Послание Горгоны

В земные страсти вовлеченный, я знаю, что из тьмы на свет однажды выйдет ангел черный и крикнет, что спасенья нет. Но простодушный и несмелый, прекрасный, как благая весть, идущий следом ангел белый прошепчет, что надежда есть. Б. Окуджава

… Иногда в толпе, из потока бесконечных людских лиц ты внезапно выхватываешь фигуру, излучающую свет, и видишь исходящее от нее сияние, которое в один момент пронизывает всё вокруг: полутемный вестибюль станции, убегающий во тьму туннель, узкие проходы вагона и усталые уже с утра лица спешащих на работу людей, кто бы они ни были, куда бы ни ехали. Кто-то вдруг просто проходит мимо с мягкой детской улыбкой на губах, поднимает на тебя серо-голубые, как лондонское небо, глаза, смущенно извиняется за неловкость — да о чем вы, господибожемой, да вовсе вы не виноваты, это все я, я же сам вас по неосторожности задел — еще один застенчивый взгляд, ускользающая улыбка, и вот уже сияние померкло, как медленно гаснущий в театре свет: человек ушел… А может быть, это был Ангел. Но, как известно, невозможно понять ангельскую природу, находясь рядом с ангелом. Ну в самом деле, не пойдете же вы в Эдемский сад исключительно ради того, чтобы позагорать?.. *** Библиотека Британского музея была одним из любимых мест ангела Азирафеля, где его хорошо знали. Он имел статус почетного гостя, имевшего доступ практически ко всем уникальным и самым древним изданиям, хранившимся в недрах всемирно известной Библиотеки, и сейчас бережно держал в руках бесценный Арунделский Кодекс, старинную рукопись 15-го века, созданную великим Леонардо. Вечерело. Сквозь огромный стеклянный купол, придававший библиотеке сходство с собором, в зал густыми потоками вливался золотой багрянец сентябрьского заката. Азирафель предпочел бы провести этот вечер в собственном книжном магазинчике в Сохо, но мысли гнали его прочь, в рабочую тишину и шелест древних страниц, сравнимый разве что с трепетом ангельских крыл. Он любил запах старинных книг, хрупкую фактуру переплетов и выцветшие печати древних типографий, а также многочисленные пометки, символы и значки, оставленные предыдущими владельцами, что давно покинули этот мир. Ангелы по природе своей одарены любовью к вечному, ко всему тому в этом земном мире, что несет в себе искру Божьего огня, а посему не может быть суетным, сиюминутным и уж тем более одноразовым. Свое предназначение Азирафель видел в сохранении для людей того, что за многовековую историю могло затеряться, исчезнуть, стать вечной (и посему недоступной, навеки утерянной) тайной. Все, что таило в себе послание любви, он бережно носил в своей бессмертной душе, неустанно приумножая и сохраняя в личной библиотеке книжные сокровища, приближавшие человека к Божественной мудрости и Царству Божию. Но чем больше он сравнивал земную мудрость с божественной, тем больше оставалось у него неразрешенных вопросов. Толкование религий беспокоило его все больше в современном мире, где искру Божию гасили, как брошенный окурок под грязным башмаком, смешивая с кровавым пеплом террора, денег и политики. Он избегал знакомства с сильными мира сего, но они, как нарочно, всякий раз искали его общества, норовя поговорить о Брексите, деле Скрипалей, глобализме и проводимой Евросоюзом политике в отношении мигрантов. Азирафель нервно прикусил в зубах кончик старинной перьевой ручки с золотым пером (винтажная вещица, эбонит с золотом, обнаруженная Кроули у самого именитого антиквара на Портобелло-маркет), заёрзал, чувствуя, что не может сосредоточиться на рукописи, зачем-то начал протирать очки и нервно взъерошил вьющиеся льняные волосы, как птицы (или ангелы?) ерошат перья. Перед ним на столе стоят раскрытый ноутбук последней модели Apple, который демон Кроули убедил его принять в подарок, хотя его собственная память хранила в своих потаенных глубинах ничуть не меньше, чем все гигабайты этой стильной вещицы. Как бы он хотел вернуться к Началу Времен, чтобы стать тем счастливым сгустком любви и света, которым был тогда, в Эдемском саду, когда еще не было ни политиков, ни денег, ни Брексита, ни даже… падших ангелов, кроме одного, большого Змея, возникшего в его жизни как бы случайно — или нет? Этот Змей, этот падший Ангел — но ведь Ангел все же, в котором под жестко запекшейся коркой порока тлела неугасимая искра Божьей любви! «Безответной Божьей любви», — мысленно поправил себя Ангел. Демону никогда не будет прощения, но почему же больше всего пострадал тот, кто задавал слишком много вопросов?.. О да, он помнил эту давнюю историю… Змей, тогда еще не Змей, а рядовой Ангел, всегда отличался от прочих неуемным, детским, совершенно не ангельским любопытством и желанием все подвергать сомнению. Бесконечные «зачем?» и «почему», звеневшие в его голове и не находившие ответов, вызывали раздражение у Архангелов, а раздражение, как известно, ведет к гневу, который связан уже с совсем другим ведомством. Когда Сущий создал людей, Змей не удержался от невинной, в общем-то, шутки, но необратимые последствия ее привели к тому, что от праматери Евы род человеческий вынужден был искать ответы на все свои вопросы самостоятельно. У Бога на этих несчастных был свой план. Или Великий Замысел. Или умысел — но кто же, Господи прости, знает, какой именно, если с самого начала все пошло не так??? Кто был виноват? Змей? Сами люди? Вечно мозолившая глаза яблоня? Или… Или что?.. Самые потаенные мысли могут быть лучше всего услышаны, ибо громко звучащее молчание может внезапно обрести форму. Это Ангел усвоил давно. Иногда ему казалось, что Огромное Всевидящее Око следит за ним, не моргая, записывая все его деяния и мысли в онлайн-режиме, как сказал Кроули, когда притащил в его магазин новомодную камеру наружного наблюдения и закрепил её над входной дверью. Кроули тогда чуть не задохнулся от смеха, когда Азирафель пошутил насчет «всеслышащих ушей». Ну все ведь всё слышат, а как же еще? Даже у раскормленных коричневых уточек в Сент-Джеймс-парке есть уши, иначе как же они слышат друг друга? Человеческие создания привыкли слышать и слушать друг друга. Доносить друг до друга свои мысли — любым способом, любой ценой, и желательно как можно быстрее. Скорость обмена информацией в человеческом мире в последнее время стала запредельно высокой, и это пугало Ангела, откровенно не любившего все слишком быстрое, от превышенной скорости до поспешных решений. А еще люди умели доносить друг на друга, что тоже, кажется, заложено в их природе, или же Адова контора их этому обучила еще в незапамятные времена. Ангельское «ведомство» в свою очередь давно приняло на вооружение эти "технологии" и вовсю ими пользовалось. Доступность и скорость распространения поспешных мыслей и бредовых идей, любая из которых в один миг становится достоянием миллионов людей по всему свету, казались Ангелу отравленными стрелами Сатаны или всепроникающим вирусом, поразившим человечество. Поэтому всё личное должно быть спрятано ото всех и лежать, как тайна за семью печатями, на самом дне его мятущейся души, в самых потаенных глубинах его ангельского сердца. Он привык скрывать от всех свои чувства, ибо они были слишком уж человеческими. Даже от себя. Ангел вздохнул, прикрыл глаза и в задумчивости потер лоб: его мысли подчас пугали его самого, принимая опасный оборот. Внезапно сидевший рядом молодой человек, по виду — студент или слушатель научных курсов случайно задел локтем перьевую ручку, и тяжелая вещица упала на пол, брызнув чернилами. Ручка полетела в одну сторону, колпачок — в другую. Азирафель вздрогнул, резко сбросив оцепенение, а молодой человек тут же кинулся поднимать и то, и другое, нарушив благостную тишину читального зала, и изо всех сил пытался сгладить неловкость, бормоча многочисленные извинения. Как это обычно бывало, всепрощающая ангельская улыбка заставила его быстро забыть это маленькое недоразумение. — Какая у вас необычная ручка, сэр, — нежный, почти девичий профиль парня, увенчанный копной темных кудрей, и лукавая улыбка удивительно напоминали «Вакха» работы Леонардо, если попытаться представить того в светлых хлопковых брюках с накладными карманами, черных кроссовках и слегка растянутом сером свитере с высоким воротником. Лицо кудрявого «Вакха» изысканно, как на картине, отражалось в полированной поверхности стола, пока молодой человек с интересом разглядывал ручку. — Такая была когда-то в Йоркшире у моей прабабушки, но потом затерялась… Можно мне посмотреть? — мило улыбаясь, спросил парень, протянув к изящной вещице длинные цепкие пальцы с неожиданно криво обкусанными ногтями. Азирафель, обычно умевший говорить людям «нет», хоть и в максимально вежливой форме, не успел придумать достойное возражение, и картинный красавчик быстро цапнул со стола ручку, нажав на нее так, что капля синих чернил тяжело шлепнулась на манжет белоснежной шелковой сорочки Ангела, ореолом расплывшись вокруг запонки. — Ах, простите, сэр! — виновато пролепетал он, создавая вокруг себя слишком много недопустимого в зале шума и суетливой возни. — Вот черт, что я наделал, блин…я не хотел…я случайно! Извините меня, умоляю, я оплачу вам химчистку, сэр, позвольте мне вам помочь!.. Несколько человек в зале обернулись и посмотрели на них с возмущенным неодобрением. Пятно!!! Азирафель поморщился, быстро протер ручку влажной салфеткой, потом другой салфеткой попытался промокнуть чернила. От его усилий клякса только расплылась, увеличившись в размерах. Демонстрировать чудесные возможности ангельской химчистки в общественном месте ему совсем не хотелось, и он, снисходительно улыбнувшись вконец расстроенному «Вакху», быстрым шагом направился в туалет, даже не закрыв ноутбук. Ему как-то не пришло в голову беспокоиться о сохранности записок Леонардо: зал был оснащен камерами видеонаблюдения, которое велось в круглосуточном режиме. *** Кроули жил в Челси, прямо напротив живописного Баттерси-парка, на южном берегу Темзы. Весь день он провел дома, искушая русских хакеров попыткой очередной раз вмешаться в ход выборов в США и от души посмеиваясь над возможными последствиями. Он одинаково клал здоровенный медный болт и на гребанных хакеров, и на американских политиков, но отлично изучил IT-технологии — настолько, что любая корпорация из Силиконовой долины убилась бы долбанным коллайдером за возможность предложить ему сотрудничество. Русские хакеры были парни не промах, но страшно боялись и своих, и чужих. Своих, кажется, больше. Впрочем, в современном мире, который был столь мил импульсивной демонической натуре Падшего Ангела, бабло давно победило зло, поэтому искушения в качестве Главных Деяний становились все менее — как бы это сказать — изысканными и изобретательными: всюду одни сплошные мани, мани, мани. «Времена меняются», — думал Кроули, лениво прихлебывая пятидесятилетний скотч Glenfarclas из тяжелого, похожего на хрустальный тюльпан бокала, — «и самое интересное — это подмена понятий и их переход в свою противоположность». То, что раньше считалось пороком, усилиями особо изобретательных человеческих особей перешло чуть ли не в ранг добродетелей! Вот раньше искушения были веселыми и интригующими: всякие там прелюбодеяния, crimes of passion, но гордыня — вот с ней до сих пор не разобрались, все кругом нереально крутые и гордые, и никаких санкций за это им не прилетает, ни от Сатаны (да славится имя Его в веках! — Кроули криво ухмыльнулся и потянулся за очередной порцией виски), ни от этого… не к ночи будь помянут. То, чем промышляют его чертовы собратья по темным делам, можно сказать, уже и не дела вовсе, а так — мелкие делишки. По сравнению с порочной человеческой изобретательностью его отсталые коллеги застряли в семнадцатом веке, в лучшем случае. Вообще-то Энтони Джей Кроули, красавчик падший Ангел, считавшийся Самым Стильным Змеем-Искусителем всех времен и народов, не любил напиваться в одиночку, но даже запах старого доброго виски, по его мнению, «расширял сознание и настраивал на правильное распределение всемирного зла в одном, отдельно взятом демоническом организме». Но где же его Ангел, куда делся, так его, растак и разэдак под оба крыла? Подходило время самого любимого искушения Азирафеля — вкусного ужина в одном из японских ресторанчиков — в этом, как его…а, вот он — Кроули пролистал ресторанное приложение в айфоне, остановившись на Фенг Суши. Местечко не особо — рядом военный госпиталь Челси, это может побеспокоить Ангела…зато с видом на зеленый парк и мост через Темзу. Ангел, Ангел. Хотел бы от тебя сгинуть куда подальше, да не могу. Он ругал себя последними словами, осознавая, что присутствие Азирафеля для него важнее всех на свете деяний и искушений. Азирафель казался концентрацией и воплощением любви, ее сияющим сгустком, как молочное облачко, прогретое июльским солнцем до состояния вареной сгущенки. Тайное желание ангельского света наполняло его жизнь смыслом, придавая ей форму, цвет, осязание и динамику, не давало змеиной крови остывать, а сердцу — впасть в спячку. Ни за какие наградные ништяки и немыслимые должности Адовой конторы он не согласился бы расстаться с Ангелом. И за все земные века, что прошумели над их головами, он так и не признался себе в том, что было очевидно для них обоих. В невозможности дышать друг без друга. Он бы скорее согласился, чтобы его развоплотили, растворили в святой воде и вычеркнули любое упоминание о нем из всех возможных адовых реестров, чем расстался с Азирафелем больше чем на день-два. Он не знал, где сейчас Ангел и чем занимается, но каждой клеткой своей когда-то змеиной кожи ощущал разливающуюся по Лондону благодать, которой именно здесь, в непосредственной близости от Ангела, можно было упиваться, как манной небесной, и наслаждаться ею — преступно, греховно, адски непотребно и до наркотической ломки желанно, когда дозу с каждым разом хочется увеличить. В присутствие Азирафеля ему, стильному демону и лондонской знаменитости, привыкшего искушать безумными идеями дизайнеров самых престижных домов моды, и просто наглой рыжей морде хотелось лечь на землю, припав к его стопам, и мурлыкать от счастья, как котенку; хотелось обнять Ангела и прижаться к нему, уткнув острый нос в мягкие льняные кудри. Хотелось одновременно обладать им всем без остатка, его телом, его крыльями, стать для него землей и небом, хлебом и водой, коснуться его кожи раздвоенным языком, змеиным кольцом обвить его руку, светлокожую и сильную, горячую и нежную… Какая сволочь придумала все это неподъемное словесное дерьмо, все эти тяжелые, как чугунные гири, «никогда» и «ни за что»? Сварил бы нахрен в кипящей смоле!.. Но если он не будет держать под контролем свои желания, как же он будет контролировать и направлять чужие?.. Потаенные мотивы Змея заключались в изучении природы человеческого счастья. Для того, чтобы искушать род людской, нужно было хорошо понимать, что вызывает у людей наибольший восторг. Обладание — это было в личном топе Кроули, конечно. Обладание деньгами, властью, информацией. Обладание умами с целью внедрения адской анти-морали. Разрушение веры в этого их Иисуса, который на самом деле был, по глубокому тайному убеждению демона, классным парнем и просто попался под горячую руку, оказавшись не в то время и не в том месте. Он хорошо помнил его, умного и красивого человека, который взял на себя людские грехи, чтобы очистить род человеческий от скверны порока… Как такое забудешь, сам же искушал, аж целых сорок дней кряду, и все бестолку! Но зачем вообще надо было расставлять все эти грехи, как ловушки, начиная с долбанного яблока? Должно быть, это какая-то хитрая игра, где в выигрыше неизменно остается только Бог: сначала Он щедро наделяет людей грехами, потом эти грехи искупает сын Божий, которого люди тут же распинают, тем самым проигрывая Богу очередную партию… и снова круг замыкается, и так — до бесконечности! Как же задешево они тогда предали своего Христа и сдали его римским ублюдкам, чтоб им жариться в адских «парилках» до скончания времен! «Я давно уже не удивляюсь человеческой подлости,» — думал иногда Змей, — «но ее разнообразие поистине достойно восхищения!» Кроули изумляла человеческая природа. Уж если по Божественному замыслу люди были созданы, так сказать, по образу и подобию Всевышнего, то какого черта они творили на Земле такой злобный беспредел, какой ему, демону, и в ночных кошмарах не снился? Наверное, ему по должности полагалось радоваться падению нравов. Но на самом деле плевал он на все эти дела с высоты Эдемских ворот. Зато из них можно было извлекать личную выгоду, внаглую приписывая себе чужие заслуги. Ему не приходилось изобретать новое зло — оно и так плодилось и множилось, словно клубок змей. Ему даже не нужно было оправдываться перед Азирафелем. Но была одна вещь, которая мучила, терзала и истязала его мысли и весьма неплохое земное тело. Люди знали толк в чувственных наслаждениях — о, вот это Кроули усвоил давно и во всех возможных разновидностях. С его (как он полагал) подачи на адовом огне плотской страсти регулярно сгорали миллионы людей. Они готовы были платить за это деньги, продать душу Дьяволу («да славится… ну, как бы и тэдэ, и тэпэ», — ухмыльнулся демон). Последней реальной заслугой Кроули было изобретение и внедрение в производство резиновых кукол для сексуальных утех. Сия дивная мысль пришла ему однажды по пьяни и была немедленно озвучена на ухо одному датскому доктору, который должен был выполнять указания немецкого фюрера, Дьявол его раздери. Стильный новомодный проект с внедрением идеи о том, что полов вовсе не два, а как минимум полсотни, встроился в человеческие мозги куда легче, чем он предполагал, и Кроули от души веселился, предположив, что и это далеко не предел. «А чё такого?», — привычно огрызался он в ответ на ангельское непонимание, — «Пусть себе занимаются любовью, а не войной!» Любовь, Ад ее раздери! В свое время Кроули приложил немало усилий к тому, чтобы эту физиологическую разновидность людского безумия переименовать в «отношения». На дворе двадцать первый век, и на фиг нужны нам все эти страсти в клочья, слезы и сопли, и белая фата? Перепихнулись, отряхнулись, встали и пошли, «бай-бай, бэби». На «айс-айс, бэби» времени уже нет, сорри. Но в темной душе «самого стильного демона Ада» дьявольской смолой кипела страсть столь болезненной и разрушительной силы, что Кроули в безнадежном отчаянии рвал на себе черные перья, уходил под землю, сжимался в змеиные кольца, покрывался скользкой чешуей и адски страдал от жажды. Неутолимой жажды, ибо хотел он не воды. Нестерпимой, потому что от нее страдала, мучилась и завязывалась в адский узел самая чувствительная часть души падшего Ангела. Неизлечимой, потому что ни самые древние черные заклятья, ни суперсовременные технологии не в силах были излечить его недуг. Неугасимой, потому что он сам был когда-то Несущим Свет. Он бы и под пытками святой водой не признался в том, что его чувства не подверглись никакой трансформации с того момента, как он встретил на Эдемской стене Ангела Восточных Врат. Напротив, эта страсть разгоралась все жарче и напалмом выжигала его изнутри, причиняя ему нестерпимые страдания. Он, одинаково ненавидевший Рай и Ад, Гавриила и Хастура, Михаила и Лигура, отчаянно презиравший обе «Конторы» — во все земные эпохи вполне по-человечески страдал от неразделенной… Ох, ну *****!!!.. Кроули до боли зажмурил желтые глаза, скривился и яростно зашипел сквозь жесткий оскал рта. А затем с размаху хряснул об стену недопитый стакан. Осколки «тюльпана» с грохотом разлетелись по гулкому мраморному полу. Филодендрон и зонтичное дерево мелко затряслись, едва не провалившись под пол от страха. Драконовое дерево, «драцена фрагранс» отчетливо прошелестело в ответ грязным ругательством. «Засохни, тварюга!» — рявкнул Кроули и погрозил ему кулаком. Надо бы сделать пол с подогревом и застелить ковром, когда в гости придет Ангел. Стильным таким, мягчайшим, без пылинок и ворсинок, словно черная дыра или ловушка для Ангела. Он слишком редко приходит в этот дом. И набрал номер Азирафеля.

Глава 2

Азирафель не слишком любил прогулки в Баттерси-парке, потому что всегда была некая возможность столкнуться носом к носу с архангелом Гавриилом, любившим бегать там по утрам. То ли дело Сент-Джеймс! В этом зеленом парке около Букингемского дворца ему особенно нравился небольшой, но очень уютный ресторанчик, где места были всегда заняты, но неизменно освобождались при их с Кроули появлении. Правда, в последнее время в этом месте запретили кормить уток и прочую живность, что сильно расстраивало обоих, но по крайней мере там не носились в течение всего дня подтянутые спортсменистые архангелы, вечно пенявшие Ангелу на его нетрадиционное пристрастие к человеческой пище. Гавриил даже стал намекать Азирафелю, что тот наел пузо и скоро перестанет пролезать в Райские врата! Ангел вздохнул, сверил земное время с небесным и ответил на входящий звонок. Кроули! Щеки Ангела порозовели, дыхание едва заметно участилось, и сердце пропустило как минимум пару ударов. Энтони Джей Кроули, мистер Ходячее Искушение с точеным и острым лицом, ни одной плавной линии: острые и длинные скулы, локти, колени, пальцы; жесткие, как медная проволока, волосы, длинное поджарое тело, развинченная змеиная походка, демонстративно и вызывающе наглая, как и его вечная бравада. Его двусмысленные шуточки и сомнительный лексикон, от которых Азирафеля бросало в дрожь, этот его вечный трёп о политике, все эти светские сплетни и модные приговоры, его шикарные туфли из змеиной кожи, его дизайнерские пиджаки и эти…прости Господи, джинсы в обтяжку — скинни? Черный цвет шел к его пламенеющим волосам, к его точеному профилю, черные джинсы туго обтягивали крепкие узкие бедра. А еще от его волос пахло дымным, пряным, коньячным и вызывающе сексуальным ароматом Rebel Angel, который шел ему, как вторая кожа. Азирафель уставился на высокий шпиль собора Святого Павла, не замечая его. Ему внезапно стало жарко, несмотря на прохладный ветер с реки. Он быстро облизнул вмиг пересохшие губы и, сотворив бутылку холодной минералки, жадно выпил ее до дна. Всю свою жизнь, всё свое ангельское бытие он отстранялся от всего слишком человеческого: оно казалось ему греховным, слишком ярким или чересчур быстрым. Он привык к размеренному небесному ритму, который согласовывал и упорядочивал его деяния, продвигая их по жизненным вехам и эпохам последовательными, но небольшими и неспешными шагами, о которых когда-то написал один французский летчик, назвав их «искусством маленьких шагов». Этот последний век, это последнее время летело, как дьявольская колымага Кроули — все быстрее и быстрее, и Азирафель изнемогал в попытке «не отставать» и «соответствовать»: он перестал понимать и принимать то, что происходит с людьми. Их природа становилась все менее понятной для Ангела. Она менялась стремительно и бесповоротно, подменяя человеческие качества цифровыми технологиями. Он понимал, что уже очень скоро эти люди, возомнив себя Богами, насоздают подобных себе пластиковых существ, лишенных души, но обладающих необходимыми «навыками». Ангел перестал следить за развитием технологий где-то в середине пятидесятых годов двадцатого века, и безнадежно отстал. Чего ждать от людей, сделавших покорение Неба профессиональным брендом? Если бы не Кроули, терпеливо и старательно разъяснявший ему всё про компьютеры, мобильные телефоны и полезные приложения, цифровое телевидение и Интернет, он бы так и остался в счастливом неведении относительно всего этого. Демон подарил ему «крутой» персональный ноутбук и заставил пройти ускоренные компьютерные курсы; но все, что было связано со скоростью, по-прежнему отдавало персональной непереносимостью. Он считал, что нежелание людей «остановиться и оглянуться» однажды приведет мир к глобальной и необратимой катастрофе. Все, что казалось быстрым раньше, теперь сползало в черепашьи категории, забывалось и сходило на нет. Все, что ранее ценилось как вечное, в один момент становилось одноразовым — от пластика, убивавшего Землю, до отношений между людьми. Земля умирала, как умирала на ней любовь. Это ли было Божьим замыслом? Чего еще стоило ожидать от Его идей — новых циклов Творений и Потопов, Замыслов и Уничтожений? Ангелы не знают, когда настанет Судный день. Ангелы не умеют предсказывать будущее. Не дано, уж извините. Не заложено изначально в ангельской природе, за редким исключением. Азирафель с трудом подавил в себе вовсе не ангельские сомнения. Он не хотел вопросов. Вопросы всегда требуют поспешных ответов, а поспешные ответы ведут к падению. Падение же ведет в пропасть. Простая небесная логика. Господи, прости! Пусть самым страшным из моих грехов будет чревоугодие. Ну, вызовут в Контору, пригрозят этими, как их…санкциями? То есть заставят бегать по утрам вместе с Гавриилом? — Да, это я! Где? Фенг Суши? Я вызову кэб. Сам приедешь? Не надо, дорогой мой, ты слишком быстр для меня! Уж лучше я кэб вызову… помню, да, как через мобильное приложение вызывать. Минут через сорок буду, жди! *** В тихом зале ресторана все казалось белоснежным: скатерти, тарелки, матово поблескивающие приборы под приглушенно мерцающими люстрами. Колючие белые розы в тонкой фарфоровой вазе остро пахли утренней свежестью и вызывали у уже вдрызг пьяного Кроули нестерпимое желание кого-то уколоть и пустить хоть чью-нибудь кровь, все равно чью, лишь бы покуражиться и нарушить эту снобскую английскую тишину, сравнимую разве что с библиотечной. Мордобой-шоу а-ля рюсс с матом, разрыванием (на себе, что характерно!) рубахи и битьем зеркал, о котором ему поведал его русский приятель, хакер с ником Дуст, — ну уж нет, это не стильно! Ну хоть бы кто-нибудь взвизгнул, завизжал, заверещал, а еще лучше — заорал от боли! Ну нет, тоже не годится…Он ведь был демоном, а не вампиром. Эти ребята проходили в Аду по отдельному ведомству. Демон даже был знаком с парочкой таких острозубых упырей, которые были, по его мнению, законченными мудаками. Он знал, что у Ангелов, имеющих человеческое тело, кровь тоже красная. Народу было мало, в основном состоятельные туристы, проводившие дневной досуг среди экзотических цветов и растений Баттерси-парка. Демон развлекался тем, что раскладывал на составные компоненты парфюмы и запахи находящихся в зале людей. В последнее время ему казалось, что люди в Лондоне пахнут не парфюмом, не одеколоном и даже не гелем для душа, а исключительно пластиковыми капсулами для стирки, которые бросают в стиральные машины барабанного типа. Его Ангел любил запах старого и давно снятого с производства итальянского одеколона, пахнувшего нагретыми под южным солнцем камнями, цветочным садом и морским бризом. Про себя он называл его «Эдемский сад», конечно, но для полноты картины бесподобно идущему к коже Ангела аромату не доставало отчетливой яблочной ноты… Под насмешливый трёп пьяного Змея Азирафель с аппетитом поглощал теплые роллы с семгой и сыром, с наслаждением вдыхая их сложный и трудно передаваемый словами запах и запивая этот кулинарный шедевр белым Pinot Grigio из большого хрустального бокала. Кроули исключительно за компанию начал было с вина, но потом быстро перешел на сакэ («Пожалуйста, Энтони, сбавь темп, мой дорогой!» — взмолился Ангел. — «Я как всегда за тобой не успеваю!»), одновременно прихлебывая из крошечной, как наперсток, чашечки третий по счету эспрессо. Сквозь черные стекла дорогущих брендовых очков он, как обычно, любовался на Ангела, пока тот уплетал свои любимые суши и роллы. Ему доставляло неимоверное удовольствие наблюдать за тем, как его Ангел наслаждается едой и хорошим вином, неторопливо покачивая его в крупном бокале, как стремительно отогреваются и розовеют его щеки и губы, как в самой глубине обожаемых голубых глаз зарождается яркая лукавая искорка (Кроули избегал слова «чертовщинка», исходя из остатков понятия о приличии). При разговорах с Ангелом Кроули старался не пялиться на него, а если уж не мог удержаться, то смотрел всегда сквозь темные очки, полагая, что Азирафель по рассеянности ничего не замечает. Ангел только посмеивался, выслушивая пошловатые шуточки Великого Дизайнера Энтони Джея Кроули о зимней моде на «кроссовки на меху» и «пуховики оверсайз» — но ради всего святого, прости Господи, зачем все это нужно???) — Где ты пропадал в последние дни, Ангел? — В библиотеке Британского музея. Изучал записки Леонардо и Арунделский Кодекс. Невероятное ощущение, когда держишь в руках то, что создано человеческим гением… Позволь, я тебе покажу, если хочешь? Мне с легкостью удалось договориться, чтобы его выложили на сайт библиотеки! Там, разумеется, далеко не все, многие страницы его бесценных записей хранятся в частных коллекциях и стоят, как бюджет небольшой страны… Только вообрази себе, мой дорогой, что в поместье молодого графа, потомка Арунделов — то есть они теперь Норфолки, конечно! — хранится несколько страниц бесценного Кодекса, они не пожелали с ними расстаться, а так хотелось бы посмотреть на них, ты не представляешь! — Почему же… представляю, — с улыбкой ответил Кроули, но мысли его были далеки от всех кодексов на свете. С ним рядом был его Ангел, и он купался в любви и ни с чем не сравнимом сиянии, исходящим от него. Макбук Apple возник на столе. Экран загрузки засветился в ожидании пароля, и Азирафель быстро ввел его в компьютер. — А еще я запачкал сорочку чернилами… на рукаве вот такое пятно! — Ты его убрал, надеюсь? — Нет, тебе оставил… Волшебное сдувание пятен с одежды — это по твоей части! — улыбнулся Азирафель. — Знаешь, рядом со мной сидел прямо-таки леонардовский Вакх, невероятное сходство, — Ангел неодобрительно покачал головой, вспомнив «кудрявого студента» и пропажу подаренной ручки. — Это он сначала уронил мою ручку на пол, ну ту, помнишь, черную, с вечным пером, которую ты подарил… а потом пролил на меня чернила! Кажется, ему понравилась эта вещь, и он ее…забрал себе. В общем, ее больше нет. Мне так жаль, Кроули… прости. Кроули не понравилось упоминание о «Вакхе», но он лишь слегка приподнял бровь и скривил губы, схематично изобразив удивление. — Не страшно, найдется другая… Кстати, Леонардо Да Винчи у нас, я тебе говорил? — Кроули придвинулся ближе, не упуская возможности прижаться к теплому бедру Ангела, и сделал вид, что внимательно изучает стартовую страницу библиотеки Британского музея. — Знаю, знаю. Но считаю это несправедливым. — А как же гордыня, тщеславие, зависть к себе подобным? Это все по нашей части, у вас такого нет! Леонардо не был бы собой, если бы его гениальная порочность не достигла поистине дьявольской глубины! Вы же, святоши хреновы, хотите весь род человеческий подогнать под мерки собственных представлений о «правильности»! Но послушай, Азирафель, вы же не люди, вы — Ангелы, что вы вообще знаете о людях, чтобы их судить со своей колокольни? А как же «не судите, да не судимы будете», а? Опять эти твои вопросы, Кроули. Это ты за них пал. Я не хочу. Я не буду! И в эту твою словесную казуистику играть не стану!.. — Он был вечно недоволен собой…это участь всех гениев. Но его несомненная гениальность не перевешивала его пороков… — Он ведь был тот еще педик, помнишь?.. — Кроули вальяжно откинулся на мягкую спинку своего стула, положив руку на соседний, что позволило ему слегка (и как бы невзначай) касаться затылка, волос и шеи Азирафеля. При этом рыжий демон с нескрываемым и несколько злорадным удовольствием наблюдал за сменой эмоций на лице своего друга, не отрывая от него восхищенного взгляда. Ангел на секунду опешил, смущенно кашлянул, вытащив шелковый носовой платок, несколько раз провел пальцами по лацкану кремового пиджака, словно пытаясь стряхнуть с него крошки, потом зачем-то полез за очками в другой карман и начал их старательно протирать. Кое-как собравшись с мыслями, он наконец счел своим долгом с достоинством ответить на наглый выпад Змея. — Дорогой мой!.. Я знаю, что многие талантливые люди были, ммм… вот хотя бы твой любимый Фредди Меркюри… но я этого не одобряю, разумеется, потому что…потому что…наши этого никогда не одобряли. — Ангел! Ты не Ангел, а солнечное затмение! — Кроули звонко ударил крошечной серебряной ложечкой по краю бокала, наслаждаясь продолжительным, как эхо, «эффектом гонга». — У тебя всегда на все есть ответ, ммм? — Да если бы.!. А ты у нас, наверное, Луна… повернутая светлой стороной. — Дивная парочка: брат Солнце, сестра Луна! — ухмыльнулся демон. — Азирафель, насчет Меркюри… Очень прошу тебя, ради всего — этого вашего, не надо о Фредди! При упоминании о Меркюри Кроули резко наклонил голову и отвернулся, стараясь скрыть досаду, и по неосторожности задел плечом тяжелую вазу с розами, которая тут же полетела на пол. К счастью, она не разбилась, но одна из роз острым шипом поцарапала Азирафеля, когда тот попытался ее поймать, и прочертила на раскрытой ладони Ангела короткий красный штрих. Он тоже не забыл эту наделавшую много шума в обоих ведомствах историю с переходом великого рокера из Ада в Рай… — Подожди, я сейчас… Черт, где салфетка??? — Тоже упала…под стол. Кроули резко сунул руку под стол, чувствительно задев колени и ноги Азирафеля. — Кроули, ты как будто не демон, а фильм-катастрофа, честное слово! Под общий хохот вазу спас мгновенно подлетевший официант, вернув ее на середину стола. Он даже не заметил, что количество воды в вазе не уменьшилось, зато цвет роз внезапно изменился на темно-красный, в них появилось что-то страстное и нежное, шекспировское, шиллеровское даже, и яркий сладкий аромат, от которого ноги подкашиваются; стебли стали длиннее и толще, а острые колючки исчезли совсем. Ангел внезапно перехватил его руку под столом и, продолжая сжимать ее в своей, потянулся за «как бы упавшей долбанной салфеткой», так что рыжему демону пришлось все же сотворить ее, приличия ради, ради Сатаны, лишь бы он не убирал руку, пусть даже чертова салфетка не вполне подходила к тем, что изначально были на столе. — Что ты… делаешь? — Достаю салфетку! — Она же была белая! — Значит, под ссстолом она ссстала выглядеть иначе! Все же упоминание о Фредди неприятно задело Кроули. Это была запретная для обоих тема, и Азирафель, почувствовав, что нарушил табу, тут же попытался загладить вину, быстро влив в себя как минимум полбутылки сакэ, чего обычно не делал: водка, в любом виде, плохо соотносилась с его «тонкой душевной организацией». Контуры белого стола расплывались перед желтыми глазами демона, нежное лицо Азирафеля оказалось вдруг соблазнительно близко от его щеки, становясь совсем уж до неприличия херувимским. О том, что такое «пьяный демон», мог догадываться только пьяный ангел, и лишь остатки здравого смысла удерживали Азирафеля от смутного желания упасть лицом в васаби или…поцеловать Демона прямо сейчас. «Ангелы же», — туго соображал Азирафель, — «в высшей степени разумные существа! А Змей — он ведь это…коварный искуситель!» Кроули внезапно взял его лицо в ладони и развернул к себе, глядя ему прямо в глаза. Азирафель на мгновение замер, борясь с нестерпимым искушением, но затем отвел взгляд и деликатно отстранился. Поднявшись на ноги, он нетвердой походкой направился к стоявшему в углу роялю. В конце концов, он когда-то неплохо играл. Чему только не научишься у людей за все прошедшие эпохи… Отуземишься тут! — Кроули, я хочу, чтобы ты послушал…раз уж речь зашла о музыке. Я нашел на ютубе песню… Она была на русском, но я — — Я плохо помню русское наречие. — Я нашел перевод. Спою по-английски. Кроули развернулся в его сторону, пожирая глазами его мягкий профиль, светлые кудряшки и пальцы, под которыми податливые клавиши рояля вздрогнули и ожили, как будто он решил их помассировать. Мелодия была простая и почему-то смутно знакомая, такой нежный, светлый и пробивающий душу мотив, что Демону захотелось плакать. Он завидовал клавишам, обласканным ангельскими пальцами, они же такие черные и белые, дьявол их раздери… Кроули злился на себя, и оттого ему еще больше хотелось ёрничать, бить посуду… или все же пьяную драку устроить? Но он слушал тихий голос Ангела, и горькая складка, залегшая у его губ, проявилась жестче, а желтые глаза, давно разучившиеся вырабатывать соленую жидкость, просто закрылись, вспоминая… Под очками все равно не видно. Народ в зале зааплодировал. Две или три головы повернулись к Азирафелю. — Above the sky so blue there is a town of gold, Its lucid gates and starlit walls shall never grow old. A garden is inside with flowers on the green, The beasts that walk upon its grass have beauty never seen: An amber lion with a fire mane Beside an ox, dark-blue and full of eyes, Watched by a celestial golden eagle With a beaming gaze that you would not forget, — мягкий, проникновенный голос Азирафеля, казалось, заполнял все пространство вокруг, но что-то явно было не так. От него исходили теплые волны небесной любви. В них можно было бы купаться, если бы не темная, отравленная туча зла, клубившаяся над открытым ноутбуком Азирафеля. Кроули тут же перестал слышать Ангела. Глянув на монитор, он понял, что стартовая страница библиотеки Британского музея, на которую успел зайти Азирафель, исчезла. Вместо нее он увидел на экране самого себя в образе мифической Горгоны Медузы, которая энергично трахала накрашенного бородатого демона в татуировках, постанывая и повизгивая от удовольствия. Набрав в поисковике «библиотеки музеев мира», он увидел продолжение той же сцены. Под его пальцами замелькали все сайты музеев, библиотек, исторических сообществ — все было разрушено и уничтожено в один момент невиданным по силе мегавирусом. Аплодисменты в зале заставили его вздрогнуть и посмотреть на Ангела. У того был обиженный вид: его не слушали, как всегда, Кроули предпочел свои гаджеты его песне, а он-то, пьяный дурак, разнюнился, поверил, растекся жидкой лу… — Азирафель, не трогай ноутбук, нельзя! Он заражён, там какой-то вирус, я не знаю пока, как с этим разбираться, он больше не… — Что…что случилось? Ангел склонился над экраном и замер, потрясенный увиденным. На мониторе, непристойно виляя задом, ухмыляющаяся злобная тварь с лицом Кроули лихо трахала Фредди Меркюри под «You're My Best Friend». Голову демона украшали многочисленные змеи, придавая ему сходство с Медузой Горгоной. Дьявольская метка в виде змеи в точности повторяла контуры той, что чернела на правом виске Кроули.

Глава 3

В стильно отделанный красным деревом кабинет директора Лувра Жан-Люка Мартинеса рано утром влетел глава IT- департамента Тьери Клюзель, даже не извинившись за вторжение. На восемь утра у месье Мартинеса было назначено совещание с министром по культуре и тремя его заместителями, поэтому директор в спешке допивал принесенный секретаршей из Cafe de Flore грушевый раф, то и дело поглядывая на часы. На Тьери было страшно смотреть. Месье Мартинес давно знал этого парня и считал его лучшим специалистом по программному обеспечению из всех, с кем ему так или иначе приходилось сталкиваться. Невысокий, худой, немногословный и обычно сдержанный Тьери внезапно взорвался эмоциями. Его бледное лицо покраснело, руки дрожали, на висках выступили крупные капли пота. — Месье Жан-Люк…- голос его почти сорвался на визг, в нем отчетливо слышались истерические нотки. — Вы сегодня включали компьютер? — Еще нет, — месье Мартинес потянулся к белой крышке ноутбука, — а что случилось, Тьери? На Макрона совершено покушение? Сен-Сюльпис взорвали террористы? Да успокойся же ты, наконец, вот возьми карамельку, что ли, и… Директор внезапно осекся, бросив взгляд на знакомую до последней запятой страницу самой знаменитой в мире парижской галереи. Вместо ярких снимков и текущей информации на фоне ажурных черных переплетений Эйфелевой башни он с ужасом увидел нечто в стиле Шарли Эбдо, только несравнимо циничней и разнузданней, порнографию самого низкого пошиба, где в роли «подчиненного» выступал сам Мартинес, а «доминантом», поимевшим Жан-Люка в зад, оказался тощий дьявол с рогами, хлыстом и кольцами шипящих змей вместо волос. Мартинес резко захлопнул крышку ноутбука, едва не повредив лаковый пластик. — ЧТО ЭТО ТАКОЕ, мать вашу? — Тьери едва удержался на ногах: директор никогда в жизни не позволял себе подобных выражений. — Я тебя спрашиваю? Почему не отследили? Откуда это вообще взялось…? — Это вирус, — Тьери вцепился в край стола, и Мартинесу на секунду показалось, что парень вот-вот грохнется в обморок. — Мы сейчас полностью заблокировали Интернет в здании Лувра и будем делать все, что в наших силах, мы готовы ночевать здесь всем отделом, и я даю вам слово, месье Мартинес, что… В этот момент директор включил телевизор, и последние слова Тьери потонули в бурном потоке выпуска утренних новостей на канале TF1. Перебивая друг друга, двое телеведущих обсуждали циничную хакерскую атаку на сайты всех музеев мира, национальных и частных галерей, электронных библиотек, исторических сообществ, театров и концертных залов. Нетронутыми пока что оставались политика, финансы, спорт и развлекательные ТВ-шоу. Мировое культурное наследие в интернете за несколько часов было уничтожено страшным и не поддающимся пока уничтожению вирусом, который тут же окрестили «Горгоной». Те, кто умудрился досмотреть двадцатисекундный ролик до конца, видели в финале свернувшуюся в кольца змейку и какие-то слова, написанные задом наперед древним готическим шрифтом. Уникальность вирусного ролика состояла в том, что все люди, так или иначе причастные к созданию, сохранению или распространению мировых культурных ценностей, неизменно видели на экране себя в сомнительной компании тощего демона со змеями в волосах и хлыстом в руке. Впрочем, содержание могло иной раз и меняться, дьявольские образы и сюжеты трансформировались во что угодно — от порнобалета на льду до бурного оргазма супруги замминистра по культуре, изнасилованной желтой резиновой уткой. *** Азирафель почти не смотрел телевизор: по правде говоря, у его не было никакого желания смотреть эти бесконечные ток-шоу, от политических до кулинарных, хотя в последние он иногда краем глаза все же поглядывал. Они не виделись с Кроули после того памятного обеда в Фенг Суши, когда его ноутбук оказался зараженным тем самым вирусом «Горгона», о котором сейчас трубили все газеты мира. Ссора между ними вспыхнула мгновенно, словно чья-то дьявольская рука чиркнула спичкой над бензобаком. Казалось, эта вспышка взаимной ненависти изумила обоих, когда они почти бегом, насколько позволяло количество выпитого спиртного, выскочили по лестнице из ресторана, и Кроули тут же, со всего размаху грохнул новенький Apple Ангела об фонарный столб. Никогда раньше Кроули не позволял себе так орать на него, не стесняясь в самых грязных выражениях — о, Азирафель тут же узнал о себе много нового: что он, оказывается, «наивный придурок», «доверчивый кретин» и просто «белопёрое чмо», которого развели, как школьника, заразив компьютер и подкинув низкопробный компромат на его друга! Но и он тоже хорош, ничего не скажешь… С тоской глядя на веер водяных брызг, поднятых пронырливыми утками в Сент-Джеймс-парке, Азирафель вздохнул, вспоминая собственное недостойное поведение («Ты просто грязный земляной червяк, Кроули, и у нас не может быть с тобой ничего общего, мы никакие не друзья, я много раз тебе об этом говорил! Ты недостоин даже звания демона, ты обычный жиголо, дешевая подстилка, ради Адовых утех готовая пойти на любые мерзости!») Он ожидал, что в ответ Кроули продолжит цинично сквернословить в своей обычной манере, но тот внезапно остановился, словно что-то осознав, снял очки, и вмиг охрипшим, чужим голосом, как будто горло его стиснули спазмы, тихо спросил: «Ты действительно веришь в то, что это сделал я? Я изобрел вирус? Я уничтожил все лучшее, что создано людьми?» «Просто скажи — это все я?» Ответа он не дождался — возмущенный Ангел, не в силах все это выслушивать, отвернулся и ушел, мгновенно скрывшись в недрах первого же попавшегося кэба. А уже на следующий день к Азирафелю подошла в парке «святая райская троица» в полном составе: Гавриил в неизменном жемчужно-сером костюме, Михаил и Сандалфон. Ничего хорошего от разговора с ними он, разумеется, не ожидал. «А ты в курсе, что твоего дружка Кроули вскоре представят к награде за выдающиеся деяния против человечества?» — с нехорошей усмешкой спросил Гавриил. — «Теперь он будет именоваться «Герцогом Кроули!» — Ты же у нас отвечаешь за сохранение человеческой культуры, Азирафель? — указующий перст Гавриила ткнулся ему в пуговицу. — Ну не удивительное ли совпадение, что именно через твой долбанный гаджет был запущен вирус, уничтоживший все достижения людей? Так вот, я, Архангел Гавриил, посланник Воли Господней, истинно говорю тебе, Азирафель: если через три земных дня всё, что уничтожил дьявольский вирус, не будет восстановлено в прежнем виде, Метатрон на весь Рай возвестит о твоем развоплощении как пособника Ада. Имя твое и упоминание о тебе как Ангеле Восточных Врат навсегда будет вычеркнуто со всех скрижалей! Ты лишишься крыльев и отправишься прямиком к своему дружку Змию, искусителю рода человеческого, будь он неладен! Что… доволен? Это тебе не водку по кабакам глушить! — В другой раз выбирай себе бойфренда поскромнее! -ухмыльнулся на прощание Сандалфон, явно наслаждаясь его унижением и бессилием. Жаль, подумалось тогда Азирафелю, что он не может испепелить эту тупую небесную скотину огненным мечом. А хотелось бы, прости Господи… Когда из разговора с ними стало понятно, что вирус «Горгона» был внедрен в мировую компьютерную сеть непосредственно из Ада, Ангел сразу вспомнил, что Кроули считал «собратьев по Конторе» совершенно неспособными ни на какие «технологические прорывы»: большинство из них искренне полагало, что из туннелей лондонского метро можно напрямую попасть в Ад. Только Змей до тонкостей знал все о компьютерных программах, вирусах и кодах, и сам мог легко написать, организовать, запустить… Значит, все-таки он, раз больше некому?.. Ангела душили слезы, он не знал, куда деваться от самого себя, и что делать теперь, и как жить дальше, когда все, что он любил и что считал своим призванием на Земле, было поругано и втоптано в грязь. Он станет Падшим? Нет уж. Лучше уж развоплотиться, раз и навсегда. Он не сможет помочь людям, но возможно, вымолит прощение у Господа? Жизнь на Земле лишилась смысла… Нет больше ничего, что стоило бы его любви. «И никого!» — внезапно подумал Ангел, едва сдерживания рыдания. Люди проходили мимо, и в пелене моросящего лондонского дождя ему казалось, что они просачиваются сквозь него, не замечая и не задевая, как будто он стал тенью, или дождевой каплей, или вовсе испарился с лица Земли. После всего того, что они наговорили друг другу, Кроули точно больше не вернется: слишком уж горд, слишком сильно оскорблен его неверием, слишком зол на него. «И вряд ли он станет теперь так уж сильно переживать,» — подумал Азирафель, доставая носовой платок из кармана кремового плаща. «Герцог Кроули вообще на это не способен. Было бы из-за кого лить слезы…» Если бы он не был Ангелом, то обругал бы себя на чем свет стоит за «чертову сентиментальность». Но он был тем, кем он был, и ему было очень больно. Так по-человечески больно!.. Мимо него по мостику стайкой пронеслись школьники, громко хохоча; прошла молодая мама под зонтиком, с коляской, старательно укрытой от дождика. Толстые коричневые утки хлопали крыльями над водой, выпрашивая вкусные крошки, и Ангел по привычке сотворил булку, забыв о запрете на кормление птиц… Обычно они делали это вместе. На всякий случай Азирафель обвел глазами желтеющий парк, но Кроули там не было. В его душе образовался страшный темный пролом, и ядовитая пустота, клубясь, заполняла его, словно мерзкий вирус без труда проник и в его одинокое сердце.

Глава 4

Современное программирование, как утверждают эксперты, похоже на бег наперегонки со Вселенной: программисты стараются сделать код, рассчитанный на любого идиота, Вселенная плодит новые разновидности идиотов. Пока что Вселенная побеждает всухую. Петя Головин, более известный в узких кругах как «Дуст», имел намерение отоспаться дома после зажигательной вечеринки в одном из московских клубов. Если быть более точным, он спал мертвецким сном поперек своей огромной кровати, свободно вместившей бы и пятерых таких же алконавтов. Накануне он сильно перебрал спиртного по случаю дня рождения босса и как приехал домой — помнил не слишком отчетливо и в основном фрагментарно: должно быть, чуваки довезли его на такси до дома, подняли на лифте, открыли дверь найденным в кармане его же куртки ключом и выгрузили на кровать в чем был, то бишь в красной кожаной куртке, крутых джинсах и черных кедах от Баленсиага. «Дьявол носит кеды!» — любил говорить Петя, автоматически причисляя себя к «темной стороне силы»: а чего вы хотели от крутого айти-специалиста, за которым гоняются работодатели по всему миру? Про таких, как он, говорят, что, даже отходя от компа, он точно помнит, где оставил курсор мыши! Когда пару лет назад несколько международных корпораций были атакованы вирусом ILoveU, от которого лечились потом неделями, Петя решил проблемы «для своих» в течение одной ночи, радостно объявив шефу, что для него это «как два пальца обос*ать». На проблемы подобного рода он бросался с игривой яростью молодого льва, в жизни не упустившего ни одной вкусной добычи: это челендж, детка, оу йесс, мы их сделаем, вот так, дада, йоу! Вместе с парочкой толковых парней они тогда остались в офисе и излечили все до единого компьютеры, влегкую уничтожив вирус и ни копейки не заплатив вымогателям, которые требовали миллион долларов, «чтобы все опять заработало». «Головин, ты когда спать-то собираешься?» — в изумлении спросил босс, заметив, что Дуст не торопится уходить домой. «Да я уже давно сплю,» — радостно ответил Петя, — «только лечь забыл!» Денег ему платили немерено, друзья обожали с ним «тусоваться». Имена одноразовых «чикуль», коих он лаконично именовал «торентами», не запоминал принципиально — а нафиг надо, если назавтра придет другая?.. Вчера днем в офисе парни под столом разливали пиво; потом, ближе к вечеру, предсказуемо перетекли в модный клубешник под названием «Пятая точка» (стекло и сталь, темные камни, алые бархатные диваны, огромный танцпол, стильная музыка) и продолжили там шампанским, после чего мешали уже все подряд. С кем пил, что пил — Петя помнил смутно, да и не хотелось загружать и без того переутомленный мозг такой ерундой, право слово… Зато сейчас его мозг готов был взорваться, как ядерный реактор, потому что чертовы звонки разрывали его мобильный телефон! Какого… — — Дуст! Твою мать, ты хоть в курсе, что за нахер вообще творится??? — Ууууёёёыыыы, — жалобно провыл мобильник, явно пытаясь выразить глубокую научную идею, после чего озвучил хорошо известную в русских сисадминских кругах мысль, на слух воспринятую демоном как «твой кролик написал». «Запомню», — хмыкнул Кроули, — «авось пригодится…» — Дуст, детка, я всю жизнь пытаюсь понять, айтишник — это ориентация или диагноз? — Пппри…ик…приговор…пожизненный… А кто это??? Этот, как его… Борясь с подступающей тошнотой, Петя начал осознавать, что придется говорить по-английски, и сильно расстроился, пытаясь донести до собеседника мысль о временной невозможности связной коммуникации. Язык заплетался, блевотно извергая побочку мыслей, пить хотелось адски, но этот, лондонский перец в крутецких очечках, его старинный знакомый по онлайн-курсам для сисадминов уровня «Бог», которого он знал под ником Aspid666, но ни разу не видел «живьем», явно не собирался так просто сдаваться. — Слышь, ты, Аспид? — вяло огрызнулся Дуст. — Отвали на пару часиков, андерстанд, йес-о-бэ-хэ-эс? Если номер 666 — зло, то получается корень всего зла в 25,8069. Еще вопросы, блин…есть? На примере Дуста Аспид666 отчетливо понял, что именно делает компьютер, когда у него зависаетпользователь. Он продолжает работать в одному-ему-известном режиме, изо всех сил притворяясь исправным. В течение следующих двух часов рыжий Змей висел на трубке и в извращенной форме трахал (по мнению Пети) Дустовы мозги, пытаясь донести до отуманенного алкоголем сознания все то, над чем охреневшее человечество безуспешно билось последние двенадцать часов. Петя внезапно понял, что стремительно трезвеет, поскольку то, о чем говорил чертов Аспид, оказалось весьма забористой хренью. — А как это выглядит? — заинтересовался Дуст. В его голове уже роились некие идеи и складывались основные «черты Горгоньего профайла», но кое-что совершенно выпадало из схемы и не поддавалось ни описанию, ни логической расшифровке. — Хочешь посмотреть собственную версию порно-вируса, зайди на стартовую страницу Эрмитажа или Третьяковки. Для подобных целей у Дуста дома валялось как минимум десять пустых компьютеров, на которых он «обкатывал», тестировал и затем изгонял вирусы, чувствуя себя экзорцистом. В течение следующих двадцати секунд чертова Горгона вместо страницы Эрмитажа демонстрировала Пете разнообразные формы и возможности совокупления с этим самим Аспидом, укатавшим хайр в змеиный клубок, а напоследок пообещала билеты в Большой театр на балет о хакерах-гермафродитах. Дусту стало совсем не до смеха, когда он начал осознавать глобальный масштаб проблемы, но что-то послеразговора с Аспидом беспокоило его все сильней и сильней. Странный пояснительный шрифт с вывернутым наизнанку текстом понять было, на первый взгляд, совсем несложно. Он цитировал слова Леонардо да Винчи: «Тот, кто устремлен к звезде, не оборачивается назад», имитируя почерк великого гения. Компилятор, преобразующий текстовую программу в машинный код, содержал еще одну цитату, из которой можно было расшифровать только пару слов: «подобно чаше ---». Аналогов он не припоминал, других подсказок не было, да и некоторые «непонятки» визуальных образов смущали абсолютно нетривиальным подходом. Поистине, только гениальный программист мог создать столь разрушительный по силе вирус… Компьютеры ни разу не повторяли дважды один и тот же «сюжет»: он все время «менялся», как и антураж, тасуя своих «героев» подобно колоде карт. Неизменным был рисунок «змеи» в начале и в конце ролика, Горгона со змеями, да цитата Леонардо. — Слушай, — наседал на него Аспид, — сколько тебе нужно времени, чтобы разобраться со всем этим? Пяти-шести дней хватит? Будем работать вместе, в онлайн-режиме. — А ты вообще в курсе, почему Бог сумел создать целый мир всего за шесть дней? — съехидничал Петя. — По одной просто причине: у него не было предыдущих версий и проблем совместимости!

Глава 5

Как давно известно и Ангелам, и Демонам, вход в Ад и в Рай лежит через одну и ту же стеклянную дверь, более подходящую для современного офисного здания, но абсолютно незаметную для смертных. Далее райский эскалатор поднимает «небожителей» вверх, к сияющим высотам Небесных Врат, а другой, едущий вниз, доставляет как грешников, так и Главнокомандующих силами Тьмы непосредственно к дверям Преисподней. Великий Данте в свое время попытался, как бы мы сейчас сказали, «графически"описать структуру и основные иерархии Тьмы», но был (с точки зрения всех, кто привык проводить время в тех отдаленных местах с Начала Времен) слишком приблизителен и крайне неточен в описаниях. Кроме того, о многом он просто не догадывался. Таким образом, великие земные истины, как и страшные земные заблуждения, лежат где-то посередине между Адом и Раем, то есть на точке расхождения между двумя эскалаторами. На исходе первых суток с момента наступления «культурного Апокалипсиса», как его назвали на Земле, демон Кроули уже знал о вирусе «Горгона» практически все, за исключением нескольких «мелочей», как выражался Дуст. Мелочи эти говорили о том, что Код вируса был создан и запущен с помощью неизвестного языка программирования и с использованием некой программы, не имевшей земных аналогов. То есть аналоги-то, конечно, имелись, но при попытке подставить их в разрабатываемую сейчас совместно с французами и русскими программу антивируса доказывали полную несостоятельность лучших земных мозгов. Справиться с «Горгоной» пока не получалось, и мерзкая тварь плодила проблемы, как клубок ядовитых змей. За девять с половиной часов до входа в «Контору» Кроули мучительно вспоминал то, о чем они говорили с Ангелом в японском ресторане. Оба были невообразимо пьяны…да, это несомненно было так, как и то, что они говорили о чем-то важном для обоих. Демон сполз с дивана и лег на холодный пол, глядя немигающими желтыми глазами в черный потолок с зодиакальными созвездиями. На дворе была глубокая ночь, и осенний лондонский дождь стучал в окна, как будто юзер небесный молотил пальцами по стеклянной клавиатуре, болтая с Демоном на своем мокроязычном наречии. Пропажа ручки, запачканная чернилами рубашка… что там еще было? Ах да, он упоминал о Фредди Меркюри, а еще говорил, что работает с… Кроули резко выпрямился и сел, уткнувшись острыми коленями в пылающий лоб. Нужно, чтобы адская логика в его голове полностью восстановила и воссоздала хронику событий, предшествовавших появлению вируса, чтобы ни одно звено вирусной «цепочки» не ускользнуло и не выпало из поля зрения под влиянием захлестывающих демона эмоций. Страшно подумать, что грозит Ангелу за культурный Апокалипсис, запущенный с его компьютера. Недаром в Небесном ведомстве, как и в Аду, так ревниво относились ко всем, кто умеет использовать новые технологии. «Арунделский Кодекс!» — вспоминал Кроули. «Записки Леонардо! И еще этот смазливый недоумок, который нагло с*издил подаренную Ангелу ручку… Азирафель, кажется, сказал, что он сидел рядом и был похож на Вакха? Как это было у Бернарда Шоу? «Кто шляпку стырил, тот и тетку пришил», кажется? Значит, надо начать с визита в Британский музей,» — решил Кроули, попутно вспоминая, как должен выглядеть не просто лондонский коп (форменная фуражка в черно-белую клетку, белая сорочка, черные брюки, черный бронежилет — в целом довольно стильно, готично и даже демонично, — решил Кроули), а агент NCA, недавно организованного в британской полиции подразделения, ставшего аналогом ФБР. Эти парни боролись с организованной преступностью и сейчас работали в команде с лучшими программистскими умами человечества ради спасения культурных ценностей, уничтоженный вирусом «Горгона». «Но сначала мне нужно увидеть Ангела, — Кроули мучительно стиснул голову, вцепившись в нее ногтями, — и вымолить прощение, и убедить помочь мне, иначе как я пойму, чего хочет от людей эта Горгона? Зло несет, да. Искушает? Определенно. Но должно же быть что-то еще!» *** «Вы позвонили в магазин книжных раритетов Азирафеля», — голос Ангела звучал вежливо и мягко, он приглашал, но не заманивал, информировал, но не искушал. «Напоминаю, что магазин работает ежедневно, кроме выходных, с десяти утра до семи вечера. Если у вас есть вопросы или особые пожелания, оставьте сообщение после сигнала. Жду вас завтра по адресу: Сохо, Грик стрит…» «Ангел, возьми трубку! Это очень важно, прошу тебя… Умоляю, возьми чертову трубку, Азирафель! Ответь!» Но ответа, как он и ожидал, не последовало. «Сейчас почти одиннадцать вечера,» — размышлял демон, глянув на часы. На самом деле Кроули не нужно было смотреть на время и следить за ним, но уникальные супертонкие электронные часы, украшавшие его запястье, были изготовлены по спецзаказу и показывали время земное и небесное от Сотворения Мира. «Что ты делаешь, сейчас, Азирафель? Читаешь? Сидишь в кресле с книгой?» Он закрыл глаза, вспоминая восхитительно мягкий плед цвета топленого молока, тяжелое старинное кресло с широкими потертыми подлокотниками, изогнутые белые лампы-лилии, свечи в бронзовом подсвечнике и бесконечные стеллажи с книгами в древних переплетах… Его Ангел, такой домашний, такой вечерний. По сумрачному дому гулял сквозняк; хлопнула форточка, впустив порыв ветра, и комнатные растения зашумели, захлопали листьями, как дружная стайка воробушков — крыльями; они шептались, словно делясь друг с другом сокровенными тайнами. Алый гибискус тихо кивнул лимонному дереву, а японская камелия вдруг потянулась к демону крупным ярко-розовым бутоном, будто пыталась положить головку ему на плечо. «А ну тихо!» — строго прикрикнул на них Кроули, уже выходя из квартиры. — «Поговорите у меня еще! Поливать перестану!» Но растения твердо верили в то, что демон вернется и обязательно польет их. Иначе зачем ему вообще было их разводить?..

Глава 6

Стелется дым в пересохших провалах глаз. Корочку губ плиссируют сухие складки, Из черной горечи камня едкие капли Выжмет сердце-колодец до знака минус. Ангел мой, дай напиться! Я мук не вынес… Идол небесный ждет жертвы в последний раз — второго раза не будет. Машинным маслом намажу сухие чешуйки бескровных впадин. Сердце-колодец устало молиться ради капли любви, пролившейся понапрасну. Снова крылом цепляю мертвое время, что разлетелось в пепел. На все вопросы — знак многоточья да едкая гарь молчанья. Сердце-колодец, порви паутину печали! Пыль-чешуя, пропитайся слезою скатной… Мокрые алые капли — душе отрадней… Ангел, возьми с собой, унеси обратно

…Энергичная девушка-коп, остановив байк на перекрестке Шафтсбери Авеню и Грик стрит, с удивлением разглядывала пачку штрафных квитанций в своей руке, пытаясь вспомнить, кому она только что собиралась влепить штраф за парковку в неположенном месте, но не заметила ни одной машины. «Пора в отпуск…» — вздохнула она, с удовольствием проводив глазами высокого мужчину в кожаных джинсах. «Какой красавчик…! Да неужели в книжный, в такое время?» «Красавчик» изо всех сил давил на кнопку звонка, стучал кулаками в дверь, умолял и кричал, но ему не открыли. «Там сейчас закрыто, сэр!» — на всякий случай напомнила девушка в полицейской форме, но демон, не повернув головы в ее сторону, щелкнул пальцами. Дверь распахнулась, пропустив его, и так же бесшумно закрылась, оставив копа недоумевать и раздумывать о том, что же она только что видела. Лицо Ангела — словно закрытая на все замки стальная дверь, ноябрьский снег с дождем в понедельник утром; взгляд — как будто они только что случайно столкнулись на улице, задев друг друга (он успел подумать про крылья, но нет — плечом задели, больно, или зацепились острой запонкой). Азирафель в светло-бежевых слаксах, домашних клетчатых тапочках и белоснежной футболке с мультяшной уткой из диснеевского мультика, которую Кроули подарил ему просто по случаю, чтобы он не ходил у себя дома, как строгая викторианская барышня в кружевной накидке и перчатках; его Ангел, которому хотелось немедленно броситься на шею, и вымаливать прощение, и упасть на колени, змеёй обвившись вокруг его ног; его улыбчивый друг — молча смотрел на него без тени улыбки, с брезгливым отвращением, как смотрят на выпавший из опрокинутой помойки мусор. — Что тебе нужно, Кроули? — Я звонил, но ты не брал трубку! — голос демона дрогнул, сорвавшись на крик, но Азирафель продолжал все так же неподвижно разглядывать его, словно видел впервые. — Что ты смотришь на меня, как будто я — дерьмо у тебя под ногами? — Прекрати паясничать, Кроули, — поморщился Ангел. — Противно!.. «Если бы у тебя в руках был огненный меч, то мне точно пришел бы конец,» — мрачно подумал демон. — «Картина маслом: воин света, крошащий дракона в капусту…» — Ангел, что ты хочешь сделать со мной, а? Нет, вот честно — я практически на все согласен, в любом варианте, — демон тряхнул огненной гривой и выдал фирменную змеиную улыбочку, из последних сил пытаясь обратить все в фарс, лишь бы не сорваться на пафосный тон кинозлодея или героя-любовника из дешевой мелодрамы. — Чем его ангельское сиятельство желает нынче убить Демона — дробовиком, пылающим мечом, или может, мороженым на святой воде? Да пойми же, Ангел, мне сейчас нужна твоя помощь, потому что без тебя мне не раздавить эту гадину, эту хренову Горгону! — А зачем тебе ее давить? — он не узнавал голос своего Ангела. Обычно мягкий и обволакивающий, как капучино с карамельной пенкой, он звучал сухо и неприязненно. — Ты отлично сделал свое дело, герцог Кроули, поздравляю! Тебя наградят титулом…или чем там у вас обычно награждают, — Ангел поморщился, скривив восхитительно яркие, как у ребенка, губы цвета спелой малины со сливками. — И что бы ты сейчас мне ни говорил, я все равно тебе не поверю! Потому что осталось два дня, Кроули, а за два дня уничтожить вирус не под силу даже тому, кто его создал, как написано во всех газетах… Так что, если ты пришел попрощаться, то всего наилучшего и вечных тебе благ. Вряд ли мы еще увидимся. Кроули остолбенел, не веря своим ушам. — Два дня? И что потом? Кто тебе такое сказал? — Не делай вид, что ты не в курсе, — Азирафель безразлично пожал плечами, все еще загораживая ему проход. — Не я первый, не я последний, кого по велению Господа выкинут из Рая без крыльев и выходного пособия, пинком под зад. — Лицо Ангела исказила горькая гримаса, но, взглянув на Кроули, он нашел в себе силы продолжить. — Мне уже вынесен приговор, и он окончателен: крылья отрежут, сошлют на Землю, в циклы перерождений. Моим предназначением было сохранить для людей Вечность, и я с этим не справился. — Да, но есть же книги, в конце концов, и ты хранишь их веками! — Кроули совершенно некстати залюбовался серо-голубыми глазами Ангела под пушистыми золотыми ресницами, как будто в них запутался солнечный луч, и не мог отвести взгляда. — При чем тут вообще Интернет, вирусы, Горгона? Ты не можешь, не должен делать то, что тебе не подвластно, ты же не программист, ты — Ангел, а у Ангелов другие задачи! — Да кого это вообще волнует? — Ангел вздохнул и мрачно перевел взгляд на горящий в углу гостиной камин и многочисленные книжные полки. — В последнее время все, что бы я ни делал, вызывает раздражение у Михаила и Гавриила, я им как кость в горле, и они этого уже не скрывают… Книги — а что книги? Книги однажды рассыплются в пыль или сгорят в огне, как Александрийская библиотека… И не говори мне, что рукописи не горят. Еще как горят! И вот еще что: мне уже все равно, и я хочу, чтобы ты сейчас ушел и оставил меня в покое, потому что я принял свою судьбу и не ропщу. Слава Богу, что вместе с крыльями от меня отрежут все, связанное с тобой!.. Ты сделал свое дело, ты отомстил Небесам, уничтожив как минимум одного Ангела. Хотя — может, были и другие, кто же знает… — Азирафель, остановись! Что ты несешь? — руки демона сжались в кулаки, костяшки побелели, и он с силой вдарил по косяку двери. — Я сказал — нет, нет, НЕТ! — демон рванулся к нему, но Ангел сделал шаг назад и поспешно отвернулся, закрыв лицо руками, словно спасаясь от нападения гадюки. — Ангел, ради всего… чего угодно, Бога, черта, Сатаны — выслушай меня, потому что потом может быть уже поздно, только поверь мне сейчас, просто поверь, умоляю! — Лицо демона пылало; глаза его, не прикрытые, как обычно, темными очками, сверкали, как у кошки в темноте — расплавленное золото и черные кремни, высекающие искры. — Я не добрый и не злой, Ангел! Я просто долбанный Змей, я — демон, я таким стал, потому у меня не было выбора, но я не был им изначально! И крылья мои когда-то были белыми, как у тебя! Ангел, я и так живу всю эту чертову Вечность с дырой в груди, как с внутренним кровотечением, и я не могу всю жизнь тянуться к тебе, словно к звезде из другой Вселенной! Ты привык носить мое сердце в кармане плаща, как предмет первой необходимости, как носовой платок, как…не знаю… леденцы или зажигалку, но я не ручная змейка, Ангел, а ты не факир! Я могу менять обличье, как змеиную кожу, я могу быть кем угодно — клоуном, телефонным кабелем, гребанной мартышкой, но у меня, представь себе, тоже есть сердце, чувства — вот удивительно, да? — а также сила и бессмертная душа! И то, что других убивает, меня не способно даже удивить, чтобы ты знал!.. И я перегрызу глотку любому, кто встанет у меня на пути, будь он хоть трижды клятым Метатроном, если речь идет о тебе! Нет такой Горгоны, которую мне не под силу раздавить ради тебя. Но я хочу быть уверен в том, что ты как минимум это… заметишь!.. Азирафель слушал демона, и измученная душа его воскресала, как оживает щедро политый цветок, опаленный беспощадным солнцем. Он слушал — и ему хотелось немедленно обнять Демона, как самое любимое существо во Вселенной, но сознание отказывалось принять и поверить в то, что он только что услышал. Его враг — или друг? Его соперник или вечный спутник, который оказывался рядом каждый раз, когда Ангелу грозило неминуемое физическое уничтожение, и спасал от смерти, рискуя собой, хотя за каждое деяние подобного рода демону грозила суровая расплата, вплоть до собственной погибели — он делал все это, потому что… любил его?.. И все же… Да. Азирафель знал это всегда, но как же страшно было признаться себе в том, что больше всех на свете любишь одного — вот этого желтоглазого демона, когда положено любить всех! Тот клетчатый термос со святой водой, который Кроули взял у него из рук, откровенно дав понять, что не захочет жить, если что-то «пойдет не так», — Ангел уже тогда знал, что хотел донести до него демон, но ушел от ответа и просто сбежал, как краснеющая школьница на первом свидании: «Ты слишком быстр для меня, Кроули…» Если что-то пойдет не так. — Ты молчишь? — лицо демона исказилось гримасой острой боли, — Ну что ж… Я понял. Не нужно ничего говорить… Я пойду. Доброй ночи!.. — Кроули! Подожди! — Азирафель рванулся вперед, стараясь удержать демона, но тот уже хлопнул дверью и ушёл, растворившись в темноте. Лунный свет прорывался сквозь черный атлас туч, как будто лезвие небесных ножниц криво кромсало небо, не заботясь о последствиях. Я не отступлюсь. Я спасу тебя, Ангел, или уйду вместе с тобой. И я не сдамся, даже если ты не веришь в меня.

Глава 7

… Когда ровно в десять утра в спецотдел библиотеки Британского музея странной развинченной походкой вошел высокий худой полицейский в темных очках, показав удостоверение особого отдела, ему тут же предоставили записи с камеры видеонаблюдения, снятые в предыдущие сутки. Он сразу увидел — во всем огромном зале! — белокурую голову Ангела, погруженного в чтение, и несколько документов на столе… Какой же красивый его Ангел, — Кроули старался не думать о нем сейчас, а думать только о вирусе, но получалось плохо, потому что Азирафель слишком уж выделялся из всех, и не заметить его было невозможно, как и оторвать глаз: широкий двубортный пиджак цвета топленых сливок, жилет и галстук-бабочка, в стиле Говарда Хьюза или Кларка Гейбла, безупречные ботинки; а еще самые красивые руки на свете, точеные и сильные, словно изваянные из единого куска светлого мрамора, с уникальным ангельским перстнем-печаткой на мизинце левой руки… Демон максимально приблизил изображение, чтобы не пропустить ни одного движения и жеста своего Ангела, и тихо зашипел, стараясь не привлекать к себе внимания сотрудника архива. Он чуть не сложился пополам от захлестнувшей его волны кромешной тоски, потому что видеть Азирафеля, пусть даже в записи, было нестерпимо больно. Кроули усилием воли взял себя в руки, стараясь не пропускать детали видео: вот тут, кажется, у Ангела устали глаза, и он — таким знакомым жестом потер лоб… вот этот сидевший рядом придурок задевает ручку, ручка падает, потом на них оглядываются… И вот Азирафель выходит из зала, компьютер остается открытым, кудрявый мерзавец оглядывается по сторонам и быстро вставляет в него флешку. Всё!!! По традиции посетители, которым выдавались бесценные архивные рукописи и документы, расписывались в специальном реестре, хранившимся у администратора. Кроули начал с изучения имен и фамилий вип-клиентов, которым выдавали в последнее время дневники Леонардо и Арунделский Кодекс. Беррингтон… Ларкинс… Финч… Вот он — Азирафель! И такая знакомая подпись… Демон прижал палец к тому месту, где его друг поставил подпись, и затем быстро поднес его к губам. Но, взглянув на следующую строчку, Кроули с трудом подавил желание обратиться в Змея, зашипеть и брызнуть ядом. Разрази меня Сатана!.. Он слишком хорошо знал это имя — Салаи. Он вспомнил. Он найдет этого подонка, где бы тот ни прятался, и уж точно достанет его из-под земли — откуда же еще? Потому что Салаи, или «чертенок», как его называли знакомые Леонардо да Винчи, и после смерти оставался настолько подлым и мерзким типом, что его дружно ненавидели и грешники, и черти в Аду. Леонардо, разумеется, был несказанно рад возвращению своего многолетнего натурщика и любовника. Через пару веков гнуснейшего поведения и несметного количества пакостей его произвели в мелкие бесы, и с тех пор этот ходячий трэш стал выглядеть даже красивее, чем на полотнах своего гениального Учителя. Понятно, что такая мелкая бесовская сволочь, как Салаи, изо всех сил хочет выслужиться перед Хастуром и ему подобными, чтобы занять место повыше в иерархии. Но кто, зачем и самое главное — КАК написал программу вируса, Кроули понять не мог. В Аду, конечно, водилось несметное количество падших программистских душ, чьи способности могли бы вполне пригодиться герцогу Хастуру и даже «Самому Верховному» («Слава Сатане!» — привычно хмыкнул про себя Кроули), но бесплотные души не могут создать ничего материального. Если только… речь не шла о самом Леонардо, разумеется. Потому что он-то, в отличие от многих других душ, бесплотным не был. *** «Что мне делать с гордыней, это же страшный грех!», — думал Азирафель, в очередной раз хватая мобильный в безумном желании набрать номер Кроули — и не мог. Если он сейчас позвонит ему и попросит о помощи, это будет означать, что он готов на все ради прощения. Если же он этого не сделает, то больше не увидит Кроули. Но он этого не сделает, потому что Кроули — дьявольская сущность, он — демон, а демон по определению не может быть его другом! У них не может быть ничего общего, ибо диаметральная противоположность их природы не должна была находить точек соприкосновения, а обязана была взаимно отталкивать их друг от друга, не допуская сближения! Как же же могло получиться, что Демон стал для него одновременно и точкой сближения, и камнем преткновения? Может, они оба были какие-то неправильные с самого начала, то есть с сотворения Мира? И у Творца случались косяки (да славится имя Его в Веках!) Он — неправильный Ангел, раз отдал Адаму и Еве огненный меч. И разве может быть правильным Ангел, ощущавший себя скорее коренным лондонцем, чем небесным созданием? А столь любимая им земная еда, а вкусное вино, а театры и галереи? И был ли подлинным созданием Тьмы падший Ангел, его любимый Змей, которого до глубины души возмущала любая подлость, несправедливость и беззаконие, земное или небесное, ибо он не хотел играть с человечеством в догонялки, умножая его пороки? Искушать — это да, это можно, это даже «прикольно», как он любил выражаться… Но только не меряться злом. «Значит, это неправильный Демон», — с облегчением выдохнул Ангел. — «Что же… по крайней мере, это многое объясняет»… Он вообще любил во всем искать объяснения и докапываться до сути, ибо это были черты, присущие всем Ангелам без исключения. Поэтому люди частенько считали их занудами. Архангел Гавриил пригрозил ему, что он исчезнет или станет падшим, если не вернет всё за пару дней на круги своя? Отлично: он готов исчезнуть. На что ему сдалась такая жизнь, в которой не будет ни ожесточенных споров, ни беспечного хохота, ни прогулок в Сент-Джеймс парке, ни совместных поездок в Бентли на запредельной скорости через центр Лондона? Не будет толстых уток, ночных пьянок, разговоров с демоном на самые рискованные темы, на грани допустимого между двумя такими сущностями, как они! Не будет загадочного взгляда янтарных глаз с вертикальными зрачками. О, он слишком хорошо помнил, как выглядят глаза Энтони Джея Кроули, не прикрытые темными очками, и какое опасное чувство может вызывать их нечаянная (или намеренная!) близость! Все привычные ему вещи стояли в магазине на своих хорошо знакомых местах, все эти старинные фолианты и пожелтевшие от времени рукописи, эти свидетельства давно минувших дней и лет, зеркала прошедшего времени… Может, он и сам застыл, забыл себя где-то в прошлом, потому что во все века его прошлое, включая самое последнее настоящее, называлось «Кроули и я», а будущего у них, скорее всего, не случится вообще («если не будет на то Божественного Умысла», — мысленно добавил Азирафель, невесело усмехнувшись). Фарфоровая чашка с давно застывшим какао была забыта на полированной столешнице красного дерева, горевшие в тяжелом подсвечнике свечи колыхались от сквозняка, желтые язычки пламени вздыхали и метались от каждого дуновения, но он, погруженный в свои невеселые мысли, упорно не желал ничего замечать. За последние сутки Ангел почернел и осунулся, словно чья-то злая воля лишала его внутреннего света. Утром он нашел на полу несколько белых перьев, что было совсем уж плохо: ангельские возможности не безграничны, и от потери крыльев Ангелы могут обессилеть и даже заболеть. «Любую простуду запросто вылечим змеиным ядом!» — Кроули, как всегда, смеялся, всё обращая в шутку, когда они были вместе… Они вместе!.. Вздохнув, Азирафель поднялся с кресла и прикрыл форточку, попутно намотав на шею шарф. Такой шарф мог подарить только Кроули — он был слишком стильный, слишком теплый и вызывающее брендовый. Демон тогда подошел слишком близко, («Хочу поздравить тебя с Рождеством этого вашего Иисуса!»), недопустимо близко, с этой своей невероятной змеиной улыбочкой, чуть опускавшей вниз уголки лукавых тонких губ, а в руках у него был кашемировый шарф в белую, бежевую и красную клетку — мягчайшая нежность и тепло, в тонкой хрустящей упаковке, похожей на хрупкую елочную фольгу, в которую детишки заворачивают орехи на Новый год. Вместо того, чтобы отстраниться, Ангел позволил ему дотронуться до себя, вздрогнул, почувствовав на шее прикосновения его длинных пальцев — «почему у Змея такие горячие руки?..», и прикрыл глаза, когда Демон наклонился, чтобы завязать на его шее шарф ему одному известным способом («Змеиный узел!»). Ангел почувствовал его сбивчивое дыхание на своей щеке и приподнял подбородок чуть выше, чтобы дать Кроули больше простора для фантазии. Тот тут же сделал вид, что шарфик нужно поправить, и вновь дотронулся до шеи, волос и затылка Азирафеля. Он умудрился даже задеть носом — случайно или нарочно? — ухо Ангела, которому внезапно стало очень жарко и тесно в земной одежде. Азирафель смутился, как обычно, когда демон «нарушал установленные границы», но его внезапно накрыло желанием немедленно обнять Змея и взлететь вместе с ним, тесно сплетаясь в полете белыми и черными крыльями. Вместо этого он твердо перехватил ладонь Кроули у себя на груди и сжал ее — по-мужски крепко и благодарно, но губы его, проехавшись по жесткой скуластой щеке Змея, внезапно накрыли его рот. И застыли, словно остановилось Время, земное и небесное, потому что Ангел всерьез испугался, что демон сейчас ответит на поцелуй. Сделал шаг назад. Отвернулся, борясь с искушением, ибо демон — непревзойденный профессионал в этих делах. А потом и вовсе перешел на бег. Или взлетел? Он так и не смог вспомнить… То есть даже наверняка взлетел, потому что земля вдруг ушла из-под ног и закружилась. Летал, пока не почувствовал, что замерзает, но шарф грел шею и держал тепло… Где-то внизу, на тающей в вечерних огнях улице, стоял его Демон и молча смотрел в ночное небо глазами, полными золота, и янтаря, и лимонного сока — сияющими глазами, в которых звезды падают в море и гаснут, шипя… С высоты небес Ангелу казалось, что он видит его крылья, широкие, черные и мягкие, как грозовые тучи. Но Кроули просто стоял и смотрел на него, сунув руки в карманы пальто. С тех пор они больше не вспоминали об этом — о, это было не так уж и давно, каких-то пару земных лет назад, и оба с тех пор старались держать дистанцию — оставаясь в физических границах собственных тел. И этого тоже больше не будет, — с ужасом осознал Азирафель. — Никогда. А значит, и полетов тоже не будет… В его ушах звучал знакомый голос, столь невероятно соблазнительно звавший его по имени, с поразительным разнообразием искушающих интонаций, от низкого «аааангел!» до высокого А, звеневшего в воздухе натянутой струной — А-зи-ра-фель, с внезапным подъемом голоса на последний слог. Голос, который он так…» — «привык слышать!» — строго одернул себя Ангел. Все это время он стоял перед великолепно изданным художественным альбомом с работами Леонардо, и, прежде чем снова сесть в кресло, положил его на столешницу, открыв на развороте. Со страницы раскрытой книги на него, ухмыляясь, смотрел Вакх — ученик и любовник великого Леонардо, которого звали Джан Джакомо Капротти да Орено, хотя все знакомые и сам Учитель называли его Салаи — «Чертенок». Азирафель хорошо помнил великого земного Творца, которого упекли в Ад за гордыню и содомию. Они были знакомы когда-то, им было о чем поговорить, и Леонардо однажды даже подарил ему на память несколько страничек своего дневника, исписанных непонятными значками и странным шрифтом. Что там было написано, да Винчи не сказал, но просил сберечь записи: «Может, пригодится, кто же знает?» Как же горько рыдала душа Леонардо, отчаянно просясь в рай, безумно каясь и вымаливая прощение, и как же несправедливо поступили с ним по велению Всевышнего, который не терпит в Своих владениях равных себе по духу и замыслу… Как рассказывал Архангел Михаил, имевший по должности постоянную связь с представителями Тьмы, «нечестивца» с удовольствием отправили в Пирамиду, особое подразделение Ада, где томились души великих грешников, вновь и вновь обретающих плоть, никогда не стареющих и не меняющихся веками — в отличие от других неприкаянных душ, которые, будучи позабыты современниками, истончались и становились совершенно неразличимыми во Тьме, пока не проваливались в Адскую бездну, в Nihil, вычеркнутые из памяти на веки веков. Тем временем пошли вторые сутки с момента начала культурного Апокалипсиса, который учинил на Земле вирус «Горгона».

Глава 8

На Земле, поверьте, не так уж мало людей, которые совершенно не нуждаются в культурных ценностях. Даже книги им, в общем-то, не особо нужны: в школе они по слогам прочитали «учебник по литературе для пятого класса» и с тех пор возвращаться к чтению не имели ни малейшего желания. В музеи и театры их никогда не тянуло, потому что «нормальные люди работой заняты, а в музЭи одни бездельники ходят!» Все, на что хватает воображения у таких людей — это компьютерные игры, всякие там «танчики» и «войнушки»: вот тут они проявляют чудеса боевой стратегии и тактики, хотя в обычной жизни отнюдь не отличаются умом и сообразительностью. Но главное — они быстро поддаются искушению, совершенно не осознавая, насколько сильно их только что… искусили. Разумеется, все эти люди знали «из телевизора» про вирусную атаку «Горгоны» и истерично ржали, глядя на все более изобретательные «проделки» «ненасытного демона» со змеями на голове, вновь и вновь запуская ролик. Многие искренне восхищались «хакерами», полагая, что это такая игра, но стали замечать, что вирус от музейных и исторических сообществ перекинулся уже на ютуб, мешая просмотру контента или даже подменяя его. Люди на Земле раскололись на два лагеря: одни готовы были отдать жизнь за возвращение в мировую компьютерную сеть истинных ценностей, другие часами крутили вирусные ролики, не в силах оторвать взгляд от Горгоны, и с каждой минутой все больше влюблялись в вызывающе-сексуальный, манящий в бездну наслаждений дьявольский образ, в порочные желтые глаза демона-искусителя и соблазнительную, тягучую, змеиную его улыбочку, с каждым разом сулящую все больше неземных удовольствий. На фоне этой борьбы за сохранение культурного наследия одна маленькая заметка в Таймс могла бы остаться и вовсе незамеченной, но не укрылась от острого глаза Кроули, который очень плодотворно проработал всю ночь в скайпе вместе с Клюзелем и Дустом, думая только об одном: «спасти Ангела». Газету подсунули утром под дверь, и демон машинально пробежал ее глазами, наткнувшись взглядом на заголовок статьи: «Из личной библиотеки герцогов Норфолков в Западном Сассексе были похищены бесценные страницы личного дневника Леонардо да Винчи. Полиция ищет преступника, предположительно скрывшегося на мотоцикле Triumph Tiger красного цвета». … Раритетный олдтаймер Бентли модели 1926 года с ревом несся по улицам Лондона, парализуя движение на дороге и традиционно игнорируя светофоры. Стрелка спидометра рвалась к отметке сто двадцать миль в час, музыка в салоне гремела, заглушая рев двигателя, как будто вся группа Queen во главе с Фредди Меркюри, сидя на заднем сиденье, вопила в микрофон «Death on Two Legs». «Какой же демон не любит быстрой езды!» — злорадно оскалился Кроули и прибавил скорость. Его Ангел боялся с ним ездить: Азирафеля пугали любые нарушения правил, а уж правила дорожного движения Кроули нарушал так, как будто их не существовало вовсе. Выписанные ему штрафы за неправильную парковку вспыхивали и сгорали, как бенгальский огонь, в руках копов, которые тут же забывали, что это вообще было. Красный байк «Триумф Тайгер», на хвосте которого он висел уже полчаса, лихо маневрировал между машинами, нырял в подворотни и скрывался в длинных туннелях, но, как известно, уйти от демона невозможно. Кроули заметил его на съезде с М-25 и тут же начал преследование, безошибочно вычислив «беса». Как говорится, «рыбак рыбака…» Байкер был явно парень не промах, и гонял так виртуозно, что Кроули аж обзавидовался, всерьез задумавшись о покупке мотоцикла. «Как забавно,» — подумал демон, выжимая до упора педаль газа, «чего только не видела за свою жизнь эта машина, но гонять чертей по Лондону на ней еще не приходилось… Тебе не уйти, тварь — от меня еще никто не уходил!» В районе Риджентс-парка, на Парк-роуд байкера подрезал двухэтажный автобус. «Триумф Тайгер» резко затормозил, не справился с управлением и на огромной скорости вылетел на тротуар, свалив красную телефонную будку. «Вот теперь ты попался, детка,» — подумал Кроули, взвизгнув тормозами и почти на ходу выскакивая из «Бентли». «Байкер», который должен был бы, по мнению шарахнувшихся с тротуара людей, лежать без сознания на обочине Парк-Роуд «с травмами, несовместимыми с жизнью», резво понесся в глубину парка, как ни в чем не бывало, на ходу сбрасывая шлем. Кроули щелкнул пальцами. Бентли исчезла. «Обосссрать!!!» — рявкнул демон насмерть перепуганным голубям, не привыкшим к спринтерским забегам и совершенно не деликатному обращению. Сизой стайкой они метнулись к ближайшей сосне, дружно выплеснув на лету содержимое своих нежных желудочков прямо на буйные кудри «байкера», который, грязно выругавшись, остановился, развернулся и со всей силы врезал демону сапогом в живот. Кроули взвыл от боли, согнувшись пополам, и едва удержался на ногах, но успел схватить негодяя за волосы, одновременно двинув ему головой в солнечное сплетение. Темные очки свалились с лица и улетели в ближайшие кусты. «Ах ты сссс*ка!» — прошипел он и свалился на газон вместе с Салаи, поскольку это, конечно же, был именно он. Кудрявый «Вакх» истошно визжал и изрыгал самые грязные и витиеватые (по его мнению) ругательства, согласно которым предполагаемые предки демона, рожденные от сомнительной связи ехидны с крокодилом и продолжавшие сношаться между собой на протяжении ста поколений, произвели на свет древесную гадюку с замашками скунса-гопника. «Заткнешься ты наконец, сссраный ушлёпок!» — шипел Кроули, одновременно пытаясь схватить за ноги отчаянно брыкавшегося беса. — «Это ты занес вирус в компьютер, мразь?» «А че, тебе разве не понравилось?» — Салаи громко заржал, продолжая молотить кулаками воздух в попытке дотянуться до острого подбородка демона, и показал язык. «Твой экранный образ войдет во все эти… Адовы аналы!» «Я ща порву нахрен твой гребанный «анал», гадёныш!» — ласково пообещал демон, последним ударом в нос отправляя «Вакха» в нокаут. Наконец-то байкер лежал на земле мордой вниз, оставляя на земле следы кровавых соплей, и оседлавший его Кроули мертвой хваткой вцепился ему в шею, не давая поднять голову. «Лондонское полицейское управление!» — противники в один миг вскочили с травы и резко «остыли», встретившись глазами с тремя громилами в полицейской форме. «Джентльмены, вы сможете продолжить свою интимную беседу в полицейском управлении! Мы вынуждены задержать вас обоих за нарушение общественного порядка и опасную езду!» — Этот стритрейсер нам давно знаком, — тихо сказала одна из копов, крупная темнокожая тетка с одной серьгой в ухе, кивнув головой в сторону Кроули. — Водит свой олдтаймер, этот Бентли, как адскую колымагу! И неуловим, как черт… Демон прыснул, не удержавшись, и достал из кустов чудом не разбившиеся очки. Под его правым глазом радужно расплывался огромный «фонарь», лоб был изрядно поцарапан и кровоточил, черный пиджак от Armani порвался по шву и срочно требовал «демонской химчистки». За порчу физического тела, выданного ему под расписку почти шесть тысяч лет назад, придется отвечать перед начальством, что его совсем не радовало. Салаи тихо подвывал от боли и прихрамывал, держась за нос и плюясь кровью из разбитого рта: он явно решил притвориться тяжело раненным и невинно пострадавшим от железных кулаков «этого придурка», которого якобы «впервые видел!» — Это ваш мотоцикл, мистер — эээ… — Салаи, сэр! — Мотоцикл принадлежит вам? — Не, ну что вы, сэр, — нежная улыбочка, по его мнению, должна была стать украшением разбитой губы, но на копов это не подействовало. — Он, это… не мой. Мне дали покататься! — Где ваша машина, мистер — эээ — — Кроули, сэр. Энтони Джей Кроули. Моя машина стоит в гараже. Я приехал в Риджентс-парк на автобусе, и этот муд… байкер на меня напал! К изумлению Салаи, коп молча кивнул, потому что Бентли нигде не было видно (в отличие от разбитого «Тайгера», валявшегося у входа в парк). Еще через минуту обоих затолкали в машину и увезли для составления протокола в ближайшее полицейское управление Скотланд Ярда, что совершенно не входило в планы Кроули. «Что ж…», — подумал демон, искоса поглядывая на избитого «Вакха». — «В таком случае переходим к выполнению плана «Б». *** Запертые в соседние камеры, разделенные прутьями решетки, Салаи и Кроули некоторое время молчали, сидя на полу. Потом бес начал насвистывать «The Crack of Doom Is Coming Soon», и демон не выдержал. — Слышь ты, недоумок! Заткнись нахер, понял?! И без тебя тошно! Пока я тут с тобой сижу, ты со своим вирусом компрометируешь мой человеческий облик, вогнав его в рамки этой злое*учей горгульи! — Не горгульи, а Горгоны, — назидательно поправил «Вакх». Разбитую губу ему заклеили, нос вправили, и теперь он выглядел даже живописней, чем на картине Леонардо. Кроули представил, что если бы вместо указательного пальца, смотревшего на знаменитом полотне куда-то в сторону, избитый Салаи в джинсах и байкерской куртке поднял вверх средний, было бы куда круче. — Разница есть! — Зачем вообще…все это? Этот чертов вирус, долбанная Горгона с моим лицом, змеи, цитата Да Винчи? Зачем надо было красть записи Леонардо? Салаи продолжал беспечно насвистывать мелодию, игнорируя вопрос. Кожаная косуха «с орлами» поверх черной футболки, драные черные штаны, высокие армейские ботинки, кудрявые волосы, собранные в хвост. На вид ему было не больше двадцати, заметил про себя демон. Неплохо выглядит для своих неполных пятисот лет, чертяка! — А чем ты вообще недоволен, скажи? — «Вакх» наконец соизволил повернуть голову в его сторону, изобразив невинную улыбочку. — Ты же должен мне спасибо сказать, и нефиг так скрипеть зубами, радуясь чужим успехам! Его сиятельство Герцог Хастур наградит тебя за выдающиеся заслуги, совершенные против человечества. Нам-то ничего не надо…мы — тварюшки маленькие, скромные, я так вообще мелкий бес, где уж нам до Великого Змея, мистера Адское Совершенство! — Салаи веселился вовсю, в отличие от стремительно мрачнеющего демона с фингалом под глазом. — А вирус вам в жизни не победить, даже не надеееейтесь… — Написано с кучей косяков, чтоб ты понимал, — Кроули снял очки и немигающим взглядом уставился на юного красавчика, облизнув губы раздвоенным языком. — Мы уже практически раздолбали его, осталась мелочь. Там все достаточно примитивно, на самом деле, ничего сложного. Дилетантская программа, плюс немного визуального контента, плюс цитата в качестве компилятора… Кстати, зачем она нужна? — Да пошел ты! — огрызнулся «Вакх». — Примитивно, говоришь? Дилетантская? Легко же тебе судить, демон, с высоты своего змеиного величия! Насчет «примитивно» — разве сравнитесь вы со своими компьютерами с гением, который их в глаза не видел? Земным мастерам такое не снилось! В Аду, как ты понимаешь, компьютеров нет, Интернет не работает. Правда, в Пирамиде установили телевизор, который работает, если Лео его чинит — Салаи снова усмехнулся. — Я хотел сказать, что вечную мудрость не уничтожишь, хоть в Аду, хоть в Раю! «Значит, это все-таки Леонардо», — прикинул Кроули. «Так я и знал… Только зачем, Сатана меня раздери? И при чем тут Азирафель?..» — А зачем вам телевизор? — невинно поинтересовался демон, сделав вид, что не расслышал последние слова натурщика. — Сериалы смотреть? — Порнуху! — заржал «Вакх». — По всем каналам! Это наша тренировочная база! — Где записки Леонардо? — Отвали, змеюка, — смачно сплюнул Салаи. — Не твоего ума дело. «Ладно», — подумал демон. — «Придется на ходу менять тактику». — Да бууудет тебе, расслабься, бес, — Кроули придвинулся ближе, постаравшись по возможности изобразить улыбку, а не оскал. — Скажи, а почему ты выбрал моё лицо для образа Горгоны? Я тебе нравлюсссссь? — Кроули кокетливо зашипел, слегка показав раздвоенный язык, и поднялся во весь рост, расставив ноги, при этом небрежно засунул пальцы в карман джинсов. На роскошной, из тяжелого черного шелка, сорочке с изящной серебряной змейкой на кармашке было всего две перламутровых пуговицы, и он потихоньку расстегнул их, позволяя Салаи исподтишка разглядывать смуглую мускулистую грудь, ямочку на шее и точеную линию нижней челюсти. Салаи восхищенно присвистнул, не сводя с Кроули бархатных темных глаз под длинными загнутыми ресницами («ну прямо девица-краса», — посмеялся про себя демон), и начал напевать песенку, на сей раз про «Зеленые рукава». — А правда, что вы с Мастером были… любовниками? — Демон эротично разминал длинные пальцы в карманах джинсов. — Я имею в виду, что таких красавчиков, как ты, немного, конечно. — (притворный вздох, быстрый взгляд). Хотя иной раз ты напоминаешь девочку! Мону Лизу не с тебя ли писали? — Я тебе не девочка, Змей! — взорвался бес. — И не думай, что я сейчас склонюсь перед твоим гребанным величием! И не писал он с меня Джоконду! А вообще… мне он никогда особо не нравился — он был уже старый, когда я к нему пришел, ему было уже тридцать восемь! Борода, возвышенные беседы, попытка учить живописи и все такое, но у него было много, очень много денег, и мне нравилось, когда он тратил их на меня! Он меня у папашки выкупил за пять флоринов, чтоб его черти в Аду порвали… — Он тебя, должно быть, растлил, бедное дитя? — притворно вздохнул Кроули и просунул руку сквозь решетку, уверенно положив ее на плечо «Вакху». — Это еще кто кого! — гордо заявил Салаи. — У меня и до него был один мужик… У него мельница была под Флоренцией, можно было жрать, сколько влезет. Я у него украл телегу и лошадь, и потом свалил оттуда нафиг. — У него, должно быть, было…- Кроули изобразил пальцами что-то вроде огурца, — эээммм… весьма приличное хозяйство? — Слышь, ты, Змеюка? Засунь свои намеки куда поглубже, понял? Оба расхохотались, выразительно глядя друг на друга. — А кто тебе нравился тогда? — осторожно поинтересовался Кроули, придвинувшись ближе к разделявшей их решетке. — У Леонардо ведь было много натурщиков, и все красивые? Или тебе больше нравились девушки? Итальянки же весьма хороши собой, это правда… — Девушки? Не, с ними скучно, — признался бес. — Но я-то им точно нравился, я знаю. Они мне подарки всякие дарили, колечки там, подвески на шею. Я однажды пришел в мастерскую к Лео с венком из васильков на голове — его сплела Франческа, соседка, так что с ним было! Он меня тогда часами… — Писал с натуры? — Можешь назвать это искусством, если хочешь, — хмыкнул бес, — но задницу потом пришлось лечить травами и притирками! Прутья разделявшей их решетки как-то сами собой стали таять в воздухе, пока совсем не исчезли, и Кроули уверенно шагнул в камеру к бесу, вплотную приблизившись к нему. — А сейчас болит? — спросил демон, нахально стиснув крепкую ягодицу парня. — Здесь? Или здесь? Иди ко мне, Салаи, — сказал демон, с силой прижав к себе натурщика, который как-то сразу обмяк в его объятиях, готовый на все. Он даже подставил ему губы для поцелуя, но Кроули, не растерявшись, сунул ему в рот карамельку. — Не торопись!..Ну не здесь же, милый! Нам пора бежать отсюда, скоро рассвет. Дежурный спит и ничего не вспомнит, я позабочусь. Он щелкнул пальцами, и дверь камеры бесшумно открылась. Они в обнимку прошли через темный коридор и вышли через турникет, не задев его. «Макавити — волшебный кот! У нас его зовут незримой лапой потому, что он великий плут! В тупик он ставит Скотланд-Ярд, любой патруль, пикет, Где был он миг тому назад, его и духу нет!» — громко запел бес, вырвавшись на волю. — Да тише ты, милый! — демон уже откровенно щипал беса за задницу через карман штанов. — Сначала нужно заскочить в Контору, потом сразу ко мне. Кстати, я про Пирамиду только слышал, но ни разу туда не заходил… — Я покажу, если хочешь. Могу познакомить с Лео. Он тебя видел, тогда, давно… рассказывал, что Микеланджело бегал за тобой, уговаривая позировать для статуи, а ты почему-то отказался… Демон улыбнулся. Все оказалось легче, чем он предполагал. Теперь надо найти Да Винчи и выяснить, где листочки рукописи. — А мы поедем на твоей тачке? — с надеждой спросил Салаи, повиснув на его руке. — Где она, кстати? «Никогда ты не сядешь рядом со мной, гадёныш,» — с отвращением подумал Кроули. «Моя машина не для твоей задницы! Но ты мне еще пригодишься, дружок…» — Уехала, — засмеялся демон. — Усвистала к черту на кулички! Но мы же можем за секунду «починить» твой байк! Подбросишь до Конторы? Вакх согласно закивал и вздохнул, обняв Демона за талию. Он буквально вешался ему на шею, как дешевая шлюха. Искусить его было настолько несложно, что специальные демонические чары даже не понадобились… Они действовали на всех, кроме Ангела. Азирафель выкинул его из своей жизни, как ненужный хлам, и вряд ли они встретятся снова, даже если он убьет вирус… — Да, и вот еще что… Демон внезапно помрачнел, как будто холодная темная тень пробежала по его лицу. Он снова надел очки, которые лишь слегка скрывали огромный синяк под глазом. — Ручку надо вернуть! Ту, черную, с золотым пером!..

Глава 9

Во всем должно быть равновесие и порядок, как извечно заведено и на Небе, и на Земле. Когда умирает одно, его место сразу же занимает другое. «Наша жизнь сделана смертями других», как сказал великий Леонардо да Винчи. Если где-то в полете крошечный мотылек разобьется о лобовое стекло, то в тот же миг в бескрайних просторах Вселенной родится новая звезда. Рушатся дома, мелеют реки, падают и рассыпаются в пыль древние идолы, но люди строят себе новые жилища, капля точит камень, свежий поток размывает землю и находит новое русло, а древним идолам приходится мириться с постоянным появлением доселе невиданных, но всё более фантастических и изощренных порождений человеческого разума. Мироздание — на редкость мудрый и хорошо отлаженный механизм, чьи «минусы» не так уж бестолковы и беспощадны, как может показаться: если понимать принципы его работы, всегда можно найти для себя компенсации и бонусы. Ад и Рай не столь уж далеки друг от друга, как может показаться на первый взгляд. Между ними от сотворения Мира были налажены прочные (хотя и не сказать, чтобы дружественные!) связи, и любые деяния Рая тут же становились известны внизу, в глубоких подземельях и лабиринтах ведомства Порока, подчиненного Сатане. В Раю выходила газета под названием «Райская Правда», в Аду — «Адские Ведомости», не говоря уж о любимом всеми грешниками таблоиде «Ад-инфо», из которого можно было узнать последние сплетни, истории преступлений, хронологию мировых злодеяний и порочных творений с картинками-комиксами, включая порнографию. В Раю любили стихи и музыку, живопись и фотографию. В Раю прекрасно (и уже давно) работал земной Интернет. В небесных газетах писали «чистую правду и ничего, кроме правды» (разумеется, за исключением нескольких случаев плагиата, когда статья была украдена из вражеского издания, но в этих случаях авторы Богом клялись, что это всего лишь длинная цитата). Архангелы читали всю прессу, как и дьявольская Контора. Для обсуждения насущных вопросов представители обоих ведомств традиционно встречались на нейтральной территории, то есть на Земле. Отгороженный от людских глаз плотной пеленой льда и тумана дворец Света и Тьмы ярко сиял под лучами солнца, что заставляло начальство Ада ворчать про «райские муки», пользоваться темными очками и «вручную» приглушать слишком яркий свет, исходящий от Архангелов, где бы они не появлялись. За стеклянным столом, дробно отражаясь в хрустале огромной потолочной люстры, друг напротив друга сидели герцог Хастур и Архангел Михаил. Герцог (спутанные грязные волосы некогда светлого оттенка, зеленоватые пятна проказы на лбу и щеках, глаза — черные провалы, лишенные белков), беспокойно качал ногой под столом, барабаня карандашом по свежему номеру «Адских Ведомостей». — Как ты понимаешь, Михаил, в наши планы не входит просто так отпускать Леонардо, — в непроницаемых глазах Хастура, казалось, хрустел лед, но на губах застыла приличествующая официальной встрече вежливая улыбка. — Это вряд ли получится, дорогуша! До него ушел Меркюри, наша музыкальная знаменитость — ну ты помнишь эту историю с его переходом к вам: вы же сами признали его «праведником»!.. — Архангел молча кивнул, не отрывая глаз от газеты. — Тогда один из ваших херувимчиков, готовый на все ради своего обожаемого Фредди, согласился пожертвовать собой, и вы его — что? Сожгли на костре? Выщипали перья? — Не делай вид, что не помнишь! — Михаил смерил противника грозным взглядом, поправив выбившиеся из строгой прически сияющие пряди. — Он решил умереть, и мы лишили его крыльев и бессмертия. Мы отправили его на Землю, где он, как и было обговорено заранее, тут же родился нищим калекой, чья незавидная судьба предопределена волей Божьей: рано или поздно он все равно станет преступником и попадет к вам. Это неизбежность, но таков был его выбор… — А при чем тут «воля Божья», стесняюсь спросить? — карандашная дробь в руках герцога выбивала что-то похожее на военный марш. — Если ты говоришь о выборе, значит, на то была воля этого ангелочка, а не Всевышнего! Мы-то явно не проиграли от его ухода: вы тогда поставили нам все, что мы просили, хотя…могли бы предложить и больше! — Ты нарушаешь устав! — сурово сказал Михаил, который терпеть не мог обсуждать решения начальства с противоборствующей «Конторой». — Да, мы говорим о выборе. Есть закон, есть порядок. У любой свободы есть идея порядка. Но только тот порядок действительно благотворен, который предполагает свободу выбора, ведущую к Богу! — То есть свободу выбрать одну-единственную дорожку? Ох, какая свобода, разрази меня Сатана!.. О какой-такой свободе выбора ты вообще говоришь, Михаил? Если вы до сих пор верите в «великий Божий замысел», то вы просто жалкие лицемеры! — Лицо герцога потемнело, в лишенных зрачков глазах заполыхали красные искры, а в воздухе отчетливо запахло серой. — Неужели вы со всем вашим Райским ведомством до сих пор не поняли, что им можно объяснить, прикрыть и замаскировать абсолютно всё? — Кроме проявлений зла, — парировал Михаил, стараясь держаться как можно спокойней. Галстук его безупречного делового костюма сдавливал шею, и Архангел слегка ослабил узел, обругав про себя Гавриила, в одночасье заставившего всех Архангелов сменить привычные белые одеяния на земные офисные «костюмы». — Деяния Господа направлены на сохранение равновесия между Земным и Небесным, а не на увеличение зла! Карандаш сломался в руках Хастура. Герцог внезапно вскочил и навис над столом, впившись горящими углями глаз в безмятежные серые очи Архангела. — Может, хватит уже пороть чушь, а? — Михаил вжался в стул, но не показал виду, что напуган. — Это как если человек говорит начальнику: «Окей, босс, все под контролем, у нас всё идет по плану!» и делает при этом умное лицо, а на самом деле оба они отлично знают, что, во-первых, никакого плана нет и не было, а во-вторых, что все вокруг давно об этом догадались, но из вежливости помалкивают! Ваш Бог создал не закон и порядок, а бесконечные партии игры в бисер! Мы хотим отпустить да Винчи, потому что этот старый святоша, по нашему мнению, попал к нам случайно, и только лишь потому, что у вашего «Всевышнего» были, видать, «критические дни»! Вам-то уж точно необходимы праведники? А где их сейчас взять? Их просто нет, и скоро не будет совсем! Времена меняются, Михаил, Ад не резиновый, зато критерии «праведности» совсем не те, что пятьсот лет назад, верно? И что с того, что он был педик, если в наши дни их считают «жертвами гендерного произвола»? Да Винчи раскаялся, готов был пол лизать в Райской конторе, чтобы его только отпустили! Да он весь Ад достал уже своим долбанным «служением Господу», а потом придумал, неизвестно как, без техники земной, этот свой «вирус», поставив вас перед выбором: или вирус «Горгона» постепенно сожрёт все культурные достижения человечества через этот земной Интернет, тем самым нарушив равновесие между добром и злом, или все вернется на круги своя, если он отправится в Рай — и вы пожертвуете за его переход одним из своих Ангелов! Вот тем самым, который у вас отвечает за земную «культуру»! В конце концов, как это у вас принято говорить… — Хастур хищно оскалился, — «свято место пусто не бывает», кажется? Найдете другого, не столь «отуземившегося», в отличие от этого вашего лондонского книгочея… Азирафеля! Так, кажется, его зовут? Книжными раритетами торгует, которые натаскал в свою лавочку за шесть тысяч лет! — Азирафель не при чем, — нахмурился Михаил. — И я попросил бы с уважением упоминать о наших сотрудниках! К тому же «Горгона» — порождение вашего ведомства, и мы никогда не расстанемся с нашим лучшим специалистом по земным делам, даже ради Леонардо! — А как же вот это? — Хастур ткнул остатком карандаша в фотографию нежно улыбающегося Ангела, который пил вино в ресторане в компании демона Кроули. — Что ты скажешь об этой их… с позволения сказать, «дружбе»? Это тоже для поддержания «равновесия» между добром и злом? Или это «частный случай», где наши и ваши сотрудники уличены в порочащей их связи»? — Этот демон разрушает человеческую культуру, потому что именно его лицо и телесная оболочка присутствует в каждом вирусном ролике! — Этот демон — не специалист по разрушению. Он специалист по искушению, и отлично делает свою работу, — герцог издал короткий смешок и удовлетворенно потер усеянные коричневыми бородавками руки. — Если наш сотрудник столь успешно смог искусить вашего Ангела, то разве вы можете поручиться за то, что этот Азирафель уже не перешел с помощью Кроули на сторону Зла? За это мы вынесем демону благодарность и повысим в должности, а вот вашему ведомству надо бы получше контролировать интимные связи своих сотрудников! — О какой связи ты говоришь, Хастур? — вскочил Михаил, отшвырнув газету. — Ангелы бесполы и непорочны! У них нет и не может быть никаких «интимных связей», это все от вашего… Лукавого! — Да наши демоны тоже вроде как бесполы, — заржал Хастур, — а там черт их разберет! И потом: какая нам с тобой разница — от Луки, от Лукавого, от черта, от Бога? — герцог откровенно наслаждался паникой в глазах Архангела. — Слушай, Михаил, давай уже начистоту, и карты на стол! Наше с тобой дело — поддерживать баланс сил, так? Нам не нужен давно раскаявшийся грешник, на весь Ад славящий вашего Бога! Все, что нам нужно от вас — это обмен информацией и технологиями, которые у вас есть, а у нас — нет! Мы отпускаем праведника, вы поставляете нам флешки, которыми наши сотрудники могут пользоваться пока что только на Земле. Вы проводите нам аналог вашего интернета, который нужен нашему ведомству не меньше, чем вашему, и мы продолжаем сотрудничать, не привлекая ничьего внимания. Ваша древняя традиция объявлять одного из ангелов падшим за «переход» грешника из Ада давно изжила себя, как мы все понимаем, и нужна вам скорее для борьбы с «внутренним инакомыслием», не правда ли, дорогуша? — Михаил укоризненно посмотрел на собеседника, как будто тот говорил нечто совершенно недопустимое с точки зрения райской этики. — Но, скажи: стоит ли вам так уж беззаветно доверять ангелу, чья репутация за столько веков явно пострадала — до такой степени, что он позволяет себе чревоугодие, пьянство и, разумеется, разврат с демоном? Вам же самим придется потом отвечать за его темные делишки перед Всевышним, и всем вам прилетит от вашего боженьки по полной программе, не сомневайтесь! Ты посмотри на него, нет, — ты только глянь, как он смотрит на демона Кроули! Да от его взгляда прикуривать можно, разрази меня Дьявол! Кстати…может, покурим травки из вашего сада по старой памяти, а? У вас же там что яблочки, что травка — ох, и забористые! — Хастур залихватски подмигнул вмиг покрасневшему Архангелу и громко расхохотался. — Мы поговорим с Азирафелем, — неуверенно произнес Михаил, который потихоньку начал сдавать позиции под наглым напором герцога Преисподней. — Я не утверждаю, что ты прав, но равновесие в мире должно соблюдаться обеими сторонами, а обмен технологиями, как и возвращение праведников к нам — это тоже равновесие… и тут я с тобой согласен. Кстати: неужели у вас действительно не работает Wi-Fi? Отсталые вы грешники, Господь спаси ваши души… — Слава Сатане! — Хастур по-военному четко вскинул руку в известном «фюрерском» салюте. — И оставь в покое наши души, Михаил — мы не скучаем! Поверь, уж нам-то есть, чем заняться, в отличие от вас, бездельников! Вы же, поди, целыми днями поете и пляшете, распевая там с вашими непорочными ангелочками «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо?» — Снова короткий смешок. — Обмен технологиями для нас жизненно необходим! Не представляю, кстати, что мы будем делать в Адовом подполье без нашего славного Лео да Винчи, который проложил в Аду телевизионный кабель? Может, вам стоит подпилить крылышки еще как минимум парочке таких херувимов, как этот ваш Азирафель, в обмен на Лео — так будет честнее с точки зрения баланса, я считаю! Михаил попытался изобразить на лице праведное негодование, но получилось крайне неубедительно. — И теперь последний вопрос, так сказать, на прощание: нас интересует начало проведения работ по модернизации Ада. Желательно чтобы сроки были сжатыми. В это время можем подкинуть вам еще кого-нибудь…вот, скажем, Стив Джобс, который наотрез отказывается сотрудничать с нашим ведомством и считает себя праведником, вам вполне подошел бы, как мне кажется! Как ты считаешь, мой дорогой? — Хастур сиял самодовольной улыбкой, буравя глазами Михаила. — А как он вообще оказался у вас? — Михаил, включив стильный прозрачный планшет, внимательно изучал биографию знаменитого ученого и предпринимателя. — Может быть, может быть… Хотя теперь понятно, — он с облегчением выдохнул, убедившись, как всегда, в абсолютной непогрешимости Божьего суда. — «Авторитарный стиль управления, агрессивные действия по отношению к конкурентам, стремление к тотальному контролю за продукцией даже после ее реализации» — да это многое объясняет! — Так у вас скоро не останется ни одного ангела, — герцог откровенно наслаждался неспособностью райского посланника установить критерий «праведности». — Кто, по-вашему, сейчас праведник? Есть такие? Разве что служителям Ватикана уже прижизненно гарантирована дорога в Рай? — Слишком много вопросов, герцог! — повысил голос Михаил, с трудом сдерживая гнев. — Кажется, мы обо всем договорились? В таком случае — до свидания, Хастур, не буду больше задерживать! — Михаил мрачно проводил глазами гордо удалявшуюся фигуру герцога, понимая, что этот тур переговоров постыдно проигран силам Тьмы. А главное, из-за чего? Не сумел отбиться от сатанинских нападок на «чистоту и непорочность» Божьего замысла! Этот негодяй имел наглость поставить под сомнение критерий праведности! А честь самого Архангела, его безупречная репутация и многовековое служение силам Света сейчас поставлены на карту из-за какого-то Азирафеля, которого в Раю давно уже считали если не изгоем, то, как минимум, «странным типом». Слишком земным. Слишком отуземившимся. Слишком… прости Господи… грешным. И потом… Он очень умен и явно скрывает больше, чем показывает, прикидываясь милым и очаровательным. А если он действительно работает осведомителем для Демона? Михаил брезгливо, стараясь не запачкать рук, поднял с пола «Адские Ведомости» и вгляделся в снимок. Хастур упомянул, что только Ангел смотрел на Демона слишком уж нежно. Но на снимке голова Кроули была тоже наклонена к Ангелу, и вид у него у него был такой, как будто он собирался поцеловать Азирафеля. Его рука покоилась на плече Ангела, а пальцы касались его волос и шеи. Искуситель!.. И поддавшийся искушению. Красивое лицо Михаила исказила гримаса отвращения. «Ты не ангел, Азирафель… Ты — жертва дьявольского плана, мелкая пешка в шахматной партии, которой вполне можно пожертвовать ради высшей цели!» Впрочем, так ли уж велика разница между дьявольским планом и Божьим умыслом?.. *** «Они напомнили мне о моем предназначении, будто я когда-то о нем забывал!», — по дороге к выходу из Райского ведомства Азирафель, понуро заложив руки за спину, перебирал в уме подробности разговора с Михаилом и Гавриилом. «Я должен был сохранить для людей Вечность, но чего стоят все мои книжные сокровища по сравнению с уничтожением мировой культуры в интернете? Они дали всего лишь три дня на восстановление, прошло уже два, и ничего не получается… Неужели этот вирус и правда грозит мне лишением бессмертия, и меня казнят, отрежут крылья? Меня, Ангела, отправят на короткую жизнь на Земле, откуда я попаду… в Ад? Или снова в Рай? И кем я стану там, на Земле? Я не готов к этому!.. О, если бы я только мог хоть как-то помочь земным людям, которые сейчас день и ночь трудятся, стараясь победить «Горгону!» Я бы все сделал для того, чтобы…» Он не успел додумать свою мысль. Стеклянная дверь, ведущая в обе «Конторы», распахнулась, и на пороге картинно возник Кроули в сопровождении того самого смазливого «Вакха», который воспользовался отсутствием Ангела, чтобы занести в компьютер вирус и стащить ручку! Кроули выглядел, как утомленная излишним вниманием фанатов селебрити с обложки модного журнала: вихляющая походка; как всегда, в черном, с распахнутым на смуглой шее воротом шелковой рубашки, украшенным серебряной фибулой-змейкой, потертых кожаных джинсах и высоких армейских ботинках на шнуровке вместо своих обычных шикарных туфель из змеиной кожи. Глаза демона закрывали новые «авиаторы», больше прежних, но и они не скрывали огромного синяка, украшавшего скулу «мистера Змеиное Совершенство». Непослушная темно-медная прядь была старательно зачесана на лоб наподобие челки, но это плохо маскировало тянущуюся через весь лоб царапину. Азирафель охнул и постарался побыстрее отвернуться, чтобы только не видеть демона, не встретиться с ним взглядом, потому что само его присутствие вызвало в бедном ангельском сердце спазм столь чудовищной силы, как будто в него брызнули ядом или плеснули кипятком. Азирафель с ужасом заметил, что «красавчик Вакх» обнимает Кроули за талию и буквально виснет на нем, бесстыдно прижимаясь бедрами, а демон выглядит так, как будто ничего лучшего он в жизни и не желал, как только обниматься на едущем вниз длинном эскалаторе с этим негодяем, с этим засранцем, с этой мелкой кудрявой шлюхой! Горячие слезы душили его, комом подступая к горлу, и Ангел едва сдерживал рыдания, когда на подкашивающихся ногах вышел на улицу. Ревность вообще не свойственна Ангелам, и Азирафель испытал это чувство впервые за всю свою прошлую жизнь. Он не представлял, как мучительна и страшна бывает ревность, как грызет душу отчаяние, и как больно ощущать то, что сейчас плескалось в нем ядовитой отравой, переполняя до краев… — Вам помочь, сэр? С вами все в порядке? На него с нескрываемой жалостью смотрел нищий одноногий калека на костылях, сидевший на асфальте с собакой и стареньким портативным магнитофоном, из которого разливалась песня Queen «These are The days of Our Lives». «I still love you…» — Ангел вспомнил слова и заплакал навзрыд, закрыв лицо руками и совершенно по-детски всхлипывая. Ослабевшие ноги отказывались нести его, и он без сил опустился на землю рядом с убогим попрошайкой, поджав колени к груди. «Да что же вы так переживаете, сэр, ну не надо… успокойтесь, дорогой вы мой, все пройдет, все образуется, вот увидите! Да возьмите же салфетки, они чистые, не бойтесь — из Макдональдса!» Собака, изо всех сил виляя хвостом, кинулась облизывать нос и щеки Ангела, но он словно умер, как будто ему уже обрезали крылья. Его внутреннее тепло и свет, тысячелетиями изливавшие на людей ангельскую благодать, померкли и слились с черным асфальтом, будто кто-то случайно раздавил рождественскую свечу.

Глава 10

Если бы можно было устроить небольшую обзорную экскурсию по Аду, то на первый взгляд неискушенный зритель, пожалуй, даже удивился бы не столь уж большим его размерам и относительно компактной структуре. Он действительно уходит глубоко под землю расширяющимися спиралями, наподобие музея Гуггенхайма в Нью-Йорке, и разделяется на большие отсеки в зависимости от тяжести прегрешений попавших в него душ. Не стоит, однако же, путать Преисподнюю с колонией строгого режима, где сидят пожизненно заключенные преступники. Ад — не тюрьма и не колония. Ад — это место перехода человека из индивидуальной «зоны комфорта» в нечто совершенно иное, по сути диаметрально противоположное. Только и всего. Психологи, кстати, настоятельно рекомендуют практиковать это уже при жизни. Так сказать, в качестве подготовки. До основной массы «грешных душ» никому из демонов, чертей и бесов вообще не было дела: поскольку их «искусили» и пересчитали еще при жизни, то после смерти они вошли в Адские статистические отчеты, повысив цифровые показатели «эффективности дьявольских искушений», а также человеческих прегрешений и преступлений, после чего были благополучно преданы забвению до скончания времен. Ну, бродят они себе по Аду, как бесплотные тени, и ладно: при жизни хорошо «повеселились», теперь могут и помучиться, как говорится, «подумать о вечном». Все равно за относительно недолгое, по меркам Ада, время о них успевали благополучно забыть дети, потомки, а также потомки потомков и дети детей потомков. Их давно истлевшие фотографии в старинных альбомах были благополучно проданы на блошиных рынках, заткнуты в самые дальние углы, а то и просто выброшены на помойку. Как только последнее упоминание о такой «заблудшей душе» исчезало навсегда, душа «грешника» переставала существовать в Аду (или, как называли его бесы, «в нашем нерезиновом») и воплощалась заново, отправляясь на следующий цикл земной жизни, как на остров Невезения. Другое дело — Пирамида. Эта иерархическая структура была, если можно так выразиться, «элитным клубом для вип-персон», которым не грозили циклы перерождений по одной простой причине: на Земле их их не забывали. Это было «подполье для избранных», чьи имена вошли навечно во все учебники истории и стали нарицательными, как Дракула, Наполеон, Чикатило, Гитлер или графиня Батори. Обитателям Пирамиды открыто завидовали в Аду, у них прошло переподготовку не одно поколение новоиспеченных бесов и прочей нечисти, а на Земле о них написали тысячи легенд, романов, комиксов, анекдотов и фанфиков, не говоря уж о многократной экранизации их немыслимых злодеяний, поданных со смаком, крупными планами, с размахом и спецэффектами. Грешники и грешницы Пирамиды выглядели, как лучшая версия самих себя в молодые годы: никаких тебе «кащеев» и «старых ведьм», а сплошь стильные инфернальные красавцы и очаровательные «панночки». К тому же там была куча уютных баров с приличной выпивкой, за регулярные поставки которой Кроули отвечал лично и с нескрываемым удовольствием. (Райские поставки с разрешения Ангелов тоже иногда включали в себя спиртное, но его не предлагали душам моложе трехсот лет). В целом все были довольны, хотя иногда и там происходили небольшие стычки: например, сэр Уинстон Черчилль как-то раз проиграл партию в шахматы Жоржу Дантесу и в сердцах назвал того «голубой дыркой», за что месье Дантес вызвал прославленного политика на дуэль и, как утверждают очевидцы, выстрелил из своего ветхого Лепажа не менее десяти раз. Под общий хохот собравшихся сэр Уинстон с достоинством заявил, что место Дантеса в вонючем сортире Бельзебуба — в том, что справа от гильотины, и гордо удалился, напоследок применив против него дифениламинхлороарсин, от которого у юного кавалергарда случился приступ голубой тоски, и он всю ночь читал стихи Пушкина в оригинале. — О, а вот и он! — Демона Кроули было сложно с кем-то спутать: его фирменную вихляющую походку прекрасно знали во всех департаментах Ада. — Приветствую, сеньор Кроули! Прошу вас! — учтиво произнес Леонардо да Винчи, радушно приподнявшись с кресла навстречу демону. — Давно вас жду… «А ты неплохо тут устроился, да и выглядишь классно,» — с неприязнью отметил Кроули, совсем упавший духом после нечаянной встречи с Ангелом. Как бы он хотел броситься к Азирафелю, обнять его, объяснить — но любые объяснения выглядели бы откровенно пошло, как в тупых сериалах, когда застуканный с очередной девкой неверный муж кричит оскорбленной супруге: «Я тебе сейчас все объясню! Ты все не так поняла! — и под конец выдает коронную фразу: — «Это совсем не то, что ты подумала!» От назойливого Салаи он с трудом избавился еще по дороге к Пирамиде, но страшно жалел, что не сбросил беса с мотоцикла на полном ходу прямо под колеса какого-нибудь скоростного поезда. Тому бы точно ничего не сделалось, зато Ангел не увидел бы его с этой прилипчивой шлюхой на эскалаторе… Леонардо оказался молодым, хорошо одетым флорентийцем, довольно высоким и стройным. Он носил атласную розовую накидку, доходившую ему до колен, тогда как в ту эпоху носили длинные одежды. Совсем небольшая, ухоженная бородка и темно-русые вьющиеся волосы до плеч красиво обрамляли его правильное овальное лицо с прямым носом и темными глазами, на голове он носил нарядную шляпу из черного бархата. «Офигенно прекрасен, как все полнолуния и рассветы мира!» — с неприязнью подумал демон, усаживаясь напротив великого мэтра в обитое коричневым бархатом кресло. Они встретились в одном из укромных баров Пирамиды, который выбрал сам да Винчи. Выбор удивил Кроули: ему еще не приходилось бывать там, где на каменных стенах граффити в стиле Бэнкси с удивительным изяществом соседствовали со старинными офортами, а работы Гейнсборо — с разнообразными моделями летательных аппаратов, созданных, судя по всему, самим Леонардо. В маленьком зале было душно, но пахло хорошим кофе, которого на самом деле, разумеется, не было: это был искусственный «ароматизатор» для адских баров. За низеньким журнальным столиком бравый генерал Франко разгадывал кроссворды с Николае Чаушеску, а чуть поодаль прелестная Мэрилин Монро проводила мастер-классы по макияжу для «девушек с низкой социальной ответственностью», как их называл Дуст, приведя, как выяснилось, цитату из речи своего президента. — Я не пью! — да Винчи спокойно отказался от предложенного абсента. — Вино оставим пьяницам, сеньор Кроули, но вы, разумеется, можете… — Да и я к вам не пить пришел, сеньор Леонардо, — демон мрачно хмыкнул, положив на шершавую деревянную поверхность стола сцепленные пальцы. — Хотел выразить безмерное восхищение и удивление вашим гением! — Леонардо спокойно кивнул, не выразив ни тени смущения. — Знаете, я в последнее время увлекся земными компьютерными технологиями, но я всего лишь, хмм, грамотный специалист, — Кроули усмехнулся, вспомнив супер-талантливого Тьери Клюзеля: парень в отчаянии уволился из Лувра и куда-то пропал. — Вы пришли поговорить о вирусе? — да Винчи безразлично пожал плечами. — Он элементарно прост, сеньор Кроули, ничего особенного: я в свое время написал пару строчек — так, мысль мелькнула, а потом использовал ее в шифре, который вы называете «компилятором». Компьютеров в наших краях не водится — хорошо, что хоть есть бумага и карандаши, а в последнее время даже гелевые ручки появились, — лицо «мэтра» заметно оживилось, — впрочем, мой Салаи — вы с ним знакомы, как я понял? Личико-то он вам попортил? — демон раздраженно кивнул, — так вот, он в своем репертуаре: представьте, этой милый мальчик где-то украл… простите, забыл название… — а, «плазму» с широким экраном, а уж проводов с его помощью мы имеем в достатке! — Мог бы и компьютер украсть, долго ли умеючи, — хмыкнул Кроули. — Украсть несложно, но интернет тут совсем не будет работать, — посетовал «гений». — Проведем со временем… Так вот: у нас тут люди с хорошими мозгами скучать не привыкли, представьте! Кто-то делает лучшие в мире яды. Например, есть один химик — работал раньше на израильскую разведку, который может спокойно отравить целый город, а наутро всех спасти от этой же заразы… — Леонардо тихо рассмеялся, поглядывая на демона. — А еще он как-то рассказал мне, что будет, если смешать в одной колбе отчаяние, страх, ненависть и безответную любовь. — И что же? — Горгона! — расхохотался мэтр, с гордостью подняв вверх указательный палец. — Вы же понимаете, что происходит с обычными людьми, которые попадают в Ад? В основном несчастные грешники сидят тут, лелея свои грехи! Они упиваются ими, плачут и жалеют себя, но им, представьте, на самом деле ничего другого не надо! — Кроули удивленно поднял бровь, Леонардо снова торжествующе рассмеялся. — Всё, чем они тут гордятся и меряются друг с другом, — это их прегрешения! У кого кровавей, циничней, страшней? Они не раскаиваются, потому что боятся потерять себя. Они не взывают к Господу нашему, ибо нет веры в их сердцах. Они не идут вперед, потому что привыкли быть мертвыми… Но я для себя не хочу такого, здесь многие достойны лучшей участи, поймите! -голос да Винчи обрел краски и зазвучал, поражая оттенками, «как будто он выступает на парламентской ассамблее ООН», — подумал Кроули. — Однажды вкусив полет, ты всегда будешь ходить по земле с глазами, обращенными к небу, ибо ты уже был там, и тебя неудержимо тянет обратно! (с) — цитата Леонардо да Винчи) — Понял, — Кроули снял темные очки и прямо взглянул в глаза «мэтру». — То есть никаких страданий и душевных мук, раскаяния — ничего такого? И это несмотря на то, что при жизни людей ваша церковь вешает им на уши сказочки про «адовы пытки», о которых красноречиво и в самых душераздирающих подробностях повествовалось еще со времен Инквизиции и средневековых летописей? — Именно! И где же все эти ваши знаменитые «кипящие котлы с дьявольской смолой», издевательства, садизм и «массовый террор» для заблудших душ?..- да Винчи явно наслаждался моментом, с интересом разглядывая своего медноволосого визави. — Да бууудет вам, — демон скривил губы в обычной змеиной гримаске. — Это же просто детские страшилки! Да и где вы возьмете такую ораву мучителей и садистов среди ленивых и вечно пьяных чертей, озабоченных лишь тем, чтобы подставить «ближнего своего» и занять место повыше в иерархии, прилагая к этому как можно меньше усилий? Ад — не колония строгого режима, сеньор Леонардо… Это место, где всем на всех наплевать. Впрочем, как и на Земле, — ничего нового, увы… — Понятие «греха», насколько мне известно, в нынешние времена сильно изменилось — ведь двадцать первый век на Земле, и всё меняется стремительно, не то, что раньше, так? — Демон кивнул, с сожалением поняв, что придется выслушивать монологи «мэтра», прежде чем начать искушать…или угрожать.Впрочем, одно не исключает другого. И вообще: любые средства хороши, но заткнуть его быстро вряд ли получится… — Так вот, — увлеченно продолжал Леонардо, — сейчас политики, чиновники всех мастей, либералы и демократы, сенаторы и конгрессмены уже при жизни приговорены к «отдыху» в наших краях — за грязные делишки, коррупционные скандалы, отмывание денег и торговлю оружием и наркотиками. И никто из них сейчас не верует в Господа нашего, хотя все готовы прикрыться верой в любой момент! — да Винчи быстро перекрестился и, закрыв глаза, поцеловал маленький католический крест, висевший у него на шее. — Вера вере рознь, — в задумчивости произнес Кроули. — Есть люди-часовни, есть люди-соборы… Зависит от силы духа и склонности к вере, не правда ли, сеньор Леонардо? — да Винчи с готовностью кивнул, не совсем понимая, куда клонит Кроули. — Вера в Бога — это своего рода талант, как я понимаю! Есть люди, у которых талантов, как флешек для компа: они играют на рояле, поют, ездят на мастер-классы по психологии, рисуют комиксы, шарят в технике и при этом разбираются в арт-хаусном кино, свободно болтая на шести языках! Ну классно ведь, скажите? — да Винчи пожал плечами, не сводя с демона спокойных темных глаз. — А есть люди, у которых только один талант, но это дар Божий, он — как безупречно отшлифованный алмаз, понимаете? У них и вера такая же, уникальная! Вы — потрясающий, вы неповторимы и гениальны, таких людей больше нет, — Кроули вдохновился, его глаза стали блестящими и сладкими, как свежее лимонное желе. — Вы настаиваете, что люди сейчас утратили веру? — Леонардо с сожалением кивнул. — Но как вы можете говорить о собственной силе духа и вере в вашего Господа после всего того, что вы натворили с земной культурой, страшно порадовав тут всех нас? Поздравляю вас, сеньор Леонардо: изобретя вирус, вы полностью перешли на сторону Зла! Мы гордимся вами! Нам тут гении всегда нужны, это правда… Да Винчи резко выпрямился и в изумлении уставился на торжествующего демона. — Что за бред вы несете, сеньор Кроули? — Для вас — Энтони, — улыбочка Змея стала совсем сладкой, уголки губ поползли вверх, но очень хотелось зашипеть, черт возьми. И пить…а лучше бы выпить. — Вы отняли у людей их культурное наследие, чтобы наслаждаться теплым местечком в Раю, ведь так? — Леонардо казался внешне совершенно спокойным, хотя уже понял, что будет дальше. — Но вы никогда не попадете в Рай, потому что ваш обожаемый Бог не простит вам страшного зла, творящегося сейчас на Земле по вашей милости! Роскошный, поистине дьявольский план, аж завидно, черт возьми! Но только вот… есть одна проблемка: там, в райских кущах, вы не будете считаться кем-то уникальным, в отличие от мистера Меркюри: сейчас гомосексуалистам и так прощают грехи, считая их «жертвами гендерного произвола»! Фредди в Раю дивно развлекает херувимов своей потрясающей музыкой, но вы…о, вам там совсем не место, дорогой Леонардо! Мы вас так просто не отпустим, учтите! Вы нам тут нужны!.. — Кроули наслаждался эффектом, глядя на то, как великий мэтр пытается скрыть панику. — Это говорю вам я, Энтони Джей Кроули, как официальный представитель Ада и один из высших демонов! — Господь должен простить меня и принять в Рай, чтобы я в тот же момент смог вернуть людям их прошлое, хоть они и недостойны его… — в ужасе прошептал Леонардо. — Мое сердце полно веры, и я не могу оставаться здесь… Я создал послание миру, чтобы показать людям их изнанку, чтобы, взглянув на Горгону, они увидели свои черные мысли и ужаснулись, раскаявшись, и обратили сердца свои к Богу, наполнив их любовью… Я хотел вдохновить людей на веру в господа нашего! — Сердце ваше полно несмирившейся гордыни, несовместимой с Райскими принципами! — жестко отрезал Кроули. — А люди, знаете ли, они все разные, и не к лицу вам, признанному гению, так ненавидеть род людской! Даже мы тут… по-разному на них смотрим, поверьте! Люди — не одинаковые грабли, на которые глупо наступать много раз… И, обжигаясь об одних, незачем плевать в других! Должно быть, при жизни у вас было много врагов, ммм? — Вы должны отпустить меня в Рай! — Леонардо в сильном волнении стукнул кулаком по столу. — Я не желаю работать на вас, дьявольское отродье! Вы должны… Франко и Чаушеску разом повернули головы к Леонардо, девушки нервно захихикали, а Мэрилин вытащила алую помаду и старательно накрасила губы. — Ничего мы тебе зззздесссь не должны, — прошипел разъяренный Змей. — Хочешь в Рай — говори, где твои записи или назови текстовый код, и вали отсюда нахрен, понял? — Кроули резко вскочил на ноги и сгреб «мэтра» за воротник, прижав его к стене. — А с тобой, ссстарая сволочь, у меня вообще особые счеты — как ты сссмел использовать мое лицо? — Да пусти ты! — Леонардо, едва не задохнувшийся в руках демона казалось, был шокирован происходящим. — Надо было Горгоне еще фингалы пририсовать, которые тебе бес подставил! Салаи украл записки и вернул их мне, чтобы никто не докопался до подсказки, кроме одной — я ее в свое время подарил одному хорошему знакомому, и где она сейчас — Бог весть… Может, тоже у Арунделов…точнее, их потомков. Салаи в Британском музее выследил человека, который взял Арунделский кодекс, и по описанию он был даже чем-то похож на одного моего доброго друга, которому я когда-то подарил бумажку с начальной фразой кода… — Жесткие черты Кроули внезапно смягчились, словно его обласкало белое перо… — И зря ты так, кстати… Потом сам поймешь, почему. — Леонардо загадочно усмехнулся, взглянув на демона. — Почему у Горгоны твой облик, спрашиваешь? Да все просто: лицо Горгоны должно было быть демонически прекрасным, оно должно искушать и притягивать! И я ненавижу тебя, Кроули, потому что мой Салаи влюбился в тебя по уши, и только и слышно от него теперь — «ах, какой красавчик этот Змей, он звезда, он так крут, он — мистер воплощенное Зло!» Ну что, добился своего, да? Мелкий ублюдок теперь спит с тобой? «О, так это ревность?..Тогда это проще, чем я думал…» — А своего мелкого гадёныша ты тоже вознамерился притащить с собой в Рай? — Демон злорадно оскалился, наслаждаясь беспомощностью «мэтра». — Короче, где код? Говори быстро, иначе не видать тебе ни Рая, ни Салаи, понял? Я твоего мелкого ублюдка поймаю и в сссвятой воде сварю, и ничего мне за это не будет, уж поверь! Это он сам подкинул… — Кроули резко умолк, чтобы с языка не сорвалось имя Азирафеля, — в компьютеры вирус с моей мордой, так пусть сегодня же! — Ты понял — сегодня же! Сам! Принесет! Лично! Мне! Все гребанные бумажки с кодом! Скажи ему, что у него есть пять минут, чтобы доехать, не знаю — долететь, допрыгать, мухой донестись — до лондонского магазина книжных раритетов в Сохо, и чтобы никаких этих бесовских штучек по дороге, — надеюсь, ты понял меня? — Ты должен гарантировать его безопасность… — Я гарантирую тебе вечные муки, высокомерный ублюдок, и никакой Господь тебя не спасёт! У Леонардо задрожали губы. С ненавистью взглянув на Демона, он сухо поклонился и быстро ушел. Опущенные плечи великого гения вздрагивали, и Кроули в глубине души было жаль его, но на карту было поставлено сейчас слишком многое, чтобы жалеть о давно умершем… гениальном безумце.

Глава 11

Человек в момент душевного кризиса протягивает руки к Богу, моля о помощи и утешении. Бог никогда не отталкивает страждущих и обязательно протянет в ответ свою, но рука Его, скорее всего, будет пуста. Если же в мольбе и отчаянии человек простирает руки к другу, то друг подарит ему тепло своей души и самую искреннюю улыбку, выдаст шерстяные носки и носовой платок, сварит кофе и угостит яблочным пирогом. И Бог улыбнется на небесах, ибо ничто не спасет от беды лучше, чем любящее сердце. … «Мой дорогой Энтони! Моё небесное время неумолимо близится к последней черте, и боюсь, что стрелки на моих райских часах вскоре замрут навсегда. Я многое повидал в этой жизни, которую прожил один, но всегда чувствовал, что мы вместе, где бы ты ни был, как бы далеко ни разводила нас судьба. Ты всегда оказывался рядом, чтобы спасти и утешить, чтобы поддержать и вытащить меня из любой передряги — я все помню, мой милый, помню каждую минуту, проведенную рядом с тобой, и на Земле, и на Небе, начиная с самого первого мгновения нашей встречи у Восточных Врат Эдема. Энтони, я прошу: прости меня, если я был в чем-то виноват перед тобой. А я, безусловно, был, и я это понимаю. Я просто хочу, чтобы ты знал: я всегда считал тебя своим другом, лучшим и единственным, и никого другого я бы даже близко не смог сравнить с тобой, за все шесть тысяч лет нашего знакомства. Ты был и останешься в моем сердце до последнего вздоха, и если у меня не будет крыльев — ты станешь моими крыльями, а твоя светлая душа (уж прости меня, милый!) — моей путеводной звездой. Ты — огненный меч моего сердца, его неугасимое пламя, мой прекрасный Демон. Милый мой Энтони, хочу попросить тебя только об одном — пожалуйста, позаботься о моих книгах! Это всё, что у меня есть, и я хотел бы эти сокровища оставить тебе. Я понимаю, что тебе будет тяжело заходить в мой дом, поэтому просто перевези куда-нибудь библиотеку и сохрани ее, как память обо мне; а дом можно продать, это вообще не проблема… А если хочешь, ты мог бы жить в нем сам. Если только ты захочешь, конечно… Потому что это дом, в котором нам с тобой всегда было хорошо вместе, и где я был рад твоему приходу в любое время дня и ночи… И напоследок об этой Горгоне. Я нашел у себя ту самую запись Леонардо да Винчи, которую он мне отдал когда-то с просьбой сохранить. Вдруг она поможет тебе уничтожить вирус? Ты же сам говорил, что расшифровка кода как-то связана с Леонардо и его записями, так что воспользуйся ею — она лежит в ящике стола, за которым я сейчас сижу. Милый мой, я верю в тебя и всегда верил, несмотря ни на что: ты — Демон, но ты один такой на целом свете, и в твоем сердце никогда не было настоящего зла, уж прости меня за эти слова… Сегодня за мной придут все трое наших — ты знаешь, о ком я. Они явятся вечером, не дожидаясь полуночи — они всегда так поступают, забирая приговоренного к казни, чтобы обреченный на смерть в последний раз провел ночь в Райском саду. Не забывай меня, Кроули. Просто вспоминай иногда… Помнишь, как однажды на Рождество ты подарил мне шарф, а я поцеловал тебя и испугался, как дурак? Как же я потом жалел об этом… Как и о том, что не решился повторить это снова. Ничего не бойся, мой милый. Никогда. Ничто так не подрезает нам крылья, как нерешительность и страх.» Оказывается, кто-то с силой трезвонил в дверь, вновь и вновь давя на кнопку звонка и прерывая ход его невеселых мыслей. Азирафель на всякий случай решил открыть («а вдруг…?»), провел рукой по волосам, надел пиджак, вышел к посетителю и замер у входа, не поверив своим глазам. На пороге стоял тот самый кудрявый Вакх, собственной персоной, который сидел рядом с ним в Британском музее, а потом так откровенно вис на Кроули! Тот самый негодяй Салаи, который, воспользовавшись его ноутбуком, занес вирус «Горгона» во всю мировую компьютерную сеть! В одной руке беса был мотоциклетный шлем, в другой — газета, которую Ангел пару раз видел в руках Кроули — «Адские ведомости». Новенький красный байк «Триумф Тайгер» был кое-как припаркован у самых ступеней. — Добрый день, — сухо поздоровался Азирафель. — Кажется, мы уже встречались, не правда ли? Чем могу по… — Так это ты! — Салаи покатился со смеху, закинув кудрявую голову и не потрудившись даже поздороваться в ответ. — Вот ты какой, оказывается, божий одуванец, белый и пушистый! А я-то думал, с кем же это мутит наш Великий Змей, мистер Кроули? — Бес нахально оглядел Азирафеля с головы до ног, нагло ёрничая, затем достал из кармана пачку красного Marlboro и прикурил, небрежно щелкнув пальцем по сигарете. — Будьте добры, пожалуйста, отойдите от этой двери, — как можно вежливей попросил Азирафель. — Я не выношу табачного дыма… — Да плевать я хотел, что ты выносишь, а что нет! — злобно сплюнул бес. — Правильно говорили что-то там про любовь Зла! В смысле, Демона, конечно, — Салаи мерзко захихикал, оскалив острые зубки, и встряхнул кудрями. — Но вот уж не думал, что Кроули тащит к себе в постель такую чертову рухлядь, как ты! Тебе же под сорокет, если не больше, а ты все туда же, старый педик! Азирафель побледнел, как полотно — с такой невероятной наглостью он сталкивался впервые за шесть тысяч лет. Его глаза потемнели, уголки губ опустились, а на асфальт упало несколько белых перьев. — Откуда вы всего этого набрались, молодой человек? — с тихим укором спросил он. — Вы же столько лет прожили бок о бок с великим Мастером, и как же он вас терпел? И вот еще что, — тихо добавил он, — если вы сейчас же не прекратите оскорблять меня, мне придется вызвать полицию. — Да вызывай ты, кого хочешь! — надрывался бес. — Леонардо узнал тебя, ангелок! Вот, — он ткнул грязным пальцем с обкусанными ногтями в фотографию в газете, — это же ты, точно — ты! Даже не мечтай, что Кроули останется с тобой, да он и не вспомнит о тебе больше, старый хрен, потому что какой же нормальный демон станет трахаться с ангелом? — Салаи сделал неприличный жест руками и бедрами, изобразив, как именно, по его мнению, это происходит. — Вы же это… бесполые, говорят? Или как кастрированные коты — хотите, но не можете? — он опять непристойно заржал над собственной шуткой. — Вы ходите, небось, за ручки держитесь и треплетесь о вечном, да? И так все шесть тыщ лет, Ад вас раздери? Кроссворды разгадываете и цветочки вместе поливаете? Размахнувшись, бес со злобным смешком швырнул газету ему в лицо. Пока она падала, Ангел успел перевести взгляд на снимок в «Адских Ведомостях». На четкой цветной фотографии он был снят рядом с Кроули, который сидел вполоборота, очень близко к нему, положив руку ему на плечо, и смотрел на него с улыбкой своими удивительными глазами, полными восторга, восхищения и…нежности. — Будьте добры, пожалуйста, мистер Салаи, немедленно замолчите и уезжайте отсюда! — Азирафель, как всегда в сильном волнении, становился неестественно вежлив, по сравнению с обычной улыбчивой ангельской приветливостью. — Если вы сейчас этого не… — Ннна, забирай! — Салаи внезапно вытащил из бокового кармана сложенный вдвое пакет с какими-то бумагами и швырнул на порог магазина. — Леонардо сказал привезти тебе срочно, но я плевать хотел на то, что там бормочет старик Лео, он совсем выжил из ума и завтра собирается запускать в Раю бумажные самолетики для жирных кастратов с крылышками! Ему пакет для тебя передал Кроули, сказал — срочно доставить, и если бы не Кроули, фиг бы ты вообще его увидел! И ручку свою тоже забирай, чертов гомик — можешь засунуть ее себе острым концом в ж.! Азирафель совершенно некстати почувствовал, что краснеет, и с трудом скрыл улыбку. Так вот оно что! Оказывается, все было совсем не так, как он предполагал… и напрасно он тогда так распереживался. Теперь ему стало даже весело. Не глядя больше на беснующегося от ревности Салаи, Ангел аккуратно подобрал с тротуара бумажный пакет и с ехидной усмешкой поклонился «байкеру» на прощание, после чего закрыл на ключ дверь магазина, повесив табличку «Закрыто». В пакете оказались бесценные записи Леонардо, те самые, что были накануне украдены у графов Норфолков. Немного поколебавшись, Ангел положил их в ящик стола вместе с той первой запиской да Винчи, затем перевел взгляд на недописанное письмо. Ему нечего и некого было больше бояться. Нечего терять. Скрывать теперь тоже было нечего, да и не имело смысла. Зато он почему-то почувствовал себя абсолютно счастливым. Он взял в руки подарок Кроули — черную эбонитовую ручку с «вечным пером». Улыбнулся. И твердым почерком вывел в конце: «Я очень люблю тебя, мой милый! Прощай. Навеки твой, Азирафель»

Глава 12

Стелется дым в пересохших провалах глаз. Корочку губ плиссируют сухие складки, Из черной горечи камня едкие капли Выжмет сердце-колодец до знака минус. Ангел мой, дай напиться! Я мук не вынес... Идол небесный ждет жертвы в последний раз - второго раза не будет. Машинным маслом намажу сухие чешуйки бескровных впадин. Сердце-колодец устало молиться ради капли любви, пролившейся понапрасну. Снова крылом цепляю мертвое время, что разлетелось в пепел. На все вопросы - знак многоточья да едкая гарь молчанья. Сердце-колодец, порви паутину печали! Пыль-чешуя, пропитайся слезою скатной… Мокрые алые капли – душе отрадней... Ангел, возьми с собой, унеси обратно

Не так уж часто в Аду происходят события, которые отмечаются в упомянутом ведомстве широко и с размахом — примерно раз в тысячу лет, а может, и реже. Впрочем, в последнее время поводов «отмечать» стало заметно больше: только в прошедшем столетии, что для Ада — как для офисных клерков новогодний корпоратив, отмечали «переход» Фредди Меркюри в Рай. Великий рокер дал тогда сольный концерт в Пирамиде, и всё чертово ведомство бурно «фестивалило» до утра, перепившись и уплясавшись вусмерть; после чего второй его концерт состоялся уже на огромной сцене Эдемского сада, с великолепной подсветкой, акустикой и огромным количеством зрителей, которым после окончания концерта нарядные херувимчики раздавали сладкие красные яблоки. Говорят, что вместе с ним на той же сцене выступал Паваротти, Демис Руссос и Монсеррат Кабалье. Сегодня Адова контора в полном составе готовилась отмечать присвоение демону Кроули титул герцога и переход в Рай Леонардо да Винчи, что особенно радовало чертову «братву», от души ненавидевшую Мастера и его «богадельню». Бельзебул срочно вызвал сантехника: трубы протекали по всем подвалам, а чертям вечно было наплевать — хоть на сырость, хоть на вонь. Ради такого случая были даже помыты полы и устроена большая травля тараканов, заползавших сюда с завидной регулярностью после обработки дустом или прямого попадания тапком. Впрочем, куда они девались потом — никто не знал. В Раю их тоже не видели. Скорее всего, они снова попадали на Землю и ползли к людям, страшно соскучившись по общению и вкусным крошкам. *** В любой жизни бывает так, что ты куда-то идешь или едешь, и совершенно не подозреваешь о том, что через какие-нибудь полчаса столкнешься с самым болезненным переживанием, которое уготовила тебе судьба. Пока что ты просто движешься вперед в привычном ритме, но тень грядущих событий уже легла на твое лицо, коснувшись его незримо, словно крыло бабочки, приснившееся во сне; и пусть твоя жизнь еще не разделена на «до"и «после», но судьба неизбежно и жестоко ведет тебя к этой роковой черте, которая навсегда оставит в твоей душе рваную незаживающую рану, как от прикосновения раскаленного металла к нежной коже. «Бентли"на всех парах неслась по Оксфорд-стрит в сторону Сохо, что обычным лондонцам, вечно застревающим там в мертвых пробках, весьма сложно себе представить. Дворники в машине метались, как бешеные, разгоняя молотивший в лобовое стекло дождь; перепуганные голуби во все стороны шарахались из-под колес, на лету взметая веер брызг. «Только бы успеть!» — думал демон, изо всех сил выжимая педаль газа и на полном ходу сворачивая с перекрестка в узкий переулок, громко послав ко всем чертям светофор на Шафтсбери Авеню. Финальный визг тормозов около книжного магазина распугал нескольких посетителей, которые, впрочем, все равно не смогли бы зайти внутрь. Потому что на двери висела табличка «Закрыто». Сердце Демона бешено колотилось, будто кто-то внутри него выбивал на раскаленной дьявольской сковородке неистовую барабанную дробь; эхом зашкаливал пульс, лицо пылало, темно-рыжие пряди спутанных волос прилипли ко взмокшему лбу. Он уже оборвал телефон Азирафеля, но тот, как назло, был отключен, и сейчас Кроули снова ломился в закрытую дверь, как тогда, в последний раз, вновь и вновь выкрикивая его имя, а потом вышиб дверь ногой и вошел внутрь, сжимая в руках новый пустой компьютер. На него обрушилась непривычная тишина, зловещая и совершенно не похожая на то состояние нежного уюта и вечной ангельской безмятежности, к которой он успел привыкнуть, часто заходя в этот дом. Казалось, будто из всех комнат разом выкачали воздух, лишив их запахов, звуков, света и красок, и даже ливший снаружи как из ведра дождь притих, словно испугавшись неуместности собственного шума. Такая тишина стояла разве что на заброшенных кладбищах, которые демон не выносил на дух: в его длинной жизни мертвых было неизмеримо больше, чем живых. В обычно теплых и освещенных приглушенным золотистым светом комнатах сгущались и клубились глухие сумерки, осязаемые физически, до тошноты, до кома в горле, и демону казалось, что древние фолианты взирают на него с невыразимым укором, а страницы тихо шелестят, шипя: «надо было поссслешшить, поссспешшить, посспешшить, потому шшшшто ужжжже сслишком позззздно!» Кроули в полной растерянности стоял посреди гостиной Азирафеля, пытаясь почувствовать и вдохнуть его запах, и не ощущал его, потому что даже вдохнуть не получалось — горло стиснул спазм; и еще он отметил, что сегодня здесь все было как-то уж слишком правильно, как никогда раньше, словно в кошмарном сне: чересчур симметрично, слишком стерильно и напрочь лишено уюта, как в мебельном салоне, где на каждом предмете висит табличка «руками не трогать»: вот кресло, вот желтый торшер, на стене — белые лампы-лилии, вот плед цвета топленых сливок, аккуратно сложенный на мягком диване… А его — нет. Внимание демона привлек красивый белый листок бумаги, лежащий на столе рядом с той самой антикварной ручкой, которую он однажды с гордостью подарил ему, обнаружив в недрах Портобелло-маркета. Его Ангел никогда не покупал дешевую бумагу для письма, считая написанное на такой бумаге послание признаком неуважения к собеседнику. Знакомый почерк Азирафеля, идеально каллиграфический, с небольшими изящными завитками в начале строк — он начал читать, и строчки поплыли и растеклись у него перед глазами, а пол качнулся и ушел из-под ног. Кроули упал на колени, прижав к себе письмо, и заплакал горько и отчаянно, навзрыд, завыл, как раненный зверь, зарывшись в него лицом, не сдерживаясь, как не плакал уже несколько тысячелетий, потому что глаза его наотрез отказывались читать «прощальное письмо», заволакивая слова мутной пеленой слез. Что же ты молчал столько лет, Ангел? И почему же ты… молчал?.. Внезапно он вскочил на ноги, пытаясь как можно быстрее прийти в себя. Его Ангел еще жив, и его надо спасать. Спасатьспасатьспасать, — гулко стучало у него в висках, — все остальное — потом, а сейчас каждая секунда на счету. Кроули с досадой смахнул слезы рукавом пиджака, быстро раскрыл ноутбук и достал из ящика хрупкие, ветхие, сильно пожелтевшие от времени бумаги, аккуратно собранные в большой конверт. Вот они — те самые записи великого "мэтра" Леонардо, и нужно лишь небольшое последнее усилие, чтобы добить «Горгону». Демон вытащил из кармана пиджака квадратное зеркальце и плотно прижал его к первому листку. Затем нашел линк на стартовую страницу Национальной галереи и «пригласил» в свой девственно-чистый компьютер «Горгону». «А ну-ка, иди ко мне скорее, детка,» — с ненавистью подумал он, не отрывая глаз от экрана. — «Сейчас мы с тобой побеседуем, потанцуем, поговорим по душам…» Злобная тварь, раскручивая на голове клубок шипящих змей, изобразила непристойный парный танец с голым Салаи, где мелкий бес оказывался то сверху, то снизу, то прямо на голове у Горгоны, не отпускавшей его ни на секунду. Змеи, шипя, проникали во все отверстия юного податливого тела беса, одновременно затягивая его рот в ненасытный змеиный поцелуй, лаская его грудь, живот и бедра, стискивая в кольца его ноги и упругие ягодицы. Салаи изогнулся, перехваченный поперек талии самой толстой змеей наподобие кушака, и она тут же проскользнула внутрь его тела, заставляя его беззвучно разевать рот в неистовом порыве «танца», извиваясь в такт с ритмичными и все убыстряющимися проникновениями, и вместе с ним затряслась в безумной и сокрушительной последней судороге, извергнув в растерзанного беса огромную порцию яда из каждой пасти. «Лихо!» — с отвращением подумал Кроули, которому было сейчас совершенно не до просмотра порнухи, тем более с собственным участием. Разложив ролик на кадры, он стал быстро выписывать символы, мелькавшие на последних секундах, попутно сравнивая их с записями Леонардо. Бинго!!! Зеркально и диаметрально отраженные строчки внезапно стали обретать форму и смысл, складываясь в четкий и ясный порядок кода. Только времени у него было слишком мало, и в одиночку он справиться не успевал. «А ведь мы с тобой еще потанцуем, дорогуша!» — внезапно в голове демона сложился неплохой и вполне остроумный план. — «О, Горгона, отлично! Ты мне еще пригодишься, детка…» Значит, нужно срочно подключать Дуста и по возможности Тьери, если только тот ответит на звонок в скайпе. Кроули намертво заблокировал входную дверь и вырубил все доносящие снаружи звуки, чтобы ничто не мешало ему сосредоточиться на главной битве своей земной и небесной судьбы. Битве не на жизнь, а на смерть. Битве за Ангела. *** Петя Головин не поверил своим ушам, выслушав «вступительную речь» Кроули, но Aspid666 резко оборвал поток его вопросов насчет «Как тебе это удалось?», «Где взял?» и «*****, какая с*ка все это нахрен придумала?» На трёп с Дустом не было ни секунды, и Петя, пару раз от души помянув знаменитого «кролика, который что-то там написал», быстро включился в процесс. Лучшие программистские умы человечества бились над загадкой Горгоны, но практически все разводили руками: все не то, не так, нет шаблонов, нет предыдущих версий, не с чем сопоставить! Только Дуст и Кроули упорно не желали сдаваться: один — из желания стать звездой, другой — потому что от этого зависела судьба его единственного друга, а значит, и его собственная. Тьери не отвечал на звонки, и это по настоящему беспокоило обоих. Он попросту исчез, пропал из виду, как будто Горгона сломала в нем что-то раз и навсегда, поселив отравленный вирус в его исстрадавшемся сердце. У Клюзеля была в тот момент непростая ситуация в жизни: он только что потерял отца, у которого была последняя стадия рака, а жена совершенно перестала интересоваться им, занимаясь только своей театральной карьерой — она играла в одном из парижских музыкальных театров и считала себя «звездой». История с вирусом «Горгона», который оказался не по зубам Тьери, стоила ему карьеры: парень перестал верить в себя, ушел из Лувра и, как сообщил Дуст, «бухал по-черному, до отключки». «Что-то мне кажется, что Тьери надо спасать», — посетовал Петя. — «А знаешь, что самое плохое? В последнем разговоре он упомянул, что ничего красивее и умнее Горгоны он в жизни не встречал, что она, то есть ты, гыы… ну, прости, друг — что она символ нашего времени, и ее нужно прославить в веках, построив храм в ее честь, и поклоняться ей, потому что она есть праматерь всего сущего, и еще много чего наговорил в том же духе, аж страшно стало, веришь?.. Короче, крышняк у чувака поехал конкретно! Слышь, Аспид… надо бы связаться с директором, начальником его. Не нравится мне все это…» Тем временем «послание Горгоны» близилось к расшифровке, но пятисотлетняя рукопись выцвела в двух местах и еще в одном сильно порвалась, лишая их возможности восстановить код в полном объеме.

Глава 13

Больше всего на свете Демон хотел бы сейчас оказаться одновременно в нескольких местах, а именно в рабочем кабинете Азирафеля, в райских застенках рядом с Ангелом и в Адовой конторе на «награждении и празднике по случаю перехода». Не появиться на «празднике» он не мог: это сочли бы неслыханным и непростительным нарушением дьявольского этикета, последствия которого могли быть совершенно непредсказуемыми, а рисковать он сейчас не мог. Поэтому, оставив «на связи» Дуста, он поспешил обратно в Контору, где полным ходом шли приготовления к «вечеринке». «Что же… Повеселимся!» — Кроули злорадно ухмыльнулся, предвкушая сокрушительный эффект, и быстрым шагом устремился к Пирамиде — разыскивать Леонардо. Великий мэтр выглядел сногсшибательно в белоснежной парчовой накидке, роскошной бархатной шляпе цвета старого красного вина, и золотистых туфлях с крупными жемчужными пряжками, словно собрался на венецианский карнавал. Его длинные темные волосы были уложены изящными локонами, ухоженная бородка лежала волосок к волоску, а на пальцах сверкали крупные перстни с алыми рубинами и розовым морским жемчугом. При виде демона он нахмурился, приняв величественный вид, но решился все же поздравить «с новым титулом» и изобразил замысловатый поклон в стиле флорентийских вельмож, склонившихся перед Козимо Медичи. — Это я должен вас поздравить, сеньор Леонардо, — смиренно начал Демон, почти достоверно изобразив виноватую улыбку. — Меня-то не к чему… да и при чем здесь вообще я? Это ведь ваших рук дело, я к этому вообще отношения не имею! — Это все уже неважно, — туманно ответил да Винчи, избегая смотреть демону в глаза. — Моя загробная жизнь с сегодняшнего дня обретает новый смысл, и я точно знаю, что в Раю есть такое же удивительное место, куда попадают души знаменитых праведников! — Я плохо помню Рай, — задумчиво ответил Кроули, нахмурив лоб, — но в свое время я там тоже… неплохо проводил время, пока не связался с дурной компанией, — он невесело усмехнулся. Вспоминать ту часть своей вечной жизни, в которой он был Ангелом, ему не хотелось. — Знаете, когда-то там было классно: там можно было…как бы это сказать на человеческом языке, чтобы было понятно… Ну примерно так: юным ангелочкам, чистым и нежным существам, не представлявшим, что мир может однажды расколоться на добро и зло, можно было целыми днями валяться на теплой травке, пить нектар, жрать яблоки из сада и дружно тащиться от того, каким клёвым фантазёром был Бог. — Глаза Леонардо округлились, он неодобрительно покачал головой и отвернулся, вытащив из кармана накидки агатовые четки, а затем потихоньку прошелся по ним пальцами, как будто вспоминал мелодию, сидя за роялем. — А вы при жизни даже не осознаете, насколько вы счастливей нас: ваш Иисус подарил вам свободу выбора, вот и верили бы в неё, а не в эту вашу… богадельню и ее прислужников с их нестерпимо-возвышенными лицами! Вот у нас не было выбора, мы сами не могли выбирать себе путь; в отличие от короткой человеческой жизни он предопределен и выбран за нас изначально: демону — демоново, ангелам — ангелово… Одни — белые и пушистые, и должны творить добро. Другие — порочные и мерзкие, и, стало быть, творят зло. Все для равновесия, так сказать…понимаете? Все сущее должно быть аккуратным и симметричным, как только что убранный номер в отеле, лежать ровно и не высовываться, и не качаться из стороны в сторону, как маятник! «Ordnung muss sein!» — "Порядок превыше всего!" — вот великая крылатая фраза, которую немцы, как видно, сорвали у Господа с языка… Так, мэтр? Леонардо осторожно кивнул. После недавней «милой беседы на религиозные темы» с демоном Кроули Леонардо уже не знал, чего еще можно ожидать от этого рыжего мерзавца, и решил перевести разговор на Горгону. — Вы не поверите, это же просто чудо, что ваш…эээмм… — знакомый оказался Ангелом! Я его сразу узнал, он практически не изменился с момента нашей последней встречи в парке у палаццо Медичи-Рикарди! — Леонардо был взбудоражен и слегка волновался перед предстоящей церемонией, как студент перед вручением диплома. — Он потрясающий собеседник, лучший из всех, кого я знаю, я его библиотека — поистине кладезь знаний и человеческой культуры! Кстати…- «мэтр слегка запнулся, выбирая слова, — Салаи успел доставить ему мои записи? — Успел, — в желтых глазах демона мелькнул опасный огонек, как у затаившейся кошки перед победным прыжком на непозволительно расслабившуюся мышь, — да только они слегка пришли в негодность за столько лет, сеньор Леонардо! Вы говорите, что вам очень нравился Ангел! А вы в курсе, что именно он сегодня лишится бессмертия — из-за вас и ваших непомерных амбиций? — Кроули слегка повысил голос, но сдержался, чтобы не «спугнуть» Леонардо, и слегка растянул в улыбке жесткий оскал рта. — Он? Не может быть, это ужасно, право же, сеньор Антонио… О, я бы не хотел, разумеется, таких серьезных жертв, но, с другой стороны… — великий мэтр растерянно оглядел полукруглый проем никуда не выходящего «окна», служившего заодно и дверью на лестницу. — И, кстати, вам-то что? Вы же — суть Зло! — Кроули до боли стиснул пальцы в кулаки, но для вида решил кивком выразить согласие. — Понимаете, вот вы же сами говорили про судьбу и предопределение. Чему суждено случиться, то неизбежно, и так было всегда, от начала Времен… Ангелы — существа милые, но гениальность не свойственна ни одному из них, ибо не заложена самим Господом в их природе… Все мы — суть творения Божия, но если выбирать между ангелами и человеческой гениальностью, то выбор становится очевиден, — да Винчи торжествовал и сиял, вдохновленный собственным красноречием. — Ангелов много, а земных гениев — по пальцам пересчитать! К тому же вечная жизнь, как вы понимаете, безмерно отупляет. Вы — весьма неглупый Демон, сеньор Кроули, вам ли не понимать таких… элементарных вещей? — Леонардо самодовольно усмехнулся и почти по-дружески похлопал Змея по плечу, приготовившись к выражению одобрения с его стороны; но тот молчал, слегка приподняв бровь, и лишь делал вид, будто его очень волнуют пространные монологи великого гения. — К тому же гениальность редко бывает добра, и потому я временно здесь, но моя вера в Господа незыблема, и уже очень скоро меня проводят прямо к Создателю, Ad majōrem dei gloriam! («К вящей славе божией», лат.) В ответ лицо демона полыхнуло неистовой яростью, но он вновь овладел собой, с готовностью кивнул и широко улыбнулся. — Сегодня случится то, чего вы так долго ждали, мой дорогой! — радостно потирая руки, сказал Кроули. — До полуночи должен осуществиться ваш переход из Ада в Рай, а это поистине великое событие, и мы его сегодня достойно отметим! — Леонардо просиял и с готовностью закивал в ответ. — Но вы должны помнить, дорогой Леонардо, что вы и с места тут не двинетесь, пока я не узнаю код программы! Вы прирастете к полу, вы растворитесь в кислоте или будете размазаны по всей Пирамиде, как жидкая гряззззь, если я не узнаю кода! Осталось чуть меньше получаса до того момента, как за вами придут Архангелы и увлекут вас за собой в Райские кущи, и прямо сейчас начнется процедура награждения и праздник, на котором мы с вами обязаны присутствовать… О, я вам обещаю такой фееричный маскарад, какого вы в жизни не видели! — С какой стати я должен вам помогать? — спокойно спросил Леонардо, руками в перстнях потирая вспотевший лоб. — И что будет, если я откажусь? — А вы еще не поняли? Жаль… Ну, сейчас поймете, — загадочно ответил Кроули, развернувшись на каблуках и на секунду исчезая в темноте дверного проема, откуда тут же послышались вопли и жалобный визг, затем — стенания и непристойная брань. Леонардо бросился к выходу, узнав голос своего любимого натурщика, которого Кроули тащил на плече, взвалив на себя, как бревно. Руки и ноги «Вакха» туго обхватывали стальные полицейские наручники, к которым была применена дьявольская магия столь сокрушительной силы, что о самостоятельном освобождении нечего было и думать. Леонардо попытался было «отбить» пленника у Кроули, но тот просто швырнул Салаи на пыльный каменный пол, под темный проем арки. «Вакх» взвыл и стал молить о пощаде, обещая бесплатно удовлетворять сексуальные потребности демона на протяжении еще как минимум трех Вечностей, но демон, словно наслаждаясь моментом, как актер, стоящий на сцене в бесчисленных огнях софитов, быстро надел длинные перчатки из толстой свиной кожи и достал из объемной поясной сумки самый обычный спрей для поливки цветов — пластиковый, в зеленую и черную клетку. — Как вы думаете, дорогой мэтр, шшшшто там может быть? — прошипел он, вплотную приблизившись к Леонардо. — Угадали? Святая вода! Святейшая, первосортная, отборная, доставленная по спецзаказу прямо из Ватикана! А это опрыскиватель — такая, знаете ли, универсальная современная шшштучка для полива домашних растений, — Кроули внутренне ликовал, глядя на то, как упорное нежелание мастера выдавать свои заветные тайны на глазах тает, сменяясь паническим страхом. — Ничего…! Сейчас вы у меня по-другому запоете! «Детки в подвале играли в гестапо!» - громко расхохотался он, наслаждаясь ужасом в глазах мэтра. — Если хотите, гениальный вы наш, я могу вам по секрету рассказать, как только что поймал за жопу одного мелкого беса и, пользуясь служебным положением и некоторыми искусительными практиками (на этом месте Демон едва удержался от смеха, вспоминая любовный пыл на все готового «Вакха»), обездвижил и скрутил его! Даю вам три секунды на размышление, мой дорогой, после чего, уж поверьте, мне хватит одного пшика этой бесценной влаги, чтобы на ваших глазах превратить вашего любимого дружка Салаи в вонючий кусок жидкого дерьма! Вам — понятно? Или еще раз повторить? — Кроули вплотную приблизился лицо к «мэтру», и казалось, что его острые скулы сейчас прочертят кровавые шрамы на лице Леонардо. — Разве вам его не жалко, ну посмотрите на него, как он страдает, какой он милый и маленький, прямо как ангелочек, котенок, мурмурмур! Салаи, корчась на грязном полу, извергнул очередную словесную блевотину, сравнимую по потоку нецензурщины разве что с роликом про Горгону. На Леонардо жалко было смотреть. Казалось, что он сразу постарел лет на тридцать, из красивого и полного сил мужчины на глазах превращаясь в глубокого старца: лицо его из румяного стало серым, изборожденным глубокими морщинами; широкий волевой рот — вялым, подбородок — безвольным и трясущимся. Где-то снизу послышались величественные аккорды музыкального вступления: это был «Полет Валькирий» Вагнера, торжественно возвещавший о начале праздника. — Пора! — громко воскликнул демон, вскинув руки. — Настал момент истины, не так ли, новоиспеченный праведник? Полночь близится! Итак, я читаю до трех: Раз! Два! — Пишите, — прошептал Леонардо… Слова, которые он произнес, до глубины души потрясли Кроули, заставив его отвернуться и скрыть навернувшиеся слезы. Он понял, что имел в виду мэтр, когда сказал ему: «Потом поймете, о чем это». … А еще через минуту раздался звонок Пети Головина, и из двух сказанных им по-русски слов демон внезапно понял оба. Одно означало «финал» или «конец», другое было собственным именем вируса. В тот же момент все вернулось на круги своя. Те, кто видел столь лаконично и экспрессивно описанную Дустом смерть злобной Горгоны, вспоминали, как на экране вместо головы демона со змеями внезапно появился сам Леонардо да Винчи, который глубоким и звучным голосом произнес: «Идущий к звездам не оборачивается назад». Но это были не те слова, которые стали ключом к программе и которые знали сейчас только Дуст и Кроули. И предназначались они не ему. Как ни странно, они были обращены к Ангелу, который сейчас сидел в Раю со связанными крыльями, ожидая казни. — Я теперь не попаду в Рай? — упавшим голосом спросил Леонардо. — Все кончено, так? Равновесие восстановлено? Кроули быстро освободил несчастного беса и исчез в темноте, бросив на ходу: — «Поспешите на праздник, сеньор да Винчи! Show must go on!»

Глава 14

В отличие от координат Сент-Джеймс-парка, Гугл не показывает расположения Эдемского сада. Если взглянуть на него с точки зрения Ангела со связанными крыльями, то станет ясно, что расположен он крайне неудачно: от Сент-Джеймс до ближайшего метро чуть менее пяти минут ходьбы, а от Эдема до ближайшего входа в подземку расстояние составляет чуть больше, чем Вечность (и первый поворот направо). Сторонний (и несомненно восторженный) наблюдатель, взирающий на Град Небесный в яркий солнечный день с той стороны, где уже скопилась целая флотилия облаков, непременно отметит дивный вид на каменную стену, башни, сады, высокие деревья и лестницы, шпили и купола; а затем переведет взгляд на словно бы облитый золотом и пурпуром Эдемский сад, с красотой которого не сравнится ни один ботанический сад земного мира, ибо все созданные человеком сады и парки — суть желание удержать исчезающее в веках воспоминание о самом первом, несравненном Райском саде, созданном Всевышним в прекрасном расположении духа приблизительно на третий день творения. Азирафель лежал на траве под Восточными вратами, в белоснежном ангельском одеянии, глядя на холодные звезды и уплывающие в темноту ночи облака, которые не закрывали полную Луну — жемчужную, перламутровую, серебряную, невозможно далекую и надменную, как английская королева. В последний раз он слушал дыхание райского воздуха — прозрачного, нежного, ароматного, и жадно вдыхал, вбирал в себя запахи влажной земли, ярких цветов и пряных трав, соли от моря и смолы на древесной коре… В другое время он бы с удовольствием разделил с двумя своими спутниками возвышенное состояние духа, но туго стянутые толстой земной леской крылья лишали его возможности двигаться, нормально соображать и уж тем более думать о Вечном. Михаил и Гавриил сидели по обе стороны от него и играли в нарды в ожидании полуночи. Внезапно Гавриил поднял голову, кивнув второму Архангелу, схватил телефон и отошел в сторону. Разговор, судя по всему, состоялся между ним и «противоборствующей Конторой» и проходил на повышенных тонах. Михаил прислушался, но до него доносились только отдельные слова: «пять минут… восстановлено… пожертвовать…и почему-то еще отчетливое «да пошел он!» «Интересно, о ком это он,» — успел подумать Михаил, с испугом глянув в сторону связанного Ангела. — Однако, пора уже кончать с нашим «другом» и спускаться в Ад за этим…"праведником", будь он неладен! Ход Адовых и Небесных часов полностью синхронизирован с земным временем. И те, и другие, и даже третьи показывали без пяти минут полночь. Азирафель не хотел расставаться с жизнью. Больше всего на свете он сейчас хотел бы очутиться в любимой столице Соединенного Королевства, в одном из своих любимых парков, и кормить любимых уток крошками в компании своего обожаемого демона. Он бы все отдал ради того, чтобы еще раз, хоть на мгновение, хоть на долбанную небесную секунду увидеть Энтони Кроули, его яркие смеющиеся губы, на которые он всегда потихоньку скашивал глаза, надеясь, что демон не заметит; и острые скулы, и его вызывающую походку, услышать голос Демона, зовущий его по имени… «А еще в такой момент можно было бы и выпить чего-нибудь покрепче», — с сожалением подумал Ангел. — Жаль, что тут не наливают…» — Михаил! — Гавриил быстро кивнул Архангелу, и они, оставив нарды, отошли на несколько метров, под густые кроны зеленых деревьев, на которых в темноте садились светлячки. — Что случилось? — в глазах Михаила на секунду мелькнула тревога, но он был свято уверен в том, что никаких провокаций и вызывающих подозрение действий со стороны Адовой конторы быть не должно: с ними все было согласовано до мелочей, оставалось лишь привести в исполнение «процедуру» и спуститься по длинному эскалатору за Леонардо. — Времени нет, потом объясню. Начинаем… и давай уже, это, сделай умное лицо, что ли, и нарды убери! — Михаил в недоумении посмотрел на часы, затем на Гавриила — «Так ведь еще четыре минуты, могли бы и доиграть, куда ж торопиться-то?.. " — На телефон снимем? — Михаил с готовностью вытащил мобильный, которым в Раю могли похвастаться только высшие Ангелы. — Снимай, будет что вспомнить потом! Шоу будет эффектное, такое пропустить нельзя! Гавриил решительно схватил его за руку и потащил за собой, на середину огромной арены, где ангелы по обыкновению устраивали спортивные состязания и гонки Пегасов на Кубок Эдема. Взгляд Гавриила мгновенно изменился, стал жестче и собраннее, устремившись ввысь, словно он вышел на театральную сцену, чтобы сыграть главную роль в пьесе, написанной впопыхах, без предварительной прочитки, репетиций и прогонов. Импровизация неизбежна, поскольку занавес уже взвился, партер рукоплещет, бинокли и лорнеты направлены прямо на главного героя, в то время как автор сей занимательной пьесы внимательно следит за действием из царской ложи, уже получив огромный гонорар. Сюжет предсказуем и незамысловат, но вполне остроумен, поскольку может меняться в обе стороны: как от комедии к трагедии, так и наоборот. — Встань, Ангел Азирафель! — начал Архангел громовым голосом. — Сейчас появится Метатрон, чтобы объявить тебе Волю Господню! Он высоко поднял руку с пылающим мечом, взывая к Небесам, и эхо громовыми раскатами троекратно прогремело над Градом Небесным. Азирафель с трудом поднялся и встал во весь рост, насколько позволяли стянутые за спиной крылья, спокойно глядя перед собой. Он выглядел бледным и осунувшимся, но попытался было даже улыбнуться и пошутить напоследок, извинившись перед почтеннейшей публикой за столь вынужденную необходимость оторвать ее от важных небесных дел, дабы лицезреть его уход; но в этот миг ослепительное золотое сияние, словно свет тысячи солнц, прорезало ночь. Стены Небесного Града, на которых стояли в полном облачении Воины Света Небесного, взирая на страшную, непостижимую и недоступную пониманию большинства из них казнь, задрожали и ярко вспыхнули, словно где-то взорвалась сверхновая звезда, возвещая небесному воинству о пришествии Гласа Божьего — Метатрона. Суровый лик Божьего пресс-атташе закрывал собой темные небеса, озаряя сиянием Площадь Арены. — Азирафель, Ангел Восточных Врат! — громовой голос раскатами загремел над стоящим в круге света осужденным. — Ты обвиняешься в страшном преступлении против человечества, совершенном по твоей исключительной халатности — в появлении дьявольского вируса, победившего земные информационные технологии! По твоей вине была уничтожена та часть земной культуры, которая должна была вечно храниться на электронных… — Метатрон внезапно осекся, словно забыв слово- ммм… носителях! Ты позволил адской скверне просочиться в умы и души вверенных тебе людей! Азирафель не отвел глаза и не опустил голову. Он почему-то задумался о том, кто мог сочинить «голосу Бога» столь бездарный спич. — Ты, Ангел Азирафель, обвиняешься в связи с самим дьяволом, искушавшим тебя на протяжении шести тысячелетий — с проклятием Тьмы и исчадием Ада, нечестивым Змеем, демоном Кроули, и в шпионаже в пользу Ада! — При упоминании любимого имени ангел вздрогнул и опустил глаза, словно испугался, что они могут выдать его. — Мы обвиняем тебя в том, что вместе с упомянутой нечистью ты пьянствовал, предавался чревоугодию и грязному разврату! «А ты, можно подумать, свечку в спальне держал, старый идиот,» — с отвращением подумал Азирафель. — «Да и просто жаль, что ты так ошибся насчет грязного разврата…» При упоминании о «разврате» Воины Света дружно завопили, засвистели и подняли такой невообразимый шум, что Метатрону пришлось призвать их к тишине и спокойствию. — Ты, Ангел Восточных Врат, волей Господней приговариваешься к лишению звания и небесных крыл! Ты отправишься на Землю в тысячелетние циклы вечных перевоплощений, пока твоя земная душа не растворится во мраке забвения, попав в Ад! Умри сейчас! — Умри сейчас! — эхом подхватило Небесное Воинство. — Давай уже, иди, — Гавриил быстро разрезал стягивающую крылья леску и подтолкнул Азирафеля к Сандалфону, который держал наготове в руках Карающий Меч Господень. — Давай, до свиданья! Будешь себя хорошо вести — может, возьмем обратно, а пока — Закончить он не успел. В тот же момент на центральную Арену Эдема ворвалась страшная адская нечисть с головой Горгоны, увенчанной сотней шипящих змей. Нечисть была высокого роста и худощавого телосложения, стильно одетая в черный твидовый пиджак от Karl Lagerfeld, ослепительно-белую рубашку с кожаным галстуком от Armani и шикарные серебристые ботинки-дерби из змеиной кожи. Вместе с адским отродьем, прикрывая его собой, в освещенный центр круга влетел запыхавшийся от бега мужчина, бородатый, в бордовой бархатной шапочке на длинных вьющихся волосах, одетый в стиле земного Средневековья. Потрясенные зрители, не ожидавшие такого поворота пьесы, замерли. Архангел Михаил быстро навел камеру на «злодеев и нарушителей спокойствия» — такого эффектного шоу в Раю не видели от Сотворения Мира! Метатрон открыл рот, как видно, желая что-то сказать, но вместо этого возмущенно запыхтел и по-стариковски закашлялся, как будто наглотавшись грозовых молний. Небесное воинство зашумело и весело зааплодировало, с интересом ожидая продолжения «пиесы». — Кроули! Твою мммать… Да как ты… как ты посмел явиться сюда, падшая тварь? — Гавриил опомнился первым и поднял огненный меч, кинувшись к «Горгоне». — ВОН!!! Не сметь! «Горгона» обернулась и грозно зашипела, показав тысячу раздвоенных языков. Гавриил с Михаилом шарахнулись в сторону, а «нечисть», направив на них пульверизатор, свирепо рявкнула голосом Кроули: — «Прочь ссс дороги, мразззь, убью! Это жидкое адское пламя — сгоришь нах*й, ссволочь!» и схватила за руку потерявшего дар речи Азирафеля, на правое крыло которого в тот же миг опустился Карающий меч. Кровь брызнула на белое одеяние Ангела, и он потерял сознание, рухнув на руки своему спасителю. Метатрон исчез, как будто в небе выключили огромный экран. Леонардо заметался, не понимая, куда ему идти, но о нем успели благополучно забыть. Архангелы бросились за Кроули, но «Горгона» мгновенно исчезла в небе со своей «добычей», напоследок сверкнув черными крылами в ослепительном свете огненных мечей. Многие впоследствии утверждали, что слышали в небе адский хохот и голос «Горгоны», горланившей на всю Вселенную: «Нас не догонят! НАС НЕ ДОГОНЯТ!»

Глава 15

И разве то зовете вы душой, что в вас звенит так тонко и неровно, чтоб смолкнуть, как бубенчик шутовской?.. Что славы ждет с протянутой рукой?.. Что смерть приемлет в тусклой мгле часовни? Душа ли это? А я гляжу в ночи на майский цвет, во мне как будто вечности частица стремится вдаль, в круговорот планет, она трепещет, и кричит им вслед, и рвется к ним, и хочет с ними слиться... Душа вся в этом... Райнер Мария Рильке (перевод Т. Сильман)

Примерно за полчаса до описываемых событий обычно полутемные подземелья Ада осветились светом разноцветных прожекторов, возвещая о начале празднества. Самые красивые ведьмы, распутницы и бывшие политические лидерши разливали шампанское, виски и бренди в сверкающие хрустальные бокалы, а принарядившиеся по случаю праздника черти и бесы вовсю отрывались на танцполе под «My Chemical Romance», «The Tiger Lillies» и «Rammstein». Герцог Хастур и герцог Лигур, предварительно накачавшиеся вискарем в трех барах «Пирамиды», пребывали в том возвышенном состоянии духа, которое у адовой нечисти, как правило, заканчивается мордобоем, не говоря уж о таких мелочах, как битьё посуды и зеркал. Обсуждая между собой события последних дней, они так и не пришли к окончательному выводу по вопросу авторства «Горгоны», но поскольку считали демона Кроули самым «просвещенным» (Кроули упомянул бы, конечно, словечко «прошаренным») по этой части, то награждать за столь сокрушительную победу Зла, разумеется, нужно было именно его. — Этот пижон Кроули вечно заставляет себя ждать!» — недовольно пробурчал косматый черноволосый Лигур, глянув на часы. — «Да и Леонардо мог бы поторопиться! Или он решил попрощаться напоследок со своим этим… как его…?» — Лигур почесал в затылке, пытаясь вспомнить имя, — «Салли? Силли?» «Салаи!» — напомнил герцог Хастур, взяв с подноса очередной хайбол. «Ты же понимаешь, сейчас все очень быстро меняется, и здесь, и там… И я иной раз не пойму, кто на кого больше влияет: мы на людей, или уже теперь они на нас? Вот хоть бы даже с их этим…интернетом. Грядут большие перемены, дорогуша! Скоро у нас тут всё будет супер-пупер… как это…мортифи…мумифи…» — Мудифицировано! — с готовностью подсказал Лигур, страшно гордясь словечком, подцепленным у Кроули. — А что, пригодится!.. Да, насчет Салаи: а ты в курсе, дорогой герцог, что мелкие бесы снова повадились шастать в Рай под видом мух или мотыльков? Хастур поморщился, почесав спутанные светлые патлы. — Кто тебе сказал? — Про что? Про пропуска бесам с ихней стороны? Собака лает, ветер носит! — Лигур поспешно отвел глаза, но успел уже слишком много выпить, и его развезло. — Сам же сказал — все меняется! Вот и Рай тоже… давно уже не тот, что был в начале. У Ангелов Райский сад — что-то вроде престижного курорта для избранных! Вот они и подсиживают друг друга изо всех сил, чтобы, попав туда, болтаться там веками, поближе к начальству. Всевышний, говорят, давно понабирал себе команду любимчиков, типа элитного клуба для своих, чужие там не ходят, сам понимаешь… Люди называют это «диктатурой», слышал? У них же там всё решается Его единоличной волей! Сплошной волюн…туризм, — с последним словом Лигур не справился, но Хастур, прислушиваясь к пьяному бормотанию своего приятеля, стал подозрительно быстро трезветь. — В этих стенах попрошу не выражаться, — буркнул он, наставив на косматую рожу Лигура острый палец. На обычно грязных ногтях Хастура был сделан матовый черный маникюр с выпуклой золотой жабой — по случаю праздника. — А ты чего хотел, демократии? — Хастур саркастически хмыкнул и поднял бровь. — Никогда ее не будет, ни здесь, ни Там, — палец герцога поднялся вверх, указуя на потолок. — Мы тут решаем свои проблемы, а в Раю хватает своих, — очень тихо сказал он, наклонившись к Лигуру.- Опять же взятки…сам знаешь, без них никак. Мы им отдаем своих лучших грешников под видом «праведников», которых у них совсем не стало; они нам взамен — технологии и эти…флешки. Это называется «совместные проекты». У всех бесов есть флешки, но пользуются они ими только на Земле…пока что. Знаешь, какие возможности у нас теперь откроются после того, как мы отдадим им да Винчи? Они нам сами же все установят, все проведут. Договоренность есть… Лигур недоверчиво глянул на герцога. — Мы снова стали выдавать им пропуска? У них возможностей, конечно, намного больше, но вряд ли они допустят, чтобы мы их догнали в…технологическом смысле! — Мы — им, они — нам… А знаешь, что еще весело? — Хастур заговорщически подмигнул «коллеге». — Подпольный рынок в последнее время очень оживился, и теперь мы и травку райскую оттуда же…получаем, — герцог хихикнул, вспомнив, как запаниковал Архангел Михаил при упоминании «яблочек» и «травки». — Мухи летают, нда… и бабочки крылышками бяк-бяк-бяк…- Лигур издал короткий хриплый смешок. — А причем тут «смертники», казни, падшие-мать-их-ангелы, все ихние пафосные дела с отрезанием крыльев, а? Фредди вон отдали, получили за него сто тысяч флешек, а какой-то ихний ангелок, говорят, как дурак, за него добровольно на Землю ушел… Это называется «сотворение кумира», по-ихнему, у них такого не одобряют, поскольку кумир там только один, с другими напряг, — он отхлебнул из стакана, шумно втянув воздух носом. — Нам тут есть чему у них поучиться!.. Этих, как их… диссидентов мочат, прикрываясь традицией, стало быть? Декорации к спектаклю, а что за сценой — знает только Он? Хастур маленькими глотками пил виски, понемногу разбавляя его колой со льдом. — Ты про Азирафеля знаешь? Его сейчас казнят, — герцог перешел на шепот, — если только вирус не будет уничтожен… что уже вряд ли, — он быстро перевел взгляд на часы. — Хотя…его-то, думаю, при любом раскладе уже ничто не спасет, кроме разве что «Божьего промысла!» — Этот случайно не тот белопёрый умник, с которым часто бухает наш красавчик Кроули? Гыыыы, вот ведь спелись, голубки… — Лигур заржал, поперхнувшись вискарем, и забрызгал слюной страшно недовольного герцога. — Сплетни слышал, конечно! А чем этот ангелок так достал Гавриила с Михаилом, что они готовы его…- он выразительно провел ладонью по плечу, изобразив отрезание крыла. Хастур прикинул примерное соотношение истины и дезинформации в своих словах. В смешанном виде получалось намного правдивее, примерно как в «Райской правде», которую черти между собой давно уже называли не иначе, как «правда-правда». Тем более, что и «Райская правда», и «Адские ведомости» печатались в одной и той же лондонской типографии, владельцем и главным редактором которой со времен ее основания в семнадцатом веке был ангел Азирафель, хотя заходил туда крайне редко и из прессы предпочитал только «Таймс». К его большому сожалению, по долгу службы ему, как главному редактору, приходилось читать все материалы, которые примерно раз в столетие приносили курьеры, исключительно младшие ангелы, и знал намного больше того, что с трудом читалось между строк. — Слишком многое знает, а еще больше понял, но помалкивает в тряпочку, — уклончиво ответил он. — Там, у них наверху (указательный палец снова взметнулся вверх) опасаются, что эти двое могут сотрудничать. Избавившись от ангела, эти райские начальнички, которые сидят на жопах ровно и страшно трясутся за свои насиженные места, хотят, как говорится, «убить двух зайцев сразу», — Хастур поморщился, как от зубной боли. — Между нами, конечно… не представляю, что там мутит Кроули с этим лондонским книгочеем, но наверху подозревают тайный сговор, и, возможно, шпионаж… — В смысле, что Ангелок работает на нас? Или кто — на кого? Вот Кроули молодееец, — протянул Лигур. — Свое дело знает! Искусил, совратил, завербовал! — демон зашелся каркающим смехом, перешедшим в затяжной кашель, — кхе, кхе! Кхеее! — Не знаю, — Хастур сильно треснул демона по спине, и тот перестал кашлять. — Нашему пижону тоже доверять нельзя, он тот еще, знаешь…скользкий тип. Змеюка — он и есть змеюка… А, кстати — вот и он… Нифига себе прикид! — Герцог аж присвистнул от восторга, — нет, ты только глянь на него, ты посмотри, что творится!.. Танцпол застыл, как на стоп-кадре; музыка стихла. В белом и лиловом свете прожекторов на круглую, увенчанную куполом из черного мрамора Адову трибуну, или, как ее еще называли, «Химеру» — за причудливый бестиарий, украшавший каменные стены) вышел демон Кроули. Его знаменитая вихляющая походка была встречена бурной овацией, свистом, ведьминским визгом, сопровождающимся срыванием нижнего белья, бесовским топотом и криками «Кро-у-ли! Кро-у-ли!» Демон выглядел бы, пожалуй, чересчур торжественно и строго для подобного мероприятия (шикарный твидовый пиджак, белоснежная рубашка, узкие черные джинсы, кожаный галстук со змеиным принтом, невероятные туфли серебристого оттенка из тончайшей змеиной кожи), если бы его голову не украшали, наподобие локонов, тысячи шипящих змей, разевающих свои ядовитые пасти: это была та самая Горгона, живое воплощение Зла с прекрасным сумрачным лицом Демона, воскресшая из древних мифов и заново созданная посмертной фантазией безумного гения, который вышел на сцену «Химеры» с другой стороны и встал рядом с Кроули, церемонно раскланявшись с публикой. — Дамы и господа, прошу внимания! — обычно глухой и хриплый голос Хастура обрел силу и звучность, усиленную естественной акустикой «Химеры». — Сегодня мы с вами собрались в этом зале, чтобы чествовать нашего знаменитого демона Кроули за бесценный вклад в умножении Зла на Земле! Как вы все знаете, с помощью земной магии и этих…технологий в мировую компьютерную сеть был запущен разрушительный вирус, уничтоживший достижения человеческой культуры! Лицо нашего дорогого Кроули стало адским искушением и немыслимой страстью людей, которые смотрели на него, с каждой секундой все больше проникаясь невероятной харизмой нашего Змея-искусителя… Кроули изумленно приподнял бровь, покосившись на Герцога. «Ну ничего себе загнул! Пустячок, конечно, а приятно…» Черти снова бурно зааплодировали. Кроули изобразил поклон: легкий наклон головы, кривая ухмылка — и помахал в ответ — «Привет, ребята…!». Змеи качнулись на его голове, словно перья на шляпе, и угрожающе раскрыли пасти, показав раздвоенные языки. В свете прожекторов смуглое лицо его казалось мертвенно-бледным, даже белым, с тонко прорисованной черной помадой линией губ, а силуэт — изысканным, утонченным и готическим, как у вампира из скандинавского арт-хауса. Впавшие щеки, острые скулы, резкие, словно силуэты башен, оттеняли облик мифического змеиного существа, а янтарные глаза с вертикальными зрачками были прикованы к «эскалатору», ведущему наверх, к двум выходам — небесному и земному. — Также сегодня мы провожаем на заслуженный Райский отдых нашего уважаемого мэтра Леонардо да Винчи, — черти заржали и зааплодировали. Леонардо сухо поклонился.- Через несколько минут за ним прибудут Архангелы Гавриил и Михаил, чтобы лично, так сказать, сопроводить и доставить к новому месту пребывания! — Извини, сиятельный, что перебиваю, но прошу минутку внимания, — Кроули схватил с «трибуны» нечто вроде тяжелой указки и постучал по гулкой стене. — Все вы видели Горгону и знаете про код, — он говорил быстро и торопливо, словно в сильном душевном волнении, что не укрылось от зрителей. — Так вот, программу вируса создал этот гениальный ученый, который настоящего компьютера никогда не держал в руках — сеньор Леонардо, а вовсе не я! — Зал зашумел и зааплодировал, послышался свист. — Однако, как стало известно из достоверных источников, вирус больше не активен и уже полчаса назад прекратил своё существование! В зале стало так тихо, что слышно было, как по бокалам топают мухи. Хастур схватил мобильный и убежал в дальний угол зала, на ходу вызванивая Гавриила. — Да, я! Вируса больше нет, работа всех земных сайтов восстановлена в прежнем объеме! Только узнал! — трубка в ответ взорвалась бранью на повышенных тонах. — Да, я вижу, что до полуночи пять минут, мать вашу! Вы должны отпустить его, иначе нам всем звездец… Что значит — я не помню про договор? Леонардо остается у нас, да. Что…? То есть вы все равно хотите казнить ангела из-за всех этих его… Так, ясно — это твоё решение, делай, как знаешь… Да понял я, понял, что вы не придете! Но мы же без вас не справимся, он здесь будет в одиночку кабели тянуть еще пару тыщ лет, а по договору… Аааа…это, стало быть, божий промысел, как всегда, вмешался? Короче, весело у вас там, нда… Да мне-то что с того? Если вы всем вашим белопёрым придуркам решите без наркоза перья выщипать, мы тут только порадуемся! Инквизиция бы гордилась вами, ребятки, с вашей гребанной праведностью! Так держать, молодцы!.. И, как говорится — мои искренние соболезнования родным и близким покойного! — Поэтому, друзья мои, сеньор Леонардо остаётся с нами! — продолжал Кроули, на всякий случай поискав глазами Хастура. Зал снова взорвался аплодисментами. Леонардо стал кричать что-то в зал, потрясая кулаками, но его уже не слушали. Хастур вновь поднялся на сцену, и лицо его было темнее тучи. Пустые черные провалы глаз мрачно обвели вмиг притихший зал. — У нас тут сегодня прямо не Ад, а отель разбитых сердец, — буркнул герцог. — Всем спасибо, все свободны! Впрочем, можете продолжать, чего уж там… Кроули, награждение отменяется — тебя переиграли. Ну…не переживай, Горгона, ты тем не менее отлично поработал! — зал снова загудел, как растревоженный улей. — А твоего дружка сейчас все равно казнят, демон! — перекрывая шум в зале, крикнул знакомый звонкий голос, принадлежавший Салаи. — И ничто ему не поможет, потому что его уже осудили! Мне только что… — он не закончил, потому что мгновенно оказавшийся рядом Лигур зажал ему рот, оттаскивая в сторону. Всё дальнейшее черти запомнили надолго и пересказывали потом друг другу на протяжении веков. Легенда обрастала все более душераздирающими подробностями, пока не превратилась, как это обычно бывает, в свою противоположность. Леонардо и Кроули, пару секунд посовещавшись о чем-то, на всех парах рванули к выходу. — Стоять! Куда?! — Хастур и Лигур бросились в погоню, но демон, развернувшись в его сторону, на бегу выхватил из кармана спрей с водой. — Сыграем в русскую рулетку? — заорал Кроули, целясь в обоих герцогов. — Я не помню точно, какая там вода! Лео, бежим сейчас, если хочешь в Рай, другого шанса у тебя не будет, праведник ты наш… новоиспеченный! А меня без тебя не пропустят — ты станешь моим пропуском в Рай! Прикроешь меня у входа! Давай, живей, бегом, пошёл! Вон там выход, быстрее к лестнице! — Хватайте их! — завопил отставший Лигур, жалея, что перебрал с виски. — Живее, хватайте их, быстрее, идиоты! И кто-нибудь, остановите чертов эскалатор! Желающих проверить водичку на «святость» среди чертей не оказалось, и Кроули с Леонардо влетели на ступени эскалатора, вцепившись в перила и переводя дух. — Йо-хо, ребята! — Кроули весело надрывался сверху, размахивая брызжущим во все стороны спреем. — SHOW MUST GO ON! И оба исчезли, на немыслимой скорости уносясь прочь от Ада, устремляясь ввысь — то бегом, то почти летя, потому что секунды таяли, как песчинки в песочных часах, и отсчитывали последние крупицы…

Глава 16

В конце любой сказки на сцене обязательно должен появиться Главный Волшебник, возвещающий о неизменной победе Добра над Злом. Страсти потихоньку улеглись, клубок змей расплелся и впал в длительную спячку, персонажи расходятся по домам, кофейням или ночным клубам. Вечереет, зажигаются желтые огни фонарей, люди спешат домой или на свидания; маленькие кофейные чашки (с нарисованными кофейными зернышками, керамические, светло-коричневые с молочно-белым) наполняются ароматным эспрессо со сливочной пенкой, мороженым, карамельным ликером и шоколадной крошкой. Тот, кто страдал, обретет покой. Все, кто творил Добро, обретут счастье. Влюбленные воссоединятся и будут жить долго (и весело) Все, кто творил Зло… Да кто же их знает?.. Тимоти Буавен, главный врач реабилитационной клиники Вилье-сюр-Орж, что примерно в получасе езды от Парижа, совершал утренний обход, когда администратор сообщила ему о приезде мировой звезды первой величины — месье Пьера Головина, того самого русского программиста, которому удалось «задушить Горгону» и восстановить культурное наследие человечества. По-английски мадам Дюкетт говорила очень плохо, постоянно сбиваясь на французский, но месье Головин жестами объяснил ей, что ему нужен лечащий врач Тьери Клюзеля. Экспрессия и напор «победителя Горгоны и спасителя человечества» произвели на строгую темнокожую даму столь неизгладимое впечатление, что Буавен был найден тут же и «застигнут» Дустом во время утреннего обхода. — Не могу сейчас ничего гарантировать, месье Головин, — Буавен с нескрываемым восторгом разглядывал Дуста, который выглядел совершенно обычным парнем, совсем не «звездой»: пройдешь мимо — не оглянешься… Довольно высокий, подтянутый, светлая челка, собранные в хвост на затылке волосы, внимательные светло-карие глаза, проколотые «туннелями» уши и маленькая «булавочка» на левой брови; спортивные штаны с накладными карманами, черные кеды, серая футболка с капюшоном, татуировка на руке, с непонятной надписью, словно бы написанной в зеркальном, а затем еще раз перевернутом с ног на голову отражении. — Состояние Тьери удовлетворительное, он идет на поправку, но вот колено пока беспокоит меня, срастается плохо. Ему, можно сказать, повезло при таком падении: он упал в воду, ударился спиной, задел ногой за каменный выступ моста. Трещина в позвоночнике, горизонтальный перелом правого колена, порваны сухожилия на левой ноге… Головин побледнел, сцепил руки на груди, словно начав замерзать, и с надеждой взглянул на врача. — Как это случилось? — Ну, как… — врач замялся, сообщать ли подробности. Густой и абсолютно седой ёжик волос резко контрастировал с полным и румяным молодым лицом; ярко-голубые глаза, умные и живые, с теплой симпатией глядели на Дуста. — Мост Пон-Нёф, в четвертом округе, недалеко от Лувра… Тьери перелез через ограждение и прыгнул в Сену. Там всегда полно народу, поэтому его быстро вытащили, полиция и скорая уже через минуту были на месте. — Буавен удрученно покачал головой, словно сам был очевидцем этой сцены -. Парень явно был не в себе, все время бормотал про Горгону, про змей, про Леонардо да Винчи, — Дуст не смог скрыть улыбки, — ну, вы-то о ней лучше всех знаете, это точно… Про «Синдром Стендаля» слышали? — Дуст помотал головой, прижмурив левый глаз и почесав бровь. — Так вот: психическое расстройство, характеризующееся частым сердцебиением, головокружением и галлюцинациями. Данная симптоматика проявляется, если человек находится под воздействием произведений изобразительного искусства, поэтому нередко синдром возникает в месте их сосредоточения — музеях, картинных галереях. Он же в Лувре работал, верно? — Дуст кивнул, вспоминая телефонный разговор с директором Лувра Жан-Люком Мартинесом, который и подсказал ему, где найти Тьери. — Симптомы могут вызвать не только предметы искусства, но и любые визуальные образы, несущие сильный эмоциональный посыл, в его случае — вирус «Горгона»… — Месье Буавен, я хотел бы увидеть его! Я специально прилетел сюда, чтобы только поговорить ним, с вами и с месье Мартинесом — это его бывший босс… Он в сознании? К нему можно? Я тут привез… — Дуст потряс здоровенным рюкзаком, из которого только что не вываливалась всякая вкусная снедь. Еще вчера Петя с мамой полдня собирали антоновку на даче в Мельдино, что под Дубной, — пахучую, желтую, крепкую… «Витаминов ему привези, наших, настоящих! Что у них там, у французов, настоящего-то есть?» — ну, маме лучше знать, конечно… — Да, в сознании, но переутомляться ему нельзя. У него сейчас там уже есть посетитель… — седой ёжик склонился над планшетом — мадам Клюзель. Седьмой этаж, палата 718. Но вы можете, конечно… Последних слов Дуст не слышал. Он со всех ног понесся к лифту, едва не сбив по дороге перепуганную медсестру. … В просторной одноместной палате, где лежал Тьери, было приоткрыто окно, и осенний ветерок из парка колыхал и трепал легкие белые шторы. Два вишневых листа, словно два сердечка, плавно впорхнули в комнату и опустились рядом на покрывало, описав замысловатую траекторию. Тьери лежал на подушках, заботливо приподнятых и взбитых медсестрой. На его голове была свежая повязка, шея — в жестком фиксаторе, правая нога была подвешена, чтобы избежать отеков. Он казался милым и немножко смешным, взъерошенным, будто качался на качелях или ехал на самокате в ветреный день — домашний, мягкий и беззащитный, как подросток. Рядом ним на табурете сидела молодая женщина, чуть полноватая, пухленькая и миловидная, лукавый срез азиатских, монгольских скул, тяжелые рыже-русые волосы, скрученные в небрежный хвост; пухлые насмешливые губы — розовые, нежно изогнутые, как у ребенка, сине-зеленые глаза, длинные и узкие, чуть приподнятые к вискам; такая милая, уютная девушка, словно яблочный пирог с кремом, или пушистый игрушечный енот из круглой картонки с игрушками, из детства: взять на ручки, прижать, погладить, уткнуться; запах скошенной травы, колокольчиков и малины с молоком… Дуст внезапно осознал, что уже некоторое время стоит в дверях, позабыв войти, а Тьери и девушка смотрят на него с улыбкой и даже что-то, возможно, ему говорят. — Привет, ребята — прошу прощения за вторжение, я просто хотел навестить тебя, Тьери — вот прилетел в Париж, мы же никогда «в реале» не встречались, — смущенно затараторил Петя, — как ты? Я говорил с твоим врачом, он говорит, что ты скоро поправишься! — Я так рад тебя видеть, Петр! — Тьери тепло пожал протянутую Петей руку. — Все позади, да? Расскажи, как вам это удалось? И где Аспид? Ты уже встречался с ним? — Как удалось — это ты у самого Аспида спроси, — Петя растерянно пожал плечами, — я не знаю, Тьери, как он это сделал… Я бы без него не справился никогда, это точно! — Клюзель рассмеялся, весело глянув на Петю. — Да брось, Дуст, ты и сам парень не промах! Вот, познакомься — это Лина-Мэй! — Привет, Петр! — голос у девушки оказался такой же, как она сама: теплое молоко с медом, обволакивающий и нежный, чуть приглушенного тембра, с грассирующим парижским «р». — Вы — мадам Клюзель? — без особого энтузиазма поинтересовался Дуст. — Мадемуазель! — девушка звонко рассмеялась. — Это моя сводная сестренка Мэй, а фамилии у нас одинаковые! — добавил Тьери. У Дуста сразу потеплело на душе, и он стал увлеченно рассказывать про «потрясающего Аспида», который от всех прятался и не желал выходить на связь после победы над вирусом; про то, как пришлось выступать на разных международных форумах и бегать от журналистов… — Вот она, тяжелая жизнь селебрити! — рассмеялся Тьери. — Теперь придется терпеть… — А что там был за текст? Ну, тот самый, который вы с Аспидом все-таки добили? — спросила Лина-Мэй. — Тьери сказал, что вам удалось полностью расшифровать его? Головин взглянул на девушку и почувствовал, что краснеет. — Там… странная такая фраза была написана, вроде принадлежит самому да Винчи: «Прости змея в душе своей и возлюби его, ибо сердце без любви подобно чаше с ядом смертельным». Он же буквально выворачивал свои записи наизнанку, справа налево, дважды в зеркале, и потом еще… в общем, все сложно, — подытожил он, усмехнувшись. — татуху вот сделал на руке, на память… Ох, и попила эта чертова Горгона нашей кровушки… да, Тьери? Клюзель невесело кивнул. — Я говорил по телефону с месье Мартинесом, — продолжил Дуст, — он сказал, что будет рад снова видеть тебя в Лувре, и просил передать привет, и еще сказал, что всегда будет готов взять тебя обратно, если ты… — Нет, Петр, хватит с меня программистской деятельности, — твердо сказал Тьери. — Я уже всё решил. Пойду снова в университет, поступать на факультет истории искусств. Хочу докопаться до странных загадок Средневековья. Начну с да Винчи, конечно… Знаешь, я несколько дней, кажется, был без сознания — странное такое состояние, когда ты как будто ныряешь куда-то глубоко-глубоко, где тишина и совсем нет ни воздуха, ни света, а потом ненадолго выныриваешь на поверхность, и тут начинаются глюки… — Тьери слегка поёрзал на подушках, устраиваясь поудобнее. — Ко мне ангел приходил, веришь? — Неа, — честно признался Дуст. — Я сам только зеленых чертей видел… пару раз… когда водки перебирал! И что он тебе сказал? — Сказал, что я поправлюсь. И что от меня уйдет Софи. Что я встречу другую женщину, и у нас будут дети… И что я должен изучать Средневековье. Я так четко видел его, Петр — он вот тут стоял, у окна, совсем рядом, и от него золотой свет падал, прямо на меня — я словно купался в этом сиянии; а еще я помню его лицо, как будто видел его раньше когда-то, — может, мельком?.. Лицо как лицо, только волосы белые совсем, но не седые, как у Буавена, а именно белые, мягкие и вьющиеся немного. Глаза светлые, добрые, взгляд — будто мы сто лет знакомы, довольно молодой мужчина, только одет немного странно… как с фотографий пятидесятых годов прошлого века, но я-то сразу понял — это Ангел, потому что у него были крылья за спиной — я их видел… — Эх… и почему мне ангелы не снятся, ничего не предсказывают? Хоть бы знак послали, что ли, с небес! Так ведь нет… Или может, я их в упор не вижу? Дуст покосился на Мэй: в глазах девушки заплясали веселые огоньки, и она сняла с покрывала алые листья, отправив их прямиком в раскрытое окно, — Знаешь, что я тебе скажу, Тьери? Тебе нужно отдыхать и не переутомляться, дорогой ты мой! — Клюзель хотел было возмущенно помотать головой, но жесткий фиксатор не давал ему возможности двигаться. — Я тебе тут яблок наших привез, сорт «антоновка» — Петя внезапно по-детски весело и громко рассмеялся, хорошо так, светло, — мы вчера привезли с мамой несколько ящиков с дачи, на пироги там, на джем — мама варит, печет… и тебе прихватил — вот, попробуй, яблочки — супер! Мэй.! Возьмите яблочко! Лукавые скулы девушки порозовели, когда она взяла из Петиных рук крупное ярко-желтое яблоко и с хрустом надкусила его. — Кисленькое, ммм! Люблю! — Ты там поосторожней с ним и его яблочками, сестренка! — рассмеялся Тьери, — он ведь у нас тот еще змей…искуситель! — Учту, — с набитым ртом хмыкнула Мэй, потянувшись сразу за вторым. — Тоже мне, нашел Еву! Тимоти Буавен заглянул в дверь: — Ну вы и хохочете, господа, на весь коридор слышно! — усмехнулся он. — Прошу прощения, месье Головин, мадам, но я должен осмотреть Тьери, а посему… — Дуст! — не выдержал Тьери. — А что такое «твой кролик написал»? (*your bunny wrote* — попробуйте быстро произнести это несколько раз, желательно без свидетелей. Сисадимины обожают этого кролика) Дуст, зажав рот, чтобы снова не начать ржать, помахал Тьери на прощание, тепло пожал руку Буавену и бросился догонять ушедшую вперед Лину-Мэй. — Мэй, хотите кофе? Здесь есть кофейня прямо за углом, там в витрине такие вкусности, ммм! Корзиночки с кремом, эклеры с малиной и шоколадом, маффины с голубикой… Любите сладкое? — Ох, Петр, а ведь вы и правда змей, — очаровательная толстушка кокетливо фыркнула и повела маленьким, смешливо вздернутым носом в сторону кофейни, понюхав воздух, как хитрый домашний енот при упоминании о пирожках с джемом. — Люблю, и до модельных параметров мне, увы, как до Луны на самокате… Худеть и худеть! — И не вздумайте, Мэй! Ни в коем случае! Кого же я тогда буду… совращать десертами?.. *** Друг мой, спи. Я все время буду рядом, пока ты не проснешься и не откроешь глаза, и потом тоже никуда не уйду. Я бы не отходил от тебя ни на шаг и не расставался с тобой ни на миг, потому что жизнь без тебя давно потеряла всякий смысл. Ты — смысл моего бессмертия и моей судьбы, мой личный «умысел», фатум, боль и счастье. Мгновения, проведенные рядом с тобой, проносились на запредельной скорости; мне хотелось остановить время и растянуть его, как эспандер, а ты говорил, что я слишком быстр для тебя… Ангел, за все те века, что мне пришлось прожить одному, без тебя, во мне накопилось столько адской горечи и боли, что только святая вода могла бы положить им конец. Твой свет даёт мне силу жить, и пусть вся моя тьма закроет тебя от невзгод. Мы знакомы несколько тысяч лет; сколько было сожжено мостов, сколько созвездий пронеслось над нами, сколько Черных лун мы пережили вместе — ты помнишь? Сердца наши — обкатанные морской водой круглые камушки, которые в незапамятные времена вынесло на берег по разные стороны вселенной; но вода вечности, ее соль и глубина размыли до самого дна звездный песок бессмертия, и взорвались сверхновые, и сомкнулись берега, и опрокинулись миры, подобно перевернутому зеркалу, чтобы мы оказались здесь вместе, в моей спальне, как две песчинки одной Вселенной, две противоположности, черное и белое, ангел и демон… Ведь так бывает, скажи, что центр Вселенной внезапно оказывается прямо рядом с тобой, на диване? Крылья твои мягче озёрной воды, они словно сотканы из тончайшей пыльцы и пуха, дотронуться страшно — прозрачная хрупкость мотылька, устремленного в синеву… Пусть сладкий сон уносит тебя на своих невесомых крыльях, а я буду баюкать тебя, как дитя, потому что ты и есть дитя Света. Когда-то я наблюдал твой полет, стоя под желтыми фонарями Сохо-сквера… Ты тогда поцеловал меня и испугался, быстро взлетев под облака, а я побоялся ответить на твой поцелуй — оба хороши, ничего не скажешь! Была зима, и на черном небе не было видно звезд, и мне казалось, что нет на свете более одинокого существа, чем я; и мне вдруг вспомнилась песня, которую я слышал однажды в старом черно-белом фильме: «Было пусто на Земле, пока ты летал…а ты все летишь, и тебе дарят звезды свою…нежность». Я всегда ревновал тебя к Богу, потому что мне казалось, что только Бог — твой лучший друг, Ангел. Ведь от тебя до Бога куда ближе, чем до меня, верно? И стоит Богу только поманить, протянуть тебе руку — и все, друга у меня больше нет… Прости меня, Азирафель: я принес тебя в свой дом, потому что всегда мечтал об этом. Ты заходил ко мне иногда, на пять минут, и так же быстро уходил. Так люди спешно покидают необжитые места; ты прав — я бываю здесь, чтобы поливать цветы, пить в одиночестве да зализывать раны, когда чувствую, что не нужен тебе, что в твоей жизни есть вещи поважнее, чем общение с каким-то Падшим. Пока меня тут не было, все мои цветы словно с ума посходили: алым цветом расцвел гибискус, и, увидев нас вместе, протянул ко мне усыпанные цветами ветки, словно хотел обнять; комнатный клен весь в ярких свежих бутонах, но что творится с розами сорта «Черная магия» — это просто уму непостижимо! Они обычно отворачивались, едва завидев меня, и искусить их было весьма сложно: уговоры на них не действовали, а на строгий тон они обижались, сохли и начинали осыпаться. Сейчас все они смотрят на тебя, как влюбленные, и я ревную к каждому лепестку; а от их густого аромата хочется петь о любви, вспоминать Эдемский сад и верить в несбыточное… Пока Ангел спал, Кроули успел промыть его правое крыло и перья, мягкие и нежные, как взбитые сливки; осмотреть каждую косточку и соединения пера, чтобы выявить повреждения: он боялся касаться их пальцами — только губами, будто желая выпить его боль до дна. Впервые прикасаясь к Ангелу, он боялся осквернить его чистоту слишком интимными прикосновениями, как раньше — взять за руку, как боялся прикоснуться — открыто, вдыхая тайно и жадно запах его волос, затылка, шеи; стараясь как бы случайно задеть кончиками пальцев, чтобы потом уносить с собой в ладонях пульсирующий жар, как пойманное на лету перо, как частицу вдоха-выдоха: так поэты средневековья прятали на груди медальоны с локонами своих возлюбленных. Его сознание металось от желания упасть на колени перед Азирафелем и молиться на него исступленно и страстно, как религиозные фанатики на икону святой Девы, до горестной самоиронии и насмешек над собой: «промой ему рану, чертов идиот, тут никакой магии не надо, все элементарно: это медицина, и — только без рук, Кроули, только без рук! Нарасти крыло, как наращиваешь стебли у растений, вот здесь понадобится мелкое дьявольское чудо, и незачем изображать Ромео в склепе: у Джульетты не было резаных и колотых ран, да и перьев тоже вроде…не наблюдалось, она же не курица, в конце-то концов!..» «Это все аромат «Черной магии» виноват, это все розы со своим помешательством на Ангеле!» — решил демон, неожиданно вежливо попросив цветы, чтобы те прекратили изливать аромат на спящего Азирафеля: а вдруг у него аллергия на запах роз? И бывает ли у ангелов аллергия? И как скоро они вообще восстанавливаются после ранений? Кроули, укрыв друга бледно-лиловым теплым одеялом, опустился рядом с кроватью на мягкий черный ковер, спешно наколдованный в момент их возвращения и, ругая себя последними словами за абсолютно не дьявольскую сентиментальность, коснулся рукой его ладони, легко погладив каждый палец. Азирафель вздохнул, застонал тихо и жалобно, как ребенок во сне; по его лицу пробежала болезненная гримаса — и, не сдержавшись, демон поцеловал его руку и прижался к ней щекой, закрыв глаза. «Скоро наступит новый день,» — подумал он, проваливаясь в сон. — «И ты будешь со мною рядом…» Ему приснились две пары скрещенных крыл, черное и белое, шелестящих в полете, словно тончайшая фольга; аэрографически разрисованная розами Бентли и тень чьей-то непостижимой улыбки…

Эпилог

— По жизни люблю чудиков, — рассмеялся Фредди Меркюри, юный и красивый, как греческий бог, в ярко-желтой кожаной куртке поверх белоснежного спортивного костюма; блестящие черные волосы, изысканная линия рта и усов, ослепительная улыбка, открывающая крепкие белые зубы. — Обычные люди не встречались на моем жизненном пути… Может, все люди гениальны, только не осознают этого? — У них на это времени маловато, знаешь? — Леонардо сидел на круглом, прогретом солнце камне, у самого края залива. — Вот человек родился, вырос, и все, что он должен сделать, по мнению окружающих его людей, — это жить, принимая на веру чужие правила. Ты создал свои, Фредди! Даже солнце, казалось, вращалось в твоей системе координат в другую сторону, по спиральной траектории и скачкообразно! Эти правила просты и прекрасны, как мелодии твоих песен, и миллионы людей хотели бы играть по ним… — Моё земное время тоже кончилось слишком рано, словно кто-то выключил музыку: раз — и все, гуд бай, дарлинг! — печально вздохнул Меркюри. — Я с тех пор сочинил еще столько всего, но все «мои» пока живы — они там, на Земле, — он махнул рукой куда-то вдаль, — а здесь маловато музыкантов, с которыми можно делать хорошую музыку… Вот в Аду было веселее — Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин, Курт Кобейн, Джим Моррисон… Зато здесь есть Сергей Курёхин — знаете его? — Да Винчи покачал головой. — Такой прекрасный чудик, русский! Я вас познакомлю! Это такое счастье — встретить единомышленника, веселого, прикольного,красивого — жаль, мы не были знакомы при жизни! А вы уже нашли себе друзей, дорогой Леонардо? — Увы, мой милый, увы, — Леонардо нахмурился и уставился на воду, на играющих у самых его ног золотистых рыбок. — Все, кого я любил, остались… внизу. — Сам же сюда рвался… Но я слышал, всё меняется, — Фредди вскинул руки и изобразил красивое сценическое па, использовав длинный ивовый прут в качестве микрофонной стойки. — Их здесь видели, мэтр. Ваш Салаи навестит вас, можете не сомневаться. И наши спускаются в Ад, это тоже все знают, как бы они не пытались это скрыть. Как вы думаете, Бог все видит? Это тоже часть его плана, или, может, ему давно на всё… — Фредди подобрал с песка плоский круглый камешек и запустил по волнам «плюшку» — вот как-то так, примерно… — Хочешь написать об этом песню? — рассмеялся Леонардо. — Бог играет в миры, как в Лего. Что у Него на уме, и был ли план — не знает никто. Но шанс узнать всегда есть, если вдруг у Него случится плохое настроение, и он устроит вместо бесконечного расширения мгновенное… — Леонардо медленно свел вместе ладони, закрыв между ними просвет. — Сужение? — Можно сказать и так, — Леонардо тепло взглянул на музыканта, погладив пушистую бороду. — Мы-то с тобой хорошо знаем, что такое сейчас Бог для земных людей: обезболивающее, дешевый аспирин, таблетка для бедных… Но я даже не пойму, верят ли в него здесь! — Вы Его видели? — Метатрона видел однажды, — признался да Винчи, — во время той жуткой казни, за которую здесь потом кое-кому (он помахал руками, словно крыльями, изображая Архангелов) долго зачитывали их права! — Помню эту историю, — хмыкнул Фредди. — Но ведь ничего не изменилось? У них всё… по-прежнему «супер-пупер»? Да Винчи пожал плечами — Не моего ума дело, но меня отсюда не выгнали, и ладно. — потом взял прутик и стал быстро писать на песке какие-то формулы, сопровождая их рисунком круга, в который был вписан еще один, меньшего размера с семью расходящимися от него лучами-лепестками. Внутри маленького круга был правильный треугольник, расположенный острым концом вниз. Внутри него Леонардо начал расчерчивать еще кучу мелких треугольников. Фредди, не отрывая глаз, зачарованно следил за каждой линией, появляющейся на песке. Вокруг большого круга Леонардо начертил квадратную «рамку». — Помнишь, мы с тобой как-то говорили про Гермеса Трисмегиста? — Фредди кивнул, присел рядом, закусил травинку. — То, что внизу, аналогично тому, что вверху. Так было написано на изумрудной скрижали, и это есть истина от начала Времен. Что на Земле, то и на Небе… Что в Раю, то и в Аду. Зеркало мира, мировой порядок, придуманный Всевышним. Думаю, это все объясняет… — Потому что этим можно объяснить всё? — рассмеялся музыкант. — Спасибо, мэтр, разложили как по нотам! — «Oh yes we'll keep on tryin' Tread that fine line Oh we'll keep on tryin yeah Just passing our time! " — звонко пропел он, простирая руки к небесам. («Innuendo», Queen) — Может быть, теперь я поверю в то, что, чем больше на Земле зла, тем больше невидимых сил Добра придет на помощь — для того, чтобы восстановить равновесие! — Если этого не будет, мир погибнет, — убежденно сказал да Винчи. — Но что-то новое обязательно ведь придет на его место? — с надеждой спросил Фредди. — Для равновесия, верно, мэтр? — Вот я и пытаюсь просчитать, что именно, — тонко улыбнулся Леонардо, расправив складки розовой парчовой накидки. — А ты пиши свою музыку, друг мой! Это будет музыка сфер, вселенных и звезд. Как ты пел… «Show Must Go On!»? — Аминь! — радостно отозвался Меркюри. — Аминь, — тихо прошептал Леонардо, глядя за горизонт. *** — Шоколад с мороженым, Ангел? Или мороженое с шоколадом? Здесь съедим или домой притащим? — Да можно и здесь, — Азирафель с нескрываемым наслаждением облизнул верхушку вафельного рожка с мороженым под неприкрыто восхищенным взглядом своего друга, который в последнее время стал почему-то обходиться без очков. — Только еды домой не заказывай, там у нас полный холодильник: курица в брусничном сиропе, тыквенный пирог, кофейный мусс, крабовый салат с рукколой и кинзой… — Откуда это все? — Демон вышагивал рядом, сунув руки в карманы джинсов, и весело насвистывал «You're My Best Friend». — И куда столько? — Эммм…вообще-то я сам наготовил, пока ты там со своим Дустом в чате сидел, — Ангел надулся в притворной обиде. — Сатана, дай мне силы! — Кроули тут же получил локтем в бок — не больно, но ощутимо, и снова расхохотался. — У Дуста теперь только одно на уме — парень влюбился по уши! — Азирафель хитро улыбнулся в ответ и стрельнул в демона глазками. — О, я знаю, дорогой мой, как ты готовишь — офигенно вкусно, плотно и густо, со всякими травами, приправами и прочими ангельскими примочками! — Азирафель покраснел, страшно польщенный. — Ангел, я по твоей милости скоро превращусь в Карлсона! Помнишь такую шведскую сказочку про толстого рыжего демона-руфера, который вечно шлялся по крышам многоэтажек и искушал мелких деток, предлагая им полетать над городом? Это чувак из моего фан-клуба, разумеется, — Демона явно разбирал смех, и вместо жестких горестных складок на смуглых щеках неожиданно заиграли ямочки. — Разве у него были крылья на спине? — Азирафель на всякий случай посмотрел вверх, потому что в лондонском небе при желании можно увидеть все, что угодно. Если повнимательней приглядеться, конечно. — У него моторчик в жопе, причем маломощный! И вместо бензина он жрет варенье, как не в себя! — Кроули ухмыльнулся, наслаждаясь произведенным эффектом. Азирафель испуганно перевел взгляд на башню Мэри-Экс, и зажмурился, мысленно представив себе этот кошмар. — Смотри, какой необычный цвет неба! — сказал Кроули, проследив за его взглядом. — Серый, как будто перламутровый шелк или атлас… — Забери себе на подкладку пиджака! — Ангел не любил страшные сказки. — Про Карлсона помню, но у меня в магазине этой книжки, по-моему, нет… — Ты хочешь сказать, что у тебя в магазине нет первого издания Астрид Линдгрен? Уууу, да ладно, — демон аж присвистнул, — придется как-то компенсировать это упущение, а то серебряными табакерками эпохи Регентства тебя искусить уже невозможно! — Милый мой, от твоих сказок у меня мороз по коже! — Поехали домой греться?.. — в лукавых глазах Кроули мелькнул опасный огонек — сладкая янтарная смола, затягивающая беспечного жука, — карета подана, Ангел — ооо нет, после вас! — Эммм…а Бентли ты тоже кормишь вишневым вареньем? — Нет, розовым сиропом! Вишню я еще не сажал! — Кроули от души рассмеялся собственной шутке и вытащил из кармана пиджака большое красное яблоко, с хрустом впившись в него зубами. — Ангел? Яблочко хочешь? Вкусное, ммм!.. *** … Носки в шотландскую клетку, бежевую, белую и красную, футболка с Дональдом Даком, бежевые слаксы, черные джинсы, шелковая рубашка и приталенный твидовый пиджак — все вдруг стало ненужным, лишним и смешным, как точнейшие электронные часы Кроули, валявшиеся поверх всей этой бесполезной кучи одежды, пока Ангел и Демон обнимались и не могли разомкнуть объятия, оторваться друг от друга, — они словно срослись крыльями, огромными и высокими, как небесные паруса, вздымавшиеся при каждом их прикосновении. Их нежность и страсть были похожи на танец, где обе роли — главные, где нет ведомого и ведущего, ибо только любовь вела их в правильном направлении, указывая путь к небесному блаженству. Музыка черно-белых клавиш, переплетение черно-белых крыльев… Как прекрасен ты, возлюбленный мой! Я создал для тебя белые и пурпурные розы, на которых не будет ни одной колючки. Ты плещешься в моей голове сияющим океаном света; я растворяюсь в твоем теле, как морская пена, как горы, полные облаков, как ветер из Эдемского сада. Смотри на меня, Ангел, не закрывай своих глаз, и пусть они отдают мне своё сияние, как звезды, падающие в море. Мы будто врасплох застигнуты счастьем, и имя ему — любовь; это наша кожа, одна на двоих, горячая и влажная, как наши сплетенные тела, и маленькие капельки пота на наших плечах — твои ли? Мои? Твои губы — яркие, мягкие, словно малина с молоком, дай мне выпить этот нектар до дна, Азирафель, дай надышаться твоим дыханием и раствориться в пульсирующих токах твоего тела… Прикосновения к тебе — словно разряды молний, и я слышу учащенный ритм твоего сердца, Ангел, под своим крылом, и задыхаюсь от счастья, как будто сейчас во мне взорвется сверхновая, и разверзнутся небеса, и я снова услышу твой голос, срывающийся и охрипший, навеки любимый голос, шепчущий моё имя… — Энтони…! — Зови, зови меня так… — Кроули тяжело дышал, уткнувшись носом в мягкую ямочку между плечом и шеей Ангела. — С тобой я кажусь себе Казановой… Азирафель, я сейчас снова сойду с ума, правда…от одного звука твоего голоса!.. — Какой же ты горячий… Ты просто Огненный Змей!..У тебя волосы — как нагретая земля, — прошептал Ангел, гладя взмокшие пряди его волос. — Пахнет начинающимся пожаром…или горящими торфяниками, на которых выросла земляника. — Что, я уже задымился? Может, это цветы так пахнут? — Кроули хитро улыбнулся, приподнявшись на локте, и оглянулся по сторонам, почти достоверно изобразив испуг. — О, так и есть! У них всегда такой запах, когда они подглядывают! Ангел, это не цветы, а шпионы. Не удивлюсь, если у них встроенные камеры в каждом бутоне! — Что, прости? — Азирафель поперхнулся от смеха, зарывшись лицом в подушку. — Твои же цветы, сам растил! У этого сада словно выросли крылья — колышутся под ветром, как будто хотят разом взлететь. Не розы, а связка воздушных шаров! — Знаешь…я не говорил тебе, Ангел, — у меня, наверное, несколько тысяч твоих фотографий, — прошептал Кроули. — Правда, они все черно-белые — я не люблю цветные снимки, это «фотки», а не фотографии, — он снова потянулся к Ангелу, губами, руками, ногами, крыльями — я покажу тебе, у меня целая комната в доме ими увешана! Это к вопросу о шпионаже, — узкие твердые губы демона вплотную приблизились к уху Азирафеля, — я снимал тебя постоянно, если ты был рядом, и издалека, когда замечал тебя в толпе, потому что тебя не заметить невозможно… — Но как ты… — Ангел недоверчиво покосился на друга, — как ты это делал? Я же не видел, как ты снимаешь, да ты и не просил никогда — никаких этих… селфи в обнимку, ничего такого я не припоминаю — а зачем вообще надо было меня снимать? Кроули любовался нежными светлыми глазами Азирафеля, его пушистыми золотыми ресницами, улыбался его интонациям, втайне умиляясь ангельской наивности. — О, вот селфи — это точно моё изобретение, как ты догадался? А снимки — это не дьявольская магия, это скрытая камера в мобильном… Просто я хотел видеть тебя…всегда. Я покажу! — пообещал он, положив голову на грудь Ангелу. — Кроули, у тебя седая прядь в волосах…вот тут…и немного на висках! — Ангел бережно разгребал пальцами жесткие темно-медные пряди, недоумевая, как он мог раньше этого не заметить. — Это я, видимо, отбеливаюсь под твоим ангельским влиянием, — прошептал демон. — Скоро я вообще стану белым, как невеста, и толстым, как наши любимые утки!.. — Что с нами будет дальше, Энтони? — Кроули почувствовал, как напряглось тело Ангела, как похолодели его пальцы. — Они же не отстанут… Они не дадут нам жить спокойно, как раньше… — Как раньше — точно нет, — твердо сказал Кроули. — Ничего теперь не будет, как раньше. Пока ты…болел, — Кроули кашлянул, выразительно глянув на Ангела, — с Архангелами разбирался Высший совет… Там были и ваши, и наши — на Земле, во дворце Света и Тьмы. Лигур с Хастуром, даже Метатрон засветился — впрочем, и ему тоже «прилетело…» от Самого, — Кроули чуть помолчал, вспоминая подробности. — Это к вопросу о видеосъемке, кстати, — Азирафель испуганно взглянул, а демона, — дело в том, что Михаил начал снимать твою…в общем, всю процедуру на мобильный, а время съемки фиксируется в памяти телефона… Архангел Гавриил — настолько самовлюбленный идиот, а Михаил — наивный дурак, что им даже в голову не пришло стереть запись до того, как их призвали к ответу! К тому моменту вирус уже полчаса как был уничтожен, и всё восстановилось, — желтые глаза Кроули потемнели до оттенка древесной смолы, — а они…в общем, они притащили тебя туда за четыре минуты до полуночи, сделав вид, что ничего не знают! Но они-то, разумеется, знали… Представь, даже Хастур прифигел, сказал нашим потом — «Учитесь, как надо работать» и еще, кажется, «Инквизиция отдыхает»… И потом, — Кроули скривил губы в привычной змеиной усмешке, — за Леонардо мне «спасибо» сказали и там, и там: в Раю теперь дефицит праведников, а я одного такого им лично доставил… В Аду так вообще все скачут от счастья, как психи, потому что Рай за каждого отпущенного грешника обязан делиться с нами информационными технологиями и флешки поставлять — веришь, нет? Они меня назначили… как бы посредником, Ангел! И знаешь, что самое главное?.. — Кроули перевел дух и прямо взглянул на Ангела, — Я больше не Падший! Я…прощен!.. Глаза потрясенного Азирафеля увлажнились, и он снова кинулся обнимать Кроули: — Боже мой, Энтони, какое счастье, я не верю…это надо отметить! — Только представь: я теперь имею золотой пропуск в Рай, как главный айти-директор Ада! — оба расхохотались от души, откинувшись на подушки. — Должность теперь у меня такая — НH-нейтральная — в смысле, Heaven & Hell IT-Department Director! А Архангелам влепили выговор, отправили пока обоих в горячие точки — Сирию, Ирак…там они сейчас будут игильских чертей гонять, на Ближнем Востоке, пока не выиграют эту битву со Злом… И, знаешь еще что, Ангел? — Кроули повернулся лицом к другу и одной рукой обхватил его за шею, словно взял тело в кольцо. — Я им даже благодарен, Азирафель… Ангел вздрогнул, но губы Кроули замерли на его груди, и пальцы нашли его ладонь. — Ты помнишь, что сказала Горгона? — Еще бы… Эту фразу однажды сказал мне великий Леонардо, и я уже тогда понял, о чем…точнее, о ком это: «Прости змея в душе своей и возлюби его, ибо сердце без любви подобно чаше с ядом смертельным». — Если бы не Горгона, разве мы были бы сейчас вместе, Ангел?.. И я точно знаю, что нас с тобою ждет… — Это значит, что мы теперь будем вместе всегда? — с надеждой прошептал Азирафель. — Это значит, что вместе мы непобедимы! … — И что же нас ждет впереди? — Бессмертие… (Кажется, стихи написал сам демон Кроули, любезно позволив автору их процитировать) У демонов нет ни рогов, ни копыт, Лишь горечь, поросшая былью, Я сгинул бы в вечность, Богом забыт, Но ангел сияющий в небе парит, Вольно раскинув крылья. У демона сердце — обитель зла, Отчаянье давит веки, На черной земле, что сгорела дотла, Бродит душа по осколкам стекла, ПрОклятая навеки… Вечно одна, на скрещеньи дорог В звёздные смотрит дали, Что ж ты молчишь, всепрощающий Бог? Может, твой Рай хоть кому-то помог? Падшим, увы — едва ли. Ангел, ну где ж ты, крылатая тварь? Что же ты, враг мой любимый? Может, мы снова сойдемся, как встарь, Голову я положу на алтарь Нежности неугасимой… Сколько веков пронеслось над Землёй, Эры меняли обличья, Лишь неизменным остался со мной Светлый твой лик, словно луч золотой, Крыльев твоих величье. Друг мой, прости меня. Я идиот. Пьяница, шут и проныра. Тот, кто в огонь за тобою пойдёт, В медные трубы, в арктический лёд, Ангел ты мой белокрылый… Если же спросят — в Аду ли, в Раю — С кем ты останешься, падший? Ангел, возьму я руку твою, Рядом с тобою стоял и стою — На стороне — на Нашей. Этот земной и небесный мир Нас воедино сплавил. Жизнь промелькнет, как единый миг, Замысел Божий, конечно, велик, Но создан из наших правил… © Berkeley Nightingale Октябрь 2019 г.