Я знаю о том, что у меня больше нет времени, Но хочу успеть сделать всё, что мне нужно. Вот бы люди прекратили попытки остановить меня — Я хочу сделать всё, что мне нужно. И я иду по канату, пытаясь дойти выше, А вокруг одни клоуны и лжецы, ну серьёзно. Мы можем заставить их бежать, бежать, бежать…
бежать
Убегать от закона когда ты ничего, по сути, не сделал, странно. Уходить из дома, из города, бежать из страны с преступником — показывать, что ты тоже виновен. И вроде как ты знаешь, что можно просто взять и сдать того, с кем ты сейчас прячешься от полиции, но совершенно точно не хочется. Пусть и страшно. Страшно невыносимо — а если поймают? Если он выставит виноватым тебя? Если прирежет во сне также, как своего обидчика в ту роковую ночь? Тони смотрит на то, как Питер вновь садится за переднее сидение и нажимает на кнопку, вновь заводя машину. Питер — ублюдок с милым личиком, у которого есть причины быть таким, но они закопаны глубоко внутри. Кто бы мог подумать, что тихоня Паркер когда-нибудь возьмёт нож, заявится ночью к своему школьному обидчику в дом и убьёт его? И не просто убьёт — как говорится, «двадцать восемь ударов ножом» — именно столько ран насчитали на теле Юджина Томпсона. — Почему именно столько? — Ну, я люблю Детройт.Все люди смотрят и смеются, потому что все они повторяют за одним. Посмотри на них — лучше идти по другому пути, чем принять правила этой игры. И мне пофиг на обстоятельства — мы с тобой сделаем что угодно лучше, Ты и я, вместе навечно. Не стоит ни о чём беспокоиться, вообще ни о чём. Мы можем заставить их бежать, бежать, бежать…
бежать
Питер — абсолютно точно сумасшедший, потому что лезет за руль и водит лихо и криво. Возможно потому, что не умеет. Тони каждый раз хочет сказать: «остановись, нам за это выпишут штраф» — но закрывает рот, так и не сказав не слова. Питу, очевидно, плевать на превышение скорости — его преступление куда хуже. Его преступление — грех, за который юноша будет до конца вселенной гореть в аду в страшных муках. Если ад существует, конечно же. Но Паркеру на это, опять же, плевать. Он пачкает руки в кетчупе и задумчиво проводит ассоциацию — «У Флэша кровь такого же оттенка. Ну, была, по крайней мере». Смеётся так, будто бы это самая забавная шутка во вселенной, а Тони невыносимо страшно. Страшно, но он всё же улыбается и начинает смеяться вместе с Паркером, потому что ему вдруг тоже стало смешно. Только вот на глаза прозрачной пеленой навернулись слёзы, и в горле комок застрял, а так всё отлично. Вообще супер. А Х У Е Н Н О.Будто бы огонь, сжигаю всё на пути. Если бы можно было осветить этим светом мир, хотя бы на один день. Наблюдаешь за этим сумасшествием, цветной загадкой — Никто и никогда не станет похожим на меня. Прямо как магия, буду свободно летать в небесах. Исчезну тогда, когда за мной придут Никто и никогда не станет хотя-бы похожим на меня. Будто бы огонь. Мы можем заставить их бежать, бежать, бежать…
бежать
Питер взволнованно обрабатывает его царапины и судорожно матерится, совершенно забывая про своё пулевое ранение в ноге, и Тони кричит на него за то, что Паркер возится с ничего не значащими ссадинами вместо того, чтобы вытащить ёбаную пулю. Но юноша вытаскивает свой ножик и приставляет его к горлу Старка — «здесь я решаю, что и в каком порядке лечить». И Тони вроде как и приятно, но Пит, блять, глотку ему чуть не перерезал чисто из-за мелочи. Но Питеру как-то поебать на то, что он сам может сдохнуть в каком-то дешёвом отеле. Или копы вернутся. Он, сука, заботится. Заботится яро, агрессивно и абсолютно в своём стиле. В стиле дикого, сумасшедшего, совершенно точно больного на всю голову парня. Тони боится, ему страшно, но он продолжает стоять рядом — идёт туда же, куда и Питер. Ну, или едет — как получится. Сдать бы их местоположение и выступить обвинителем в суде — заявить, что Пит угрожал, а за это к его десяточке накинут ещё года два. Только вот Старк не может — редкая и абсолютно психованная улыбка Питера стала чем-то родным, чем-то, без чего теперь не выжить. Засела глубоко, в самом сердце, и сжигает всё внутри своим ярым пламенем, уничтожая всё на своём пути. Присваивая себе, загребая оставшуюся золу и серый пепел в свои объятия. Тони страшно, потому что он не может контролировать пламя Питера. Тони страшно, потому что контролировать его не может даже Питер. Ну, за то Питер — настоящий. Не притворяется кем-то другим, не надевает ту маску, которую сейчас носят почти все в этом гнилом обществе, словно клоуны. Его лицо открыто, его душа доступна, блять, ДОСТУП К НЕЙ ЕСТЬ, понимаете? Тони может её увидеть. Увидеть, и, ну... Полюбить? Такой же сумасшедшей любовью, какой любит его Питер.