Пустошь

      Базиль, затаив дыхание и стараясь ступать как можно легче, крался по коридору. Шаг, другой, остановка. Вдох, поворот, выдох, опять остановка.       Наличник красного дерева, покрытый лаком, мрачно блестящий. Он был почти черным в скудном свете звезд, который проникал в длинный, темный коридор через неплотно задернутые тяжелые портьеры и ложился на паркет светлыми квадратами окон. Коридор, казавшийся зловещим, бесконечным лабиринтом из самых страшных кошмаров, в котором можно бродить вечно и никогда не выбраться. Шаг, еще один, предательский скрип половицы и…ничего. Базиль замер, не дыша и пытаясь судорожно сообразить, что лучше: сорваться с места и бежать, бежать, не оглядываясь, в свою каморку и забиться в угол, или продолжать свой путь. Ведь, судя по всему, все так увлечены происходящим внизу, что никто и не заметит маленького мальчика, крадущегося по коридору второго этажа. Всего несколько минут, он только одним глазком, из-за двери, взглянет на большую, разлапистую рождественскую елку, о которой услышал от слуг. Оказывается, именно её он краем глаза видел дня два назад, проходя мимо по коридору. Он представил её, украшенную сейчас сотней свечей, большими разноцветными шарами, серебряными шишками, позолоченными орешками и блестящей мишурой, обвивавшей змеей все это великолепие. Так ему, во всяком случае, рассказывал Пьер, его единственный друг. Теперь уже бывший друг. Он однажды незамеченным пробрался на праздник и видел эту лесную красавицу. Точнее, это они тогда думали, что незамеченным. А потом Пьера забрали. Просто в один день он не пришел в комнату, ни до отбоя, ни после, и в комнате, где жили они и еще два служки, воцарилась Тишина. Не та уютная тишина выходного дня, когда не надо вставать засветло и можно еще немного полежать в кровати, но другая, пугающая, холодная, вгрызающаяся в мозг. Когда не остается ничего, кроме одиночества и чувства безысходности, когда кажется, что все это только страшный сон, и все станет как прежде, стоит только проснуться, а проснуться все никак не получается. В тот вечер Базиль сжался в комочек на кровати и лежал тихо-тихо, как мышка, смотря в окно. За стеклом, покрытым разводами, виднелась только простиравшаяся вдаль всегда черная, независимо от времени года, пустошь. Её однообразие лишь изредка разбавляли кое-где торчавшие из земли, словно зубы какого-то древнего существа, кривые, изломанные стволы деревьев. Так же холодно и пусто было, когда забрали маму. В тот раз он плакал, кричал, звал её, но она так и не пришла. Пьер тогда подошел к нему, обнял и успокоил. Сказал, что плакать нельзя, а то и его заберут. В этот раз слез не было.       «Жди, Базиль. Жди терпеливо, выжидай момента, когда можно будет сбежать, понял? И не смей сдаваться, потому что если тебя заберут, обратно дороги не будет. Ты выберешься отсюда, я верю. Только жди и никому не доверяй», — Пьер тогда говорил торопливо, словно хотел сказать как можно больше, но боялся не успеть. Словно предчувствовал, а может, знал. В следующую ночь его забрали. Он тогда много говорил, но именно эти слова врезались в память. Только Пьер не знал, что из этого дома нельзя сбежать. Не так. Вокруг пустошь, его сразу заметят, а что там, за ней, никто из них не знал. Заканчивается ли она где-то? Что ждало бы их там? Счастье, свобода или, возможно, оказавшись там, они пожалели бы, что сбежали? Им не дано это узнать.       Базиль прислушался. Тихо. Только неясный шепот старого дома, как будто жившего своей собственной, непонятной людям жизнью, да далекие голоса и веселый детский смех прорезали зловещую тишину. Тихо.       Нет. Что-то было не так. Базиль передернул плечами и сжал в кулаки одеревеневшие от холода пальцы. Свист сквозняка, гулявшего по особняку. Тихий, на грани слышимости звук, резкий поворот вокруг своей оси, горло, напрягшееся, чтобы в следующий секунду прорезать тишину истошным криком… Рука, уверенно накрывшая его рот, была на удивление теплой. «Хочешь, чтобы они услышали и пришли за тобой?» — спросил некто глубоким, завораживающим голосом. Базиль, прижатый спиной к сильному, твёрдому телу и лишенный возможности говорить, покачал головой. Стало тепло и спокойно. Уютно.Базиль дернул головой, прогоняя наваждение.  — Значит, не будешь кричать, если я отпущу тебя? — с усмешкой произнес тот же голос. Снова отрицательное покачивание головы. В следующее мгновение Базиля отпустили, и он повернулся к незнакомцу. В неверном свете звезд не видно было лица, только очертания. И глаза. Черные, глубокие, затягивающие в бездну… Базиль отвел взгляд. — Зачем ты здесь? — Смелый малыш, — в голосе проскользнуло легкое удивление. — Смелый и наивный. Мне ничего не нужно. Я здесь, потому что это нужно тебе. — Я не понимаю… Базиль растерялся. Существо, а Базиль был уверен, что это именно существо, а не человек, хмыкнуло. — Ты слишком громко думаешь. Да, в моих силах забрать тебя отсюда. Но не обещаю, что со мной будет легко. Ты пройдешь долгий путь перед тем, как обрести то, к чему стремишься. Перед тем, как начнешь жить. Базиль сглотнул. Мысли метались из крайности в крайность. В конце концов он выдавил: — Кто ты? — Не задавай вопросы, на которые ты не хочешь услышать ответ, мальчик. А ты не хочешь, поверь мне. Так ты согласен?       Повисло тяжелое молчание. Снизу грянул хохот. Базиль словно очнулся ото сна. Там, внизу, привычный ему мир, мир страха, наказаний и одиночества. Мир без любви, заботы, Пьера, мамы, которую он даже не помнил. А впереди неизвестность. Такая же, как за пустошью. И в то же время другая. Потому что он знал, что рядом всегда будет он, такой страшный, непонятный, тот, который предложил ему жизнь, тот, с которым тепло, уютно, надежно.       Снизу раздались неторопливые шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Времени оставалось все меньше.       Существо вскинуло бровь. Базиль внимательно посмотрел на него и вдруг улыбнулся, открыто, радостно, так, как уже давно не улыбался, если когда-нибудь улыбался так вообще. — Согласен. И взялся за протянутую ему руку. В ту же секунду они исчезли, будто их никогда не было. Ни в этом коридоре, ни даже в этом мире. Шаги на лестнице стихли.       За окном, неторопливо кружась и искрясь в холодном свете звезд, опускались на землю снежинки, покрывая черную пустошь большими белыми хлопьями.