— Лизавета Николаевна!
Лиза резко остановилась, чуть не запутавшись в платье, но Маврикий вовремя поддержал её за руку. Голос принадлежал Верховенскому, по пояс высунувшемуся из кареты. Котелок съехал набок, а наглаженный и накрахмаленный воротничок рубашки ярко был виден даже издали. Лиза прищурилась.
— Лизавета Николаевна, в Скворешники?
Кричать в ответ было неприлично, и она приосанилась, подходя ближе. Пётр Степанович будто этого и ожидал, услужливо приоткрывая дверцу с гаденькой ухмылкой и жестом приглашая сесть с ним рядом. Лиза почувствовала, как у неё запылали щёки. Даже не потому, что было неприятно — да за кого её вообще принимают? — а потому, что она действительно была готова бросить сейчас всё и умчаться вместе с Верховенским, который наверняка бы припоминал ей это затем якобы случайными намёками, к Николаю Всеволодовичу. Конечно, можно было утешаться тем, что она не единственная жертва ставрогинского обаяния, но так не хотелось признаваться самой себе, что призрачная надежда на желание Ставрогина жениться всё ещё держала её цепкой хваткой, что у Лизы невольно заслезились глаза, а презрение к себе же стало комом в горле. Она не рассчитывала ни на что, и от этой собственной собачьей преданности остро заболело сердце. Чуть сгорбившись в спине, Лиза положила руку на туго затянутый корсет, который сейчас острее обычного не давал ей вздохнуть.
— Я всё пойму… — залепетал Маврикий Николаевич, пронзительно глядя прямо в глаза. По коже прошли мурашки от волнения и страха, Лиза содрогнулась.
Раньше она не чувствовала ни малейшего стыда за своё к нему отношение, но сейчас её будто кольнуло наживую стальной холодной иглой. Оттого, что она сама хотела оставить его сейчас, было ещё больнее — нельзя было списать это на ставрогинский сорняк, гнилое зерно, выросшее у неё внутри, раскинувшееся длинными усиками по всему телу и прочно обвившим сердце, отравившим душу. Ей нравилось оправдывать этим себя каждый раз, когда она предпочитала Николая Маврикию, но, похоже, и сама её сущность либо была солидарна с сорняком, либо заражена насквозь.
— Я пойду, — тихо, но уверенно шепнула она на ухо расстроенному Маврикию Николаевичу, — нужно.
Почему было нужно и зачем, она не могла объяснить даже самой себе, предпочитая увиливать от правды — Николай Всеволодович прикипел к ней, как тяжёлая грязь, занял место её разума, и, казалось, даже сейчас управлял её поступками.
Она осторожно вытянула из широкой тёплой ладони Маврикия свою и поспешила, придерживая края платья, к карете. Протянутую руку Петра Степановича она проигнорировала, предпочла забраться на мягкие сиденья самой. Платье слегка перепачкалось, и Лиза смотрела на него с горькой усмешкой, пока Верховенский подгонял извозчика — зеленый, цвет жизни и молодости, а вместе с тем и стебля, росшего внутри неё. Капли грязи, попавшие на гладкую ткань, в подёрнутых пеленой глазах превращались в тёмных тяжёлых бабочек, накрепко прибитых тонкой булавкой к её одежде.
— Вы ради Николая Всеволодовича, если позовёт, и из-под венца убежите? — усмехнулся Верховенский, стуча ногтями по обивке сидений. Лиза отвернулась, глядя на своё отражение в окне и пытаясь сморгнуть подступающие слёзы.
— Убегу, — нехотя произнесла она, всем своим видом показывая, что разговора с Петром Степановичем иметь совсем не желала. Краем глаза она уловила его хищнический оскал и поёжилась — если бы этому помешанному что-то взбрело сейчас в голову, вряд ли бы её что-то спасло. К счастью, у Верховенского, видимо, были другие планы.
— Ставрогин ради вас тоже. Почти-и… — протянул он, явно пытаясь заинтриговать и поймать Лизу на крючок. Та послушно проглотила наживку.
— Что значит ваше «почти»? — ком в горле мешал ей говорить спокойным голосом, и вместо него у неё вырвалось странное сипение, отчего-то развеселившее Верховенского.
— То и значит. Знаете же вы про брак Николая Всеволодовича с той хромоножкой?
В своё время Лизе стоило большого труда отвлечься от этого, а теперь Верховенский как нарочно бередил её раны. Она подняла на него невидящий взгляд, нервно сглотнув, и почувствовала, как испарина покрывает её лоб. Было страшно и жалко расплакаться прямо сейчас перед ним, Лизавета тяжело выдохнула и задрала острый подбородок, заставив слёзы закатиться назад. Если уж Ставрогину не позволено видеть её расстроенной, то Петру Степановичу — тем более.
— Знаю, — прохрипела она срывающимся голосом, беспокойно поправляя шпильку в причёске. С ней всё было нормально, но Лиза так волновалась, с замиранием ожидая, что дальше сообщит ей Верховенский, что на нервах разворотила весь свой пучок, и теперь из-под чепца местами спускались золотистые пряди, обрамляя тонкое бледное лицо.
— Перед ним прихорашиваетесь? — Верховенский не оставил без внимания беспокойство Лизаветы, — Не стоит, он вас и так примет. Только вот женитьба — совсем не то, на что вам стоит надеяться, даже в случае… несвоевременной кончины Лебядкиной.
Лизавета вопрошающе взглянула на него, кое-как справившись с причёской и теперь, нервно сцепив руки на коленях, царапала нежную ткань перчаток. Пётр Степанович хочет ей открыть на что-то глаза? Почему тогда не рассказать сразу, не путая её ненужными интригами? Но таков был Верховенский, и Лизавета, понурившись, смирилась с тем, что, скорее всего, этому подлецу просто нравится заставлять её нервничать. С этим он справлялся просто прекрасно.
— Знаете, в каких обстоятельствах Николай Всеволодович обручился? — продолжал Пётр Степанович, вальяжно закинув ногу на ногу и будто не чувствуя толчков и тряски кареты. — Поспорил на бутылку вина. Мы все и так были чуть подшофе, а тогда уж…
Рессоры тихо скрипели, и Лиза упорно вслушивалась в этот звук, пытаясь абстрагироваться от всего, что говорил ей Верховенский, хотя, к своему стыду, ей было чересчур интересно. Переживать вновь истерику и обморок совершенно не хотелось, но в груди клокотали обида и опороченное достоинство, и невыносимое желание выпорхнуть отсюда, из этого несправедливого мира, птицей терзало её изнутри. Бедную хромоножку ей было жаль не меньше, чем себя саму — Лизавете всегда было проще увидеть чьи-то чужие страдания, чем признаться себе в своих — мешала не до конца добитая гордость. Марья Тимофеевна не была похожа на страдающую, но она так замирала всем своим существом при появлении Николая Всеволодовича, что Лиза даже не представляла, что та испытывала в его отношении и что думала. В её же собственной груди впервые заполыхала ярость на Ставрогина.
Отвлекло её то, что скрип рессор внезапно прекратился, на секунду сменившись странным шорохом.
—…и для демонстрации-то своего бесстыдства — а его в нём предостаточно, Лизавета Николаевна! — он и затеял эту клоунаду. Брак для него ничего не значит, пустышка, нуль. Он завтра на вас женится и послезавтра же прикажет убить, не моргнув глазом.
Лиза встрепенулась, по-птичьи дёрнув светлой головой, и склонила её набок. Она успела совсем забыть о том, что Пётр Степанович ей, оказывается, что-то рассказывал, причём наверняка важное и нужное, связанное со Ставрогиным. Впрочем, одни только последние слова поразили её.
— Как… убить? — Лизавета непонимающе хлопнула глазами, приподняв бровь.
— А так. Чтобы его больше ничего не ограничивало. Он ведь и без того хочет от своей жёнушки избавиться. Заколоть её — знаете, что удумал!
Пётр Степанович замолчал и откинулся на мягкую спинку сиденья, вздыхая. Это не было похоже на то, что его мучала совесть за бедную хромоножку или жалость к ней. Скорее на удручённое принятие того, что, если Николай Всеволодович приблизит к себе его самого, ему не будет стоить больших усилий вновь перечеркнуть их связь. Каждый видел, что Верховенский точно так же, как девица, попал под ставрогинское очарование, и точно так же мучился от этого. Тем не менее, Лизавета глубоко внутри себя думала, что этот интриган заслужил такое обращение.
— Федьку Каторжного пошлёт, якобы из-за денег убил, а оно эвона как! — ещё горестнее вздохнул Пётр Степанович, прервав поток её мыслей.
Лиза внимательно посмотрела на Верховенского. Либо этот человек был не в своём уме и выбалтывал вещи, которые ей знать точно не стоило, либо Ставрогин — настоящее чудовище. Сердце Лизаветы отвергало второй вариант. Николай Всеволодович не вёл себя, как менестрель — это все вокруг были сражены им, он же сам, казалось, не любил никого, и к ней самой относился даже не с симпатией, а со снисходительной жалостью, как к котёнку, попавшему под дождь и продрогшему до нитки. Было стыдно не ожидать большего, и ещё более стыдным — возвращаться вновь и вновь, слепо надеясь, что в этот раз всё изменится. Вот только после подобных откровений видеть Ставрогина не хотелось совсем.
Она скрепя сердце приняла правду. В её истинности, конечно, можно было усомниться, тем не менее, Лиза так поникла духом от осознания, в кого, а точнее, во что она была без памяти влюблена, что ей решительно не хотелось говорить на эту тему дальше. Конечно, Верховенский был похож на того, кто болтает просто так, но Лизавета подозревала, что тот не так прост, как кажется, и уж если решился рассказвть ей такое, то наверняка не просто так. Она тряхнула головой.
— К чему вы это всё говорите?
Верховенский заёрзал, будто и ждал этого вопроса, услужливо улыбаясь.
— Предостеречь вас хочу, Лизавета Николаевна!
— Вам-то какой прок? — фыркнула она, оправляя складки платья. Грязь подсохла, и Лиза с осторожной брезгливостью поснимала её кусочки с гладкой ткани. Там, где она была, остались несмываемые следы, но выглядело всё значительно лучше. Она вздохнула с облегчением, будто стряхнув грязь и со своего сердца, и рассеянно откинулась на спинку. Почему-то её собственная гибель не казалась ей дальше после обрубания привязанности к Ставрогину, но Лиза и не жаловалась — она всем своим нутром ощущала, что совершит нечто важное, после чего будет уже не жаль и погибнуть.
— Чтобы вы моих ошибок не повторили, — заикаясь от волнения, произнёс Верховенский, — и не привязывались.
Сердце Лизы ёкнуло, она удивлённо взглянула на Петра Степановича. Ей казалось из ряда вон выходящим, чтобы такой мелкий человек мог в самом деле так переживать. Ощутив что-то родственное с ним, Лизавета примирительно улыбнулась, получив медленный кивок в ответ.
Карета внезапно подпрыгнула на ухабе и резко повернула, послышалась ругань извозчика в сердцах. Лизу бросило на Верховенского, она тоненько вскрикнула, боясь, что сейчас карета завалится набок и они вовсе покалечатся. Петра Степановича откинуло к стенке, послышался глухой удар. Лизавета зажмурилась, обхватив себя руками, и выдохнула только тогда, когда карета, неуверенно покачиваясь замерла в одном положении, припав на одну сторону, как подбитый воробей. Тогда она и поняла, что Верховенский не вымолвил и слова.
— Пётр Степанович!
Тот не отзывался, и Лиза испуганно развернулась к нему, осматривая расслабленное востроносое лицо. Верховенский, судя по всему, ударился головой и потерял сознание — грудная клетка мерно вздымалась, значит, тот был жив, и беспокоиться было не о чем. Лизавета обеспокоенно выглянула из кареты.
— Колесо к чертям собачьим! — извозчик, бормоча себе под нос, возился у подножья, пытаясь что-то там приладить. Раздумывая, Лиза бросила взгляд на полулежащего без сознания Верховенского, и её осенило.
В голове вертелась одна мольба — хоть бы не очнулся, хоть бы не очнулся — пока Лизавета спешно обыскивала карманы Петра Степановича, наконец найдя во внутреннем кармане пиджака маленький пятизарядный револьвер. Рама была переломная — разболтавшийся шарнир надсадно скрипел, и Лиза скрестила пальцы, надеясь, что это не приведет в сознание Верховенского. Она спешно сунула оружие в узкий карман платья. Револьвер сидел как влитой, Лиза выдохнула — не вылетит — и осторожно спрыгнула с кареты. Недалеко виднелась усадьба, и Лизавета ещё раз поблагодарила бога за то, что рессора сломалась не на версту раньше.
— Возьмите, — шепнула она, вложив в руку извозчика несколько пятицелковых билетов. Тот сразу подобрел, бормоча что-то про починку колеса, но Лиза уже не слушала: подобрав края одежды, она лёгкой поступью двигалась к имению.
Сейчас дом Ставрогиных казался ей ещё мрачнее, чем обычно: сказывалось новое знание. Идти совершенно не хотелось. Тем не менее, Лиза и не думала сбавить шаг: иначе она замедлится, остановится, а потом и вовсе убежит, не найдя в себе встретить этот магнетический взгляд светлых глаз ещё раз. Чем ближе казалась губерния, тем, наоборот, хотелось быстрее нестись, забыв обо всём, чтобы скорее упасть в объятия Ставрогина и не думать ни о чём другом.
Лизавету перекосило от отвращения к самой себе — неужели она была настолько жалка, что все её
дело была способна разрушить обыкновенная привязанность? Хотелось доказать себе самой свою силу, и Лиза, остановившись было, вновь продолжила путь с закрытыми глазами, пока чуть не споткнулась о ступени. Подниматься было мучительно долго, и всё хотелось сорваться и бежать, но нет — она не позволит себе такого унижения.
Тем не менее, она облегчённо выдохнула, оказавшись наверху, и покосилась на дверь по-лесному тёмного цвета. Было страшно. Лиза снова прикрыла глаза и, вздохнув, толкнула тяжёлую входную дверь.
***
— Не ожидал, что и впрямь придёте, Лизавета Николаевна, — промурлыкал Ставрогин, осторожно кружа её и придерживая за талию. Тело плыло от выпитого, и Лиза против воли расслабленно улыбалась. Ей грезилось её исполненное дело, избавленные от мук люди, но мягко улыбающееся лицо Николая Всеволодовича напротив удерживало её в реальности. Хотелось расплыться, отдаться ему полностью, но каждый раз она одёргивала себя тем, что этот человек не тот, за кого себя выдаёт, а в его нутре не любящее сердце, а чёрная гнилая дыра. Такие существа, как он, не были способны на любовь, а, значит, и ответного чувства не могли и заслужить. Лизавета повторяла это себе каждый раз, когда она прижималась к нему слишком близко в ненавязчивом танце или он обхватывал её крепче и жарче обычного. Щёки горели, а грудь будто стискивала чья-то стальная рука: не хватало воздуха, не хватало мыслей. Она чувствовала себя выброшенной на берег рыбой, жадно хватающей воздух ртом и даже не подозревающей о своей скорой кончине.
Лиза осторожно остановилась, тяжело дыша, и чуть стиснула ледяную ладонь Николая Всеволодовича, пытаясь прийти в себя. Тот нежно прижал её обратно.
— Знаете, я люблю вас сейчас даже больше, чем когда вы вошли ко мне, — прошептал Ставрогин ей на ухо. Лизу передёрнуло от омерзения. О цене его «любви» она догадывалась давно, но теперь, когда явственно стало видно, что за человек Ставрогин, было противно иметь с ним вообще что-либо общее, не то такие чувства, которые этот самозванец смел нарекать любовью.
— К чему эти мерки любви! — фыркнула она. Лизавета чуть было не промолвилась о том, что пришла она вовсе не за этим, но это намерение необходимо было держать в секрете до последнего вздоха Николая Всеволодовича. Взяв себя в руки, она внимательно посмотрела на Ставрогина, накручивая золотистый локон на палец и делая совершенно беззаботный вид.
— К тому, что только мерка вашей любви определит ваши границы. Хотите ли вы поцелуев или вам противны мои касания, Лизавета Николаевна? — присев на постель, Ставрогин жестом поманил Лизу к себе.
Отказаться было нельзя — иначе никак не получилось бы перевести Ставрогина в уязвимое состояние — хотя вопрос, кто из них был более уязвим, оказывался открыт. Лизавета, сдавленно хихикнув, подалась навстречу крепким объятиям, до странноты холодным, но привычным. Ставрогин иногда напоминал ей рептилию именно своей холодностью и нелюдимостью. С ней он раскрывался время от времени, показывая себя не то заботливым простачком, не то высокомерным влюблённым, не желающем снизойти до своей пассии. Лизавета слепо, как собачка, преклонялась и перед тем, и перед другим. Было стыдно за прежнюю себя — сейчас Лиза шла на это вновь не из-за своих нелепых прихотей, а из-за того, чтобы больше Николай Всеволодович не причинил никому зла.
Руки Ставрогина напористо смяли её тело, оглаживая плечи и бёдра, перед глазами всё было подёрнуто розоватой пеленой. Она часто задышала и моляще вцепилась в кисти Николая Всеволодовича, прося не то прекратить, не то продолжить, скорее, пока она сама в последний раз горит этой страстью, не думая о том, что сделает после. Экзальтация и стыд смешались в ней, она первая поцеловала Ставрогина, цепляясь за шею, как утопающая, и так же жадно вдыхая воздух, отрываясь и вновь прижимаясь к его губам. Тот ответил, и Лизавета, тихо простонав, провалилась в забвение.
***
Очнулась Лиза часу в пятом утра, резко подняв голову в волнистых спутанных волосах с подушки. Голова болела, а тело приятно ломило, отчего она слегка покраснела, натягивая белоснежное покрывало до подёрнутых розовым бледных плеч. Какое-то странное томление было во всём её существе, мешавшее чётко мыслить и думать. Спала утренняя сонливость, и Лиза вздрогнула, осознав, что произошло. Рядом спал Ставрогин, откинувшись на подушку, его широкая грудь мерно вздымалась под одеялом.
Лизу захлестнули эмоции, и трудно было разобрать, смущение ли это из-за произошедшего, обожание, доходящее до помешательства, стоило ей только взглянуть на Николая Всеволодовича, злоба на него же за подорванное доверие его выходкой с бедной хромоножкой, или горечь и грусть от того, что всё вышло подобным образом. Она неожиданно для себя тихо заплакала, дав слезинке прочертить по щеке тонкий блестящий от рассветных лучей путь. Лизавета вся была будто переломана и собрана заново, совершенно забыв то, что было до.
Решиться было необходимо, но никогда это не было бы труднее сделать, чем сейчас — Ставрогин спал, и от вида его умиротворённого лица будто пропадала всякая обида. Лиза тряхнула головой — нет уж, больше она не поддастся этим чарам, этому дьявольскому обаянию. Сперва он, казалось, был слишком хорош для жизни, теперь же он был недостоин её так же справедливо, как и когда планировал убить другого. Она сама сейчас поступит не лучше, но своей отданной в ночных жарких объятиях честью избавит других людей от таких же мук, что испытывала Лиза, только поднимая взгляд на недоступного, недосягаемого, но такого презренного Ставрогина. Пора было действовать.
Не удержавшись, Лизавета в последний раз смазанно клюнула Николая Всеволодовича в щёку, и этот жест будто взорвал её изнутри. «Сейчас, сейчас!» — звенело в голове колокольным грохотом. Соскочив с широкой постели, Лиза спешно перебирала складки тяжёлого платья в поисках кармана, и наконец нашла. Оружие мягко легло в руку, кисть истерически дрожала, мешая прицелиться. Ладони холодели и потели, чуть не заставив револьвер выскользнуть и с грохотом упасть на пол. Палец стиснул было спусковой крючок, но разболтавшаяся рама с душераздирающим скрипом согнулась в шарнире, заставив Ставрогина встрепенуться, подняв голову. Лизавета истерично всхлипнула и с щелчком вернула раму на место.
Широко распахнутые глаза Ставрогина были полны не ужаса, но удивления.
— Lise!
Зажмурившись, она спустила курок.
***
Солнце медленно поднималось из-за горизонта, окрашивая его в кроваво-красный. Лизавета стояла у окна в неглиже, испещрённом россыпью багровых капель, и щурилась от первых лучей. Бушевавший в Заречье пожар медленно утихал, и ярость в груди Лизы, подобно ему, складывала свои огненные крылья и сворачивалась греющейся птицей. Тлели останки слепой влюблённости и истерик, тлела прежняя Лизавета.
На душе было легко.
