Путь к себе

Сколько Кармела себя помнила, она всегда была избалована вниманием папарацци. С детства её лицо украшало обложки многочисленных журналов, а репортёры не уставали писать о преимуществах пересаженных ей органах и щедро одаривать её комплиментами. Для всех с младенчества она была чудесной, очаровательной и прелестной дочерью самого Ротти Ларго, но, глядя на обложку с ангелочком с идеально уложенными волосами, Кармела недоумевала. Неужели это и правда она? Кармела долго разглядывала себя в зеркале и неизменно сравнивала с фотографией из журнала и не могла понять, где же она настоящая? Она совсем не похожа на ангелочка на фото, хотя ту девочку зовут так же, как и Кармелу. Те же черты лица, но улыбка удивительно скромная — а настоящая Кармела всегда улыбалась широко. Блестящие волосы, мягкие даже на вид, тщательно завиты, из причёски не выбивается ни один волосок — и это совсем не похоже на непослушную чёрную копну Кармелы. Девочка на фото тонет в облаке белоснежных кружев, которые — Кармела это помнила — уже через час после фотосессии были далеки от безупречной чистоты и местами порваны — ведь Кармела никогда не отличалась аккуратностью. Неудивительно, что о той девочке писали, ту девочку фотографировали, той девочкой восхищались. — Посмотрите, мисс Ларго, какая вы здесь хорошенькая! — мягко упрекала её гувернантка, когда Кармеле случалось нашкодить. — Такие девочки, как вы, должны хорошо себя вести! Идите и переоденьтесь, ваш фотограф будет здесь через полчаса. Он сфотографирует красивую девочку, а потом опубликует фотографии, и вас все полюбят — вы же этого хотите? Кармела очень этого хотела, а потому послушно шла, переодевалась, и выполняла всё, что от неё просили. Всё только для того, чтобы отражение в зеркале совпало с идеальной картинкой на обложке — потому что та девочка с глянцевой обложки ей нравилась больше собственного отражения. Та девочка была красива, все её любили и одаривали комплиментами, и Кармела решила во что бы то ни стало стать такой, как она. Она немного растягивала губы и кивала, слушала оплаченных отцом учителей и вела себя так, как подобает юной леди из высшего общества, а из отражения сияло сдержанной улыбкой лицо Кармелы с обложки. Но в какой-то момент этого хватать перестало. Как Кармела ни пыталась, что ни делала, но фотографии были неизменно красивее отражения. Талия была стройнее, брови — тоньше, цвет лица — ровнее. Как Кармела ни старалась сравняться со своей соперницей, та во всём оказывалась лучше и торжествующе улыбалась в ответ на жалкие попытки Кармелы быть на неё похожей. Кармела долго ломала голову, что же именно нужно, чтобы достичь совершенства, а когда поняла, то даже прилюдно рассмеялась, чего раньше никогда себе не позволяла, и шустрый фотограф сделал несколько снимков, которые на следующий же день украсили собой передовицы всех газет и журналов. Результат Кармеле понравился. Больше никаких ограничений, никаких сдержанных улыбок и вежливых книксенов — пора выпустить на волю себя настоящую! И на неё снова посыпались комплименты: яркая, озорная, дерзкая, решительная. Да, она была такой! И девушка, скалящая зубы со студийных фотографий, одобряла выбор Кармелы, но всё равно была неуловимо прекраснее отражения. И Кармела знала, как это исправить. — Я хочу сделать операцию! — с порога отцовского кабинета заявила она и поймала одобрительный взгляд в отражении. На миг та прекрасная Кармела вновь показала своё лицо в её отражении. “Ты всё делаешь правильно, дорогая”, — казалось, говорила она, и Кармела уже видела себя идеальной, но мечты были разбиты жестокой реальностью. — Мисс Ларго лучше немного подождать, — пояснил хирург, и отец с ним согласился. — Нужно, чтобы тело полностью сформировалось, только потом можно будет провести качественную операцию. Кармела не понимала. Ведь ей уже пересаживали лёгкие и почку, она по расписанию принимала Зидрат, знает, как избежать зависимости, так почему же нельзя поправить её внешность прямо сейчас? Но отец был непреклонен, и Кормила до восемнадцати лет ежедневно наблюдала в зеркале ненавистное, не своё лицо, а идеальная девушка с её чертами заливисто хохотала с огромных экранов, сияла широкой улыбкой счастливого человека и издевалась над Кармелой одним фактом своего существования. А у Кармелы под кожей всё зудело в ожидании острого скальпеля, который должен был приблизить её к идеалу. Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, Кармела серьёзно занялась пением, танцами, и, начиная карьеру наперекор своей неидеальной внешности, надеялась уязвить своего совершенного двойника, напомнить, что без неё, без Кармелы, она никто. Девушка с обложек лишь усмехалась, словно говоря: “Посмотрим”. И Кармела не ожидала того, что последовало. Было обидно и больно почти физически. После её дебютного выступления на передовицах красовалась лишь “дочь Ротти Ларго”. Ни о Кармеле, ни о её совершенной копии не было ни слова. Кармела чувствовала себя преданной и униженной, уничтоженной. Весь её труд и проделанная работа над собой оказались напрасными, ведь она так же, как и в пять лет, оставалась в тени отца. Девушка из зеркала, печально улыбнулась, словно говоря: “Вот видишь, стало только хуже. Больно нам обеим. Только вместе мы сможем что-то изменить. Я жду тебя”. Ждать оставалось не так долго, и за месяц до совершеннолетия Кармела впервые легла под скальпель пластического хирурга, и дрожь предвкушения наконец-то уступила место безмятежности, подаренной Зидратом. О, как она ждала этих ощущений! Скальпель точно и быстро перекраивал чужое, отвратительное лицо в совершенное, новенькое личико прелестницы с обложки. Кажется, Кармела даже смеялась, отстранённо отмечая блеск скальпеля, опасно порхающего у самых её глаз. Она не боялась. Самое страшное, что могло с ней произойти, — перспектива прожить всю жизнь с тем лицом, с которым она родилась. Кармела пришла в себя в стерильной палате, вокруг толпились врачи и подобострастно интересовались, всё ли ей нравится. — Чтобы ответить, нужно сначала посмотреть на результат вашей работы, — резонно заметила Кармела, и в её ладони тут же оказалось небольшое зеркальце. Хирурги, кажется, не дышали, пока Кармела придирчиво всматривалась в своё отражение, искала малейшие несовершенства, оставленные ей жестокой природой, которая до сих пор не признала своего поражения. Искала и не находила. Лицо девушки было идеальным. Она откинулась на упругую подушку и счастливо засмеялась — и в кои-то веки её отражение вторило ей. Она была счастлива. Наконец-то её отражение ей нравилось. Доктора облегчённо выдохнули. Но уже через неделю Кармела вновь была в клинике. — Мне не нравится этот нос! Измените! — капризно заявила она. — Но, мисс Ларго, нельзя проводить операции так часто! — попытался вразумить её опытный профессор, под чьим руководством неделю назад ей перекраивали лицо. — К тому же от Зидрата может возникнуть зависимость! Давайте обсудим этот вопрос месяца через два… — Но у меня нет этого времени! До Дня рождения три недели, а столько ещё нужно успеть! Но врачи остались глухи к её мольбам, а отец всецело их поддерживал. Они твердили про какие-то риски, но разве это имеет значение, когда Кармела впервые почувствовала себя не просто похожей на свою идеальную копию — она стала ею. Но тем же вечером Кармела заметила несоответствие между почти идеальным лицом и полным недостатков телом. Их нужно было исправить любой ценой. Папа ведь не обидится, верно? Он всегда покупал ей всё, что она хочет, так почему же упрямится теперь? Они специально выдумали какие-то риски, чтобы удержать Кармелу под контролем отца! Но теперь она была достаточно взрослой, чтобы сыграть главную роль, выйти из тени отца и своей идеальной копии, подчинить их своим желаниям. А ещё Кармела была достаточно взрослой, чтобы самостоятельно найти хирурга, готового её прооперировать. Кармела уехала в кварталы на окраине города, надеясь, что там ей помогут без лишних нравоучений. И ей действительно помогли! — Какая хорошая у вас кожа! — восхищалась девушка с лицом, изрытым оспинами, которые не могли скрыть даже несколько слоёв макияжа. Она колола Кармеле мутноватый Зидрат, который пьянил гораздо сильнее и быстрее, чем в отцовской клинике — или Кармела опьянела от счастья? И её снова кроили, распарывали швы, наложенные природой и перешивали заново, чтобы избавить Кармелу от этой осточертевшей, пустой оболочки, чтобы вытащить на свет её настоящую. “Посмотри, как хорошо получается!” — хохотала идеальная девушка, Кармела ловила в скальпелях её одобрительную улыбку и улыбалась в ответ. А через несколько дней после операции Кармела проснулась от нестерпимой боли. Её накачали Зидратом, хирурги, понявшие причину внезапной боли, поправили её внешность, сгладили грубые швы, наложенные неумелыми, но безотказными руками. И Зидрат, подаривший краткую передышку, не дал ей спокойствия. Под кожей Кармелы всё зудело, горело огнём в ожидании прохладного блестящего скальпеля, способного явить миру другую, совершенную Кармелу. “Нет, не Кармелу”, — отрицательно качало головой её отражение, и Кармела была с ним согласна. Совершеннолетие они встречали под новым именем. А через неделю Эмбер снова легла под нож. Она создавала себя заново, избавлялась от Кармелы, доводила идеал до совершенства и в какой-то момент, поправляя парик перед зеркалом за полчаса до фотосессии, не узнала себя. Её лицо было действительно совершенным. Она провела кончиками тонких пальцев по гладкой белой коже, дотронулась до шеи, провела руками по телу, будто сомневаясь, что она выглядит так. Но она не ошиблась, и, разглядывая фотографии, которые завтра украсят все журналы, не могла найти различий. Не смогли этого сделать и репортёры. Эмбер Свит называли бесподобной, неподражаемой, пленительной. И её голова кружилась от всеобщего обожания. Но счастье Эмбер было недолгим. Сначала она подумала, что ей просто показалось, что во всём виновато бездушное зеркало и приглушённый свет. Что она устала и нужно просто немного поспать. Утром Эмбер с волнением подошла к зеркалу и со вскриком отшатнулась. На неё смотрела Кармела, занявшая её место, пока Эмбер спала. Та неидеальная девушка снова посмела показать своё лицо! Тогда Эмбер поняла: останавливаться нельзя, любое её промедление даст фору Кармеле, которая отчаянно пытается вернуться, потеснить Эмбер, снова лишить её главной роли. И Эмбер ложилась под нож. Снова, и снова, и снова, пока боль не отступала. Зидрат был ни при чём, он всего лишь позволял ей не корчиться от мучений во время операций и после них. Без операций было больнее. Казалось, всё её тело пылало, ожидая прохладной ласки скальпеля, и Эмбер методично избавлялась от всего, что принадлежало Кармеле, каждый раз создавала себя заново, и журналы с удовольствием освещали этот процесс, называя её идеальной и прекрасной. Но и тут эти идиоты не смогли сделать всё так, как было нужно, и её, совершенную Эмбер, стали называть лучшим продуктом “GeneCo” и вершиной хирургического мастерства, вновь сместив со сцены и выдвинув на первый план корпорацию отца. Но Эмбер знала, что сможет добиться того, чтобы все говорили о неё и только о ней. Она лучше этой девчонки Кармелы и уж точно лучше глупого холодного отражения. И, чувствуя привычный болезненный жар под обнажённой кожей за миг до того, как его охладит сверкающий металл, она улыбалась, твёрдо решив для себя добиться всего самой, стать совершенной вопреки всему. Для этого нужно лишь немного потерпеть. Она уже столько пережила, неужели такой привычный пустяк может её удивить? Нет, не может. Зидрат расцветал в венах, и Эмбер ловила свой горящий взгляд в блеске скальпеля, вновь убеждаясь, что всё делает правильно. Репортёры называли её зависимой, помешанной, больной, но теперь — впервые в жизни — ей не было до этого никакого дела. Она знала, что только так она может быть счастливой, настоящей, живой. И если ради жизни придётся постоянно бороться со своим прошлым, с болью и то и дело захлёстывающим отчаянием, то она это сделает, ведь Эмбер сама себя не простит, если отступиться теперь. Она будет идеальной, чего бы ей это ни стоило.