольно молодой еще человек, который с высоты своего роста пристально уставился на меня темными горящими глазами. У него были утонченные черты лица, и случись ему быть на несколько лет младше, я легко мог бы представить его притягивающим взоры одного из таких знаменитых преследователей юношей, как Геракл или даже сам всемогущий Зевс. Но, однако, на нем были шрамы, и он вел себя как воин.       Но меня это не впечатлило. Я медленно перевел взгляд с его лица на ладонь, лежащую на моей руке.       «Отойди в сторону, – прорычал я. – Я сказал, ты не готов».       Молодой человек явно не умел получать отказы.       «А теперь послушай меня, дед, – взревел он. – Я не знаю, как быстро распространяются вести здесь, внизу, но разреши сказать тебе, что я – Гефестион, сын Аминтора, Хилиарх и любимый друг Великого Александра, Царя Царей! И я не привык к тому, чтобы меня заставляли ждать где бы то ни было и чего бы то ни было! Так что будь любезен, дай мне взойти на паром!».       Что-то проснулось во мне, что спало уже слишком много лет. Я по-настоящему разозлился! Это было здорово! И я почувствовал дрожь еще чего-то – возбуждения! Я спрыгнул с парома на берег и так сильно ударил молодого человека в грудь моим шестом, что он споткнулся, подавшись назад, и упал, окруженный с любопытством следящими за ним мертвыми сотоварищами. Я слышал, как некоторые перешептывались, называя его имя.       «А теперь ты послушай меня, юноша! – вычитывал я. – Не имеет значения, кем ты был в жизни – в смерти ты просто еще одна тень! Ты, должно быть, очень глупый молодой человек, коль думаешь, что если ты был единственным, кто когда-либо хорошенько трахал Великого Александра, это дает тебе право на особое отношение здесь!».       «И не называй меня дедом! – добавил я, перекрывая его вопль негодования. – Я перевозил обоих твоих дедушек через эту реку, и позволь заметить, у них были гораздо лучшие манеры, чем у тебя, так что просто знай свое место!».       Это поубавило ему спеси. Он озадаченно нахмурился, потом медленно разжал руку и протянул монету.       «Но у меня есть плата…», – пробормотал он.       «Это не имеет значения, ты, глупый мальчишка! Тебя еще не погребли! Ни похорон, ни кремации… Ты должен знать правила! Или ты относился к тем маленьким негодникам, которые проспали весь религиозный ликбез?».       Молодой человек – Гефестион – покачал головой: «Я еще не кремирован? Но почему? Почему Александр оставил меня так?». Он взглянул вверх с внезапным трепетом: «Если только он сам не умер тоже!».       «Конечно, он не умер, дурень! Ты его здесь видишь? Нет? Тогда как он может быть мертвым?».       «Но тогда… почему он не провел мое погребение?».       Я презрительно ухмыльнулся, с силой стукнув его по голени шестом перед тем, как запрыгнуть на паром.       «Может, он забыл!» – прокричал я через плечо, отталкиваясь от берега.       Гефестион все еще сидел там, где я его оставил, когда я возвратился, чтобы погрузить следующую партию мертвых. Некоторые из них теперь собрались вокруг него, чтобы поглазеть, но он этого не замечал, а просто с несчастным видом смотрел в землю. Когда паром уперся в берег, он с надеждой поднял взгляд, но я покачал головой. Я очень надеялся, что он опять начнет со мной пререкаться, но, казалось, пламя погасло в нем, и довольно скоро оно начало затухать и во мне. Я потерял к нему интерес и направился к следующей группе теней. Краткий момент возбуждения миновал.       Но когда я возвращался к ожидающим мертвым в третий раз, я заметил что-то блестяще-золотое, пронесшееся в небе, и услышал высокий крик, откликнувшийся эхом в тишине Аида. Удивленно всматриваясь, я узнал птицу – сову, которой так дорожила мудрая Афина, дочь Зевса. Издав еще один крик, она низко пролетела над Гефестионом и выронила что-то из своих когтей прямо ему на колени. Не удержавшись, я сошел с парома, чтобы взглянуть на этот дар.       Поначалу я не мог скрыть ухмылку. Это было красивое ручное зеркальце, оправленное в огненную бронзу и украшенное искрящимися камнями. Отлично подходит для человека такого тщеславного, как юный Гефестион. Но я заметил, как его лицо изменилось, когда он посмотрел на отражающую поверхность, и понял, что должен был бы догадаться и не ожидать, что сероглазая богиня мудрости будет бессмысленно шутить над фаворитом македонского завоевателя.       «Александр…, – услышал я шепот встревоженного Гефестиона; приняв непринужденный вид, я заглянул ему через плечо. - Александр, нет…».       Я видел в зеркале только отражение прекрасного лица Гефестиона. Но Афина никогда не любила просто позабавиться...       «Что ты видишь?» – спросил я, стараясь звучать беззаботно, снедаемый любопытством впервые за столь долгое время.       Гефестион продолжал пристально смотреть в зеркало, в глазах заблестели слезы, которые парень еще не разучился проливать.       «Александра, – пробормотал он, – я вижу моего дорогого Александра…».       «Что он делает? – издевательски хмыкнул я. – Выбирает себе нового любовника?».       Медленно, Гефестион покачал головой, и из глаз по щекам покатились слезы.       «Он рыдает… ох, Александр… он вцепился в меня… в мое тело… и он рыдает…».       «Ну, это объясняет, почему ты не кремирован»!».       «Заткнись, старый мерзавец! – Гефестион внезапно замахнулся на меня зеркалом, но я отклонился со скоростью, которой может обладать только бессмертный – даже такой дряхлый старик, как я. - Как смеешь ты насмехаться над ним? Кто ты есть… Какой-то глупый старый паромщик! А он прославленный царь! Подожди и увидишь, не станет ли он угрожать трону самого Аида – и если он станет, он сбросит тебя на дно Стикса!».       Я засмеялся, раззадоренный его гневом, но это настроение не продержалось долго. Гефестион медленно поднялся, повесив голову и прижимая зеркальце к груди, и пошел прочь сквозь собирающуюся толпу мертвецов к самому краю берега реки. Я видел, как он сел там, подтянул колени к груди и продолжил горестно глядеть в зеркало.       «Сентиментальный дурак», – процедил я обиженно и переключил внимание на более покорные души, ожидающие транспорта.       Какое-то патологическое очарование привлекло меня к нему снова после нескольких поездок, когда я заметил, что он отложил зеркальце в сторону и смотрит в пространство отсутствующим взглядом.       «Ну, – спросил я, – что твой Александр замышляет теперь?».       Гефестион пожал плечами.       «Они пришли и оттащили его от моего тела, – сказал он невыразительно, – и прислали бальзамировщиков. Он…кричал… Я не мог смотреть после этого. Я еще не кремирован?».       «Пока нет», – с прохладцей ответил я.       «Ох», – сказал он, а потом с тяжелым вздохом покорности взял зеркальце еще раз. Сначала полная боли гримаса появилась на его лице, но постепенно оно смягчилось, и я увидел, как расслабились его плечи. Как мертвецы цепляются за память своих смертных тел!       «Бедный мой любимый…, – пробормотал он, прикасаясь к зеркалу, – каким усталым и измученным он выглядит… и все-таки он все еще так красив… настоящий золотой лев, величественный и смертельно опасный…».       «Еще один суицидальный сумасшедший, – возразил я холодно. – Ох уж эти последние поколения смертных… У них нет стиля, нет жажды славы! Все, что они знают – как убивать друг друга. И они даже не могут сделать это хотя бы с каким-никаким пылом!».       «Ты неправ, – мечтательно запротестовал Гефестион, – Александр был достоин любого героя «Илиады».       «Илиада»! – глумился я. – Всего лишь тень реальности! То были люди, похожие на богов! Твой Александр – ничто по сравнению с ними!».       Я не помню точно, как долго мы об этом спорили, и почему вообще мы этим занимались.       Но вопреки самому себе я начал получать удовольствие, останавливаясь поболтать с молодым Гефестионом между моими вояжами. Когда мы не говорили, он всматривался в свое зеркало беспокойным, озабоченным взглядом. Совершенно очевидно, Александр не реагировал на его смерть нормально: он много пил, проводил время в сомнительной компании, едва спал и вел себя все более импульсивно.       Спустя семь дней после прибытия Гефестиона с обычной партией мертвых появился видный мужчина среднего возраста. Большинство мертвецов игнорировало Гефестиона, торчавшего под своим деревом, но этот человек внезапно развернулся на пятках и зашагал к нему.       «Главкиас! – воскликнул Гефестион, вскочив на ноги. – Мой лекарь! Ты умер?».       В качестве ответа врач заехал кулаком в лицо Гефестиону, заставив того отлететь к стволу дерева.       «Александр меня распял! – заорал старший мужчина. – Распял! Разве я не говорил тебе не есть, ты, жадный, непослушный ублюдок! Разве я не говорил тебе поститься?».       «Целого цыпленка он затолкал себе в глотку! – прорычал он мне. – Целого хренова цыпленка!».       «Я был голоден…!» – проскулил Гефестион, потирая челюсть. Он все еще чувствовал боль! Эти мертвые никогда не учатся!       «И около половины меха вина!».       «Я так хотел пить…!».       «Именно, ты, проклятый мальчишка! – заверещал Главкиас. – Почему, ты думаешь, я приказал тебе поститься! Голод и жажда были симптомами твоей лихорадки! Я же говорил, что тебе не стало лучше!».       «Он отправил меня смотреть игры, – добавил лекарь, обращаясь ко мне еще раз, – он буквально приказал мне уйти. С чего бы это мне захотелось просиживать на какой-то жаркой арене и смотреть дурацкие гонки мальчиков? Просто таким образом он смог нажраться, как только я вышел! А Александр распял меня!».       «Я… прошу прощения», – пробормотал Гефестион, но Главкиас повернулся к нему спиной, протягивая мне свою монету с вежливым наклоном головы.       «Почтенный Харон, паромщик Аида, – сказал он любезно, – я молю тебя перевезти меня через Стикс. Поверь мне, бесславный конец моей карьеры – это то, что я буду только рад забыть».       Ухмыльнувшись через плечо Гефестиону, я увел врача прочь.       Думаю, то были счастливые дни. По крайней мере, они казались счастливыми в сравнении с днями, которые последовали за ними.       Я так привык к присутствию Гефестиона, что для меня стало ударом появление у парома самого Аида, сердитого и нахмуренного. В верхнем мире была весна – Персефона возвратилась к матери, и Аид был, как обычно, в громоподобно плохом настроении.       «Харон, – пролаял он, – мы работаем вместе уже больше эр, чем я возьму на себя труд посчитать. Никогда ранее мне не приходилось сомневаться в твоей эффективности… ну, кроме того дела с Одиссеем… и того дела с Орфеем… и того раза, когда Геракл стащил Цербера…».       «Это была не моя вина! Боги…»       «Не перебивай!» – и лекция возобновилась.       Все это свелось к тому, что погребальные обряды Гефестиона были, оказывается, уже выполнены в Вавилоне. Это означало, что Гефестион теперь был годен для того, чтобы пересечь Стикс. А я даже не заметил.       «Да, я знаю, – равнодушно ответил Друг Александра, все еще глядя в свое зеркальце, – я видел похороны! Это было великолепно! Там был огромный расписной зиккурат и…».       «Да-да, – прошипел я раздраженно, – я уверен, что все было сделано с большим вкусом. Я просто не могу представить, чтобы твой дорогой Александр был чрезмерно нарочитым в чем-либо! Но сейчас тебе пора пересечь реку! Идем!».       Гефестион глупо моргнул, глядя на меня: «Я… куда-то задевал монету!».       «Это не имеет значения, – нетерпеливо ответил я, – это просто формальность. Поторапливайся, другие ожидают!».       «Я не еду», – заявил Гефестион.       В ответ я уставился на него в полном непонимании.       «О чем, во имя Аида, ты ведешь речь – ты, молодой идиот? – придушенно выдавил я, наконец. – Вставай сию секунду!».       Гефестион опять посмотрел в зеркальце: «Я еще не еду. Александр до сих пор выглядит ужасно, он явно нездоров. Мне надо знать, что с ним все будет в порядке. Когда он отойдет от своего горя и окрепнет, тогда я и поеду!».       «Ты поедешь сию минуту!».       «Нет! Я должен видеть его, – в отчаянии закричал Гефестион. – Когда он умрет, он станет богом – или полубогом, на худой конец! Если я не могу провести с ним вечность, я хотя бы смогу обнять его в последний раз!».       Мне надо было думать быстро. Не пришлось бы долго ждать возвращения Аида, требующего ответить, почему Гефестион все еще на этом берегу.       «Твои дедушки ждут тебя, Гефестион! Они спрашивали о тебе!».       Он поднял голову, невольно заинтересовавшись: «Правда…?».       «О, да! – вскричал я голосом, который, я надеялся, звучал обнадеживающе. – Они ждут не дождутся, когда же они увидят тебя снова и услышат все об Александре!».       Но Гефестион опять сурово нахмурился: «Подожди-ка, Харон, если ты перевозил моих дедушек, тогда они, должно быть, уже выпили из Леты, реки забвения, и они не могли бы вспомнить, кто я …».       «Да..., нет..., но…».       «И если я пересеку реку и выпью из нее, я не вспомню их!».       «Ну…».       «И Александра! – нахмурившись, Гефестион опять схватил зеркальце. – Я не еду!».       Я попробовал тактичный подход: «Слушай, Гефестион, я знаю, что приспосабливаться к смерти нелегко…».       «Что ты знаешь об этом?».       Это стало последней каплей.       «Что я знаю об этом? – заорал я на него. – Что я знаю о смерти? Слушай меня, ты, маленькое отродье: то, что я не знаю о смерти, не заслуживает того, чтобы это знать! Смерть – это моя жизнь! Без меня идиоты вроде тебя бродили бы по берегу, бесконечно жалуясь целую вечность! И если ты не погрузишься на этот паром в ближайшее время, я отправлю Цербера научить тебя хорошим манерам!».       И я унесся прочь.       За следующие несколько поездок я не достиг сколь-нибудь значительного прогресса. Один раз я принес ему кубок воды из Леты и попытался убедить его, что это был нектар, присланный богами, но он не дал себя обмануть. Я пытался объяснить, что делаю для него исключение, разрешая ему забыться до того, как он пересечет Стикс, но его это не впечатлило.       В конце концов, помощь пришла с Олимпа. Сам Аид, немного поспокойнее теперь, когда он уже приспособился к отсутствию Персефоны, явился с новостями, которые я с энтузиазмом передал Гефестиону.       «Поздравляю, дорогой мальчик, поздравляю!» – я схватил его за руку, хлопнул по спине, сделал все эти дурацкие вещи, которые, как считают смертные, должны обязательно сопровождать благую весть.       Гефестион подозрительно посмотрел на меня.       «Твой Александр направил петицию оракулу в Сивах! Ты должен стать Божественным Героем! Теперь обычная смерть не для тебя! Ты отбываешь в Поля Элизиума! Ты проведешь вечность в компании всех этих славных мужей из века героев! Ахилл, Гектор, Аякс, Тевкрос…».       «Александр сделал это…? – слезы ярко блеснули в глазах этого эмоционального мальчишки. – Мой Александр сделал это для меня…?».       «Так что теперь тебе не надо бояться вечной разлуки! Ты – полубог! А теперь, если ты соблаговолишь пойти со мной, я …».       «Нет! – и Гефестион сложил руки на груди. – Если я полубог, я должен иметь определенные права! Я требую права остаться здесь, пока наверняка не узнаю, что с Александром все в порядке!».       Я воздел руки к небу и оставил его со своим зеркальцем.       Если Аид хочет, чтобы он ушел, Аид может прийти и увести его сам.       Прошло не так уж много времени, даже по меркам смертных, когда я заметил, что Гефестион опять рыдает.       «Ну а теперь что случилось?» – раздраженно потребовал я объяснений, удивляясь, почему я не могу, наконец, предоставить его собственной участи.       «Это Александр!» – взвыл он.       «Какой сюрприз! Снова женился? Или он, в конце концов, нашел нового любовника?».       «Он умирает…, – всхлипывал Гефестион, и его слезы капали на маленькое бронзовое зеркальце. - Он действительно умирает…! Посмотри на них, собравшихся вокруг него, словно стервятники! Ни один из них не заслуживает его империи! Они не приглядывали за ним! Они дали ему сделать это с собой, говорю тебе! Они не заботились о моем дорогом любимом, дали ему допиться до смерти! Даже Пердикка – а я доверял ему! И Птолемей! И Антигон! Мерзавцы! Что же до этого идиота Медия и его дурацких пьяных вечеринок…».       «Трагично, трагично – негодяи, как ты и говоришь, они все…», – бодро согласился я, видя свет в конце туннеля.       «Так не должно было случиться, – шмыгнул носом Гефестион. – Я утешал себя тем, что все еще могу разделить его славу – наблюдать его завоевания, видеть, как растут его дети…».       «Но во всяком случае Александр будет с тобой очень скоро…».       «Да…, – Гефестион в первый раз посмотрел на меня, – да, ты прав, Харон!».       Внезапно он отложил зеркальце и встал, пригладив одежду: «Я не могу поверить в это! Я увижу Александра снова! И я тоже Божественный Герой! Как я выгляжу?».       «Божественно», – сострил я, отпустив первую шутку более чем за тысячу лет. Но она не имела успеха.       Равно, так уж случилось, как и прибытие Александра.       Гефестион помчался встречать его с распростертыми объятиями – только чтобы получить пощечину. Я действительно начинал жалеть бедолагу: казалось, смерть не означала для него окончания боли, физической не меньше, чем эмоциональной.       «Проклятье, Гефестион! – заорал на него Александр. – Почему ты не мог удержать в узде свой гребаный аппетит хотя бы один раз!».       «Александр!» – умоляюще позвал Гефестион, в то время как Александр пронесся прочь в направлении, противоположном ожидающему парому.       «Оставь меня в покое! – крикнул Александр через плечо. – Я видеть тебя не могу! Ты все разрушил! Посмотри на меня, я умер! Умер! В моем возрасте! И даже не в битве! Я даже не начал завоевывать Арабию – и это все твоя вина! Теперь что станет с Империей? Ты должен был пережить меня, таким был план! Если бы что-то случилось со мной, ты бы наследовал все! Разве этого было недостаточно, чтобы заставить тебя как следует следить за собой? Я никогда не прощу тебе это, Гефестион, никогда в целую вечность!».       Я тяжело застонал. Аиду это не понравится.       После очередной головомойки от Аида мне, в конце концов, таки пришлось идти искать македонского царя.       Все это начинало создавать слишком много затруднений; его и Гефестиона ожидали в Полях Элизиума, и Герои жаловались на опоздание. Ахилл жаждал возможности сразиться с Александром, а бог Геракл, кажется, имел любовные планы на Гефестиона, несмотря на его возраст.       Я нашел великого завоевателя под деревом, сердито надувшимся и глядящим в зеркало, которое раньше отбросил Гефестион.       «Они разрушают мою империю, – пробурчал он угрюмо. – Мое тело едва успело остыть, а они дерутся за то, что кому достанется!».       Александр в негодовании взвизгнул, когда я выхватил зеркальце из его рук и забросил далеко через плечо. С тяжелым всплеском оно упало в Стикс и камнем пошло ко дну.       «Довольно всего этого! – резко рубанул я. – Если ты не сможешь научиться с бесстрастием относиться к событиям, которые происходят в верхнем мире, ты не сможешь наблюдать их! С меня хватит тебя и твоего красавчика! Теперь иди и помирись с ним, и дай мне отвезти вас в Поля Элизиума, пока я не отправил вас обоих в Тартар!».       «Он не мой красавчик, – закричал Александр в ответ, сжав кулаки, – он не мой никто! Я его ненавижу! Это его вина, что я умер!».       «О, да, полностью его, не так ли? – ухмыльнулся я. – Ничего общего со всеми этими плохо залеченными ранами, длинными маршами, твоей скудной диетой, общим пренебрежением своим здоровьем… и этими ночными пьяными вечеринками…?».       Александр недовольно надул губы, как избалованный ребенок: «Я пил из-за него! Потому что я не мог… потому что я не мог справиться… без него…! Это было слишком больно!».       «Тогда скажи ему это, ты, безмозглый мальчишка! – вскричал я в изнеможении. – Насколько же ты глуп? Теперь, когда ты получил его назад, ты собираешься сидеть здесь и дуться вместо того, чтобы проводить с ним вечность в Полях Элизиума! Смертные! Вы действительно абсолютно невыносимы!».       Я покачал головой, моему терпению уже приходил конец.       «Вот, – я протянул ему тот же кубок, что когда-то предлагал Гефестиону, но в этот раз я не трудился скрывать правду о сущности его содержимого. – Выпей это. Вода из Леты. Не обязательна для тех, кто отправляется в Элизиум, но в твоем случае, я думаю, это поможет. Позволит тебе забыть твою империю, твою жизнь… и твою любовь. Давай, выпей и забудь его!».       Александр, сильно нахмурившись, посмотрел в кубок.       «Я… Я не хочу забывать его…», – пробормотал он.       «Тогда я выпью это! – Гефестион возник, как из ниоткуда, выхватив кубок из моей руки. – Я хочу забыть тебя!».       Он поднес кубок к губам, но не успел сделать глоток, как Александр выбил у него кубок и притянул его к себе.       «Прости меня, мой дорогой, дорогой друг…, – задыхался он, сжимая парня так крепко, что это наверняка убило бы живого человека, – прости меня… Это было слишком больно… Это было слишком больно…».       Я видел, как Гефестион задохнулся в этом сокрушительном объятии, а потом внезапно расслабился. Да, он, наконец, понял, что ему не надо дышать, что боль – только воспоминание. Мне было интересно, сможет ли он осознать: то же относится и к удовольствию. Наблюдая за наслаждением, что эти двое, казалось, получали от ласк, которыми они обменивались, я засомневался.       Внезапно я вспомнил удивительно глубокие слова Аида, сказанные Ахиллесу, когда это упрямое молодое создание продолжило жаловаться на бесславную скуку загробной жизни даже после того, как Одиссей принес ему новости о сыне: «Смерть, как и жизнь – это то, что ты делаешь из нее. Ключ к счастливой смерти заключается в том, что именно ты решишь сохранить, а что предпочтешь отбросить. Если ты мудр, ты сохраняешь самые счастливые моменты и отбрасываешь все остальное».       «Все… все прошло, Александр, – услышал я слова Гефестиона, поглаживающего золотые волосы Александра, – все прошло... Мы снова вместе, и это все, что имеет значение».       Я позволил себе очень маленькую, очень хитрую улыбку: а он не так глуп, как я считал!       С легким отвращением я наблюдал, как они целовались, и обменивались прикосновениями, и шептались друг с другом. Смертные, бессмертные – была ли, в сущности, какая-то разница? Аид и Персефона вели себя не лучше, когда она возвращалась домой после лета, проведенного с матерью.       Единственное, что я точно знал, когда далеко не слишком нежно, наконец, сопроводил любовников в направлении парома – это что скучная, повторяющаяся, монотонная рутина паромной переправы обычных, непримечательных, готовых к сотрудничеству мертвых внезапно снова обрела для меня привлекательность.