*
Кайла О’Минниган всегда встречает сестру на пристани. Среди разномастного близкого к пиратам люда она выглядит чужеродно, как подсолнух среди хрена: аккуратно забранные в пучок волосы, мягкого серого цвета платье в пол, шаль тонкой вязки, черные четки у пояса, пенсне – ни дать ни взять сельская учительница, странно, что не морщит востренький носик от причального смрада и рыбного духа. Но нет – она стоит на пристани, вглядываясь в даль, перебирает четки спокойным уверенным движением и будто не замечает того, что вокруг происходит. Если бы не крутой нрав сестрицы, она бы и минуты так спокойно не простояла; но с Чокнутой Милли предпочитают не связываться даже когда она в море – целее будешь. – Твою ж в душу мать!.. – рявкает Милли, едва сойдя с корабля, и хватает сестру в объятия, трясет, как куклу. – Скучала, как сволочь! Давно не было таких дерьмовых походов! – Плохая добыча? – светски интересуется Кайла, как только ее выпускают. Она поправляет растрепавшиеся волосы и мимолетно смахивает что-то налипшее на платье с рубашки сестры. – Не. – Милли скалится. – Замотали по морям. Кружили, кружили, пока загнали на мелководье и взяли тепленькими. А говорили, «Императрицу» никому не взять, ха! Выкуси, Шейли, падла, проспорил мне галеон! Кайла улыбается мягко, дружелюбно, с радостью за радость сестры и совсем не возмущается, когда ее снова хватают, прижимая к просоленной несвежей рубашке, и держат так с минуту незнамо зачем. Потом Милли ее выпускает, осматривает столпившуюся вокруг команду и, лихо свистнув, бросает клич: – Айда пить, мужики, мы заслужили! И никому не странно, что свою чопорную сестру Милли тянет в таверну с собой.*
В таверне грязно, темно, плохие свечи чадят, и эль самый что ни на есть мерзкий – но кого это волнует? Команда «Хелены» во главе со своим капитаном и ее сестрой гуляет на все: орет, буянит, тискает хохочущих девок и пьет-пьет-пьет, отрываясь за проведенные в море месяцы. Милли смотрит на своих мужиков со снисходительной ухмылкой, вальяжно обнимая сестрицу за перетянутую корсетом талию; она уже тоже хмельна, после месяцев воздержания эль дает по мозгам сильнее кувалды, и хочется сделать что-то безумное, яркое, такое, чтобы все пораскрывали рты. Но Милли умеет себя держать и сдерживать – иначе не была бы капитаном. Расчетливости Чокнутой позавидовали бы многие здравомыслящие люди. Кайла сидит рядом с сестрой прямая, собранная, будто на приеме у королевы, пьет эль из потемневшей от времени кружки понемногу, едва прикасаясь. Ни налета брезгливости, ни мгновения неуюта – при всей своей чужеродности Кайла О’Минниган будто не замечает, насколько она не подходит к окружению, ведет себя спокойно и аккуратно, безмятежно оглядывая таверну сквозь пенсне. Пираты любят жаловаться ей на жизнь, ведь никто не выслушает их бредни, не зарядив в глаз и не отходив по матери в три этажа, кроме нее. Милли смотрит на это благосклонно, но держит ухо востро: спокойное внимание Кайлы не все понимают правильно. – Я отлить, – говорит она сестре на ухо в середине ночи, когда терпеть уже невмоготу. Кайла даже не морщится – ни от амбре, ни от громкости слов, когда Милли пытается перекричать визгливую скрипку кабацкого музыканта. Чокнутая усмехается и подсовывает Кайле под руку пистолет. – Кто полезет, стреляй, можно. И, пригладив выбившийся из идеальной прически завиток, уходит, уверенная – никто Кайлу не посмеет тронуть. Нет здесь таких самоубийц. Грохот выстрела застает ее на выходе из нужника. – Чтоб вас тысяча морских дьяволов драла не переставая!.. – ревет Милли, врываясь в таверну – едва не без штанов, зато со вторым пистолетом наперевес. А в таверне тихо – даже скрипка больше не визжит и не гудят пьяные пираты. Посреди зала лежит некто с размозженной головой, в ком по одежде Милли опознает своего боцмана; а над ним стоит идеальная, как всегда, чопорная Кайла и, заткнув за повязанную на поясе шаль пистолет, спокойно вытирает испачканные в порохе пальцы вышитым платочком. – Все в порядке, Милли, – мягко улыбается она и, аккуратно подобрав подол платья, возвращается за стол. – Хозяин, замените эль, будьте любезны. Хозяин с трудом отмирает и торопливо забирает кружки; все смотрят на Милли – ведь это был ее человек, ей и решать. Пьяные убийства в пиратской гавани не редкость, другое дело, что связываться с Чокнутой никто бы не решился. Никто – кроме боцмана. Милли затыкает пистолет за пояс и, сплюнув на пол, дергает головой. – Уберите это дерьмо, – бросает она и садится рядом с сестрой, беспечно ее обнимая. – Хозяин, вина!..*
Когда ближе к утру они добираются домой, Милли первым делом окунается в бочку – освежить голову, да и самой помыться бы наконец не мешало, прежде чем ложиться в постель. Она знает, что не уснет, первый день на суше она никогда не спит – мерещится качка, и закрыть глаза невозможно; но Кайла ждет ее, и, переодевшись в чистое, Милли поднимается в спальню. Кайла уже в постели, и Милли ныряет к ней под одеяло, обнимая и прижимая к себе, утыкается носом в распущенные наконец-то волосы, вдыхая легкий запах духов. И улыбается. Никто не знает, из какого дерьма она вытащила однажды эту чопорную авалонку. Никто не знает, что на самом деле могут творить и творили эти ухоженные руки. И никто не знает, конечно, что Кайла О’Минниган – вовсе ей не сестра.