Любить.

— Игуро-кун!... Пора вставать, Игуро-кун! Канроджи тянет зевающего Обаная за рукав футболки, и сама ненароком зевает, прикрывая рот рукой. Парень поворачивается к ней, смотрит сощуренными глазами и якобы соглашаясь приподнимается на локтях. Мицури давно проснулась и наверное уже сделала какие-либо дела по дому. По ней видно. Уложенные кудрями волосы, проутюженная хлопковая блузка, от воротника которой так по родному пахнет крахмалом, пышная юбка солнце, лёгкий макияж /Он не любит, когда она красится, ведь с её естественной красотой не сравнится никакая штукатурка/ и едва ощутимый шлейф духов Lanvin*. Канроджи продолжает его трясти, пока Игуро окончательно не распахивает веки. Тот с тихим бурчанием начинает ёрзать и пытаться поставить ноги на коврик. Весь взбалмошный и растрёпанный. Такого Обаная хочется потискать, обнять и зацеловать до смерти. Такого домашнего и уязвимого — Канроджи еле держится. Погладить его по голове, пропустить через пальцы немного спутанные жидкие волосы, провести рукой по щеке, пока он снова не надел излюбленную марлевую маску. Мицури краснеет от собственных мыслей, даже если в них нет ничего такого. Игуро поднимает полуприкрытые глаза и смотрит, будто ожидая чего-то. Смотрит так пристально, что Канроджи приходиться отвести взгляд. — Ч-чего? — девушка не понимает, что он от нее хочет. Все же, мысли она читать не умеет. — Где мой утренний поцелуй? На эти слова Мицури лишь сказала растерянное "О" и наклонилась, заводя рукой локоны за уши, чтобы нежно чмокнуть парня в губки. А в голове опять пищит от смущения— «Боже-Боже-Боже!» Отдав заветный и честно заработанный поцелуй Игуро — все же, он вчера приготовил фантастический ужин — Канроджи хотела бы уже отстраниться, но не все так просто. Парень обхватывает Мицури за талию и плюхается вместе с ней на мягкую перину. Нависает над девушкой, лицо которой совсем потеряло свой естественный оттенок, окрасившись в яро-розовый. Игуро это веселит. Такая прелюдия — это уже, можно сказать, их утренняя традиция, но у Канроджи все как в первый раз. Только поцелуи дарит совсем без смущения. Жаль, что иногда забывает. Тем временем мысли Мицури уже уплыли далеко за рамки приличия. Она ожидала все что угодно, но не щекотушек под ребрами. Игуро смеётся. Его смех похож на звук стрекочущих стрекоз, или звенящих светлячков — Канроджи ещё не решила, но слушать она могла бы его вечно. Мицури не боится щекотки, но все равно тоже хохочет. Просто потому что счастлива. Счастлива здесь и сейчас. Голоса отражаются от ребристых склянок духов, стоящих на тумбочке, от зеркал и ламинированного белого шкафа у стены, разлетаются по всей их маленькой двушке, вылетают в окно и заставляют улыбнуться случайного прохожего. — Ха! — Канроджи берёт подушку и с силой ударяет по Игуро. Делает ещё один удар. Обанай почему-то не двигается. Девушка беспокойно его оглядывает —неужели она слишком сильно ударила?.. — Все хоро?..— её речь обрывает нагло прилетевшая в лицо перьевая подушка. Обанай усмехается и уже готов сказать что-нибудь эдакое, но на этот раз подушка ударяет так, что парень просто-напросто слетает на пол. Слышится тупой звук удара и Мицури начинает волноваться по-настоящему. Она слезает с кровати, аккуратно приседает к лежащими на паркете парню. Но вот опять подушка появилась перед самым носом. — Ну все! На третий я раз не попадусь! — Канроджи настроена решительно и идёт в нападение! Этот бой будет не на жизнь, а на... — Кто проиграет, тот будет целую неделю готовить завтрак! — Понял–принял, — слышится ей в ответ. Бой продолжался до тех пор, пока подушки обоих неожиданно не разлетаются в пух и прах. Перья грациозно закружились по комнате, попадая в самые трудноубираемые места: например на бархатную табуретку у туалетного столика. Парочка стоит и молча смотрит на парад из белоснежных хлопьев прямо у них дома. В один момент они оба заливаются громким смехом, и прерывисто дыша, прыгают на кровать, кружась друг с другом в перьях, словно дети. Взгляд Канроджи цепляется за туалетный столик напротив кровати. Девушка охает и в один шаг оказывается у большого зеркала. От укладки остались разве что слегка вьющиеся ниточки, мятая блузка и юбка, помада на губах смазалась на правую щеку/«Надо было нанести тинт...»/— теперь она выглядит так, как будто у нее была весьма бурная ночка. Ей же ведь через час на работу! Игуро сидит на краю кровати и улыбается. Теперь уже Канроджи взбалмошенная и растрёпанная. Немного злая и полностью красная. Позади слышится смешок, и девушка резко поворачивается. На лице бровки домиком и губки бантиком, глаза злые-злые — её обычное выражение полного возмущения. Для Игуро, конечно, это все слишком мило и безобидно, поэтому он не удержался от ещё одного сдавленного смешка. Смотря на всю эту картину, со смеющимся Игуро, разбросанными и ещё летающими перьями по светлой комнате, уже остывшим завтраком на подносе, который она оставила на письменном столе и после совсем забыла о его существовании, Канроджи почему-то начинает плакать. Ну как плакать — просто в уголках глаз скапливаются маленькие капельки счастья, которое заполняет всю душу, рвётся наружу и мокрыми полосочками скатывается со щек. Игуро вскакивает с кровати и подбегает к ней. — Прости, если я что то сделал не так... — говорит так мягко, насколько вообще способен, даже как-то умоляюще-трогательно, но Обанай попросту не может смириться с тем, что Канроджи плачет и возможно из-за него. Сама девушка тем временем начинает смеяться и кулачками тереть глаза. — Нет, я просто...— еле говорит из-за взявшегося из ниоткуда смеха, шмыгает носом и поднимает голову, ровно смотря в глаза своему мужу — Я люблю тебя. «Я люблю тебя» — Канроджи думает, что ничем, кроме этой фразы, такой простой и по своему невинной— одновременно страстной и пылающей, она не может описать свои чувства. Она просто любит его. Любит всеми фибрами своей необъятной души. Каждой частичкой и клеткой своего тела. Любит настолько, насколько человек вообще может полюбить себе подобного. Так просто любит и не знает что с этим делать. Эти розовые бабочки в животе поднимаются по желудку в горло, теснятся во рту и, щекоча нёбо, вырываются наружу очередным громким смехом. Игуро снова улыбается. Подхватывает Мицури на руки и аккуратно вместе с ней ложится на усыпанную перьями кровать. Большим пальцем смахивает остатки счастья у её глаз. — Я тоже... люблю тебя. Он обнимает её, расстёгивает блузку, проводит рукой по мягкой талии, перебирает пальцами податливую, топлённую, как молоко, кожу. Она же в ответ мурлычет, как котёнок. — Может, не пойдём сегодня на работу?... — А ты собиралась? — Нет, — Канроджи игриво улыбается, понимая, что этот день будет полностью их. Полностью наполнен их любовью. До самых краёв.