Память сердца, игра ума

      Шаль полетела в лицо обезумевшей княгини, как щит против меча обреченного воина, который сдаваться не желал. Отчаянно прозвучал выстрел. Стрелявшая бросилась вон из комнатушки вслед за убегающей девушкой.       Никто из них не заметил, как исказились болью черты мужчины. Он рухнул на пол в дыме выстрела и уже не слышал, как с треском распахнулась выбитая дверь.              — Владимир! Владимир, вы слышите меня?       Ангельский голос звал из тягучего марева, в котором купалось его сознание. Мысли текли штормовой волной, и он никак не мог ухватиться ни за одну из них, словно корабль в неспокойном море, подчиненный безжалостной стихии.       Веки давили, как монеты на глазах покойника. Тело казалось чужим, боль тупым ножом резала голову. Но сладкий голос настаивал, мягко и нежно, — и он подался за этой путеводной нитью.       Сквозь расплывчатую дымку перед глазами проступило прекрасное лицо.       Рядом, воистину, находился ангел. Только так можно было назвать изящную девушку, чей образ олицетворял в себе все то, что сладострастно воспевалось мужчинами в веках. Большие глаза цвета вечерней лазури под пушистыми ресницами смотрели с озабоченностью и страхом. Высокие точеные скулы, бархатная кожа, аккуратный нос свидетельствовали об истинной женской красоте. Нежный бутон губ так и просился на горячие поцелуи.       Он так давно хотел поцеловать ее.       Он почувствовал себя живым.       — Доктор Штерн уверил, что вы скоро поправитесь. Пуля задела голову лишь слегка.       Быть живым означало впустить в себя все страдания и муки, оттенявшие радость бытия. Он болезненно застонал, облизывая пересохшие губы.       Его ангел упорхнул. Но вскоре вернулся с полным стаканом, к которому он жадно припал губами. Горький отвар болезненно освежил горло.       — Все хорошо, Владимир. Все будет хорошо.       Прежде чем вновь нырнуть в океан беспамятства, он понял отчетливо и ясно, что любил эту женщину всю свою жизнь.              — Анна! Вы совсем извелись. Позвольте себе немного отдыха. Ежели барон снова очнется, вас позовут.       — Миша, я до сих пор дрожу от мысли, что эта женщина в своей злобе могла убить Владимира и извести весь род Корфов.       — Иногда ревность доводит до преступления. Особливо когда рядом нет кавалера, готового постоять за женскую честь.       По всей видимости, говорящий вполне почитал себя озвученным кавалером, Анну же — дамой, чью честь необходимо защищать.       — Как все, оказывается, просто. Будь Марья Алексеевна мужчиной, вызвала бы Ивана Ивановича на дуэль. И тогда все правильно, это ж священный долг благородных господ! — милый голос задрожал от сарказма и горечи.       — Для княгини Долгорукой ее злая ревность и коварная месть заменили смысл жизни, — с показным философствованием заметил собеседник.       — Да, Владимир никак не был виновен в изменах ее мужа. Однако сколько горя она принесла именно ему.       Повисло молчание.       — Вы простили его?       Он почти что увидел, как нахмурился говорящий.       — Не знаю. Но я не желаю зла Владимиру. Мы выросли вместе, — грустным колокольчиком зазвенел ответ.       — Мне нужно поговорить с вами, Анна. Я…       Нежный голос прозвучал устало:       — Прошу вас, Миша. Не сейчас.       Протест в душе мгновенно отразился новым приступом боли. Нет, он не отдаст своего ангела! Ни Мише, ни черту лысому! Никогда!              Тяжелые веки уже быстрее подчинились волевому усилию, и он снова увидел ангела. Рядом с красавицей находился мужчина средних лет, деловито смачивающий тряпицу жидкостью из склянки.       — Владимир Иванович, вы слышите меня?       Он молча смотрел перед собой, не обращая внимания, как напряглась Анна.       — Вы доктор?       — Я доктор Илья Петрович Штерн, — эскулап свел брови.       И вновь момент тишины завибрировал ощутимей любых слов.       — А кто я?       Штерн замер, потом озабоченно переглянулся с девушкой и участливо пояснил:       — Вы барон Владимир Иванович Корф. Вы совсем не припоминаете меня?       Он зажмурился на миг и широко открыл глаза. Улыбнулся косо и невесело. Улыбка отозвалась все той же проклятой болью.       — Я себя не помню, доктор.       Почему же так больно? Как будто постоянно бьют по голове. Зверская восточная пытка какая-то.       — Вам нужно перевязать голову. Давайте-ка, голубчик, я вам помогу.        Закончив перевязку, доктор промокнул платком лысину.       — Что вы помните, Владимир Иванович?       — Ничего... Смутные образы, эмоции. Неясные обрывки.       Он с усилием обвел взглядом комнату: обстановка была насыщена той роскошью, которая сочеталась исключительно с домами аристократов, претендующих на богатую изысканность и тонкий вкус.       Прошептал:       — Что произошло?       — В вас стреляли. К счастью, почти что промахнулись.       На постном лице доктора читалось, что все не так однозначно.       — Память должна вернуться, я полагаю. Никаких повреждений мозга не наблюдается. Отдыхайте, барон, — доктор заторопился. — Я заеду завтра.       Ангел по имени Анна, проводив Штерна, вернулась к постели больного. Стояла молча и смотрела грустно, с тем оттенком печали, на краю которой мелькал гнев.       — Владимир, я уверена, что память вернется. Хотя, видит бог, я сама бы хотела позабыть.       — Не помнить куда сложнее, уж поверьте.       Он приподнялся, насколько мог.       — Вы моя жена?       Анна вздрогнула. Но быстро взяла себя в руки.       — Почему вы так решили?       — Мне кажется, я помню вас, Анна. Ваш образ, чувства. Не жена, значит, невеста?       Красавица сглотнула и с видимым усилием подалась вперед. Нервно поправила сползшее одеяло. Его ошпарило, будто в бане, и Владимир почувствовал каждую мышцу, каждую частичку своего тела. Все болело и горело. Он был почти раздет, а рядом стояла она.       — Я всего лишь воспитанница вашего батюшки.       Он слабо улыбнулся.       — Значит, мои чувства появились очень давно. Полагаю, это память сердца.       Видя, как смесь противоречивых эмоций мелькнула на ее лице, он осмелился взять в руку тонкие пальчики. Ее миниатюрная ладонь казалась кукольной в его, большой и теплой.       — Неужто я был таким болваном, что не сказал вам об этом, мой ангел?       — Прошу вас, прекратите! Когда память к вам вернется, вы возненавидите меня еще сильнее!       Анна побледнела, потом покраснела, когда изящные пальчики оказались прижаты к горячим губам.       — Кто-то обидел вас? Тот, кто стрелял в меня?       Она несчастно молчала, красноречиво глядя в его жаждущие глаза.       — Это я обидел вас?!       Красавица вытянулась струной и поспешно отвела взгляд.       —Я… я крепостная воспитанница барона Корфа.       Его глаза расширились, и Анна резко отняла руку.       — Отдыхайте, Владимир Иванович. Я пришлю Григория, он поможет вам освежиться.       Гордый аристократ, он не мог принудить воспитанницу отца к близости и считал себя не в силах предложить иного, идя на поводу условностей общества.       Право слово, что за глупец!       Какое-то время Владимир с улыбкой смотрел на закрывшуюся вслед за красавицей дверь.              — Не уходите, мой ангел. Прошу вас. Когда вы рядом, меня не так сильно беспокоит рана.       Он смотрел умоляюще, и Анна, поколебавшись, вернулась к кровати.       — При условии, что вы пообещаете больше так не называть меня, Владимир Иванович!       — Помилуйте, Анна! Не желаю становиться клятвопреступником и брать грех на душу.       — Вы невозможны!       — А вы прекрасны. И милосердны. Вспомните, доктор Штерн давеча сказал, мне нужно как можно больше видеть что-то из моего прошлого, что вызывает сильные эмоции.       Анна, как истинная женщина, сдалась перед шантажом, направленным на чувство жалости.       — Неужто портрет Ивана Ивановича ничего не затронул в вашей душе?       Владимир тяжело вздохнул. Поправил воротничок сорочки.       — Я чувствую, что он родной человек. Ощущаю грусть от его потери. Даже гнев. Эта история с княгиней Долгорукой чудовищна! Но все равно не могу вспомнить.       — Может быть, стоит перенести внимание на что-то хорошее? Желаете посмотреть альбомы, которые вы привезли из Индии? Уверена, ваше путешествие не могло не быть волнительным.       — Отличная идея, Анна! Несите.       Целый час барон и его крепостная разглядывали диковинные рисунки. Анна вспоминала, как волновался Иван Иванович, отпуская сына в далекую страну. Делилась историями, которые тот рассказал по возвращении. Припомнила, как Варвара чихала от пахучих специй, а доктор Штерн назидательно советовал не курить дурман, даже если Владимир его привез.       — …и тогда Иван Иванович… — она осеклась, невольно поймав его взгляд.       Владимир смотрел на нее с той откровенностью в мягком сиянии глаз, которая без слов говорила о любви.              На следующий день, когда Анна вошла проведать больного, Владимир уже чувствовал себя намного лучше. Он полулежал, опершись о гору подушек, и читал томик Пушкина.       — Александр Сергеевич любил пошутить, — вместо приветствия заявил он. — Послушайте, это как раз про меня.       Вот здесь лежит больной студент;       Его судьба неумолима.       Несите прочь медикамент:       Болезнь любви неизлечима.       — Владимир! — сохранить строгое выражение лица у Анны не получилось, и она покачала головой. — От приема лекарств любовь вас не спасет. Так что после завтрака не отлынивайте, иначе пожалуюсь Илье Петровичу!       — Я рад, что вы уже не отрицаете возможность моих чувств к вам, Анна, — улыбнулся барон, откладывая книгу. — Утро поистине доброе.       Открылась дверь, и в комнату вплыл огромный поднос, потерявшийся на фоне дородного женского тела.       — Ах, Владимир Иванович! Поправляйтесь скорее, соколик вы наш. Я уж тут пирожков ваших любимых напекла. Да травок заварила.       — Благодарю за заботу, — весело взирая на добродушную толстушку, кивнул Корф.       —Варя, ты закормишь всех, и еще останется,— Анна начала расставлять приборы на маленьком столике, который с недавних пор стал неизбежным атрибутом для их совместных с бароном трапез.       Владимир с улыбкой смотрел на ее хлопоты. Голова почти не болела, лишь отдаленно напоминая о случившемся глухим, тянущим чувством. Не болела до тех пор, пока дверь, едва захлопнувшись за пышкой, вновь не отворилась — резко, как от удара. Он сделал глубокий вдох. Комнату хорошо проветрили — морозная нотка освежила, но боль не прошла.       — Теперь я понимаю, почему мне приходится трапезничать в одиночестве. Позволите присоединиться?       Не дождавшись разрешения, вошедший аристократ приставил к столику еще один стул. Корф взирал на незваного гостя со стоическим выражением лица.       — Надеюсь, Михаил Александрович, вы не станете утомлять Владимира Ивановича делами поместья?       Анна позвонила в колокольчик, мельком взглянув на Михаила.       — Не беспокойтесь, Анна. Я уже рассказал Владимиру о состоянии дел.       — Репнин даже уговорил написать отказ от претензий к Долгорукой в обмен на то, что ее сын вернул мне мое же поместье. Представляете, Анна? Ничего нового в том же духе, надеюсь, не произошло?       Михаил покачал головой.       — Разве что казус случился. Управляющий ваш, Карл Модестович, пропал.       Это не дом, а балаган какой-то!       — Что значит, пропал?       — Все его вещи на месте, но его самого не видели со дня твоего ранения.       В дверь постучали. Да когда ж это кончится?       — Чего изволите, барин? — сладкоголосо потянула горничная.       — Полина, принеси чашку и приборы для Михаила Александровича, пожалуйста, — с натянутой улыбкой попросила Анна.       Горничная молча развернулась и выплыла из комнаты с видом изгнанной королевы.       Бросив в спину крепостной скептический взгляд, Владимир вернулся к теме беседы:       —Полагаю, управляющий не сбежал? Насколько я понял, он был негодяй редкостный. Кто его видел в последний раз?       — В тот день он гнался за мной, я… — начала было Анна, но резкий голос барона ее прервал.       — Гнался за вами?!       Боль пронзила так сильно, что он схватился за голову.       — Владимир! Что с вами?! — вскочила Анна. — Миша, отправьте за доктором!       Да он сам удавит этого наглеца, посмей тот вернуться!       — Не стоит, все уже прошло, — выдавил барон, с трудом опуская руки.       Казалось, голова упадет за ними следом.       Анна озабоченно проверила повязку. Прохладные пальчики приятной нежностью коснулись лба.       — Рана не открылась?       — Не беспокойтесь, Анна, — с мягкой улыбкой он взял руку девушки. — Доктор Штерн обещался заехать сегодня.       И прибавил, увидев Полину, гордо просеменившую к столику с посудой в руках:       — Давайте пить чай. Прошу прощения, Репнин, Илья Петрович категорически запретил кофе.       Какое-то время все трое молчали.Тишина казалась осязаемой, столько недоговоренностей витало в воздухе, будто один из мужчин никогда не терял память, другой не пытался игнорировать это, а женщина не была крепостной.       — Я надеюсь услышать от вас все подробности, Анна. Позже, — проговорил наконец Корф. — Прошу сообщить слугам, чтобы немедленно доложили, ежели негодяй осмелится вернуться.       — Как вкусно готовит Варвара, — ввернул Репнин, видимо, чтобы хоть что-то сказать, когда опять повисло молчание, прерываемое лишь звяканьем мейсенского фарфора.       Князь смотрел то на Анну, то на Владимира, и его взгляд постепенно становился все более и более неспокойным.       Едва закончив завтрак, Михаил поспешил откланяться, отговорившись срочными делами.       Владимир запахнул плотнее халат и пересел ближе к Анне, молчаливо взиравшей куда угодно: на чашку с изысканной росписью, на резные столбики кровати, в играющее утренним солнцем окно, но не на барона.       — Между вами и князем Репниным что-то есть? Вы поэтому игнорируете мои чувства?       Анна тяжело вздохнула и решилась наконец поднять глаза на собеседника.       — Мне казалось, что есть. Увы, известие о моем происхождении поменяло его отношение ко мне. Что между нами сейчас, нам самим не ясно.       Она горько усмехнулась:       — И вы приложили к этому руку. Вы никогда особо не любили меня, Владимир.       Он сухо засмеялся:       — Господи, Анна! Неужели вы не понимаете, что я ревновал вас? Я и теперь испытываю это не слишком приятное чувство, когда вижу своего, как вы утверждаете, друга.       Девушка вскочила, всем видом выдавая волнение.       — Как бы я хотела все позабыть!       — Не желаю вам пережить подобное, мой ангел, — тихо отозвался он.       Барон поднялся, подошел вплотную к строптивой красавице.       — Попробуйте посмотреть на все с другой стороны. Позвольте себе понять меня, Анна. Что еще мог придумать влюбленный мальчишка, окованный в цепи гордыни и спеси?       Анна задышала глубоко и часто, отвернулась от мужчины. Не выдержала:       — Владимир! Молю господа, чтобы к вам быстрее вернулась память! Вы всю жизнь мучаете меня.       — Не нужно ажитации, душа моя. Успокойтесь, я не причиню вам вреда. Клянусь.       — Не забудьте принять лекарства!       Дверь хлопнула, и барон остался в комнате один. Ложиться он не стал. Подошел медленно к окну, приложив ладонь к пульсирующей болью ране.              Книга упала на грудь, Владимир устало задремал, когда раздался настойчивый стук. Кого это принесла нелегкая на ночь глядя? Барон полусонно пригласил войти.       Увидеть Михаила он ожидал, но не с ночным визитом.       — Добрый вечер, Репнин, — не вставая, приветствовал он.       Князь постоял у входа, затем неторопливо приблизился к кровати.       — Как голова?       — Болит. Благодарствую, что зашел поинтересоваться, — Владимир изобразил любезную улыбку, наигранность которой была очевидна.       Глаза Михаила сузились.       — Какую игру ты затеял, Владимир?       — Не понимаю, о чем ты, — не меняя тона, повел плечами Корф.       Князь сжал пальцы в кулак, пытаясь сдержать гнев.       — Зачем тебе Анна?       Владимир вскинул брови, и Репнин с укоризной пояснил:       — Ты ведешь себя с ней совсем не так, как ранее.       Медленно, будто напоказ, барон отложил книгу и поднялся с кровати. Вытянулся перед князем во весь рост, вонзился взглядом свысока, негласно утверждая свое превосходство.       — Нет, Репнин. Вопрос не в этом. Вопрос, зачем Анна тебе? — стальная нотка в голосе мужчины отразилась холодом в серых глазах. — И не вздумай уходить от ответа!       — Ты прекрасно знаешь, а ежели и впрямь запамятовал, то напомню: мы с Анной любим друг друга! — смакуя слова, картинно улыбнулся Михаил.       Фигляр!       — Мне нет никакого дела до фантазий неопытной девушки, — ледяным тоном отозвался Корф, ни единой чертой не выдавая, какой сильной болью пронзило голову и почти нестерпимой — сердце. — Я спрашиваю тебя, мой друг. Каковы твои намерения по отношению к воспитаннице моего отца?       Михаил непринужденно хмыкнул:       — Иван Иванович Корф, твой отец, видел Анну в театре.       Насмешка скривила губы, и барон ядовито парировал:       — Фантазии батюшки, видать, витали не менее высоко в просторах эфира.       Князь подался вперед, задевая полог кровати. В сердцах отбросил помеху. В глазах полыхала неприкрытая ярость, и уже ничто не могло остановить противостояние воли.       — Отпусти Анну. Да хоть продай ее мне!       У тебя денег не хватит, князь. К барьеру!       — Ты женишься на ней?       Вопрос прозвучал проникновенно, как пуля, пронзающая грудь.       Михаил на миг онемел.       — Владимир, брось свои игры!       — Да какие уж тут игры, — Корф состряпал благодушное лицо, лишь глаза выдавали истинные чувства. — Мой лучший друг собирается обесчестить воспитанницу моего отца. Превратить ее в матреску. Или хуже того, не просто сделать содержанкой, но еще и заставить работать актрисой. Я правильно тебя понял?       Репнин молчал, сверля взглядом новообретенного соперника.       — Так вот, этому не бывать! — прорычал барон, скидывая все маски любезности.       Его противник зло усмехнулся и покачал головой:       — Все ясно. Ты сам влюбился в нее, когда головушкой повредился! Память отшибло, как издевался над ней, унижал, заставил танцевать полуобнаженной!       — Унижал, значит, — протянул Корф. — И что же мешало мне все это время сделать Анну своей? Не это ли лучший способ унижения?       — Я вижу, мне больше здесь не рады, — с холодной любезностью подытожил князь. — Не смею далее навязывать свое общество. Я завтра же покину ваш дом, Корф.       Превосходно! Даже боль, ставшая неизменным атрибутом жизни, куда-то ушла. На душе вдруг стало легко и ясно.       — Спокойной ночи, друг мой. Или в твои представления о порядочности укладывается и вызов раненого на дуэль? — Владимир не удержался и пригвоздил напоследок соперника.       Репнин хлопнул дверью так сильно, что стук мог разбудить полдома.       И как только она до сих пор с петель не слетела? Какая добротная дверь!              Барон затушил свечу, заставив себя ни о чем не думать. Вскоре он вновь провалился в дрему, однако в царстве Морфея спокойствие его не ждало.       Теплое женское тело ластилось к нему горячо и бесстыже.       — Аня, — пробормотал барон, отдаваясь неге.       Он проснулся от нескромной ласки. Резко сел, застонав от привычной боли.       Рядом с ним возлежала голая горничная, пытающаяся бесцеремонно раздеть своего хозяина. И у нее это уже почти получилось, когда Владимир пришел в себя от неслыханной наглости и отшвырнул не в меру шаловливые ручки зарвавшейся крепостной.       — Вон отсюда! — процедил Корф.       Вытаращенные глаза Полины показались бы потешным зрелищем, не будь острого желания гнать ее взашей.       — Так это… каждую ноченьку вы со мной проводили, барин. А теперича гоните? Освободить обещались, коли буду послушной.       Она зарыдала и сползла с кровати, всем видом демонстрируя забитую покорность. Большая подушка случайно упала на голову крепостной, превратившись в затейливый головной убор, концы свисали, как завязки шали. Полина стянула ее с головы, взлохматив прическу, и вцепилась в постельный аксессуар, как в единственную защиту между обнаженной грудью и барским гневом.       Корф уже и не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться.       — Вам Анька, небось, наговорила обо мне всякого. Так вы не слушайте, барин. Вы Аньку всегда ненавидели. Продать ее хотели в императорский театр, — затараторила нахалка.       Вот гадюка изворотливая!       — Что-то подсказывает мне, что врешь ты все, — с показной мягкостью возразил барон. — Ума бы еще поболее в твою дурную головушку.       Полина обиженно бросила подушку, чуть не угодив в своего хозяина. Жалостливо всхлипнула:       — Забыли, как последний раз вы меня прямо на столе…       — Освободить, значит. А ну-ка, вон пошла! — неожиданно громко рявкнул Корф.       Крепостная кинулась из спальни в чем мать родила, только пятки сверкнули.       — О господи, и в самом деле, балаган какой-то!              На следующее утро Корф нашел свою красавицу в оранжерее, где она, уютно устроившись за небольшим столиком, срезала черенки роз.       — Вы уверены, что вам можно так надолго покидать постель? Прошла всего неделя, Владимир.       — А вы уже поставили меня на ноги, — улыбнулся Корф, наклоняясь к сладкой ручке.       — Я? — искренне удивилась Анна, откладывая цветы.       — Конечно, вы, — проникновенно подтвердил он. — Чтобы иметь возможность прогуляться с вами, я заставил себя встать.       — Вас можно понять, вряд ли удастся вспомнить хоть что-то, лежа в постели.       — А еще жаль имущества: почему-то каждый, кто ко мне входил, почитал своим долгом хлопнуть дверью, да посильнее.       — Но вы должны поберечь голову. Это серьезно, Владимир.       — Вы уже знаете мою неизлечимую болезнь!       Анна замерла, тонкие пальцы обласкали насыщенно-красные бутоны. Осторожно начала, скрывая волнение:       — Миша сказал, что вы вынудили его уехать. Что произошло?       Тоже мне, герой на хромой кобыле! Почему же снова так больно? Когда эта пытка пройдет?       — Обещал вернуться? — невинно поинтересовался барон, мастерски пряча свои эмоции.       Красавица промолчала, опустив глаза.       — Что ж, Анна. Не буду от вас скрывать наш разговор с Репниным. Я потребовал от него, чтобы он женился на вас или оставил вас в покое. Ибо не могу допустить бесчестья женщины, особенно той, которая мне небезразлична.       Какое-то время они смотрели друг другу в глаза: она — потрясенно, он — настойчиво.       — Наверное, я должна понять ответ Миши сама, — несчастно пробормотала девушка.       Давно пора понять.       — Он сделал вам предложение? — безжалостно акцентировал проблему Корф.       — Я крепостная, как он может, — устало промолвила Анна.       Руки опустились, оставляя роскошный букет одиноко багреть на белизне стола.       — Ну что вы, Мишелю я дал ясно понять, что на пороге церкви вы уже не будете крепостной.       Анна вздрогнула и вымолвила едва слышно:       — Вы пошли бы на это, Владимир?       Барон вновь поцеловал изящную ручку. Как нежен был бархат кожи под жаждущими губами.       — Я желаю вам счастья, мой ангел. Это правда, хотя вы и не верите мне.       Он замолчал и нахмурился:       — Но я никогда не позволю Репнину сделать вас своей содержанкой!       Анна вскочила, отвернулась от мужчины. Затем вновь обернулась и уже ровным голосом перевела тему беседы:       — Доктор Штерн говорил, вам нужны сильные эмоции, чтобы вернулась память.       Корф не сводил с нее глаз. Лишь эта миниатюрная красавица могла остановить ту боль, что преследовала и тело, и душу.       — Мне нужны вы, Анна.       — Коль скоро вы чувствуете себя хорошо, Владимир, пройдемся до могилы дядюшки?       Барон галантно предложил ей руку.       — А вечером вы споете мне что-нибудь? Все говорят, отец обожал ваше пение.              Через пару дней в поместье явился управляющий. Дворовые болтали, что Шуллер неожиданно подобрел, стал чуть ли не ласковым, как домашний кот. Даже Варвара поохала, поделившись, что головой тот ударился и позабыл свои зверства.       — Поди ж ты, какая ирония. Потеря памяти у злодеев нынче в моде, — съехидничал Корф.       На что Анна просила его оставить подобные шутки, намекнув, что Владимира она никогда не причисляла к гильдии негодяев, заметила, что не верит Шуллеру, и напомнила барону свой печальный рассказ.       Но Корфу не требовались напоминания. Он разбирал бумаги в кабинете, когда перед ним предстал Карл Модестович. Походил тот, скорее, на усатого таракана, а никак не на пушистого домашнего любимца.       Управляющий галантно расшаркался, на что Владимир ответил сухим приветствием и приступил сразу к делу.       — Мне тут птичка напела, что вам нравится горничная наша. Полина.       Шуллер обмер весьма натурально.       — Полька-то? Ошибается ваша птичка.Да как может эта нахалка нравиться?       — Да уж не знаю, как. Но до вас, говорят, девкой была.       Владимир криво улыбнулся и какое-то время смотрел на ошарашенного негодяя. Отложил бумаги и спокойно сообщил:       — Есть доказательства, что вы воровали на своем месте, Карл Модестович.       Тот аж пятнами покрылся.       — Я?! Да как можно!       — Но я не намерен вас прогонять без рекомендаций, — в том же тоне продолжил барон.       — Прогонять? Меня?       Весь вид рыжеусого пройдохи был пронизан искренним непониманием.       — Да, вас. Вам в любом случае придется уйти. Завтра же! Но хорошие рекомендации вы получите только в том случае, ежели заберете с собой Полину. Ее вольную я передам вам лично в руки, а до того позаботьтесь, чтобы никто ничего не знал. Я ясно объяснил, Карл Модестович?       Уже бывший управляющий смотрел побитым псом.       — Куда уж яснее. Быть мерзавцем намного выгоднее, никто не гонит взашей.       — Это неправильная мысль, — нахмурился барон, пронзая злым взглядом собеседника. — Еще раз спрашиваю, вам все понятно, Карл Модестович?       — Все понятно. В жизни справедливости нет!       — Тогда ступайте вещи собирать. Полине скажете обо всем… ночью. Ей все равно по ночам не спится.       Мерзавец должен в ногах у Анны валяться, вымаливая у нее прощение! Вот только сама Анна вряд ли одобрит подобную расправу.       Почему же опять так чертовски болит голова?              Дни утекали белыми снегами, и Владимир все больше и больше узнавал о своей жизни из уст воспитанницы отца.       — Мы не могли бы зайти в наш театр? Ежели это не причиняет вам боли, Анна.       — Нет, что вы, Владимир!       Огромный зал выглядел осиротевшим и покинутым. В нем уже не было того неуловимого чувства, которое превращало холодные стены в храм поклонения Мельпомене и Талии. Покровитель муз, солнцеликий Апполон, казалось, тоже покинул место эстетических утех, покоившихся на любви к театру старого барона.       — Я помню, как дядюшка подолгу сидел вон там, когда я читала со сцены.       — Не могу представить вас на сцене, Анна, — покачал головой Владимир. — Разве что парящей музой, вдохновляющей сердца.       Им давно нужна еще одна муза — Эрато. И бог — Гименей.       Анна вдруг оживилась:       — Хотите, я вам почитаю что-нибудь?       — Даже надеяться не смею. Все, что вам будет угодно, — счастливо заулыбался барон.       Служительница муз слегка смутилась.       — Я иногда думала, почему бы не поставить Пушкина?       — Хороший выбор. Долой засилье Шекспира!       Голубое платье невероятно шло белокурой красавице. Она стояла на сцене, как незабудка в огромном поле. Но ее звонкий голос, словно по волшебству, оживил унылые подмостки.       Владимир слушал монолог из известного романа в стихах и дурманно ощущал, как все глубже и глубже тонет в глазах этой женщины.       — …Но так и быть! Судьбу мою       Отныне я тебе вручаю,       Перед тобою слезы лью,       Твоей защиты умоляю...       Острая боль, уже почти позабытая, взорвалась в голове вражеской канонадой.       — Владимир! Владимир!       Он невидяще смотрел перед собой, зажимая руками голову. Сделал глубокий вдох.       Вот бы Штерна сейчас на его место! Сильные эмоции, доктор? Да это адское наказание за грехи!       — Что случилось?       Анна присела рядом, деловито осмотрела рану. Достала платок, вытерла со лба капельки пота, не задевая шов.       — Кажется, я увидел образ из прошлого, — пробормотал Корф, тяжело опираясь о спинку кресла.       — Вы… вспомнили?       — Женщину с длинными рыжими волосами. И необычным украшением на лбу.       Красавица вздрогнула, пальцы затряслись, и она нервно скомкала платок.       — Что… что вы помните о ней?       Барон растерянно пожал плечами.       — Ничего. Даже лица не вижу. Только смутный образ. И… эмоции, очень сильные.       — Презрения?       Владимир изумленно взглянул на нее. Боль прошла, словно и не было.       — Нет, с чего вы так решили? Скорее… — как бы это сказать деликатнее, — притяжения.       Теперь уже Анна во все глаза смотрела на него.       — Вы знаете, кто она, — резюмировал Корф.       — Я уверена, вы вспомните сами, — пробормотала Анна, взволнованная не менее барона. — Ежели нет, то я расскажу вам, обещаю.       Он неловко покашлял.       — Надеюсь, она не бывшая невеста?       — Нет.       — Слава богу. А то я уж было представил, что способен обмануть одну женщину из-за любви к другой.       Анна опустила голову. Жалобно попросила:       — Пожалуйста, не надо.       Он повернулся, взял ее лицо, лаская в широких ладонях.       — Я люблю вас, Анна. И это правда.       Слезы сами потекли из прекрасных глаз, и вскоре девушка рыдала.       Господи! Почему ни один мужчина не может выносить женские слезы?       Владимир бережно прижал ее к себе, пытаясь утешить:       — Ну все, все. Не плачь, Анечка. Мой ангел, все будет хорошо.       Гладил по голове, невольно погружая жадные пальцы в шелк волос, шептал на ушко всякие глупости, терял себя в близости любимой.       Когда красавица перестала вздрагивать и отстранилась, Владимир не смог сдержаться и прильнул к давно желанным губам.       Поцелуй был краток, но сладок, как мед, и выстрадан, как рай небесный.       — Я ваша крепостная, Владимир Иванович, — наконец прошептала Анна.       Корф опомнился и резво вскочил на ноги. Потянул за руку несостоявшуюся актрису.       — Пойдемте со мной.       — Куда? — обомлела она.       — Идемте!— строго приказал он.       В библиотеке, мельком взглянув на портрет отца, Владимир пригласил присесть растерянную девушку.       — Я был глупцом, когда думал, что так смогу удержать вас. Однако уверен, что уже начал осознавать, как глупо пытаться заставить полюбить, держа в неволе.       Она все еще не понимала его. Он открыл ящик и вытащил свиток гербовой бумаги.       — Посмотрите, что я нашел в своем столе.       — Что это?       — Ваша вольная. И я отдам ее вам, как, вероятно, и собирался сделать уже давно.       Между ними воздух будто исчез, не стало ничего вокруг: ни массивных книжных шкафов, ни богатого декора, ни портрета старого Корфа — только они двое и тонкий свиток, олицетворяющий свободу и надежду для них обоих.       Анна не сразу пришла в себя от потрясения.       Ты только не уходи, Аня, Анечка! Но почему же теперь болит лишь сердце?       — Владимир! Я не узнаю вас, — она осеклась. — Я не узнаю даже прошлого вас. Неужели вы говорите правду?       — Анна, прошу… нет, умоляю, не покидайте этот дом прямо сейчас. Чем бы я ни был виноват перед вами, простите меня. Анна, вы единственный человек, который связывает меня с прошлым. Без вас я ощущаю себя в бесконечной пустоте. Не зная, кто я, зачем я существую. Зачем все это…       Взгляд бездомного котенка, с которым барон протянул вольную, заставил красавицу задержать дыхание. Она приняла свиток, как во сне, развернула дрожащими пальцами.       — Я свободна. О господи! Я свободна!       Шальной восторг заискрился в прелестных глазах. Анна, смеясь, прижала документ к груди. Вскочила, закружилась по комнате, словно в ритмах неведомого танца свободы.       Владимир тихо улыбался, глядя на бывшую крепостную, вместе с ней переживая неподдельную радость.       — Ангел мой, вы не уедете?       — Нет. Я останусь и сделаю все, что от меня зависит, чтобы к вам вернулась память. Обещаю!              На следующее утро Владимир почти пожалел о своей щедрости.       — Миша! Как хорошо, что вы приехали. Я должна вам сообщить удивительную новость!       Зачем явился бывший друг, Корф не подозревал, но застыл у приоткрытой двери, не ожидая ничего хорошего.       — Анна! Прошу, выслушайте меня. Умоляю, доверьтесь мне. Я не знаю, как вызволить вас…       — Но я…       Репнин опустился на колено. Воистину, рыцарь перед Мадонной. Аж смотреть тошно!       — Прошу вас, станьте моей. Тогда Корфу придется отступиться. Он не будет бороться за женщину, которая… Я понимаю, что многого прошу, но это единственный способ быть вместе!       Владимир сам не заметил, как перестал дышать, а теперь облегченно вздохнул, будто узник, в последний момент отпущенный на свободу. На миг, один лишь безмерно долгий миг, он поверил, что князь сумел решиться связать свою судьбу с крепостной актрисой.       Анна смотрела на Михаила, словно статуя античной богини, — выразительным, но мертвым взглядом.       Владимир вдруг понял, что сейчас произойдет.       Репнин не понял ничего. Дурак! Предателей любовь не признает.       — Простите, Михаил Александрович. У меня много дел.       Корф отпрянул от двери и прижался спиной к стене, моля, чтобы его не заметила красавица, убегающая от своей несостоявшейся любви.       Да! Он победил! Анна будет его, и только его!       Но теперь он сам ощутил себя частью балагана.              Вечером, когда Анна играла, Владимир сидел, удобно расположившись на диване, и блаженно взирал на красавицу.       Мелодии переходили одна в другую, сплетаясь в уютный покров теплоты и радости. А он все смотрел и не мог насмотреться.       — Для чего заезжал князь Репнин?       Белокурая фея захлопнула инструмент и грациозно присела рядом с бароном.       Владимир вспомнил, с каким почти неприкрытым торжеством он давеча приветствовал Мишеля. Устранение опасного соперника вселило в Корфа чуть было не потерянную надежду на счастье. Репнин понял все без слов и ретировался, как француз из-под Москвы, пытаясь подобрать остатки гордости.       — Якобы предупредить, что у Долгоруких появилась некая государственная преступница, путешествующая инкогнито. Полагаю, он просто хотел увидеться с вами.       — Не понимаю, для чего, — девушка наигранно пожала хрупкими плечами. — Мы с князем расстались.       — Я счастлив, что он более не станет пытаться вас опорочить. И мне не придется вызывать его на дуэль.       Корф засмеялся, увидев ее возмущенное лицо.       — Не смейте больше так шутить, Владимир! Довольно дуэлей!       — Больше нет повода, — жизнерадостно пообещал он.       Анна встала, прошлась по комнате, затем снова села рядом с ним.       — Владимир, кажется, я знаю, как помочь вам вспомнить. Пора испытать метод доктора Штерна, не скупясь и не размениваясь по мелочам.       Она вся была напряжена: хмурила точеные брови, прикусывала идеально очерченные губы, сводила нежные плечи. В распахнутых глазах застыл… страх?       — Я весь ваш, Анна. Можете проводить на мне опыты, как выражаются ученые мужи. Но мне почему-то кажется, что вам самой эта идея не по душе.       Однако белокурая прелестница лишь крепко пожала его руку, и он сдался в тот же миг.       — Обещайтесь принять все, как есть, что бы ни случилось. И тогда я смогу помочь вам.       — Вы пугаете меня, Анна. Но я принимаю любые ваши условия.       — Велите новому управляющему отпустить всех слуг, чтобы никто не мог побеспокоить. А сами приходите в столовую через час.       Холодок пробежал по спине, но Корф лишь согласно кивнул. Анна упорхнула, так быстро, словно боялась передумать.       Что она затеяла, глупенькая?              Отдав распоряжения и промаявшись целый час размышлениями о синеглазой фее, зачаровавшей его сердце, Корф уселся в столовой на диван и стал терпеливо ждать.       Сначала он не понял, откуда появилось слабое позвякивание колокольчиков, затем в проеме возникла изящная фигура.       Владимир забыл, как дышать. Анна была наполовину обнажена: грудь прикрывал лишь узкий расшитый лиф, плечи укутывали только длинные рыжие локоны, увенчанные украшением с крупной бирюзой, юбка держалась низко на бедрах, и ее прозрачный подол практически не скрывал стройных бедер, плоский живот отдавался полностью во власть жадных взглядов. Тонкая ножка сделала грациозное па, и юная чаровница закружилось на открытом пространстве перед единственным зрителем.       Кровь отхлынула от лица барона, он отстраненно почувствовал взрыв боли, как будто это происходило не с ним. Невесомый платок полетел в воздух, сопровождаемый соблазнительным изгибом тела. Голубой шарф непонятным образом оказался на шее мужчины. Рыжий парик одним движением был скинут на пол, и Корф увидел перед собой свою Анну во всей ее девичьей красе. Секунда — и он почувствовал затылком ее горячее дыхание. Тонкие пальцы обласкали грудь, прошлись по широким плечам, жаркие губы почти касались уха.       — Вы ведь этого хотели, барин? Вам ведь нравится! Теперь я ваша…       Владимир рухнул на колени перед бывшей крепостной.       — Анна… Господи! Я вспомнил! Я вспомнил все.       Он прижался лбом к обнаженному животу, явственно ощущая, как тяжелые оковы боли спадают с тела и души.       Анна гладила его темные волосы, когда он горячечно шептал:       — Я мерзавец, Аня. Подлец и мерзавец. Меня нельзя простить, но я все же молю о прощении! Ведь я любил, всю жизнь любил тебя одну. Когда мы таскали сливки для твоего наглого кота, я уже тогда любил тебя, Аня. Когда унижал, сгорая от ревности, сначала в отношении отца к тебе, потом тебя к отцу, я все равно безумно любил тебя. На том балу, ревнуя к Репнину и убивая твою надежду, я убивал и свою. Я люблю тебя, Аня, и всегда буду любить. Позволь глотнуть чистого воздуха сумасшедшей веры в то, что прервется череда бессмысленных дней и воссияет счастливая звезда для нас обоих.       Он поднял голову, встречая взволнованный взгляд синих глаз.       — Анна, будь моей женой!       Она опустилась на пол в его жаждущие объятия.       — Я согласна.              Венчание прошло радостно и пышно. Под колокольный звон в воздух летели цветы и пшеничные зерна. Скабрезные напутствия полковых товарищей, оживленные приветствия дам, умильные причитания дворовых сливались в счастливую чехарду.       Репнин появился на свадьбе бывшего друга в качестве жениха Елизаветы Долгорукой, соседской потомственной княжны. Скупо приветствовал новобрачных, отдав объятия и умиления на откуп своей новоиспеченной невесте. На празднование они не остались.       Пир удался на славу стараниями заботливой Варвары. Фейерверк пронзил вечернее небо, сопровождаемый звяканьем бокалов и криками «Горько!».       Доктор Штерн с энтузиазмом поздравил молодых. Он раскраснелся от вина и был весьма оживлен.       — Ваш случай непременно должен быть описан в медицинской статье! Вы не возражаете, барон? Разумеется, ваше имя раскрыто не будет.       Счастливый новобрачный любезно согласился выступить в роли героя врачебной удачи.       Многозначительная усмешка, спрятанная за бокалом вина, скривила уголок губ. Пусть же почтенный эскулап потешит себя и решит, что его метод возвращения памяти и вправду подействовал. А его сообразительный пациент будет скромно наслаждаться неземным счастьем с любимой женой. Уже совсем скоро. Уже сейчас.