То, что она видит в зеркале, это то, кем она раньше была.
То, что она видит в зеркале, не соответствует действительности.
Джессика чувствует, как слезы начинают выступать, а к горлу подкатывает предательский комок. Джесс смотрит на себя, когда на ее лице отображается гримаса боли, страданий. Неприятная, некрасивая.То, прекрасное отражение в зеркале, это то, что она должна видеть.
Но не видит. Почему? Когда? Когда уже она вспомнит, как она любила себя раньше, как она принимала себя. Как она это делала?! Вместо этого она вспоминает только как она себя ненавидит. Едко. Больно. Горько. Страшно. Джессика начинает плакать, больше не от того, что она считает себя грязной, а от того, что понимает, что так считать не должна, но не может. О боже, Джесс, знает все эти прописные истины, но ничего не может поделать. Ничего не может поделать ни со своим телом, которое ей противно, которое как будто не её (, а где ее? где она сама тогда?), ни со своими чувствами. Она понимает, что не должна была сохранять открытку. Но его почерк такая редкость, ведь обычно они чатились. Понимает, что не должна была волноваться за него, когда он упал в припадке, снова пытаясь извиниться. Но волнуется, оправдываясь общечеловеческой моралью. Понимает, что не должна искать его глазами в коридорах школы, но продолжает искать. Понимает, что она должна злиться на него, но не злится. Понимает, что должна ненавидеть его, но не может. Любит. Понимает, что не должна касаться его, но ей хочется все больше и больше. Понимает, что обманывает, предает Алекса, но продолжает, продолжает, и ей кажется, что она даже не чувствует вину. И от этого всего ещё больше ненавидит себя. Сильно.Люто.Зло.Больно.Горько. Страшно. То, что сейчас видит Джессика в зеркале, уже больше соответствует действительности. Все ее лицо в слезах, тушь и подводка потекли. А в глазах не видно блеска. То, что сейчас Джессика видит в зеркале, это отчаяние. И она не знает куда от него прятаться. Ведь оно в ней. А ей из себя не вылезти, как бы она не хотела. Ненависть в перемешку с отчаянием. Иногда ей кажется, что это единственное, что она чувствует и будет чувствовать до конца своих дней. Как ей со всем этим справляться? Джессика Дэвис больше не может на себя смотреть. Она садится на пол, обхватывая руками колени, и укладывает на них голову. Джессике Дэвис кажется, что она больше не может это выносить. Держать все в себе. Она начинает плакать навзрыд, надеясь, что отчаяние, отрицание, ненависть, боль, страх выйдут со слезами и стонами. Джессика не знает, что ей делать. Куда ей деваться. Где спасение? Кто спасение? Существует ли оно?Станет ли когда-то легче? Как все отпустить. Как жить дальше. Где найти тот свет в конце тоннеля? А ждёт ли ее кто-то там? Будет ли она ещё кому-то такая нужна? Будет ли ее кто-то любить такой грязной? Будет ли любить ее кто-то не из жалости? Будет ли кто-то ее касаться, не думая о том, что кто-то ее уже испачкал? Джессике Дэвис трудно. В этой комнате холодно. В этой комнате страшно. В этой комнате давно темно, несмотря на мягкий свет. В этой комнате грязная кровать, несмотря на новые простыни и мягкое одеяло. Зачем вообще она решила сюда вернуться? И тут Джессика вспоминает, что сделала она это за тем же, за чем она сегодня решила смотреть в зеркало. Потому что она не привыкла быть побежденной. Джессика Дэвис не проигрывает, потому что не сдается. Сегодня, она позволит себе слабость. Не потому что он берет над ней вверх. (Больше никто и никогда этого не сделает.) А потому что ей так нужно. Потому что через слезы уходят его прикосновения. Уходят ее воспоминания. Джессика Дэвис вспоминает, что в конце тоннеля ее ждёт сама она. И что она себя будет любить. И примирится с собой. Пускай даже не сегодня. Есть ведь завтра. Завтра она проснется, вылезая из теплого, пухового одеяла, снова подумает «Ты сильная.», принимая душ, напомнит себе " Ты красивая.», позволяя себе более открытую одежду, уверит себя «Ты независимая.», рисуя аккуратные стрелки и улыбаясь ярко-красными губами скажет себе " Ты такая, какая есть.»