Не потерять бы в серебре…
Так долго и спасибо тебе за все: За притворство, За воспоминания О тебе и мне All Time Low - Kicking and Scream
Маленькие коммунистические самолетики уносят меня куда-то далеко-далеко. Ранним-ранним утром к поздней-поздней ночи. К светлым полуночным дорогам, что полны, словно воды - людей. Где так легко можно затеряться, но потеряться - не имеет смысла. Яркие билборды. На них такие красивые люди, что я непроизвольно останавливаюсь посреди дороги, смотря на лица и улыбки. Таких в жизни не встретишь, а если встретишь, то никогда не забудешь. А ты взлетаешь в салоне демократичного такси прямо по встречке и на красный свет. Мчишься, пытаясь перехватить вечер в одном тихом барчике со стаканом виски и кофе с коньяком. Ищешь глазами знакомого мальчика-баристу, салютуешь ему полным стаканом. Киваешь, разворачиваешься на стуле, покачиваешь ногой, пытаясь поймать ритм тихой въедливой мелодии. У меня тридцать три пятницы. У тебя семь вторников и каждый день, как выходной. У меня абсолютно неконтролируемые срывы гнева и жалкие остатки затухающей истерики; три разбитых стакана, дешевый недопитый сок в высоком бокале и остатки гордости и силы воли на дне третьей пачки сигарет. У тебя миллион отговорок и миллиарды завтра. Ты все откладываешь на завтра. А это завтра еще ни разу не наступило. У тебя день. У меня ночь. Я двигаюсь в такт рваной музыки. Ты улыбаешься очередному заказчику. Пожимаешь руку, накрываешь две руки своей ладонью. Я кладу руки на чьи-то бедра и откидываю голову назад, чувствуя, как кто-то ведет по шее носом и прикусывает скулу. Рядом с тобой кто-то есть. Кто-то, кто крадет твой утренний кофе и улыбается твоим шуткам. Кто-то, кто берет тебя за руку в парке и тот, кому ты поправляешь ярко-красный шарф. У тебя серьезно и навсегда. У меня на одну ночь или на несколько часов до рассвета. У тебя два кольца на пальце; у меня запаянная бесконечность болтается на шее вместе с тонким шнурком. У тебя два отказа. У меня ни одного предложения. Все как-то само собой разумеющееся. Рядом со мной некто. Кто хвалит мои песни и прижимается плечом к моему плечу в кино, ссылаясь на узкие сидения. Некто всегда спит на животе и поет в ванной. Некто уже третий на этой неделе. Но стоит ли ему знать об этом? Некто каждый раз разный и каждый раз единственный в своем роде. Некто, кто сбежит, не дожидаясь завтрака и душа. Некто, кому я не буду смотреть в след, когда хлопнет дверь. Даже не вздрогну. Некто, чье лицо я не буду искать в метро, когда сяду в вагон, что отвезет меня до аэропорта. У тебя день. Ты доедаешь свой быстрый обед на вынос, бросая смятые купюры на стол, сжимая в холодных пальцах горький зеленый чай, в обернутом салфеткой стаканчике. Вжимаешь голову в плечи и высокий воротник совершенно не греющего свитера. Зато авторский дизайн, да? У меня ночь. Последний кофе, салат на скорую руку и разговорник через строчку. Я не пытаюсь понять, просто не могу уснуть. У тебя конец ноября. У меня начало декабря. Мы даже тут не совпадаем. Вот ты уже с неохотой ложишься спать. А я еще не ложился. И уже, скорее всего, не лягу. Отсчитываю секунды в карманных часах, сжимая их в ладони, слушая их ленивое биение. Кручу ключи на кончике указательного пальца, чувствую тяжесть семи рабочих дней и семидесяти двух часов без сна в чистом виде. Чувствую привкус дешевого кофе, голода и начинающейся мигрени. У тебя полночь. У меня полдень. Ты уже умываешься. А я уже пью кофе из автомата, запивая две таблетки от головы, перед улётом моего самолета и разглядываю людей вокруг себя. Ты приносишь свежие цветы на порог. И некоторое время стоишь, спрятав руки в передние карманы джинсов. Стоишь, пока не накрапывает дождь, превращаясь в ливень, пока ты добираешься до своей машины - вымокнешь уже до нитки. Я забираю газеты, свернутые в жгуты, из почтового ящика, отправляя их в мусорную корзину сразу, как только поднимаюсь к себе в квартиру. На двадцать пятый этаж за двенадцать секунд. Разглядываю свою рожу в зеркальной поверхности, отмечая отпечатки тринадцати тысяч километров. Я почти сутки болтался в воздухе из-за пересадки в Пекине. Ты ждешь от меня сообщения, но вечные три точки в статусе. Я обещал написать, как только прилечу. Вот только тебе ли? Я не помню. Некоторое время смотрю в темный экран телефона и откладываю его на тумбочку. Отбрасываю рюкзак и вот я уже на кровати, обнимаю подушку и закрываю глаза. Улыбаюсь мельканию огней под веками и карнавалу масок. Тысячи неотправленных писем и десятки не использованных километров. Под ногами ли? Нет. В голове. Там я не двигаюсь с места. Лишь протягиваю руки в поисках света. Тысячи обещаний и несказанных слов. Бесконечность неиспользованных возможностей. Три часовых пояса и короткий телефонный номер в контактах. Время словно дьявол. Всегда стоит за спиной. Кладет свою руку на плечо и обдает скулу дыханием. Время машет мне с балкона и исчезает навсегда. И ты. Застывший фотоснимком, покрываешься пылью на моей полке; там, где сломанные зонтики и старые виниловые пластинки, сложены неровной стопкой: Элвис, Синатра и старый добрый Пол Маккартни. Мне снятся плоды рябины в снегу. Ты помнишь? А я перерываю сонник в поисках ответа. Но не нахожу. Трачу двадцать пять баксов на книгу по хиропрактике в попытке понять линии на ладонях. Пока я стою в очереди, ты вдавливаешь педаль газа до упора, мчась по ночным трассам под очередную грустную мелодию. Ты проносишься рядом, но нас разделяют десятки тысяч километров, но мне кажется, что все равно помню чувство скорости; будто бы падение с лестницы без перил. Сжимаю книжку подмышкой и, взяв очередной стаканчик дешевого кофе у улыбчивого торгаша хот-догами, вглядываюсь в свои ладони строго по страницам, минут двадцать, пока глаза не начинают болеть. У тебя двадцать два десять. У меня минутой меньше. Я открываю глаза. А ты снова все в том же тихом барчике покупаешь тайну, которая обошлась тебе в доллар и именем на салфетке. Какая-нибудь Эшли. И уж точно навсегда. Или пока не надоест. Когда она уйдет, а она уйдет, ты будешь грустно смотреть ей вслед, и слезы будут застывать на холодном ветру, что частые гости в этом городе бетона и стекла. Но я больше не понимаю, кто из нас еще способен плакать. И способен ли вообще? Но я все равно попрошу тебя не плакать. Вернее прошепчу себе под нос, глядя краем глаза на мелькание новостей в телевизоре, пока греется мой дешевый кофе в микроволновке какой-то забегаловки. Ты будешь смотреть ввысь и делать вид, что разглядываешь, как облака берут свое начало из дыма твоей сигареты. Я сделаю вид, что никогда тебя не знал. Ты даже не посмотришь мне в спину, когда будешь переходить дорогу. Не узнаешь, когда мы стукнемся плечами, чтобы разойтись каждому в свою сторону. Ты снова поменяешь адрес. А я выведу на чистом листе твое имя, сожму в руке и буду долго мять, пока бумага не станет мягкой, а чернила не сотрутся. Или суну в почтовый ящик твоей последней квартиры. Ее адрес я еще помнил. Под закрытыми веками он проступает четко. У меня столько планов, но я стою на берегу и разглядываю, штормовой простор Гудзона, прячу руки в карманы пальто и вспоминаю твои предгрозовые глаза. Ты же будешь стоять на туристическом корабле, сплавляясь вниз по Сене, и сжимать руку кого-то, кто мягкой волной журчит на языке, который ты не знаешь. Будешь улыбаться, и кивать в такт. Ноль рок-н-ролла. Дай мне джазу. Последний взгляд. Еще одна минута. Меня уносит вверх красный коммунистический самолетик, будто бы свернутый и пущенный детской рукой. Тебя уносит вдаль очередное ночное такси и стакан виски. У меня три часовых пояса, а у тебя кружка до смешного дорогого и переоцененного кофе в кофейне на первом этаже дома, где ты живешь. У тебя двадцать два тридцать вечера. Ты открываешь глаза. У меня десять двадцать девять утра и на подоконнике увядшие цветы.