Мы не встречаемся

Первый курс университета ознаменовался полным и фатальным принятием своей сексуальности. Тут не школа и не двор, где будут лезть и издеваться. Я это понял, когда увидел, как какие-то парни истово сосались на вписке после посвята, глянул и покраснел, будто это мои губы кто-то пытается отъесть. А они нет, ничего, даже румянца на щеках не проступает, а главное вокруг людям — тоже нормально. Хотя, даже не так, вокруг людям — посрать натуральнейшим образом. Так было и сейчас, когда мы собрались праздновать посвят уже нового первого курса. Интересно, так на всех факультетах или только на гуманитарных? В двухкомнатной квартирке, снятой под тусовку с «первашами» накурено и шумно, на кухне — накурено ещё сильнее, там вроде как «курилка», но дверь не закрывается и дым медленно распространяется по всему помещению. Вот же хозяин потом рад будет. В зале кто-то уже раскуривает бонг, задолбавшись играть в настолки и превратившуюся в пошлятину «правда или действие», заводила-старшекурсница пытается уломать кучку людей на «бутылочку». А у парней слева там уже своя бутылочка, им бы в горизонтальное положение и пустую комнату. Я сижу и неуверенно мну стакан с отвратительным виски-кола, вообще, я хотел бы быть в другом месте и с другими людьми, а лучше с одним конкретным. Но этот конкретный в жизни не должен узнать об этом желании, не хватало ещё выглядеть влюбленным дураком, поэтому я сижу тут и изображаю тусовщика, как могу. — Сань, чё ты как целка в первую брачную ночь? Хватит булки мять иди сюда, у нас тут бутылочка, — кричит мне та самая старшекурсница — Карина и поднимает в руке пустую из-под вина. — Да мне как-то не хочется, — совершенно честно пытаюсь ответить, но из-за музыки она меня не слышит. А вот уже чья-то большая и тёплая рука хватает за предплечье и тянет в сторону круга, где, собственно, играют в бутылочку. Рука настойчивая и сильная, приходится неуклюже подняться, чуть не разлив пойло. Это Миха — мой однокурсник, высокий, симпатичный блондин с неясного цвета глазами, что-то между серым и голубым. Усаживаюсь в кружок между двумя знатно охмелевшими однокурсницами, деланно им улыбаюсь и жду. — Крутим по очереди, на кого горлышко, того и целуешь. Всё просто, — и Карина первая крутит бутылку, которая показывает на беловолосую девочку, та смущается и они целуются только в щёку. Дальше по кругу крутит каждый. Маша и какой-то тёмненький старшак, в губы. Алина и Маша, похихикали и в губы. Лёша и Карина, в губы, но как-то по-дружески совсем. Девочка сбоку от меня крутит и снова тот тёмненький, в губы. Моя очередь, кручу и горлышко останавливается напротив Миши, смотрю немного смущенно и не очень понимаю, что делать, мне первому достаётся парень. — Сань ну чего ты тупишь? Тебе мужики совсем противны? Чмокни в щёку его тогда. Он тянется ко мне и подмигивает, я неохотно тянусь к нему и неловко натыкаюсь на его губы, влажные и тёплые. Касается языком, аккуратно и нежно, а вот уже и рука на моей шее, притягивает, не даёт отстраниться, целует глубже. Я только слушаюсь и позволяю, не особо охотно шевелю языком. Вот он меня отпускает под восторженные возгласы девчонок, последний раз лизнув мою нижнюю языком. — Горячо, — сказал кто-то сбоку. А я совсем, совсем ничего не чувствую. Будто сделался натуралом на минуту. Очередь идет дальше: девочка девочку, мальчик девочку, девочка мальчика. Спасительно звонит телефон, тот самый, конкретный, с которым сейчас хотелось бы быть, и я ухожу на кухню. Там на удивление пусто, хочется покурить, да сигареты, как назло, в куртке. Свайпаю звонок влево и подношу к уху. — Привет, — слышится хрипловатое и ужасно знакомое в трубке, на фоне что-то шумит, взгляд на часы, поздновато он сегодня с работы. — Ммм… Ты где, у тебя шумно так. — У нас тут был посвят, а сейчас, кхм, афтепати, так сказать. — У вас? — спрашивает с подозрением. — У первого курса, но я там тоже был, хотел глянуть на свежую кровь. — Ну, и как? — спрашивает, просто чтобы спросить и сделать вид, что звонит не за-тем-самым, а просто чтобы поболтать. — Ну так, — сразу отфутболиваю, ещё не хватало начинать расписываться перед человеком, которому посрать. — Ты чего хотел? — стараюсь вывести уже на-то-самое. — Поинтересоваться, какие планы на вечер или уже ночь, но понял, что ты занят, — закатываю глаза. — Да не особо, тут тухло, на самом деле, — он хмыкает и я будто вижу, как его узкие губы расползаются в ухмылке. — Тогда я заеду? — Тогда заезжай, адрес отошлю СМСкой, — мы невнятно прощаемся, я отбиваю звонок и только сейчас понимаю, какой за окном чудесный вид на реку. Слева скрипит половица, оборачиваюсь, там Миха, стоит оперевшись на косяк и крутит пачку «кента» в руках. — Как долго стоишь? — Да я сразу за тобой пошел, — стаскивает плёночку с пачки и суёт в карман. — И зачем? — протягивает открытую пачку, я киваю и достаю одну, следом он заботливо щёлкает зажигалкой у моего лица. Затягиваюсь и какое-то время стоим и молча курим, я смотрю в окно на реку, он сидит на подоконнике и периодически поглядывает на меня. Из комнат доносится смех, крики и музыка, встречи с полицией кому-то сегодня точно не миновать. — Долго вместе? — С кем? — сначала действительно даже не доходит о чём он. — Ну с ним, кто там тебе звонил и заедет? — вспоминаю, что обещал адрес. — А, нет, это так. Мы не встречаемся, — Миха вскидывает бровь выше, чем нужно было бы. — А что вы делаете? — Просто спим иногда. — О тех, с кем просто спят, с такими тяжелыми вздохами не говорят, — изрекает он неожиданную мудрость и бровь вскидываю уже я. — Я ведь хотел к тебе подкатить, — достаёт он уже вторую сигарету, прикуривает и откидывается спиной на стекло окна. — Ну, сначала прощупывал, когда понял, что ты по парням, подошел ближе, так скажем, прикосновения, взгляды, объятия, — протянул руку и накрутил на палец одну прядь с моей макушки. — Но ты всё не выкупал. Сначала было подумал, что ты натурал, но нет же, ты сам Машке как-то сказал, что играешь в другой лиге. Сегодня я тебя поцеловал под тупым предлогом игры в бутылочку, думал, что уже хмельной и поплывёшь — все плывут, а ты ватный, будто с сенбернаром лижешься, — затянулся, глянул на меня и выдохнул в сторону. — А теперь вот это «тогда заезжай», у меня от этого придыхания чуть не встал, представляю, что сейчас в штанах у того парня. — Не думаю, что что-то особенное, — он опять затягивается и вторую хочется взять уже мне. — Так это ОН с тобой просто спит? Что это, неразделенная любовь, из-за которой ты соглашаешься на секс? — максимально далеко от правды, но почему-то, как иголкой под ноготь. — Нет, говорю же, мы просто спим, по обоюдному согласию и влечению, — стараюсь быть максимально холодным. — И тебе совсем не хочется чувств, ну, так, чтобы по-настоящему? Чтобы сердце заходилось в бешеном ритме и искры из глаз, когда кончаешь, чтобы задыхаться от переполняющих ощущений и чувств, — наклоняется ближе и почти шепчет мне на ухо. — Чтобы от прикосновений мурашки по всему телу, — касается плеча, а я отдёргиваю его руку. — Миш, прости, ты не в моём вкусе. Совсем, — и опять спасительный звонок, я быстро иду к выходу, хватаю куртку, запрыгиваю в кеды и выхожу на лестничную клетку. Притормаживаю уже за дверью, следом никто вроде не идёт. Смотрю на дисплей, висит пропущенный от только что звонившего Макса. Шарю по карманам и нахожу пачку, достаю одну и зажигалку, медленно спускаюсь на пролет ниже. И что это было? Внезапный приступ верности? Миха же прав, если это просто секс, я ничем не скован и могу найти кого-то, к кому будут чувства. Телефон снова звонит. — Какой там подъезд? — доносится из динамика. — Понятия не имею, сейчас выйду, — и сразу отбой. Докуриваю уже по пути вниз. Домофон пиликает, открывая дверь, за ней слепящие фары, пара секунд, гаснут и понимаю, что это определенно он. Подойти, потянуть ручку на себя, ввалиться в салон и подавить дикое желание обнять и потереться носом о его тщательно выбритую, но всё равно шершавую, щеку. Вместо этого только глянуть — снизу вверх, несмотря на разницу в росте, которая не в мою пользу. — Ну, как там? — опять спрашивает только для того, чтобы начать хоть какой-то диалог. И я что-то отвечаю, чтобы ответить, и все это не выглядело так, будто мы едем к нему просто поебаться. Просто поебаться с человеком, которого хочется видеть каждое утро, которому я бы даже готовил завтрак, вставая на полчаса раньше, а потом сидел бы на столе и ждал, пока он проснётся, умоется и придёт, поцелует и сядет есть мою стряпню. Потом говорит уже он: что-то шутит, что-то про природу, что-то про погоду, а я совсем не слушаю, потому что моим вниманием владеют его скулы, на которых играют блики ночного города. Он иногда прищуривается, когда говорит, и именно эти морщинки-лучики у глаз я узнаю из миллиона похожих. Он растягивает в улыбке свои узкие губы, смеется, я тоже смеюсь, над тем, как можно было так безнадежно пропасть. Когда приезжаем, конечно же, к нему, говорит всё ещё он, что-то иногда спрашивает, а я отвечаю невпопад. Как только заходим в лифт, вжимает меня в стену, мнёт поясницу, гладит по спине, шумно дышит куда-то в висок и за тридцать секунд, которые едем до седьмого этажа, ни разу не переходит демаркационную линию пояса, а так хочется, чтобы сжал бёдра или ягодицы посильнее. Лифт останавливается. Он резко отлипает, как от девицы, чью честь боится запятнать в глазах соседей. Ноги ватные и уже подкашиваются, вталкивает внутрь квартиры и я опять немного теряюсь, пока он закрывает дверь на всевозможные замки. От сомнений не остается и следа, когда снова впечатывает в стену и уже сразу, не как в лифте, хватает за задницу, мнёт и целует в губы. Целует сильно и немного больно, покусывает, его зубы не острые, не режут, а будто просто давят. Тянет за волосы и я откидываю голову в бок, тут же впивается в шею, только сдавленно охаю, когда кусает местечко, где под тонкой кожей неровно бьётся пульс. Мну его дельты, распрекрасные округлые дельты, которые так сексуально обтянуты белой тканью, глажу плечи и, боже, если бы я с ним участвовал в чемпионате по скоростному расстёгиванию рубашек, мы бы точно взяли гран-при. Распахиваю белые полы, а он совершенно не желает отрываться от моей задницы, чтобы снять ненавистную тряпку, поэтому оставляю так, глажу живот, накачанную грудь, щипаю соски и сдавленно охает уже он. — Плохой, очень плохой мальчик, дразнит взрослого дядю, — чуть не оплавляет ухо, нет, серьёзно, утром там будет ожог, настолько горячо шепчет. Пугаюсь, когда он отдёргивает от стены и сдирает с меня куртку, отправляя её в полёт куда-то до вешалки.Толкает в сторону кухни и на стол, край больно бьет по выступающим тазобедренным косточкам. Стаскивает и футболку опять больно впившись куда-то в середину плеча, посасывает кожу и в голове аварийным сигналом бьёт тревога. — Я же просил, без следов, — зло шепчу сквозь зубы, будто в отместку, утыкает лицом в столешницу. Гладит горячими руками спину, а я только шумно хватаю воздух ртом. Как там Миха говорил? «Чтобы от прикосновений мурашки по всему телу» — напротив этого пункта однозначно галочка. Чувствую, как расстёгивает штаны и спускает до колен, сразу вместе с трусами. Воздух касается разгоряченной кожи и, кажется, что я разогрет до тысячи градусов, но то ли ещё будет, он опять опаляет моё ухо шепотом: — Знаешь, что делают с плохими мальчиками? — только сглатываю. — А я тебе скажу, их порют ремнём прямо по голой, отставленной попке, — отстраняется, слышу, как звенит его пряжка и тихонько свистит ремень, выдёргиваемый из петель. Никогда в жизни не подумал бы, что это настолько сексуальный звук. Кладет ремень на мою поясницу и я уже готов отдать кому-нибудь свою душу, чтобы этот извращенец с садомазохистскими наклонностями наконец-то меня отодрал. А он мучительно мнёт ягодицы, сжимает и пошлёпывет ладонью, потом хватает ремень и опускает пару звонких ударов на каждую из половинок. «Чтобы сердце заходилось в бешеном ритме» — галочка напротив. На удивление, не больно, только возбуждающе и немного будто обжигает. Ещё пара ударов и я слышу как расстёгивается его ширинка, маслица мне тут вряд ли перепадёт, поэтому сую пальцы в рот и обильно смачиваю слюной, оглаживаю ладонями свои ягодицы — правда чертовски горячие — и прикасаюсь кончиками смазанных пальцев сжатого ануса. А он хватает мои руки и связывает ремнём. — Неправильно, эта дырочка только для меня, — говорит преступно громко и я чувствую, как между ягодицами ложится его член горячий и твёрдый. Да, только для тебя, ты даже представить не можешь, насколько тут всё для тебя, можно ставить печать или клеймо. Сжимает свой член моими ягодицами, а мой там под столом уже неприятно ноет от отсутствия внимания.Тянется куда-то вбок к кухонному шкафчику и что-то достает, щёлкает крышечка: крем, масло или предусмотрительно заныканная смазка? Какая разница. Он заботливо согревает вязкую жидкость в ладонях, прежде чем начать смазывать и вводить пальцы. По одному, медленно, аккуратно, заботливо. Чертовски медленно, чертовски аккуратно, чертовски заботливо. Добавляет второй и я не удержавшись подаюсь бёдрами назад, насаживаясь сразу до казанков. Случайно — или нет? — задевает простату и, о господи, да, ещё. — Уже не терпится, чтобы я тебе засадил? — добавляет третий. — Если я сделаю это вот так сразу, тебе будет чертовски больно, детка, а я не хочу этого. Раздвигаю ноги настолько, насколько позволяют спущенные до колен, узкие штаны, а он уже не растягивает, а трахает меня тремя, охотно подвиливаю бедрами и головка члена, уже очень мокрая, трётся о столешницу с обратной стороны. Жду четвёртый палец, но вместо этого слышу рвущуюся упаковку презерватива. И наконец-то меняет пальцы на член, входит медленно, но одним движением до конца, без остановок, растягивает глубоко внутри, требуется отдельное усилие, чтобы не сжаться, сделав больно и себе и ему. Тёплые руки держат бёдра, не даёт шевелиться, двигается в своём ритме, но он подходит и мне. Разница в росте заставляет стоять на носках и спустя какое-то время начинают дрожать ноги, принимает на свой счёт и тянет за волосы на себя, перехватывает поперёк живота и прижимает к себе так крепко, что можно и не стоять, двигается рвано, быстро, проходится головкой прицельно по простате. Всё тело сплошная эрогенная зона, чувствую каждый миллиметр, которым касается меня: влажную от пота кожу груди, сильную руку, прижимающую к себе и шумное дыхание на ухо. Самому воздуха не хватает отчаянно, дышу ртом, из-за пересохшего горла стоны хриплые, тихие. «И чтобы искры из глаз, когда кончаешь» — тоже галочка напротив. Потому что пары движений его ладони по члену хватает, чтобы эти самые искры посыпались из глаз и всё тело стало невероятно чувствительным. Что-то шепчет на ухо, успокаивая пока продолжает двигается и скоро тоже кончает больно прикусив плечо. Какое-то время мы просто стоим, он прижимает к себе и поглаживает мой живот. Вверх-вниз кончиками пальцев, за которыми бегают маленькие стайки мурашек. Чуть позже начинаю чувствовать, как страшно затекли связанные за спиной руки и болят икры. Он снимает презерватив и застёгивает штаны. А потом прям так, со связанными руками подхватывает и несет в спальню, заливаюсь краской, когда стягивает остатки одежды. Полулежу голый, связанный, а он почти полностью одет, только рубашку застегнуть. Улыбается, как довольный кот, и тоже залезает на кровать, утыкаюсь носом в воротничок рубашки, сильно пахнущий им и чуть-чуть порошком. Наконец-то развязал руки. Чёртов садист. В сон проваливаюсь незаметно для самого себя, все мысли отступают медленно, как при отливе. Ничего не снится, только приятная темнота и тёплое тело рядом. Готов всю жизнь так провести. Просыпаюсь из-за громкого металлического звяканья, если верить часам, то проспал совсем недолго. В кровати всё такой же голый и один, ни вещей Макса, ни моих в зоне видимости, поэтому кутаюсь в плед и иду на звук. Он стоит на кухне у плиты, в сковородке что-то шкварчит, пугается, когда оборачивается и видит меня. — Чёрт, всё-таки разбудил? — Будем считать, я сам проснулся. А где мои вещи? — Сложил в шкаф, на полку, — кивает на стул. — Садись, сейчас всё будет готово, ты же ешь курицу? — Я, вообще, домой собирался. — Не говори глупостей, поздно уже, — прав, поздно уже, совсем поздно бежать, жаль, нигде не было написано, что он вызывает привыкание, на лбу, например, как на сигаретах «этот мужчина вызывает привыкание, вы не сможете больше жить без его прикосновений». Но приятно, ужасно приятно проснуться и услышать, что он что-то делает на кухне, а не выжидает, когда же я уже соберусь и свалю. Пожарил курицу с овощами и положил столько, будто я из бухенвальда вернулся. Пока едим, плед то и дело спадает, ловлю на себе его взгляд, довольно смотрит в одну точку где-то посередине плеча, понимаю, что там может быть, тру кожу кончиками пальцев. Действительно, немного саднит. — Прости, я даже не заметил, больно ты вкусный, — и всё смотрит. Я закатываю глаза и только надеюсь, что след скроет футболка. Не очень хочется опять видеть взгляды отца, который в курсе, и старательно пытается сделать вид, что не осуждает, но стоит остаться на моём теле хоть какому-то следу, смотрит так, будто я предал родину. Когда отправляемся в комнату, осознаю, что первый раз буду с ним засыпать. Не отключаться после секса, а засыпать рядом, будто между нами есть хоть что-то. Ощущаю невероятную пустоту и неловкость, когда забираюсь под одеяло, пока он избавляется от остатков одежды, педантично развешивая их по вешолочкам в шкафу напротив. Импульсами накатывает желание всё-таки свалить, я лишний, будто старое резное кресло в его скандинавской спальне, не к месту, не подходящее.