аккуратные стежки по периметру носка покалывают пальцы о тупой конец иглы: плотная ткань не позволяет быстро разделаться с кропотливой работой. чимин подшивает атласной лентой стакан туфель, где золотистые нитки уже выливаются по краям. пак победно вздыхает, опуская пуанты в спортивную сумку и поднимается с пола. поясница затекла из-за неудобного положения на холодном паркете, где танцор разрабатывал свою обувь.
на кухне в блендер летят листья шпината, груша и йогурт, что мгновенно превращается в вихрь зеленоватых разводов. под тарахтение чудо-машины чимин умудряется надеть на трико джинсы и на голые ноги — кеды. полноценно позавтракать уже не остается времени, поэтому пак переливает смузи в бутылку из-под бонаквы и выскакивает из квартиры. колени неприятно стискивает двойным слоем одежды, но чимин знал, что в противном случае он грозится безбожно опоздать.
прохожие с неодобрением смотрят на зеленую бутылку в руках молодого человека, что свободной рукой выставляет в телефонной программе калораж его напитка. на себя с утра всегда было жалко времени, особенно когда приходящий день забит плотнее предыдущего. каждая минута сна становится драгоценной, а жертвовать чем-то все равно приходится.
чимин дважды подскальзывается на ступеньках театра, запутавшись в собственном шарфу, но все равно забегает в здание, когда минутная стрелка еще не коснулась двенадцати.
— совсем больной? — разносится в раздевалке насмешливый голос, стоит чимину добежать до нее.
пак отрывает глаза от пола, озадаченно крутя головой, пока не замечает своего товарища, натягивающего на колено бандаж. глаза слезились от внезапного перепада температур, а перегоревшая лампочка превращала разговоры в раздевалке в настоящее «свидание вслепую»., но даже у этого были свои плюсы: ты не видишь сколько синяков на твоих ногах и сколько у одноклассников., а чимину искренне не хотелось знать, что случилось с чужим коленом, чтобы самому не чувствовать фантомной боли, что передается в этом месте воздушно-капельным путем.
— и тебе привет, хосок, — улыбается чимин, принимаясь из положения стоя стягивать кеды и джинсы. он все еще плохо видит парня, из-за чего создается впечатление, будто с ним говорит что-то нереальное.
— хочешь в обморок грохнуться? тебя никуда не поставят, если ты будешь выглядеть, как мертвец, — справедливо замечает чон, не отвлекаясь от своего занятия.
— вы все слишком обо мне печетесь, я держу все под контролем. к тому же, у меня есть план! — хихикает блондин, уже меняя футболку.
— да, именно поэтому будь ты здесь двумя минутами позже, твоя карьера танцора закончилась бы, не начавшись, — закатывает глаза хосок и отходит от скамьи, дожидаясь, пока чимин закончит со сменной одеждой.
— сегодня придет режиссер мин. он будет распределять роли для своей постановки, поэтому нужно танцевать так, словно у тебя зайчик энерджайзер в заднице, — продолжает парень, разминая на ходу мышцы, чтобы быстрее разогнаться.
— тебе-то какое дело? — щурится чимин, — уже все знают, что он ставит лебединое озеро, а ты главный кандидат на роль принца.
— ну, — чон неловко чешет затылок, — это еще не факт! да и там другие мужские роли есть.
— брось, — перебивает его пак, — я все равно не подхожу по росту ни для принца, ни для ротбарта., а кем мне еще там быть? шутом? спасибо, конечно, но у меня немного иные планы, — чимин выходит из раздевалки, тут же направляясь в сторону станков, заметив, что концертмейстер уже сел за инструмент.
— не понял, — вдогонку кричит хосок, поравнявшись с паком через тройку длинных шагов, — что ты задумал?
— мин юнги хочет разнообразить традиционную подачу лебединого озера, так? — улыбается чимин, уже приняв пятую позицию.
— верно.
— вот я и дам ему отличную возможность это сделать, — отвечает пак, но последние слова приходится уже читать по губам, когда тишину класса разбивает первый стон фортепиано.
добротный инструмент уже слегка накренился под натиском времени и пропускал некоторые ноты из-за продавленных клавиш. в аудитории привычно прохладно, так что на разогрев уходит чуть больше времени, чем обычно. о полупустом желудке чимин вспоминает лишь складываясь пополам, обняв руками колени, так как впалый живот не создавал дискомфорта. паку хотелось похудеть до той степени, когда ты чувствуешь легкое головокружение от постоянного голода, пусть это и немного граничит с безумием.
урок проходит до тошноты серо, и его цвет образован слиянием белых купальников и черных трико, в прокрутке дающих такой же гамогенный оттенок, как и овощи в блендере. мирное постукивание носков о паркет, скрип станка, повторяющаяся мелодия разминки. голос танцмейстера звучит как часть музыкального сопровождения, с её привычным: «держите спину, подбородок вверх!» на каждый тридцать второй такт.
в закономерность не вписываются лишь внезапно тяжелые для этого места шаги человека в уличной обуви. чимин видит темный силуэт, плывущий в отражении длинных зеркал, но, за неимением возможности разглядеть, просто закрывает глаза. по мере приближения хаотичных шагов пульс учащается, а по виску стекает капля нежданного пота. и пак практически сбивается, когда его плеча хлестко касаются линейкой. наконец он открывает глаза, будто выныривая из-под толщи воды, чтобы уткнуться взглядом в спину незнакомого мужчины.
его смольные волосы мягко вились, противореча прямым линиям пиджака, а когда мужчина поворачивал на танцоров голову, становилась видна прозрачная оправа очков и его курносость. плотная ткань костюма шла редкими складками от его шагов и когда он поднимал руку с длинной деревянной линейкой. чимину понравилось то, каким темным пятном он горит на фоне желтоватых стен класса, и как уверенно он держится среди множества людей. ему как-то удавалось не замечать «лишнего», то есть игнорировать танцоров, чьи движения были недостаточно четкими или энергичными. все они были армией заведенных ключиком кукол, идеально повторяющих движения друг друга. однако даже среди них были исключения.
— всем спасибо! — вдруг говорит мужчина, звонко хлопая в ладоши, после чего музыка мгновенно стихает.
молодой человек встает рядом с учителем, по лицу которой ползет гордая улыбка. чимина тут же затягивает смесь строгих и нежных черт лица их гостя: здесь он казался чем-то совершенно другим, даже нечеловеческим, из-за своего кошачьего прищура. в его присутствии царила какая-то мистика — это был весь мин юнги. в душе приятно разгорался огонек надежды, ведь чимин ожидал увидеть пожилого мужичка, в понимании которого «разнообразие» значит осложнение па-де-де примы.
— у всех, кого я коснулся, по плечу или по спине, есть шанс занять ведущие роли в моей постановке. остальные могут идти на перерыв, — говорит юнги, оставив большинство танцоров в легком замешательстве.
чимин плотно сжимает губы, сдерживая победную улыбку. это оказалось даже проще, чем он думал. боже, его заметили прям во время урока. это даже не репетиция, но мин все равно смог разглядеть потенциал в разминающихся студентах? чимин себе откровенно льстит, но его действительно ведет от чувства гордости, потому что в зале оставалось лишь десять человек, и его выбрали на равне с хосоком, который уже наверняка впился зубами в предложенную роль.
— а теперь здравствуйте, — с неприкрытым превосходством говорит балетмейстер, — я мин юнги, и сегодня мы с вами должны определиться с основными ролями. мое решение зависит от того, как хорошо вы отрабатываете па-де-де. и я говорю не только о технике, — хмурится мин, складывая на груди руки, — ваша игра, эмоции и подход к раскрытию героев. мы ставим далеко не классическую сценку, прошу заметить.
чимин слегка пошатнулся назад, как если бы его отнесло ударной волной: от этого человека веяло какой-то притягательной уверенностью, которой чимину всегда не хватало, чтобы осуществить свои мечты. рядом с мином хотелось стоять на кончиках пальцев, чтобы стать выше него хоть в чем-то, но кажется, даже это не заставило бы его посмотреть на тебя снизу вверх.
— сейчас я готов выслушать ваши вопросы и пожелания, — продолжал он, для верности взглянув на преподавателя, — не забывайте, что мы не в кукольном театре и за креативность этой постановки вы отвечаете ровно на столько же, насколько и я.
— можно вопрос? — в воздух взмыла тонкая рука одной из балерин, на что мин одобрительно кивнул, а девушка сделала шаг вперед, — это правда, что вы не хотите брать на главную роль нашу приму, а специально смотрите на. ну.
— новичков? — подсказывает ей юнги, выразительно подняв одну бровь, — как видите, ни одной примы в этом классе нет, но и вы не какие-нибудь там дилетанты. поймите, мне нужны люди, способные почувствовать музыку, а не те, что в такт умеют дрыгать ножками. я ищу что-то новое и, скажем, смелое. вот вы хотели бы играть одетту?
— ну, не знаю, — смущенно улыбнулась девушка, быстро опустив взгляд в пол. было заметно, как по ее бледным щекам мягко расползался румянец, а по поджатым губам, как и по изумленным глазам соперниц, можно было понять, что она уже примерила на себя лебединую корону. слова юнги звучали для нее приглашением:
— не знаете? тогда можете покинуть аудиторию, — но ими не являлись. в минуту, когда одна из лучших учениц покидали класс в слезах, студенты впервые задумались: а повезло ли им?
— желание — это пятьдесят процентов успеха, — говорит юнги, начавши медленно ходить вдоль зеркала, чтобы заглянуть каждому в глаза, — если вы не знаете, для чего стоите в этом зале, кого вы хотите играть, справитесь ли вы — вперед, — он снова указал на дверь, — не важно, будете ли вы выступать именно с этой программой или нет, но эти три вещи должны быть забиты у вас под коркой головного мозга!
чимин невольно расправил и без того прямые плечи, когда мин оказался достаточно близко, чтобы впервые взглянуть на него, словно оставлял на десерт.
— у меня есть идея, — выпаливает чимин прежде, чем его язык успел лениво оторваться от неба и легко коснуться нижнего ряда зубов.
пак ожидаемо перенимает на себя взгляд не только юнги, но и всего класса, и хосока, не уступить которому уже стало делом принципа. вот бы уверенность была заразной.
— я слушаю, — поддерживает его мужчина, от чего в голове без нужны проскальзывает мысль, что он ждал, пока первый шаг сделает именно чимин, а теперь распалял его сердце.
— думаю, либретто лишает нас принципа «искусства ради искусства», — начинает блондин, закусив от волнения губу, — люди приходят на сказку, чтобы посмотреть, как им в очередной раз предлагают банальный сценарий любви, а не силу танца-
— погоди, — мотает головой юнги, жмурясь, словно ему кинули в лицо песка, — как тебя?
— чимин.
— да, так вот, чимин, — говорит мин, — давай короче, что ты хочешь?
— я хочу играть одетту.
— оо, — тянет юнги, и класс погружается в гробовую тишину. балерины испуганно смотрят на неожиданного конкурента, а танцмейстер стыдливо прикрывает рот рукой. в эту минуту чимин ощущает себя неприятно значимым для всех этих людей вокруг него. краем глаза он цепляется за хосока, чье лицо оставалось обыденно нежным, как и в моменты, когда он говорил с паком. желание схватить чона за руку и спрятаться за его спиной венчиком перемешивало внутренние органы. юнги оценивал, танцовщицы осуждали, а хосок продолжал стоять невозмутимо счастливым, будто с самого начала знал план чимина.
— хочешь танцевать женскую роль? — наконец переспрашивает юнги.
— это не просто «женская» роль, — собирает в себе остатки уверенности блондин, — в первую очередь это — образ. я хочу танцевать партию одетты, как если бы это была вариация.
— чимин, не неси ерунду, — воскликнула пожилая танцмейстер, но юнги быстро остановил поток ее речи, возвращая все свое внимание паку.
— тогда тебе придется танцевать в пуантах, ты это осознаешь? — спрашивает юнги, от чего под ребрами начинает колоть с необычайной силой, ведь это первое, что спросил мужчина. не засмеявшись и не окрестив это бредом, как их преподаватель. он выглядит заинтригованным, и это подкупает:
— я умею, — новый изумленный вздох, — могу танцевать и в балетках и в пуантах. уже знаю партию белого лебедя.
— а ты основательно подготовился, — усмехается мин, наконец отрывая взгляд от беспокойного юноши, чтобы огладить испуганные лица танцоров глазами, — а про поддержку не думал? тебя как поднимать будут?
— я работаю над этим, — смущенно говорит пак, замечая, как на лице хосока читается явное беспокойство, от чего перед ним становится стыдно, как перед родной матерью, — уже сбросил до пятидесяти шести и, если получится, сброшу еще. это не такая уж и колоссальная разница с балеринами, — поясняет чимин, получив в ответ презрительный смешок сокурсницы. она еще за это заплатит.
— но мои ноги намного сильнее женских, — продолжает пак, словно каждый глоток воздуха кормил его уверенность, как настоящее пламя, — я могу прыгнуть достаточно высоко, чтобы нагрузка на партнера во время поддержки была не больше, чем мы привыкли.
— ага, — задумчиво мычит брюнет, прикусив большой палец левой руки, — искусство ради искусства говоришь? — усмехается он.
— это не пародия балерины в пачке, — твердо говорит пак, — просто для меня балет больше, чем танцевать по сценарию.
— ты отработал па-де-де черного лебедя? — продолжает дебаты юнги, — например, корнелия, — он указал рукой на тонкую брюнетку, — уже два месяца отрабатывает тридцать два фуэтэ ради этой роли. пойми, мне важно знать, что ты с этим справишься. твоя идея звучит очень свежо, и я даже где-то согласен, но. нужно ли нам ждать, пока ты всему научишься, если у нас уже есть балерина, подходящая по канону к роли и готовая крутиться до изнеможения?
— то, что девушки учат за месяцы — я выполняю за дни, — хмурится чимин, — на данный момент я делаю всего шестнадцать, но это единственное белое пятно.
— чимин, — вновь зовет его режиссер, и по лицу, от чего-то, кажется, будто ему просто понравилось говорить это слово, — прекрати тарахтеть. вы все можете идти на перерыв, а мне нужно все еще раз обдумать, — говорит он, не отрывая черных глаз от узких зрачков чимина. похоже, что решение он уже принял.
осознание приходит лишь после того, как чимин покидает балетный класс: оно срабатывает бомбой замедленного действия, но обращается все тем же неконтролируемым вихрем. пак захлопывает дверцу туалетной кабинки и, не дотянувшись до щеколды, возвращает шпинат земле. ему приходится сесть на плитку, от того что колени прожигал холод плитки, и чувствует на щеках нежеланную влагу. он ударяется затылком о керамическую стенку и вздрагивает, когда на его плечо неожиданно мягко опускается теплая рука. в последствии, открыв глаза, чимин обнаруживает, что за ним пришел хосок. он закрывает хлипкую дверцу и присаживается на здоровое колено, чтобы оказаться на линии глаз пака.
— ты молодец, — говорит он, — это было смело. думаю, ты смог его впечатлить! видел их лица, да? ты всех сделал.
— ты издеваешься? — слова хосока едва ли тонизируют приступ паники, что продолжает выливаться из чимина, но уже словами, — я опозорился перед всеми! полный идиот! я теперь не то, что роль не получу, а меня вообще из театра выпрут. какой же я придурок, — больше, чем свои ошибки, чимин ненавидит, когда они доводят его до слез, до этого молочного состояния, когда ты только и думаешь о том, чтоб кто-то пожалел бедненького тебя.
— эй, пак чимин, — хосок обхватывает своими большими ладонями чужое лицо и заставляет посмотреть на себя, — почему сопли распускаешь? ты выбрал этот путь, сам озвучил эту идею — так неси ее с гордостью! умойся, черт возьми, и вернись в репитиционную примой!
— ты несешь ерунду, — гундит чимин, поднимаясь на непослушных ногах, — меня выгонят.
— не выгонят, — хмурится хосок, выталкивая друга из туалета, — что ты как маленький? войди туда с гордо поднятой головой и покажи, какие нужно иметь зубы, чтобы тебя раскусить!
чимин и так чувствует себя расколотым на две части, но чон все равно поднимает его, и пак исполняет свой долг. когда они входят, в зале по-прежнему тихо: балерины надевали пуанты, усевшись под станками, а юнги с задумчивым видом крутился посреди зала — переживал.
в груди все еще щемило, но чимин мысленно поклялся себе запомнить слова хосока во что бы то ни стало. чужие взгляды были привычно неприятными, но с каждым новым уколом плечи танцора распрямлялись сильнее, пока он не оказался в самом эпицентре бури.
— надевай пуанты. посмотрим, на что ты способен, — говорит юнги, лениво отрывая взгляд от пола, и, почему-то, именно этот жест напомнил чимину, что танцевать теперь придется на спицах.
/I Love You — RIOPY/
чимин садится на пол, стыдливо подтягивая к себе ноги, покрытые не дюжиной синяков. он вынимает из сумки белые пуанты — пока что его единственные, но так горячо любимые. ровная кайма ленты опоясывала высокий стакан, а на шероховатой поверхности стельки маркером было выведено имя владельца. чимин стеснялся своей маленькой страсти, вынашивая ее долгое время за пазухой как уродливое дитя. и он никак не мог отказаться, даже от единого стежка, продетого в туфлях с заботой. каждая складочка впитала в себя кропотливый труд танцора, и теперь он с гордостью должен был носить то, что другие назвали позором.
первые шаги к центру зала даются грузно, словно пак учился ходить заново. все никак не мог взять в толк, от чего же люди не летают, а стаптывают ноги о сухой паркет. чимин не мог отделаться от липких взглядов, касающихся оголенной кожи. они оставляли свои следы там, где пак мог им показать вздувающиеся вены и горячую плоть — они хотели его с головой., но музыка мягко топила минором, и когда чимин исполнил первый тур — сомнения рассеялись. глаза оторопело потускли; стены класса погрузились в серую дымку, укрывая в своей тени чудовищных созданий; сердце танцора уловило такт.
чимина несло новым вихрем, но в этот раз то был столб света, льющийся откуда-то сверху. что-то совершенно иное и чистое, чему пак отдавался с головой, а взамен оно танцевало вместе с ним. он обхватил руками мелодию, и та проникает через кончики его пальцев, по венам, в кровь. чимин прикрывает глаза, а ноги сами узнают порядок движений, сгибаясь эластичными пружинами.
в такие моменты пак действительно забывал, как надо дышать, ведь казалось, будто тело решительно не нуждается в чем-то плотском, когда проживало музыкой.
движение за движением, и пируэт в точности повторяет траекторию своего небесного вихря. щиколотку простреливает внезапной болью, но это заставляет лишь подпрыгнуть дважды, назло не потеряв ни секунды.
последние шаги касаются пола легче, чем падение первых хлопьев снега, и танцор плывет навстречу балетмейстеру, как если бы тот ждал его все это время. ладони цепко ложатся на узкие плечи, пока чимин практически не замечает изумленного взгляда:
— следом была бы поддержка, — шепчет он, вытягиваясь в стройный арабеск, но затем уходит так же быстро, как и очутился здесь. мягкое шарканье его туфель снова уходит в центр зала, где плавно перетекает в пятую позицию.
боязливым теням вдоль станков возвращаются очертания людей, стенам — их бледные краски, а глазам — живой блеск.
«они все смотрят только на меня» — проносится в голове чимина, под дрогнувшую на губах улыбку. каждый в этой чертовой комнате действительно смотрел только на пака. они боялись, завидовали или пока просто не понимали, но все их сознание занимал только один человек. и это пораждало в нем грех.
***
чимин снова остается наедине с самим собой и туалетной плиткой. снова отсиживает колени и пачкает ладони о пыльный бочок. он с отвращением разглядывает свои пальцы, спрашивая самого себя, когда в последний раз он наводил дома генеральную уборку. в ванной сыро и неприятно желто от болтающейся под потолком лампы, и танцор старается по-быстрее оттуда сбежать. в отражении над раковиной его взгляд ловит уставший парень, с остатками гордости на дне потемневших глаз. его вид не внушает доверия, начиная с опухших глаз и заканчивая сальными волосами. его удивительное приображение втечении дня оставило отпечаток в виде бледной кожи и головокружения. конечно, больше забавляло то, что уже завтра утром чимин примет первоначальный вид, как танцоры перед каждой связкой возвращаются в исходную позицию.
чимин вновь выпрямляет спину, не позволяя себе даже малейшей слабости, иначе все, что он успел вокруг себя выстроить, грозится рухнуть. он выходит из ванной, чтобы пнуть в проходе сумку и упасть мешком на родную кровать. он утыкается взглядом в потолок, из раза в раз переживая в голове сегодняшнюю репетицию. об этом хотелось рассказать всем и поделиться с каждым, чтобы они подтвердили значимость этого события. пак даже тянется за телефоном, что оказывается не так-то просто, ведь для этого, помимо силы воли, нужно задействовать все сорок мышц, чтобы мозг вынудил руку взмыть вверх и захватить с тумбочки мобильное устройство. пока сознание чимина растекается по венам многострадальной конечности, ему приходит сообщение, отдающее в локоть неприятной вибрацией. пак вновь ложится на спину, удерживая гаджет перед лицом и щурится свету экрана.
от кого: хосок
это было замечательно, чимин-и. обещай не морить себя голодом и хорошенько выспись! увидимся завтра на репетиции!
по лицу расплывается умиротворенная улыбка, но на сообщение чимину так и не находит, что ответить. душу безмерно греет то, что его маленький подвиг не остался незамеченным — он был важен даже сейчас, даже ночью, даже дома, и даже если так пока не сказал мин юнги.
