И куда ты за ним, весь такой нелепый

Единственное, о чём они оба по-настоящему сожалеют — вязкая невозможность умирать на глазах друг у друга. Усы у него, действительно, нелепые. Да это и не усы даже. Пушок какой-то. Детский совсем. И лепет тоже детским бывает. Обычно проявляется в присутствии Дятлова, потому что с этим человеком нельзя говорить уверенно без пистолета за пазухой. Но Саша единственный, кто на это способен без дополнительных средств защиты. Он и в радиацию окунается без средств защиты, чего уж тут говорить. Потому Топтунов чувствует себя во сто крат сильнее. Потому возможные и невозможные ошибки кажутся чем-то правильным. И даже последствия переживать рядом с ним не так страшно. — Я буду с тобой. Мы всё сделаем вместе. Вместе. Умирают вот только по отдельности. Когда добрая, но не в меру любопытная женщина просовывает руку со стерильной тканью и промокает ею маленькую кровавую речку, стекающую по лицу, Лёне отчаянно вспоминается Саша. Ему чувствуется Саша. Он точно знает, что уже никогда не увидит его при своей крошечной и ничтожной жизни, но его глаза, голос в той самой палате. Он хотел бы разделить с ним его последние мучения, стать спасителем. Таким, как его Акимов. Смелым. Верным. Настоящим. И бессмертным самую малость. Чтобы взять в свои руки его лицо и поблагодарить за нескончаемое присутствие. За то, что струится и теплится в нём. За то, что по-прежнему в нём живёт. Пальцы запоминают кратчайшее прикосновение. Саша никогда не дарил таким способом бодрость. Он отдавал любовь.