о веснушчатых австралийцах

Феликс потрясающий. Чан никогда таких не встречал, ни до встречи с Ли, ни после. Феликс — концентрат самых положительных эмоций, всеобъемлющей любви ко всему на свете, хозяин самой прекрасной в мире улыбки, которая сияет ярче солнца. Феликс может заставить улыбаться любого, даже самого угрюмого человека в мире, и Чан не может не быть благодарным судьбе за то, что в его жизни есть такой человек. У Феликса веснушки — очаровательные, нос кнопочкой и еще подростковые щечки, а в глазах — Вселенная. Младший смеется низко, заливисто, а у Чана заходится сердце, и он улыбается тоже, просто глядя на такого самого лучшего Феликса Ли. Чан смотрит на новые фотографии Ли в инстаграме, где он умилительно трется носом о шерсть золотистого ретривера и улыбается счастливо, обнимая пса. Чан знает, младший всегда хотел пса, и теперь, кажется, его мечта сбылась. Чан может только предполагать, потому что они с Фелом стали общаться не так часто. Феликс в Австралии. У Чана в Корее болезненно сжимается сердце от осознания, что собаку мальчишке скорее всего подарил Чанбин, его парень, о котором младший в свое время растрепал Бану все уши, совсем не замечая, что тот улыбается через силу. Чану пришлось уехать полгода назад, и первое время они часто поддерживали связь, но все мы знаем, как это происходит, когда разделяет не только расстояние, но еще и разные часовые пояса и проблемы бытовухи, в которые посвящать нет смысла, а потом оно как-то само. Чан на самом деле всегда ждет письма от Феликса. Хоть пару строчек. Джисон и Минхо, лучшие друзья Чана, только сочувствующе хлопают того по крепкому плечу и желают поскорее забыть пацана и найти кого-то, как минимум, поближе. Все понимают, что пожелания летят вникуда, хотя бы потому что Чан и не пытается никого найти, просто сидит в своей студии сутками, пишет песни и продает их, зарабатывая этим на какую-никакую жизнь. В интернете он достаточно популярен, и нередко они с Джисоном записывают неплохие треки и даже имеют так называемых фанатов, так что... В целом, было неплохо. Только немного больно и одиноко. Впрочем, Чан уже скорее привык к перманентной глухой боли в груди, мазохистично каждые несколько часов заходит на аккаунт веснушчатого мальчишки, проверяя, нет ли новых историй или постов, и имеет какую-то даже зависимость от обновлений этого аккаунта. — А, опять твой ненаглядный, — добродушно бросает Джисон, проходя мимо и отмечая мечтательную улыбку старшего. Он, что-то напевая, заваривает себе кофе и довольно хмыкает, стуча чайной ложечкой о край кружки. — Хен, а че там твой ребенок, кстати? — Какой? — Чан нехотя отрывается от фото с любимым лицом и невидящим взглядом смотрит на друга, а потом его озаряет, и он кидает абсолютно незаинтересованно: — А, Чонин? Брось, он не ребенок, первый курс уже. Для Джисона, гордого второкурсника, все, кто младше него, являются детьми, и он фыркает. — Ты на него вообще хоть смотришь, или только в мониторы свои? — Хан сочувствующе поджимает губы. — Пацан вокруг тебя вьется уже два месяца, явно не просто так. Чан закатывает глаза. Этот Чонин... неплохой парень, в общем-то. Хороший, добрый, непосредственный. С лисьим взглядом и острыми скулами, пугающими, которые пугать совсем перестают, стоит ему только улыбнуться. Чонину умиляются все, все его любят и хотят потискать за щечки, но тот изворачивается хитрым зверенышем и в руки не дается. Никому, кроме Чана. На Чана он смотрит с обожанием, таскает ему чай и сладости в студию едва ли не каждый день, тихонечко стирает пыль с полок, чтобы Чан не отвлекался, восторженно смотрит на цветные кубики на мониторе и боится даже дышать, чтобы не спугнуть чаново вдохновение. Чонин всегда неловко и будто случайно касается Чана, просто потому что прикасаться к хену для него является чем-то невероятно особенным, и Чан единственный, кому позволено трепать мальчишку по волосам, и тискать за щеки, и обнимать так часто, как хочется. Чан этого никогда не делал. — Хан, — предупреждающе говорит Чан, и друг пожимает плечами. — Ладно-ладно. Хен, ну серьезно. Ты всю жизнь будешь пялиться на фотки в инсте? — Хан, я не слепой, ладно? — вздыхает Чан, потирая переносицу. — Я вижу все. Помоги лучше с аранжировкой. Ближе к вечеру снова приходит Чонин, скорее всего, сразу с пар, не забыв перед этим забежать в магазин. Он осторожно, стараясь особо не шуметь, открывает дверь в студию, просовывая лохматую голову, чтобы осмотреться, мешает ли он кому. Хана в студии нет, только Чан. Чонин сглатывает и глубоко вздыхает, как обычно перед тем, как появиться перед хеном. Чонин аккуратно заходит; Чан сидит к нему спиной, перед ним как обычно рабочий ноутбук, но занят хен совсем не этим. Чонин проходит к дивану и мягко опускает с плеч рюкзак. Он хочет напугать хена, чтобы тот как обычно не, но вздохнет, улыбнется и поздоровается своим фирменным ты, Чонин-а. Тонкие пальцы на крепкие плечи так и не опускаются: Чан сидит, уставившись на какую-то фотографию в телефоне. Чонин поджимает губы. Хен всегда смотрит на фото этого парня в телефоне, но Чонин ни разу не видел, чтобы тот появлялся в студии. Что в нем такого особенного, что хен смотрит так влюблённо и в прямом смысле никого вокруг себя не видит? Чонин отходит обратно к дивану и нарочно толкает рукой рюкзак, чтобы тот упал, издав характерный звук. Чан даже не дергается, поворачивается к Чонину, улыбается тепло-тепло, но Чонин знает — не ему. — А, ты, Чонин-а. Как день? — Неплохо, — кивает Чонин, удовлетворенный хоть каплей чанового внимания. Хен снова отворачивается к мониторам и блокирует экран телефона. Чонин подходит, опускает ладони на плечи Чана и упирается подбородком в хенову макушку, тоже заглядывая в монитор. — Написал что-то сегодня? — Да, мы с Джисоном начали одну вещь. Он вышел за напитками, придет скоро. О, — Чан спохватывается и берет телефон. — Надо написать, чтоб тебе тоже взял. Хочешь послушать? Вопрос, конечно, риторический, потому что Чонин, конечно, кивает. Он готов провести всю жизнь в этой небольшой студии, наблюдать за тем, как хен пишет песни, учиться понемногу самому, в душе лелея надежду когда-нибудь сделать с Чаном что-то совместное. Быть первым, кому Чан показывает их с Ханом работы и радостно хлопать в ладоши, читая комментарии фанатов на очередной шедевр. Стоять в первых рядах, когда эти двое выступают в каких-то клубах и смотреть на Чана всегда так преданно и заботливо, как никто и никогда. К сожалению, ко всему этому еще и добавляется терпеть то, что хен любит другого. Этого русоволосого веснушчатого австралийца. Чонин снова поджимает губы, невидяще смотря на монитор с цветными ломаными и бегущий ползунок. — Не нравится, Чонин-а? — озабоченно спрашивает Чан, заглядывая в глаза, а будто в душу. — Как всегда круто, хен, — улыбается младший, за глазами-полумесяцами скрывая скребущих на душе кошек. Дверь хлопает, это Джисон вернулся. Хан никогда не войдет тихо, да и сам по себе этот парень — ураган и сгусток энергии. Никогда не сидит на месте, всегда пышет кучей новых идей, так, что успевай записывать. Чонин иногда записывает, когда Чану особенно нравится, и он говорит, что вот про эту вещь надо не забыть. Обязательно забудет, Чонин знает. У хена слишком много мыслей в голове, и тогда Чонин тянет старшему блокнот с корявыми буквами, Чан благодарно смотрит и тепло улыбается, а Чонину большего и не надо. Он улыбается в ответ, и сердце бешено колотится. — У Феликса веснушки, — однажды очень тепло говорит Чан Джисону, в то время как Чонин усердно протирает пыль с полок в студии и делает вид, что слушает музыку в нерабочих наушниках. Хан в ответ смеется. — У тебя тоже, хен, и что? — У Феликса красивые, — улыбается Чан и снова смотрит в телефон, где уж скорее всего открыта фотка этого Феликса. У Феикся касивие, мысленно передразнивает Чонин и еще усерднее трет полку, пока оттуда не слетает статуэтка Луффи, заставляя хенов обернуться, но, впрочем, через секунду снова вернуться к своим делам. Подумаешь, веснушки, фыркает Чонин. Большое дело. Вообще-то большое, нехотя потом додумывает. Чонин и сам любит рассматривать бледные веснушки на светлой коже Чана, мысленно представляя, как оставлял бы поцелуи на каждой из них. Чонин, в общем-то, понимает Чана. Во многих вещах, но только не в том, чтобы безответно любить того, кому на тебя все равно, когда рядом есть те, кто счастлив получить хоть одну сотую внимания, которое Чан отдает этому мальчишке. Что в нем такого хорошего? Что в нем такого, чего больше нет ни у кого на свете? Чонин моментами готов опустить руки, потому что он может отдать всю свою жизнь за Чана, в то время как тот свою — сосредотачивает на оповещениях в инстаграме. Но это только моментами. Потом Чонин сжимает кулаки, поджимает губы и снова настойчиво движется вперед, пробивая себе дорогу к чановому сердцу по миллиметрам. Приходит в студию, приносит хену напитки, рассказывает про учебу и расспрашивает про музыку, ластится под руки и широко улыбается, заливисто смеется, потому что Чан от этого смеется тоже. Чану нравится Чонин, он хороший. Бан привык к тому, что этот мелкий всегда рядом, вьется вокруг, болтает и отвлекает от темных мыслей своей широкой улыбкой с ямочками. Чан думает, что без Чонина было бы тяжелее. Хоть мальчишка и ведет себя порой как призрак, чтобы старшему не мешать, одно его присутствие уже делает все лучше. Чонин сидит перед ним и чертит что-то, домашку, наверное делает. Взгляд сосредоточенный, серьезный, и Чан невольно заглядывается. Телефон мигает оповещением, Чан скорее его хватает, чтобы увидеть Felizzzz опубликовал(-а) фото. Чонин ревниво смотрит на хена, не поднимая головы от бумаги, чтоб не заметил. Чан и так не заметил, ведь на экране телефона потрясающе улыбается солнечный мальчик, и Чан расплывается тоже. Чонин закусывает губу. Взгляд Чана секундой позже меркнет, когда он видит, что его любимый Феликс обнимает темноволосого парня, и читает подпись: Полгода как ты делаешь меня счастливым. Сердце ломает, Чан поджимает губы и блокирует телефон. Откидывает голову назад и замолкает, будто слившись с рабочим креслом. Чонин подглядывает исподлобья, хмурится. Чан через какое-то время кладет руки на стол и опускает на них голову, так, что Чонин теперь не видит его лица. В голове Чана много мыслей, много сценариев, в исходе каждого из которых — фотография в инстаграме Ли с ним, а не с Чанбином. Чан знает, что в этой жизни что-то пошло не так, потому что его место там, в Австралии, с Феликсом, а не здесь, без него. Чан знает, что мог бы сделать мальчишку самым счастливым на свете, он бы разбился, но сделал. Стоило ли ему признаться еще тогда, когда он жил дома? Чан сам виноват, что упустил лучшее, что было в его жизни? В груди болит, крепко, сильно, Чан хватается за свою толстовку где-то слева и сжимает. Он не хочет, но нос щиплет, хоть Чан и изо всех сил пытается держаться. Он крепко жмурится, но в следующую секунду вдруг расслабляется, когда чувствует, как ладонь опустилась на голову и пальцы перебирают его волосы. Чонин стоит рядом, молча, гладит по голове и ни о чем не спрашивает. Он тянет хена за плечо, заставляя развернуться, и Чан это делает, но голову не поднимает все равно. Чонину и не надо, он только позволяет Чану уткнуться в свою мягкую толстовку и прижимает к себе. У Чана наворачиваются слезы, потому что Чонин слишком хороший, он всегда рядом, даже сейчас; он кладет руки младшему на спину и крепко обнимает, сопя куда-то в его толстовку. Чонин задирает голову, потому что нос щиплет тоже. У этого Феликса есть всё, и его любит самый потрясающий человек на свете, так почему этот мальчишка этого не ценит, почему самый потрясающий человек сейчас так страдает? Чонин думает, что никогда бы не позволил себе причинить хену боль, а этого Феликса лучше бы вообще никогда не было. Улыбается он там со своих фоток, смотри-ка на него, а у Чана тут сердце рвет, и душу тоже, и Чонин ничего, ничегошеньки не может с этим сделать, хоть ты расшибись, потому что он не гребаный Феликс, и Ян готов уже волосы высветлить и веснушки себе чертовы рисовать каждый день, чтобы хен хотя бы на одну тысячную видел в нем этого Феликса и смотрел на него хотя бы на одну тысячную так же тепло. Чонину обидно, ему бы самому прореветься как следует, ведь что может быть более жалким, чем быть жилеткой любимого человека, в то время как он страдает по другому. Чонин отчаивается. — Хен, — дрогнувшим голосом зовет он. — Хен, посмотри на меня, пожалуйста. Чан поднимает голову, смотрит в блестящие чёрные глаза. Чонин не улыбается, он серьёзен, гладит старшего по щеке и только внимательно смотрит. Чан поднимается, не отрывая взгляда и не убирая рук. У Чонина ресницы только чуть-чуть влажные, он не позволит себе разрыдаться перед Чаном, облизывает губы и бегает глазами по лицу старшего. Чан же медленно приближается, не дает себе ни в чем отчёта себе, и останавливается только в миллиметрах от покрасневших чужих губ, потому что перед глазами — русые волосы и веснушки, глаза-звезды и пухлые губы. Чан жмурится, нет, с Чонином так нельзя — и отстраняется. В глазах младшего — разочарование, сменяющееся на злость. Он заслужил хоть сантиметр в сердце Чана, он заслужил его! Чонин злится, хватает старшего за запястье и тянет на себя, мгновением позже накрывая чужие губы своими. Чонин целует не так нежно, как хотелось бы, сминает губы и немного кусается, это его своего рода протест и возмущение, и Чан его понимает. Подхватывает Яна под бедра и усаживает на стол, перенимая инициативу в поцелуе. Руки делают, но Чан сомневается, что это действительно то, что должно происходить. Чан болеет по другому человеку, и Чонин это знает, с Чонином нельзя вот так, без чувств, но Ян все мысли из головы старшего выбивает горячими поцелуями. Забирается под футболку, проходится прохладными ладонями по прессу, кусает губы, и Чан рвано выдыхает. У него уже давно не было секса, и он чувствует, как внизу живота начинает сладко тянуть. Юркие пальцы скользят под пряжку ремня, а затем и под джинсы, Чан издает какой-то сдавленный и вымученный полустон и утыкается младшему в шею, не забывая ее покусывать и оставлять легкие поцелуи. — Ну, давай, — успокаивающе говорит Чонин, оглаживая пальцами чанов стояк. — Тебе просто надо расслабиться, хен. — Чонин? — в голосе почти мольба и в глазах вопрос. Чонин мелко кивает несколько раз, стягивает с себя толстовку и осыпает легкими поцелуями бледные чановы веснушки. Они не говорят друг другу ничего, Чонин глотает объяснения в любви, а Чан — извинения, и двое только самозабвенно целуются, все больше раскрываясь друг перед другом. Чан катастрофически боится сделать Чонину больно, нежно целует, гладит, готовит мучительно долго, и Чонин плакать готов оттого, сколько внезапно чановой заботы и нежности ему перепало. Чан предельно аккуратен, а сердце Чонина сейчас остановится, просто потому что невозможно любить Чана еще больше, но Ян упорно это делает. Гладит крепкие плечи, берет чаново лицо в ладони, ведет носом по скулам, целует много и часто, отдает всего себя, нисколечко себе не оставляет, забирай, хен, это все твое. Чонин тихо охает и морщится, когда Чан входит. Старший тут же осыпает бессчетным количеством горячих поцелуев и начинает двигаться только тогда, когда Чонин разрешает. Он тяжело дышит, опаляет дыханием, а Чонин все ближе жмется, скулит и охает, запрокидывая голову. Ян думает, что это — правильно, чановы руки на его талии — правильно, чановы губы на его шее — тоже правильно, а Чан только ловит в плавящемся разуме обрывки мыслей о том, какой же он все-таки мудак. Чонин через какое-то время коротко вскрикивает и весь сжимается, доводя Чана тоже. Позже Чан беспомощно позволяет себе прижаться к Чонину, чьи руки-веточки заботливо обвивают. Чонин думает, что хоть война еще не выиграна, этот бой явно за ним, целует хена в макушку и старается не думать о том, кого на самом деле представлял Чан, оставляя на коже пылкие поцелуи. Чан знает, что Чонин перешел в наступление. Он пытается занять собой всю жизнь и мысли Чана, вот уже на полке с чашками появилась его, на столе лежит оставленный блокнот с чертежами, а в новой песне фоновым бэком появились чониновы вздохи и стоны. Когда Ян в студии, он украдкой ревностно следит, чтобы хен не открывал проклятый инстаграм, и стоит только Чану привычно зайти на аккаунт Феликса, как из ниоткуда появляется Чонин, завлекает разговорами, мягко отстраняя руку с телефоном и усаживаясь на стол перед Чаном или прямо на его колени. Чан не знает, что Чонин делает это каждый раз скрепя сердце, каждый раз задается одним и тем же вопросом: что еще ему сделать, чтобы заменить австралийца? Чтобы Чан хоть один раз забыл зайти на его чертов аккаунт и проверить обновления, потому что был бы слишком занят Чонином или работой. Чан снова открывает инстаграм — и по шее внезапно легкие поцелуи, длинные пальцы — по плечам, горячий шепот на ухо, а через мгновение Чонин уже сидит на коленях и целует чужие губы, заводя одну руку за спину и отпихивая подальше незаблокированный телефон, на экране которого — веснушчатый улыбающийся Феликс Ли. Чану, вообще-то, уже действительно не так сильно нужно проверять страницу Феликса, он делает это скорее по привычке. Сердце уже дергает не так больно, это чувство уступило место какой-то меланхоличной тоске, и Чану уже не хочется выть волком каждый раз, когда Феликс выкладывает сторис со своим любимым Чанбином. В такие моменты Чан просто грустно улыбается, блокирует телефон и тянет к себе своего любимого первокурсника, не обращая внимание на недовольные взгляды. Чан в шоке, как и Джисон с Минхо, но мальчишке действительно удавалось вытеснять из головы Бана Феликса и заменять его собой, хоть Чонину и стоило этого месяцев адских душевных мучений, глухих рыданий дома в душе, а после - притворных улыбок и у меня все хорошо, хен. Хоть Чонин и чувствовал себя разбито каждый раз, когда отдавался Чану без остатка, взамен получая лишь жалкое то, что хен так и не зашел в чертов инстаграм. Хоть Чонин и выть был готов каждый раз, когда Чан с Джисоном, обсуждая что-то, упоминали этого мальчишку, и голос Чана всегда так теплел, и улыбка трогала любимые губы. Чонин терпел, и никто из хенов об этом не знал. — Этот Чанбин богатый или что-то, — однажды насмешливо кидает Джисон, развалившись с телефоном в руках на небольшом диване в студии. Ловит вопросительный чанов взгляд и заинтересованный — чонинов. — Ну эт, вон, — разворачивает телефон экраном к ним. — Смотри, в путешествие собрались. Уж явно не Ликси оплачивал, — хихикает Хан, а затем вдруг резко садится на диване. — Хен, ты че... Не знал?? — Да я как-то, — Чан жмет плечами и чешет затылок. — Заработался просто и как-то времени зайти посмотреть не было... У Чонина в глазах фейерверк, он воодушевленно открывает рот и не может сдержать широкой улыбки - ничего, все равно Чан спиной к нему сидит. Переглядывается с Джисоном, и тот, улыбаясь, почти незаметно подмигивает мелкому. Чан забыл. Чан з а б ы л. Чонину хочется смеяться, громко, счастливо, и еще хлопать в ладоши, но он сдерживается и только ерзает на стуле. Чан, конечно, исправляется, и скорее заходит в инсту, чтобы поставить дурацкое сердечко на не менее дурацкую фотку с билетами, но даже это не расстраивает Чонина. Кому какая разница, что сделал Чан после, если изначально он забыл? Это дает Чонину надежду, и он чувствует, что где-то внутри из осколков сердце снова начинает собираться. Чонин не знает, что, вообще-то, уже давно сместил Феликса даже больше, чем наполовину, потому что Чан звонит первый и пишет тоже, первый касается младшего и треплет по волосам, обсуждает с Ханом то, какой Ян умилительно-потрясающий, и что его голос неплохо бы подошел новой песне. Чан внимательно слушает все рассказы младшего из универа, а когда его нет, порой пролистывает оставленный с чертежами блокнот и глупо улыбается, находя где-то на полях быстрые скетчи какого-то парня, так сильно напоминающего его самого. Чан целует Чонина чувственно, прижимает к себе крепко. Сегодня это была его инициатива, а Чонин никогда не отказывал. Под пальцами — мягкие волосы, теплыми губами — по острым скулам, маленькому носу и пухлым губам. Чонин улыбается, но как-то грустно, жмется ближе — как-то отчаянно, и Чан хмурится. Он дарит младшему всю нежность, гладит по бокам и бедрам, спускается влажными узорами по шее. Дыхание Чонина сбивается, он снова царапает короткими ногтями пресс под футболкой, дрожащими руками — не сдержанно за ремень на чужих джинсах. Чан тихо посмеивается и ведет по щеке носом, снова оставляя россыпью легкие поцелуи. На столе жужжит телефон, и Чонин поворачивает голову на звук. Чан на это не обращает никакого внимания и только снова оставляет поцелуи по щекам и за ухом, но Чонин отстраняется, упираясь ладонью в чанову грудь. — Возьми, вдруг важное, — Чонин дергается, чтобы слезть с колен Чана, но тот только крепче хватается за чужие бедра. — Не хочу, не сейчас, — хнычет Чан, елозя ладонями по чониновым бедрам и прикусывая куда-то в основание шеи. — Возьми, — тихо, но настойчиво уговаривает Чонин и вздыхает. — Я никуда не денусь. Чан показушно тяжело вздыхает, когда Чонин усаживается на диван рядом, лишая приятной тяжести своего тела, и бредет к столу за разрывающимся телефоном. Губы Чонина трогает улыбка: приятно знать, что хен готов был пропустить возможно важный звонок, лишь бы провести время с ним. Но улыбка Чонина исчезает прямо пропорционально тому, как та расцветает на лице Чана. Он чуть ли не подпрыгивает, хватаясь за телефон дрожащими руками и берет трубку. — Ликси! — в глазах счастья — немерено, улыбка — на все лицо, голос — словно мед. Чан жестом показывает Чонину подождать и вылетает из студии, сталкиваясь и чуть не снося с ног заходившего в этот момент Джисона. Хан издает негромкое воу, провожая взглядом хена и, оборачиваясь на Чонина, застает того сидящим на диване с сжатыми кулаками и стеклянным взглядом. Чонин поджимает дрожащие губы и еле сдерживается, чтобы не зареветь прямо в студии. Откуда только снова взялся этот чертов Феликс, Чонин никогда не видел, чтобы он звонил прежде, так почему именно сейчас? Он чувствует, что все, что он собирал по крупицам все эти месяцы — все было разрушено одним его звонком. Чонин отчаивается. Он никогда не заменит Феликса, никогда не будет так хорош, никогда Чан не будет смотреть на него с таким же обожанием, никогда не будет ждать его звонка так же сильно, никогда— — Чонин-а, — аккуратно зовет Джисон со своего места, но прерывается вновь зашедшим Чаном. Он залетает с блестящими глазами, счастливый донельзя, смотрит на Хана. — Хан, ты не поверишь! Мне только что звонил Ликс— — Хен, — пытается его оборвать Джисон, вскидывая брови и посылая очень выразительный взгляд куда-то за спину Чана, где на диванчике сидит разбивающийся Чонин, но Чан не замечает. — ...сказал, что они с Чанбином прилетают в Корею на пару недель, ты представляешь, целых две недели! — Чан-хен… — Спросил, могу ли я помочь им с проживанием, и конечно же я сказал, что впишу их у себя, это даже не обсуждается! — Бан Чан-хен… — Да и к тому же, видеть Ликса целых две недели... Джисон видит, как Чонин молча снимает с крючка куртку и берет рюкзак. Пытается поймать его взгляд, чтобы одними губами — не смей уходить, но Чонин не смотрит, он только тихонько как мышонька выскальзывает из студии, не закрывая за собой дверь, чтобы не привлекать внимания. Джисон вздыхает и закрывает ладонью глаза. — ... Плюс познакомлю его с Чонином наконец-то, кстати где он, тут же только что... — Чан растерянно озирается, не находя на диване мальчишку, — ...был. — Хен, ну ты и упырь, блять, — говорит Джисон, потирая переносицу, а до Чана вдруг доходит. Он распахивает глаза и прикрывает ладонью рот, смачно матерится на английском и выбегает из студии в одной толстовке. Чан по лестнице — быстро, чуть ноги не ломая, перескакивая через две, а то и три ступени, перепрыгивая через перила. На улице ветер тут же треплет вьющиеся волосы, Чан только озирается по сторонам, выглядывая знакомую макушку и, не находя, бросается в сторону остановки. Он долетает до остановки, когда у только что подъехавшего четыреста первого открываются двери. В конце очереди из заходящих — первокурсник в темной куртке, с растрепанными от ветра волосами. — Ян Чонин! — орет, понимая, что добежать не успеет. — Не смей сбегать! Автобус уезжает, оставляя на остановке мальчишку, и Чан, наконец, добегает и хватает Чонина за плечо, разворачивая к себе. У Чонина взгляд — потерянный, он глазами бегает куда угодно, но только не на Чана, рвано дышит, сжимая кулаки в карманах. — Все в порядке, хен, тебе не стоило, — Чонин собирается с силами и улыбается как всегда ярко. — Ты в одной кофте, можешь заболеть. Возвращайся в студию. — Чонин-а. — Я просто вспомнил, что у меня сдача проекта завтра, а я совсем-совсем не готов, надо же, как из головы вылетело, — тараторит Ян моргая быстро-быстро и озираясь по сторонам, улыбается. — Это из-за звонка? — Чан держит за плечи, заставляя посмотреть в глаза. Холодный ветер пробирается под толстовку и задувает в уши, но какая разница. Чонин молчит и упорно не смотрит на Чана, сжимает зубы и в голове только не смей реветь, не смей, не смей, при нем — не смей. Он думает, что главное сейчас — вырваться из рук хена, а уж дома он нарыдается вдоволь. — Чонин, — Чан немного трясет за плечи. Чонин набирается смелости и заглядывает в глаза. — Хен, я больше не могу, — старается, чтобы голос не дрожал. — Отпусти меня, — просит, имея в виду вовсе не руки, но Чан держит. Чонин больше не улыбается, брови ломаются. — Ты хоть знаешь, как это тяжело? Никогда не быть достаточно хорошим для тебя? Я думал... Я думал, что выдержу, что смогу вытерпеть все и занять его место в твоем сердце, и я почти! Почти в это поверил, но хен, — Чонин шмыгает носом, от холода ли, — сейчас я понял, что ошибался. Пробивать дорогу к тебе — словно к алмазам в шахте, ты даже не представляешь, как тяжело. Я будто пробежал тысячу километров к тебе навстречу, в то время как ты сделал лишь пару шагов. О боже, — Чонин вдруг горько смеется и скидывает чановы руки с плеч. — Я ни в коем случае не виню тебя, хен! Это я был слишком самонадеян. У Чана слезятся глаза и разрывается сердце. Этот мальчишка так отчаянно спасал его от самого себя, но его спасти было некому, и он, Чан, тот, к кому Чонин едва ли не по стеклу всегда шел, оказался таким беспечным, не заботящимся о чувствах других мудаком. Он судорожно подбирает правильные слова, в то время как Чонин стоит, задрав голову и сдавленно улыбаясь. — Хен, я знаю, что никогда не заменю его, ладно? Просто... Просто скажи мне честно, ты хоть раз... — Чонин закусывает губу, смотрит в сторону, а потом снова на Чана. — Когда мы с тобой… тебе хоть раз было хорошо со мной? — О господи! — выдыхает Чан и хватается за голову. — Ты серьезно думаешь, что каждый раз, когда мы были вместе, я представлял Феликса? Ты, блять, Чонин, серьезно?? Ты не должен заменять Ликса, ты — не он, ты — это ты. И я не могу— Я не могу даже представить, что со мной будет, если ты вдруг больше никогда не придешь, не залезешь на стол, со своими чертежами и глупыми скетчами со мной, не будешь смеяться так заливисто, если я не увижу твоих лисьих глаз, ямочек на щеках, как ты смешно морщишь нос, когда смеешься, Чонин, я одержим тобой, ты вообще в курсе?? Чонин смотрит, и его взгляд не выражает ничего. Он только бегает глазами по лицу Чана, будто выискивая доказательства словам, смотрит внимательно, но вдруг брови ломаются и Чонин быстро закрывает запястьем глаза. Чонин не железный, больше не выдерживает. Стоит так несколько секунд, пока Чан не замечает, как плечи начинают подскакивать, а рот Чонина кривится в плаче. Он начинает рыдать в голос, закрывая ладонями лицо и опускаясь на корточки. Чонин не сдерживается абсолютно, он терпел слишком долго, ревёт надрывно и не может успокоиться. Чан куда себя деть — не знает. Опускается рядом с Чонином прямо на колени и разводит его ладони своими. Чонин трясет головой и пытается свести ладони вновь, но Чан его дергает на себя, валит на колени тоже и заставляет уткнуться себе в грудь. Он сейчас совсем как ребенок, абсолютно беззащитный, открытый на тысячу процентов, и Чан прижимает крепче растрепанную макушку, целует и сам задирает голову, потому что в носу щиплет ужасно. Подумать только, через что пришлось пройти этому ребенку, чтобы слепой глупый Чан наконец-то его заметил. Бан неимоверно корит себя за то, что не считал нужным говорить Чонину вовремя, как много тот стал для него значить, как важны его прикосновения и объятия. Как он бездумно тараторил про этот дурацкий феликсовский звонок, даже не удосужившись подумать о Чонине. — Прости меня, прости, мой маленький, — шепчет Чан в темную макушку и целует часто-часто. — Я отвратительный, хочешь — ударь меня, только не плачь, пожалуйста, не плачь. Они сидят на холодном асфальте до тех пор, пока Чонин не успокаивается, а следующим днем ему приходится нести Чану не только чай, но еще и лекарства, потому что выбегать на улицу в одной толстовке в феврале — не лучшая идея, а сидеть так на асфальте — вообще стремная. Наконец-то включить мозг и открыть глаза оказывается для Чана очень приятно, потому что Чонин теперь, кажется, отдает себя не на сто процентов, а на все двести, и Чан забирает его всего себе — бережно. Касается Чонина при любой возможности, тянет за рукав широкой толстовки и целует в лоб, лохматит темные волосы, а на возмущенное ну хен, блин! только тихо смеется и притягивает для очередного поцелуя. Чонин счастью — не верит, ревниво поглядывает на телефон старшего, но теперь уже Чану приходится откладывать его подальше и отвлекать внимание мальчишки трепетными поцелуями. Чан постоянно и совершенно не в кассу говорит, как благодарен Чонину за его упорство и терпение, уже в сотый раз просит прощения и целует чониновы ладони. Ян не говорит ничего, только восторженно смотрит и в глазах — звезды, а потом улыбки яркие-яркие, настоящие, и, Чан замечает, намного прекраснее, чем были до этого. Чан теперь вообще всё замечает. Феликс с Чанбином приезжают через пару недель, Чан с Чонином стоят в зале ожидания местного аэропорта. Чана немного потряхивает от волнения, а Чонина — от нервов. Он вообще изначально не хотел ехать вместе с Чаном, и улыбаться притворно — потому что по-настоящему не получится — этому Феликсу — тоже. Чан настоял, что ему обязательно надо познакомить своего лучшего друга со своим парнем, и еще пообещал, что Феликс ему обязательно понравится. — Не так сильно, как тебе, хен, — не удерживается от колкости Чонин, за что получает легкий подзатыльник. Когда двери открываются и начинают выходить люди, Чонин цепляется за рукав Чана до побелевших костяшек и уже готовится шипеть и кусаться, если что, потому что и он, и Чан уже достаточно настрадались, чтобы переживать сейчас что-то подобное. Чонин даже не подумает отдавать Чана, только не сейчас— Но среди выходящих выделяется светлая и темная макушки, и Чан вдруг начинает прыгать и размахивать руками, привлекая внимание. Феликс действительно к р а с и в ы й, намного красивее, чем на фотографиях в инстаграме, теперь Чонин понимает. Они крепко обнимаются с Чаном, а потом Феликс радостно знакомит всех с Чанбином, который казался несколько угрюмым, но стоит им встретиться — сразу улыбается очень тепло и располагающе. Ли тянет лапку, чтобы пожать ее Чонину, ярко улыбается, и Ян думает, что Феликс просто очаровательный, злиться на него невозможно, тем более, когда он так до беспамятства любит своего Чанбина, что ему вообще никто, кажется, больше не нужен. Чонин кидает осторожные взгляды на Чана, следит за его эмоциями, но у Бана на лице — ни тени грусти или сожаления, он только тянет к себе Чонина поближе, берет его ладонь в свою и сует себе в карман, потому что холодно, а еще поглаживает большим пальцем. И Чонин счастлив.