Бал-маскарад

      Томас трогает маску. Где-то на уровне его рта скалится белыми зубами палевый пес. Томас привычен к маскам, респиратор учит правильно двигаться и смотреть, но тяжесть настоящей маскарадной маски из натуральной шерсти, духота внутри неё отвлекают его, заставляет постоянно касаться, оглаживать пальцами свою — не свою шерсть; клыки, кажется, тоже настоящие.       — Не тереби, а то отвалится, — звучит у него над бутафорским ухом. Томас вздрагивает, отскакивает, смотрит во все глаза на тигриную маску с потрепанным левым ухом и бельмом на одном из стеклянных глаз. Очень качественная работа, такая же, как у Тома. Он узнаёт голос, тут же вытягивается, прижимает кулак к сердцу.       — Мастер! — громко шепчет он, смущенный ситуацией и своей нервозностью. Дауд прикладывает палец к тигриной пасти. Тигр Дауда не такой свирепый, как собака Томаса: он лишь приподнимает одну губу, обнажая острый клык.       Томас внимательно и серьезно кивает. Пусть атмосфера и располагает к увеселениям, — завтра они перестанут существовать на день вовсе, Фуги приближается с неотвратимой скоростью, — сегодня они еще работают на балу начавших праздновать заранее аристократов, да и работа плевая, всего лишь слежка за одной особой в маске кукушки, им не нужно терять бдительность. Это то, что имеет в виду Дауд, это то, чему должен следовать Том.       Но сейчас Мастер удивляет его. Не отнимая пальца от звериных губ, он медленно склоняет голову набок.       И Томасу почему-то представляется, что Дауд под маской щурится лукаво, как делает очень редко в неформальной обстановке среди других мастеров, когда рассказывает что-то забавное или, что еще реже, хвалит кого-то напрямую.       Томас никогда не видел, чтобы Мастер так открыто поддавался азарту любопытного и несложного задания. Обычно именно он будет тем, кто напомнит о конспирации и внимательности, недовольно скривится, когда молодняк выкинет какую-нибудь штуку.       Но сейчас Томас чувствует, как Дауд весел. И сначала ему становится страшно. Лишиться привычного контроля оказалось как-то обескураживающе, будто Том никогда самостоятельным не был, и вот теперь ему впервые предстоит работать самому, хотя опыт за плечами у него нешуточный.       Томас медленно выдыхает, заставляет себя расслабиться, а самое главное — довериться. Потому что это то, на чем строятся все отношения Китобоев с их Мастером.       Томас не знает, что видит Дауд, но он явно что-то понимает, потому что одобрительно кивает, выжидает мгновение, а потом скрывается за цветастой занавеской, скрывающей их от уже разыгравшегося празднества.       И Томас спешит следом, потому что сейчас он нужен рядом. Размах этого бала не дотягивал своею грандиозностью до балов леди Бойл, но, на вкус неискушенного Томаса, был достаточно мерзким, чтобы подходить только аристократам. Яркий зал, украшенный алыми лентами, душный и переполненный, пестрил знатью всех родов, разряженной в перья, шерсть, дорогие ткани и благородные металлы. Томасу, пусть он сейчас одет ничуть не хуже, физически некомфортно находиться среди них. Он предпочитает сосредоточиться на работе, напрягает зрение, выискивая цель среди всевозможных звериных голов, но магию не применяет — бессмысленно.       Дауд мягко хватает его за рукав, привлекая внимание. Томас старается не обращать внимания на этот жест, смотрит в том направлении, в которое ему кивает Дауд и, наконец, видит цель. Леди как раз флиртует с каким-то кавалером в кабаньей маске. Им необходимо подобраться поближе, чтобы слышать, о чем говорит эта сладкая парочка.       Пока они пробираются сквозь полупьяную толпу, Томас развлекает себя догадками о том, почему же Мастер сам взялся за такую работу. Нет, была, конечно, официальная причина: напарника Томаса, хмурого Михаила недавно здорово подрали смотрительские волкодавы. Но причина была слабая, Томас это прекрасно понимал, Дауд мог отправить кого угодно. Но пошел сам.       «Может быть, он просто захотел размяться?» — рассуждает Томас, хмурится под маской, вспоминая, когда Мастер был в поле последний раз. Выходило похожим на правду. Шальную мысль о том, что основной причиной того, что Дауд взялся за эту работу, был он сам, Томас гонит старательно и игнорирует, потому что всегда нужно уметь отделять правду ото лжи и самообмана.       Они в паре шагов от цели. Томас напрягается, вслушиваясь в разговор, морщится, когда понимает, что это всего лишь чрезвычайно пошлый флирт. Томас не искушен, но почему-то уверен, что проститутки Золотой Кошки общаются так же. Чтобы не привлекать к себе внимание, он оборачивается к Дауду, желая завести какой-нибудь пустой разговор, и почти набирается храбрости, как их прерывают.       — Бертран, вот ты где! — девушка с изящной головой цапли обращается к Дауду, явно обознавшись, и кладет ему руку на плечо. — А это твой новый мальчик? Тот, о ком ты мне говорил?       Томас смотрит на Дауда во все глаза, затаив дыхание. Но Дауд и не думает теряться.       Он снимает руку девушки со своего плеча легко и естественно, касается тигриной мордой её ладони, вызывая смех.       — Ах, Бертран, не была бы я жената, я бы отбила у тебя всякую любовь к юношам! Знаешь что? Иди, развлеки своего партнёра. Он смотрит на меня с такой ревностью, что вот-вот прожжет во мне дыру. Давайте, сейчас как раз будет вальс.       — Я не умею, — получается как-то инстинктивно и жалко, Томас тут же одергивает себя, потому что совсем не так он должен себя вести в присутствии Дауда.       — Любой аристократ умеет танцевать вальс, Томас. Ты разрушаешь нам миф. Просто доверься.       И Томас верит. Потому что Дауд ни разу не подводил.       Томас никогда не танцевал вот так, неловко вжавшись в чужое тело. И тем более никогда не был ведомым. Он думает, что окажется ходячей катастрофой, отдавит Дауду ноги, точно разрушит их легенду. От шагов, которые он знает только в теории, от тихого счёта над ухом, от которого мурашки идут по шее, отвлекает и чужая ладонь на пояснице, и общая близость. Томас сосредотачивается на танце как на задании, и это неожиданно помогает.       Дауд никак не комментирует его потуги, ведет спокойно и ровно, будто танцует уже много лет. Томас ставит себе цель спросить потом, откуда у мастера такие умения.       Когда у него начинает получаться совсем уверенно, он слышит, как Дауд усмехается в кошачьи усы своей маски, потом наклоняется к нему, будучи близко настолько, что Томас шеей ощущает касания его — не его шерсти.       — Вот так,— шепчет Дауд, и у Томаса почему-то начинают подкашиваться ноги, - вот так хорошо.       Он не может заставить себя выдать что-то членораздельное, а потому только беспомощно кивает, Дауд довольно фыркает.       Вальс заканчивается, партнеры кланяются друг другу в благодарность за танец, и Томасу хочется сбежать прямо сейчас, но Дауд, будто догадываясь об этом, ненавязчиво берет его за руку.       — Приди в себя, Томас. У нас задание.       Томас смаргивает наплывший морок.       — Да, сэр, я помню. Прошу прощения.       Томас не знает, как воспринимать то, что происходило. Можно было бы списать все на действие дурмана, который, как оказалось позже, пустили по вентиляции для общего увеселения, но Томас категорически этого не хочет, потому что вальсировать с самим собой было бы ещё более постыдно, чем делать это с Даудом. Но завтра все они перестанут существовать на один день, и тогда он наберется храбрости спросить.       Обязательно наберется.