***
Спустя годы Германн все ещё помнил эту случайную встречу и всегда жалел, что не поцеловал Ньюта. Им было всего по семь лет, и это не стало серьёзной влюблённостью, но было бы лучше, если бы он разобрался в своих чувствах, когда был намного моложе. Герман так и не узнал, кто из исполнителей был матерью Ньюта, но все ещё хранил у себя старую потрёпанную афишу с того концерта и слушал записи тех певцов на протяжении многих лет, хотя единственной, чей голос действительно нравился ему, была Моника Шварц. Он иногда включал её записи, когда решал, что лаборатории нужна музыка. Никому другому это не требовалось, и для него самого эти арии были… Просто способом вернуть глупое счастливое воспоминание из детства. Это было необходимо ему после прихода кайдзю, после начала войны, даже тогда, когда абсолютно не было времени на то, чтобы беспокоиться о прошлом. — О-о-о, чувак, Моника Шварц? Германн поднял глаза и увидел говорившего человека. Он был примерно одного возраста с ним, у него были темно-каштановые волосы, зелёные глаза, очки… И Германну показалось, его сердце готово выскочить из груди. — Да? — спросил Германн, попытавшись говорить высокомерно, а вместо этого обнаружив, что ему не хватает воздуха. — Просто она не очень популярна, — ответил мужчина, прежде чем протянуть руку. — Доктор Ньютон Гайзлер, вы можете называть меня Ньютом. Германн был более чем осведомлён об этом имени, по крайней мере, он хорошо знал Гайзлера по его многочисленным статьям, но сочетание этой фамилии с именем «Ньют» заставило окончательно запутаться. Известный ксенобиолог, ведущий специалист по кайдзю, вполне мог оказаться тем самым мальчиком, с которым он бегал по грязи на озере Комо. — Германн, — ответил он. — Доктор Германн Готтлиб. Ньют с удивлением посмотрел на него, и в его взгляде мелькнуло узнавание. Германн кивнул ему и слегка улыбнулся. — Не совсем звёзды и динозавры, да? — спросил Ньют тоном, по которому Германн понял, что воспоминания о том дне вызывают у него такие же чувства. — Боюсь, это скорее похоже на механическую годзиллу.Часть 1
20 ноября 2019 г. в 08:14
Во время летних каникул семья Германна отдыхала на озере Комо. Поездка оказалась приятной, но его родители хотели, чтобы дети не забывали и о культуре. Семилетнему Германну концерт был не очень интересен, и он, ускользнув из-под их бдительного внимания, выбрался наружу посмотреть на звёзды. У него была с собой записная книжка, где он делал заметки о наблюдениях, и это позволяло ему чувствовать себя Иоганном Кеплером. Во дворе Германн столкнулся с другим мальчиком примерно одних с ним лет, но одетым гораздо более небрежно, чем он сам: без ботинок и носков, перепачканным в грязи до щиколоток.
— Ciao (привет), — сказал мальчик. Германн заметил, что у него были тёмные каштановые волосы и ярко-зеленые глаза за стёклами очков.
— Э-э… No capisce (не понимаю).
— Nemmeno io (я тоже), — ответил он, рассмеявшись. — А, ты немец?
Германн был очень рад, что ему не придётся продолжать разговор на ломаном итальянском, однако ему пришлось собрать все мужество, чтобы просто сказать:
— Я Германн.
— Ньют!
Германн нахмурился.
— Это сокращённое от Ньютон.
Он был очень удивлён, что здесь, у маленького театра на озере Комо он встретил мальчика с таким именем.
— Ты собираешься наблюдать за звездами? — спросил Германн, не смея надеяться на это.
— Я предпочитаю жуков, — ответил Ньют, а затем пошевелил пальцами ног, чтобы немного их почистить. — Но звёзды – это тоже хорошо. Ты ведь из Германии? Тогда здесь они должны быть немного другими, потому что мы на юге.
Германн ощетинился:
— Да, я знаю, — он не хотел, чтобы мальчик посчитал его глупым, ведь на самом деле он был умнее всех в своём классе.
Ньют не стал с ним спорить. Он просто пожал плечами, подошёл к низкой широкой стене, окружавшей дворик, и лёг на неё с таким видом, будто ему принадлежал весь мир. Кажется, он не дразнился, а действительно хотел полюбоваться звёздным небом. Германн сел на стену рядом с его головой, чтобы можно было видеть и звёзды, и лицо мальчика.
— Значит, ты любишь звёзды?
— В них есть смысл, — сказал Германн. Он не знал законов их движения, но они шли по одним и тем же путям изо дня в день, они перемещались по небу и садились точно так же, как Солнце. В их движениях была математика.
— По-моему, они выглядят круто.
Германн закатил глаза, и мальчик, очевидно, это заметил, потому что издал протестующий звук.
— Ну они такие… Потрясающие! Они выглядят такими крошечными, но на самом деле огромные. Готов поспорить, ты не любишь музыку.
— Я очень люблю музыку, — возмутился Германн. Он и сам не знал, зачем спорит об очевидном. Музыка всегда нравилась ему, она действовала на него иначе, чем на маму или старшего брата. — Ты тоже здесь, а не в зале. Наверное, это ты её не любишь.
— Сегодня будет петь моя мама… Это менее круто, чем обычный концерт, в гуголзиллион раз.
— Гуголзиллион — это не число.
— Ну, это ненастоящее число.
— И тем более не натуральное, — ответил Германн, гордо наморщив нос. Хотя он бы отнес это число к натуральным, если бы не знал, что оно выдуманное.
Ньют весело рассмеялся, вместо того, чтобы обидеться.
— Ого, ты тоже ботаник.
Германн был готов спорить или драться, когда до него дошло, что Ньют сказал «тоже», как будто и он сам был ботаником. Он подумал, что почти невозможно, чтобы мальчик с такими грязными ногами оказался таким же умным, как сам Германн.
— Готов поспорить, ты даже не сможешь поделить 144 на 6.
— Пффф. Двадцать четыре. Лучше бы спросил 252 на 6.
— И что, по-твоему, означает число «42»? — спросил Германн, сконфуженный словами мальчика.
Вместо ответа Ньют снова рассмеялся, но в его смехе было что-то, отчего Германн сразу понял, что Ньют смеётся не над ним. Ему это было очень приятно.
— Когда я вырасту, я буду изучать динозавров.
— По-моему, это непрактично, — так говорил отец Германна, когда тот мечтал о том, чтобы стать пилотом.
— Практично? — Ньют фыркнул, услышав это слово.— Кого это волнует? Это весело! Динозавры очень крутые. Разве ты не хочешь покататься на динозавре?
— Нет.
— А чего ты хочешь?
Отец говорил, что он должен стать профессором математики или физики, кем-то, кто смотрит на мир и видит истину, кем-то, кто знает всё.
— Я хочу стать пилотом.
— Ну вот, это почти так же круто, как динозавры.
— Самолётом можно управлять! — ответил Германн. — А динозавр будет просто бегать туда-сюда и всё топтать.
Ньют ничего не ответил, так что Германн решил, что победил в споре. Он посмотрел на лежащего мальчика: глаза Ньюта были закрыты, волосы растрепались, и линзы очков делали ресницы очень длинными и пушистыми.
— Ты симпатичный, — вдруг сказал Германн. Хоть они и спорили, но это было совсем не так, как с отцом или братьями, и тем более не так, как в школе. Они спорили, не потому что были врагами, а потому что хотели стать друзьями.
— Ты тоже.
Они замолчали. Германн делал пометки и зарисовки в своём блокноте, поглядывая на небо и сверяя время по часам. Ньют лежал с закрытыми глазами, то ли размышляя, то ли просто задремав.
— Знаешь, что может решить проблему? — сказал он, открыв глаза и резко сев. — Механическая годзилла!
Это было так нелепо, что Германн расхохотался. Они смеялись, сами не зная, чему, сидя плечом к плечу. Ньют оказался просто чудесным.
— Где ты живёшь? — спросил Германн, надеясь, что это место будет недалеко от его школы.
— В Берлине.
— О… — это было очень далеко. – А я живу на юге. И… Хожу в британскую школу.
Ньют тоже выглядел немного расстроенным, он нахмурился.
— Моя мама часто даёт концерты здесь, на озере Комо. Может быть… Ты приедешь снова?
— Надеюсь…
Ньют уговорил его снять ботинки и носки, закатать брюки, и они снова полезли в грязь.
— Ты не будешь толкать меня? — спросил Германн.
Ньют обнял его за плечи и ответил:
— Конечно же нет.