lovely

      — Я хочу, чтобы ты вернулась. Я хочу, чтобы ты была дома, когда я приеду в Антверпен!       — А я хочу, чтобы ты никогда больше со мной не говорил.       — Вернись домой, Катя! Вернись к нам домой!       — Там не мой дом, Борис.       — Это наш дом. Вернись!              А Катя ни разу не русская, она Кэтрин и она англичанка, мать его. Только вот в Борисову голову не вобьёшь это, он зовёт её то Катенька, то Катюша, то Екатерина, а когда совсем прижмёт, то своей любовью единственной. Он ей стишки детские читает про девочку Катю, какие-то песенки поёт на русском и польском, к слову такие они забавные, что Кэтрин сама не замечает, как начинает смеяться вместе с Борисом.       Её заливистый смех для Павликовского, как второе дыхание, после того, как он её навестит, так на душе хорошо, хоть кричи. Только шутка в том, что она когда-то и была причиной, по которой Борис мог испустить дух уже навсегда. Его прекрасная роза воткнула ему шип в сердце, а потом он уколол себя сам. Но он всё плохое старался забывать, а её никогда ни в чём не винил. Она так удачно влилась в его жизнь ещё по молодости, она его тогда спасла и не только тогда, а всю вину за то, что потом у них случилось, он на себя взял.       Он всегда с ней радостный, но Кэтрин не чувствует, что его радость фальшивая, за годы знакомства с ним, она прекрасно поняла, какой Борис бывает с тем или иным человеком. Кэтрин со свойственной ей проницательностью улавливала лёгкий флёр его настроения. И она всегда его настроение правильно угадывала, и Павликовского это удивляло, ей будто бы удавалось поймать солнечного зайчика его души в свою ладонь и сделать его материальным. (Вот смотри, Борис, я всё про тебя знаю).       С возрастом, они стали куда умнее и понимали больше. Жизнь была штукой сложной, и у них она никогда не была абсолютно чёрной и абсолютно белой, цвета в их жизни преломлялись, а фигуры чувств искажались, и никогда не понять, что было и где. Но не нужно было сомневаться в их любви, и они никогда в ней не сомневались, даже если и расставались. Только вот любовь у них соткана из осколков, которые иной раз могут и воткнуться в кого-нибудь из них. Ни она, ни Борис любить без боли не умели.       Они оба знают, что им больно. Она считает, что отношения с ним это билет в один конец, что это петля на её шее, вопрос только в том, кто и когда толкнёт табуретку под её ногами. Иногда она с табуретки сходит, когда бросает его и начинает жить заново, но никому не дано выбирать себе сердце. Они притягиваются снова. И тогда Борис берёт её тонкую ладонь, чтобы помочь ей снова взойти на эту табуретку. Она всем видом своим показывает, что когда табуретку из по деё ног выбьют, она не рухнет вниз, её шея не сломается. Всё будет хорошо. Она привязана к Борису, как и он к ней.       Они душами сплелись и Борис знает, что ему с ней быть не нужно, он её загубит, но Павликовский ничего сделать не может. Борис знает, что портит ей жизнь, и когда она уходит (в какой уже раз подряд?), то первые несколько недель, ничего не делает, считает себя таким спокойным и щедрым, дал вольную. Но потом в клубе или ресторане, так накроет, что он пешком готов за ней идти, даже если сейчас их разделяют страны. И в голове только её имя и образ, а татуировка на руке жжётся, хоть ножом соскребай. Никого не видит, готов по Европе искать её со своими ребятами, чтобы вернуть домой.       Борис старается выпить до того, как явится к ней. Он не любит при ней ничего пить, даже тайком. Он думает, что этим её ранит. Он свою черноволосую Катю с беленькой, как снег Астрид сравнивает, и счёт идёт не в пользу жены. Кате никогда не всё равно. Настоящая его жена, с той, с которой он по любви, вот тут в Антверпене под боком сидит, скрытая за пазухой, спрятанная от всех, как Аврора. Всегда пожалеет, всегда поймёт, всегда готова его к себе прижать.        Она при нём о других своих знакомых мужского пола даже не заикается, хотя Борис знает, что Катя у него девочка общительная, ей в клетке сидеть очень тяжело, просто невыносимо. Она и в кино сходит на новый фильм, и на выставку пойдёт, какого-нибудь модного художника, а если взбредёт в голову и на неделю моды прилетит в Париж. Она много любит читать и трещит постоянно о книжках, которые прочитала, и о песнях, что услышала, но ему в ней всё нравится, иногда он думает, что от переизбытка энергии она взорвёт и себя, и его, но на удивление, она с возрастом стала такой покорной.        И иногда Павликовского всё-таки замыкает из-за её постоянного социального общения. Он бензин, готовый выплеснуться через край, а она спичка. Он несёт бутылку водки с собой в их квартиру с мрачным видом Отелло. И собственно алкоголь только усугубляет сложность его характера, но он старается держать себя в руках.        Он вот на вид радостный приходит с порога заявляет, что с нового года, точно начнёт учить французский, тот язык, что она в колледже учила, чтобы в Париж вместе полететь. Спустя время, когда они уже поужинают, Борис начнёт в сумерках гостиной ей стихи Есенина читать, так хорошо, с выражением, а потом уйдёт в ванную комнату и выходит оттуда уже другим человеком.        В полумгле его лицо, кажется, таким опасным, но она его не боится, с детской наивностью без всякого условного инстинкта самосохранения продолжает сидеть на диване и смотреть на него, а Борису кажется, что в голубых глазах Катеньки звёзды сияют, и если кто эти звёзды кроме него увидит, то того он убьёт. Все Катины потенциальные воздыхатели знают, что нельзя к ней подходить, потому что недалеко от неё Павликовский драконом бродит.       Он переходит на стихи Маяковского, читает ей на русском, слишком громко и надрывно, стоит перед ней, как поломанный. И так неожиданно спокойно спрашивает, а какого числа она в кино ходила и с кем? И даже тогда она не боится и продолжает только смотреть на него, потом ответит небрежно, что кажется на той неделе. Борис потом спрашивает про день рождения её подружки, там она может с кем-нибудь познакомилась? Он усаживается на диван, но она только поворачивается к нему и говорит, что торт был очень вкусным, и она с собой взяла ещё кусок, а потом поехала домой, чтобы пораньше лечь спать, ей ведь нужно было рано на работу тогда.       Он тянет её к себе ближе, прислоняется к её лбу своим. Она хорошо понимает, что он ей скажет, она сегодня краем глаза пистолет заметила у него, но даже тогда, Кэтрин выглядит такой безмятежной и её тело ни капли не желает вырываться и искать убежища. Они оба на тонком льду, но она никогда не боялась провалиться. К слову Павликовский всегда выбирал тех, кто в раздрае, тех, кто был одной ногой на канате, а другую уже отрывал от него. Его Катя не была исключением.       Он всегда смотрел на неё, как будто она главное солнце его жизни. А Кэтрин ведь всегда знала, что у Павликовского несколько солнц, как и несколько лун. Он сегодня тебе скажет, что любит тебя, а завтра другой скажет, а потом третьей, и так до бесконечности. Но отчего она всегда с ним? Знает же, сколько у него женщин, даже тут в Антверпене. Там песню о её гордости, если запоют, она пожмёт плечами. Борис то ни к одной из них на день рождения не придёт и человека не убьёт, а за неё да.       А его ярость ядрёную, она своим поцелуем мягким разбавит. Она так после их второго расставания научилась делать. Раньше, когда он начинал ревновать и изводить её, она начинала в ответ его обвинять и он распылялся ещё больше. Павликовский швырял вещи и пытался до неё добраться, но он только хватал её. Она потом начинала плакать. Её слёзы его ранили и он сдавался. И её нежность окончательно его рушила, пускала всю его злость по ветру.       Он хватается за её фигурку, прижимает к себе ближе, размышляя о том, что он себя накрутил. Катя его все ещё любит и так будет всегда.       

***

      Он может приехать, когда захочет, позвонит при этом за пару дней до приезда, число скажет, а время нет. Сиди и жди его целый день.И она ждёт. И с каждой новой встречей, жизнь Кэтрин превращается в Титаник, где они оторванные от мира и бледные тонут в темноте. И вечера, наполненные теплотой и любовью, хоть и спасают их обоих, но всё равно ведь кажется, что тебя в эти вечера ранили. Они сплетаются в единое целое, но почему она думает, что умирает, каждый раз, когда устраивает свою голову на его груди и закрывает глаза?       Кэтрин ненавидит день, когда ему нужно уезжать. Она смотрит на него своими выразительными голубыми глазами, ожидая, когда же её (нет, чужой муж) Борис в очередной раз вытащит нож, которым он её прирежет, и скажет, что ему пора, и увидятся они возможно через три месяца или через полгода. Перед глазами проносится множество подобных картинок, а потом он ловит её взгляд, такой, что в душу проникает, но она уже прячет глаза, убегает на кухню или идёт в другую комнату, как будто бы позвонить подруге.       В этот раз, она также быстро идёт в спальню, благо телефон действительно оставила там. Она пытается унять своё сердце просьбами, просит сердце успокоиться, а оно скоро из груди её вырвется и лопнет прямо на кремовом ковре. Катенька держится за своё сердце рукой, хватается за стену, а в горле застывает обида, проклятыми колючками. Много слов на языке вертится, а в предложения они не сплетаются. Что она опять скажет, что уходит?       Её тонкая фигура еле держится на ногах, но она с гордым видом идёт к шкафу, резко открывает его дверцы, вытаскивает себе свитер, а сама всё придумывает, что ему сказать. Она в душе мечется, как зверь, которого вот-вот настигнут охотники. Кэтрин думает, что ей нужно убежать прямо сейчас, не откладывать всё, думает про бегство в Париж или в Лондон. А потом судорожно так вздыхает и думает, что хочет прямо сейчас бежать. Она начинает думать не про дверь, а про окна или балкон, через которые можно бежать прямо сейчас, но её мысли застывают на Борисе.       Она поверх белого шелкового платья натягивает свитер, слишком тёплый для её квартиры, старательно избегает посмотреть на себя в зеркало, что она там увидит? Она с годами только становится краше, разве что глаза её могут быть красными, хотя она и не плакала сегодня. Кэтрин не хочет замёрзнуть, когда за Павликовским дверь закроется, а она в этой квартире останется и уляжется на пол, потому что её мир немного остановится. И будет ли она такой смелой Катей, которая Бориса окончательно бросит? И заживёт ли потом или отправится на тот свет?       Её любовь иногда сбивает её с ног, бросает то на пол в прихожей, то на кафель в ванной, на асфальт и под колёса машин, а потом и на тот кремовый ковёр в спальне. Борису не нравится её эта склонность валиться наземь, он её всегда тащит на высокую поверхность, как будто пытается усадить её на тумбу подальше от всех, убрать её за пуленепробиваемое стекло, как экспонат в музее, как того Поттера, о котором он говорит с такой грустью.       Она возвращается, усаживается за стол в гостиной и смотрит на него, считает секунды до падения в бездну до взрыва бомбы. Он в момент разлуки, разумеется, всегда обедает, а она ждёт, когда уже когда. Для Кэтрин это частое явление.Она понимает, что нужно всё прекратить прямо сейчас, но тёмные глаза Бориса смотрят на неё с любовью, и она тогда ощущает себя такой раненой.       — Жду не дождусь, когда в Париже будем, там твой день рождения отметим. В замке каком-нибудь поселимся, как ты любишь, всё будет. Я всё для тебя сделаю. — Она улыбается, глотая свои слова, которые придумала в спальне минутой ранее. Она хотела сказать ему, что хочет расстаться с ним, а перед глазами уже ползут фотографии моста и таблеток, ими можно всё это остановить, но она не решается, но счастливое будущее всё равно уходит на чёрное дно. (А что ты ещё хотела?)       — Обожаю, когда ты, Катюша, говоришь на французском, ну, так красиво. — Кэтрин смотрит на него и ждёт те самые слова.       Она ждёт, когда он воткнёт нож в неё, отчего отходит за спину Бориса, гладит его по волосам, к слову таким же чёрным, как и у неё самой, она гладит его как маленького ребёнка.Она ждёт, как он потом нож провернёт, и скажет, как сильно он её любит. А ей после этих слов захочется его за волосы схватить, так сильно, чтобы ему стало больно, но она знает, что ничего ему не сделает.Она не хочет причинять ему боли .Она его поцелует, даже если он её сам бросит, и скажет Павликовскому, что всё равно его любит. Жить так невыносимо. И кто так сможет жить?       Она птичка в клетке, соловушка, которая с годами всё краше, она его личный ангелочек, который на привязи. У него на теле её имя, а также её любимый цветок набиты. Он же у неё в сердце живёт и постоянно там устраивает апокалипсис, применяя всё новое оружие для её убийства. Алкоголь, наркотики, женщины, а может и мужчины, тёмные бандитские дела. И его слова убивают: «Я тебя люблю, ты любовь моя единственная. Я умру ради тебя, хочешь, поэтому снегу босиком пойду или по битому стеклу. Всё, что хочешь, сделаю для тебя».       А он ей её отца напоминает, тот, что ушёл, скосился от наркотиков и умер в богом забытом месте. Отец тоже говорил, что любит её, но выбрал он наркотики. Никогда она Борису не скажет, что он кончит плохо, потому что знает, что это факт. Подстрелят его или передоз словит, вот и вся история. Она сама знает, что ещё девчонкой потеряла цель в жизни и смотрела на Борисову жажду жизни, как на причуду, но не знает, почему всегда убегает от Павликовского. Он говорил, что бог любит троицу, когда она уходила в третий раз, а когда уйдёт в четвёртый? Он ей опять скажет, что всё простит? А может не ему нужно прощать?       Рой мыслей больно кусает голову, только она вот стоит за его спиной и ей нужно остаться в реальности спокойной, но реальность, как и мысли ужасны. Она каждый раз думает о его верности, о том, с кем он заснёт, и что будет делать дальше. Она думает о его псевдо жене и их детях (их ли?). Она думает о его сделках, о той картине, о маленьком (уже большом) Поттере. И ей нестерпимо хочется его ударить, так чтобы он уже никогда не собрался, но вместо этого она продолжает гладить его по голове, а потом наклоняется и целует его в щёку. (Я тебе всё прощу).       Она часто моргает, возвращаясь в прежнее положение. Она роется в старых эмоциях и воспоминаниях, и Кэтрин вдруг понимает, что когда услышит эти его слова,она тогда вдруг резко так попытается воздуха в лёгкие набрать, а не сможет, потому что начнёт тонуть прямо в гостиной, хватаясь за спинку стула, на котором сидит Павликовский. И Кэтрин все слова подруг вспоминает, которые ей были сказаны, когда она только-только познакомилась с Борисом, слова мамы вспоминает, а потом и всех свои знакомых. У них нет никакого будущего, а если есть, то оно печальное.       Ему звонит Мириам, он ей рассказал про эту женщину сразу, как она появилась. Он привычно вскакивает, но не уходит, он оказывается возле Кэтрин, так близко и крепко хватает девушку за талию, притягивает её к себе. Кэтрин практически не дышит, будто мёртвая, но сердце её быстро стучит и говорит, что она пока ещё жива. Она закрывает глаза, чтобы запомнить тепло его тела рядом, вдыхает его одеколон и думает, что вот-вот потеряет сознание, из-за потери своей душевной крови. Было бы хорошо перестать его не только знать, но и помнить.        Он говорит про картину, которую уже как-то закладывал, что она ещё может послужить, а девушка хочет его руку оторвать от себя и отпрянуть, но вместо этого, только льнёт к нему, как нежная кошка. И она готова поспорить, что у Бориса сердце оборвалось от её объятий, потому что он перестаёт говорить и перестаёт дышать, он сильно напрягается, а телефон его практически отрывается от уха.       — Ладно, потом перезвоню. — Он быстро сбрасывает, кладёт телефон на стол экраном вниз, а потом второй рукой так хватается за неё, что она сдавленно выдыхает, так тихо, как котёнок.       — Не могу с тобой прощаться. — «Можешь». Надрывно выдыхает Павликовский, но в глаза он ей не смотрит, только прижимает к себе, как будто хочет её в себя вобрать и с ней и уйти.       — Ты никогда не останешься здесь надолго и с собой не заберёшь. — «И я тоже». Усмехается Кэтрин, она пытается разомкнуть стальной корпус Борисовых объятий, но не может, он не даёт, как будто уже что-то подозревает.       — Катерина, мы много раз говорили, что я не могу брать тебя с собой, тебе могут навредить. — Она чувствует, как руки его сжались ещё сильнее у неё на талии, а она уже своими руками его шею обвивает, пытаясь также сильно его обнять. Со стороны показаться может, что она его вот-вот задушит, а он ей вот-вот рёбра сломает.       — Я понимаю. —Она потом ему сообщит, что уезжает из Антверпена, но куда не скажет.       —Мне нужно ехать. Прости.       .