мои мечты

Мои мечты стремятся вдаль, Где слышны вопли и рыданья, Чужую разделить печаль И муки тяжкого страданья. Я там могу найти себе Отраду в жизни, упоенье, И там, наперекор судьбе, Искать я буду вдохновенья.

Враги обычно не приходят друг к другу в одном халате и с совершенно бестыдными глазами, - Володя подложил одну руку под голову, а другой полстил волосы Серёжи - А мы с тобой отнюдь не враги. Так, культурные соперники. - Да?- притворно удивился Маяк - Умгу, - весело кивнул хулиган и попробовал встать с кровати. Владимир не хотел отдавать златокудрого мальчишку в лапы холодного пространства комнаты и ещё крепче сжал в своих объятьях. - А не ты ли, мой дорогой, месяц назад на весь коридор орал матерные частушки о " Маяковском-футуристе, грязном вауйеристе"? Есенин даже немного застыдился, но потом вырвался из "медвежих лап" Володи и повернулся к нему лицом. - Ну вообще, ты сам виноват. Я привел к себе в комнату барышню, а туда завалился ты в самый, кхм, разгар процесса с дурацкой просьбой помыть тарелку. Я не виноват что у тебя маничка на чистоту. Маяк хохотнул и вновь притянул к себе возмущенного поэта. - Может и виноват. Но если бы не та тарелка, ты сейчас не лежал в моей постели. Весь первый курс Есенин метался по сьёмным московским коммуналкам, проклиная каждого соседа. В августе, волей судьбы, ему позвонил Толик Мариенгоф и веселым голосом сообщил, что в общаге #11 появилась свободная комната. Туда мечтал попасть каждый студент. Место зарождение богемы, сиреневой юности России. Серёжа крикнул ему в трубку визгливое "да" и поторопился собрать немногочисленные пожитки. Иронией судьбы их соседом по блоку оказался злейший враг поэта, старшекурсник Маяковский. Он учился в художественной академии, но писал также "гаденькие стишки" со слов Есенина и часто декламировал их в "Стойле Пегаса". Пьяненький имажинист, всегда готовый гневно и ревностно отстаивать свою точку зрения, часто ввязывался в спор с ненавистной глыбой. На что тот отвечал саркастичной ухмылкой и советом проспаться. Никому не понять как сложно возмущаться на человека, который выше тебя на 20 бесовых сантиметров. А он бесил страшно. Своей непоколебимостью, сильным нравом и пугающей стабильностью. К тому же, соседом оказался. Дразнить Маяковский умел. Наверное, тренировался с утра в комнате. О, опочивальню ему выдали царскую. Двухместную на одного! Он всем нравился. Спокойный, творческий, надежный. Идеальный муж, прости господи. Наверное, престарелая комендантша на это и надеялась, раз глазки строила каждый раз. Ну ничего, они с Мариенгофом умудрились его пару раз вывести из равновесия. Грязной посудой, чрезмерно громким смехом и песнями Rammstein в три часа ночи. Пусть и по-детски, но зато как весело. Но на самом деле, за полгода совместной жизни Серёжа привык к Володе, даже немного проникся его нескладной поэзией. Ноябрь был монотонным, охвачен всепоглощающей осенней хандрой. А потом, с первым зимним днём, жизнь Есенина накрыла черная полоса. Они рассорились с Мариенгофом, единственным почти родным человеком в большом городе. Эксцентричный Толик ушел, громко хлопнув входной дверью. Серые будни проглотнули голубоглазую натуру. Стихи не писались, алкоголь перестал достаточно сильно опьянять, а походы в универ превратились в нарезку одинаковых кадров. Кажется, у Володи тоже всё не ладилось. Однажды, Есенин застал его плачущим на кухне. Он готовил гречку и тихонько скулил. Серёжа нашел что-то удивительно комичное в этой печальной сцене и выдал свое присутсвие хриплым смешком. Сосед испугано повернулся к нему, а потом невесело умехнулся. - Чё случилось?- блондин ожидал услышать язвительный ответ. Рядовое "пошёл нахуй", если не хуже. Но никак не - Лиля замуж выходит,- Володя шепчет совсем затравлено. Отворачивается к окну, сглатывая слезы. А Есенина вдруг как током прошибает. Нет, нет, нет, он не умеет плакать. Это же Маяк, глыба. Серёжа смутно, но припоминает кто такая Лиля. Друзья говорили, что эта сука жила в его комнате, крутила футуристом как могла, к тому же с парнем своим трахалась постоянно. А Маяковский так. Друг на час, не более. В общаге #11, такие отношения не были диковинкой. Ха, тут кого-то удивить вообще сложно. Место зарождение богемы, всё таки. Беспорядочные половые связи, тусовки-оргии. Такой вот остров свободной любви в мире консервативности. Но всё же, здесь студенты никогда друг другу больно не делали. Ни словами, ни делами. А вот Лилька эта... Она воздух вокруг отравляла, сплетница эдакая. Все даже облегченно выдохнули, когда они с Осипом съехали на квартиру. - Да чего же ты? Много их ещё будет,- Есенин сам понимает что несёт откровенный идиотизм, но уж больно хочется соседа поддержать. - Думаешь?- Володя смотрит на него так грустно тёмными глазами. - Уверен,- Серёжа ободряюще улыбается, а потом бессовестно добавляет,- угостишь гречкой? - Да, ешь уже. С этого момента они словно и подружились. Нет, конечно о совместном врямепрепровождении и речи не шло, но перекинуться словом могли. Иногда кушали вместе, в магазин ходили. У каждого свои проблемы, вот и развлекали друг друга, чтобы совсем не свихнуться. Серёжа, кажется, даже привязался. Стишки его дурацкие полюбил, матерные. Сам того не осознавая, начал считать родным. А потом Маяковский ворвался в его комнату с грязной тарелкой, пока поэт был занят очередной пассией. И всё сломалось. Другой бы забыл, отшутился, помыл в конце-концов чертову посуду, но не Есенин. В тот короткий миг, замечая растерянность Маяковского, он злился. Жутко ненавидел мир вокруг. Почему? Сам так и не понял. Благодаря бессонной ночи самокопаний он наконец понял что не так. Маяк слишком неожиданно появился в его жизни, незаметно для себя занял важное место. Нужно спровоцировать Маяковского на конфликт, заставить его разочароваться в себе. Лучшего способа, чем матерные частушки среди ночи, он не придумал. Как после этого Есенин оказался на балконе у футуриста толком и не ясно. - Вот скажи мне, ты идиот? - из вредности сонный Володя пускает сигаретный дым прямо ему в лицо. - Нет - Как нет, если да. Нормальные люди в три часа ночи не орут на всю общагу гадости о соседе. Ты злишься за ту тарелку? В ответ лишь неопределенное мычание. - Если да, то не надо. Во- первых, я не хотел врываться в твое личное пространство, а во вторых, что я там не видел?- Маяковский хохотнул. Есенин вновь сатанел. Да как он смеет? - Ложь! Всё ты хотел! Ворвался в мою жизнь и покоя не даешь! Вот что ты за человек такой, а?! Володя лишь удивленно поднял брови. Повисло неловкое молчание. Через несколько неторопливых затяжек брюнет молвил: - Подожди, так ты любишь меня что-ли?- к тому же смотрит так странно, с нежностью. Может лучше и сьязвить, но Серёжу потянуло на философию. -Я слишком молод чтобы любить. Влюбиться - да, но не больше. Для любви нужно время,- на секунду затих, а потом добавил, - и сил. А у меня их нет. Володя задумчиво хмыкнул, сделал последнюю затяжку, потушил сигарету и резко притянул Есенина к себе. Выдохнув дым в его губы, углубил поцелуй. Так сухо и немного остервенело. Душно, сердце гулко бьеться. Хочется продолжения. Чтобы до боли в груди, до звёзд в глазах. А футурист бесцеремонно отодвигает обездвиженное тело от себя и улыбается. - ты дурак, Серёж. И уходит в комнату, оставляя пялиться на ночную Москву. Что дальше делать? Возвращаться к прошлой жизни или это начало чего-то нового? Наверное он стоит в раздумиях слишком долго, потому что Маяк появляется в проёме и смотрит с укором. - Мне долго ждать, когда ты придешь ко мне спать ? Или для этого нужна ещё одна тарелка? Теперь весело Есенину. Пазл сложился.