И даже...

На деле, плотью мы все слабы. Если б не жарились бурые в порту кирпичи, И не надо было бы ветру так тщательно воду мять; Если б не был задействован в ласке каждый сустав; И даже, возможно, если бы, Никаким он штукам конкретно её не учил, Она бы их справилась самостоятельно выдумать, Весь его тёплый телом грех своей кожей впитав. Жажда рождается быстро так Под скошенными лучами, мягкими в декабре, А в июле – смолисто безжалостными, плавильными, В земле на краю исключительно синих морей. Надо дождаться лишь выстрела Темноглазой похоти, что здесь в сотни раз щедрей, Со сжимами сердца её, чистыми и коптильными, – И найдётся тот, кому блуда искусство ясней. Ум инженера заезжего Всегда был пытлив, как положено, пренахален. Он жил, чтобы знать, изучая сквозь физику суть вещей, Постигая за шагом шаг механику спален. Этот его интерес живой, Подсёкший её на уду на хайфском причале, Взял её в плен, бежавшую от среднеполосных плащей, Спасавшую башмаки от киевских проталин. Учтивейший тон, похабный взгляд Горячих рук непромедлившие касания… Он её математически точно себе подчинил, Установил сладчайший рабовладельческий строй. Выдох его – змеящийся яд. Ласки – грехопадение без раскаяния. Каждое слово – соблазн, марающий грязнее чернил, Разлившийся в ней набухшей от гибких рыб рекой. Поджаренной пылью трепещут Выжигающие глаза белизной простыни. Он волю её приколачивает к ложу намертво Поцелуями в плечи, лопатки, спину, крестец. Рот волнует кожу зловеще, Она дышит жадной такой покорностью под ним. Гудящего исступленья на мгновение замер рой… И разлетелся стонущей тьмой огненных колец. Он мог сосчитать, а она бы Даже не стала пытаться запомнить, сколькими Хитросплетеньями кистей, лодыжек, туловищ, бёдер Они испытали на прочность ту полулюбовь. Сколько раз её голос слабый, Им задыхаясь, молил не миловать, только бы Подчинял он и дальше её ошалелой природе Своих ненасытных желаний, стальных жерновов. Как до странности было больно Размыкать рывком сцепление плоти и плоти. Дождь потом месяцами в сердце лил – сушить было негде. Но безразличие не умеет не приходить. И теперь ей любится вольно: Будь то смуглый строгающий в Яффе доски плотник Или же изучающий юриспруденцию беглый. Есть радость без тминных крупиц горечи и обид. И нет нужды в сожалениях: Что сумело взойти у Средиземного моря, У Белого точно сгодится на стол – и даже с лихвой. Нам знать не пристало последнее море своё. Горение или тление – Мы стоим усилий обеих этих историй. Почти что любая судьба однажды скользнёт по кривой. А любовь – никуда не денется – точно придёт.