Смерть?

Она всегда была тощей. Слишком тощей, даже костлявой, с торчащими скулами и ребрами в обрамлении белой, блеклой, полупрозрачной кожи, натянутой поверх мышц. Теперь ей стало еще хуже. Мышиные волосы выцвели, расплелись из тугой косы и спали на плечи. Раскосые зеленые глаза порозовели, вытащив на белый свет сеточки из лопнувших сосудов. Она больше не улыбается. Лежит в своем темном углу, беззвучно трясясь и плача, накрытая изорванной шторкой. Голубое платье в цветочек обрезано ниже колен, на спине кровавые разводы. Словно два багряных крыла разлились по ткани. Холодно. Зябко. Мерзнут руки. Все мерзнет. Все замерзло. Я околела. Продрогла до костей. Кости вымерзли насквозь, и мое тело вместе с ними. Оно тоже вымерзло. Холодно. Ее мысли зациклены. Они не меняются. Пол из белой плитки давно остыл, и она остыла вместе с ним. В ванной действительно холодно. Повсюду куски керамической раковины. Повсюду кровь. На тонких пальцах, словно у пианистки, тоже. При жизни она часто болела. Падала в обмороки, разбивала острые колени. Вот и тогда. Правда, вовсе не сама. На нее набросились со спины, когда она бежала вверх по лестнице, убегая от неведомого. Каждый шаг отдавался дрожью в теле, а заветная дверь была так далеко… С криком рухнув на ступени, девушка почувствовала боль под лопатками и нарастающую тяжесть в плечах. Кажется, ей хотели вцепиться в шею, но в этот момент снизу послышался шум. Едва ли она это помнила. Холодно. Холодно. Невыносимо холодно. Когда это произошло? И что именно ее убило? Кое-как открыв дверь, навалившись на нее плечом, она рухнула в недра свой квартиры и словно чумная поплелась в ванную. Склонившись над раковиной, девушка сплюнула алую кровь, скопившуюся во рту. Керамика под пальцами треснула. Света не было. Ногти чесались и ныли, горели изнутри. Молочная кожа выбелилась, обнажив зеленые ниточки вен. Мысли зацепились одна за одну и пошли по кругу. Мир треснул, развалился на бесконечное «сейчас», не оставив ни капли «тогда». Она упала, схватившись слабеющими руками за шторку ванной. Ее нашли. Толкнули от себя дверь в слепом поиске пищи. Пахнуло тухлятиной и сыростью. Замерзающая даже не дернулась, тихо хныча куда-то в леденеющие ладони. Жизнь, текшая по жилам, стыла. Ей ткнулись в яремную вену заостренными зубами, готовыми в любой момент вцепиться. В ванной пахло засахаренной в собственной глюкозе плотью и старой, свернувшейся кровью почти без привкуса железа. На костях у нее едва ли держались несколько килограммов прохудившихся, посеревших мышц. Нечто плотоядно зарычало и, прихватив девушку за воротник платья, выволокло ее на солнечный свет, перевернув на спину. Вперило взгляд из-под капюшона в бледное, изможденное лицо. После принюхалось и отшатнулось, сев. Холодно?.. Не холодно… не так холодно… Теплеет… Пальцы шевелятся, я шевелюсь, все дышит. Встать… встать не могу. Спина… спина. Спина. Больно спину, выламывает кости. Выворачивает насквозь. Она кое-как приподнялась на локтях, но тут же рухнула обратно, разинув рот. Кости в спине болезненно хрустнули, с трудом выдержав даже это. Из свежих ран заструилась подслащенная кровь. Ей снова ткнулись зубами в вену, привалившись сверху и застыв, утробно рыча куда-то в ухо. То ли голод толкал зараженного на это, то ли непонимание. Девушка была странной, холодной и едва живой. Но от нее тянуло только сахаром и смертью. Он вновь отстранился, протащив ее за воротник до самой середины комнаты. И повалился рядом, грея пылающим огнем боком холодеющую зараженную. От него тянуло сыростью и опасностью. Загнутые ногти скребли палас, продирая его до холодного бетона. А девушка, кое-как прижавшись к нему, зажмурилась, сухо рыдая. Ни единой слезинки не стекало по ее впалым щекам. Он ли ее убил? Или это сделал кто-то еще? От этого оскаленного зверя ответа было не дождаться. Да и не нужен был он. Мир умер. И девушка вместе с ним. Только ее худощавое тельце, навсегда застывшее в мыслях о настоящем, жалось к тощей фигуре в капюшоне, что, приобняв ее горячими руками, задремала на полу, тяжело дыша зараженной в шею. И это не требовало слов.