Don't Name It, You'll Get Attached

Кровать — это скопление приятной теплоты в такой ледяной комнате мотеля. В некоторые дни казалось, что температура в Аду падает с кипения до нуля и поднимается обратно в долю секунды. Нельзя, чтобы грешники слишком комфортно чувствовали себя в своей среде обитания, ведь так? Смятые простыни на матрасе не очень мягкие и не очень чистые, зато прекрасно укрывают две фигуры под ними. Кончик закрученного хвоста Пентиуса выглядывает из-под уголка постельного белья. Ноги Энджела согнуты так, что его подбородок покоится на его коленях. Он все еще обут, но кроме сапог, остальные предметы одежды разбросаны вокруг. Шляпа Пена лежит где-то рядом с закрытым глазом, так как ее хозяин крепко спит. Неважно. Он найдет ее, когда проснется. Энджел уже некоторое время приходил в себя, а потом снова терял сознание, но полностью он еще не проснулся. Тепло, исходящее от Пена, не совсем этому помогает: его руки обвивают место посередине, между первой и второй парой рук демона-паука. Демон-змея периодически придвигается ближе, зарывая лицо в более тонкий слой меха на спине. Его дыхание имеет ритм кого-то, кому снится чудесный сон, что будет забыт при пробуждении. От этого звука Энджел почему-то чувствует себя странно. Словно что-то невысказанное прячется между прижатыми друг к другу телами. Его мысли медленно переходят от изменяющихся облаков из обрывков чувств к целостным предложениям. Таким, как «Вот дерьмо, мне надо сваливать», а потом «Что ж, поваляться здесь еще пару минуток не навредит». Он знает, что должен уйти прежде, чем Пентиус проснется, но так хорошо находиться в чьих-то объятиях. Прошлая ночь была жесткой, безумной, и целиком и полностью веселой; они, немного на взводе и охваченные желанием попробовать что-то новое, в первый раз переспали. Пентиус жутко запинался, но сейчас, по-видимому, чувствовал себя намного комфортней. Однако, вся напряженность исчезла с ранними часами утра. Она превратилась во что-то совершенно другое, но не отталкивающее. Что-то вроде инстинкта поднимается из пропасти в желудке Энджела к его горлу, скулит и молит быть высказанным, как голодная собака молит быть накормленной. Проблема в том, что он никогда не был хорош в этом мягком, нежном языке. Лучше всего он знал язык рук, тел, ртов и всех этих штук прижатых друг к другу от необъяснимой нужды слиться воедино, или хотя бы на мгновение забыть, что они навсегда останутся отдельными одинокими частями в поисках отвлечения. Так что Энджел вздыхает и кладет руку в перчатке (единственной, что осталась — остальные перчатки были дразняще сняты, игриво стянуты, сброшены, точно старая кожа) туда, где когти Пена обхватили его талию. Он чувствует, что руки демона-змеи немного больше, чем его собственные. Аккуратно, он сильнее прижимает ладонь к своей коже. Он не уверен, если между ними на самом деле что-то есть. Если и есть, оно может рухнуть и исчезнуть, без единого слова произнесенного насчет него. Но сейчас для Энджела этого прикосновения достаточно, чтобы не замерзнуть. Он старается не думать, как Пентиус отнесся бы к этому сантименту.