Голубоглазая королева

— Я выебу вашу голубоглазую королеву в прямом эфире! — громко заявил нетрезвый Шокк, эпатируя замершую в ожидании публику. Он положил ноги на стол, отхлебнул из бутылки с алкопойлом и, резко склонившись, вырубил связь. Очередной сеанс общения с миром удался. Соцсети полнятся сообщениями с двумя ключевыми словами «Шокк» и «Окси». ВК, Инстаграмм, Твиттер. Везде Шокк и Окси. Цель достигнута. Или нет? Чего же ты хотел, долбоёб старый? Чтобы весь рурэп гудел? Или всё же иного? Шокк отхлёбывал из горла и вспоминал. Воспоминания делали больно сердцу. Вот Окси сидит рядом с ним на диване, накрытом клетчатым красно-коричневым, как плед, покрывалом. На нём точно такая же фланелевая рубаха в красно-коричневую клетку. Любимый жид. Как же я тебя люблю! Шокк рыдал, размазывая пьяные слёзы рукавом толстовки — мерч от Охры, подарок друзей. Окси тоненький, хрупкий, большая лысая голова, жидовская носопыра, как у бабы Яги, и глаза, о, все боги ебучего Олимпа, какие глаза! За эти голубые-голубые озёра — поебать на штампы — Шокк был готов отдать даже здоровье, да и хрен с ним, и жизнь тоже. И сейчас готов, только кому нужны его небанальные бесценные подарки? Окси нос воротит, свой ебучий еврейский шнобель от него, от Шокка, от своего практически брата, отца, мужа. Ненавижу жидовскую морду! Шокк предсказуемо запускает в стену опустевшую бутылку. Та предсказуемо не разбивается, падает с глухим стуком и катится нему. Шокк в ярости отпинывает её вновь, и та же история. Он вспоминает, как Окси смеётся, как поворачивает голову, как подпирает её рукой и задумывается. Трогательный, худенький, с тонкой шеей. И глаза, эти глаза, Шокк стонет, огромные, голубые, прозрачные, бездонные — это точно, с длинными загнутыми вверх, как у куклы, ресницами. Каждый, каждый ебучий раз, когда Окси смотрел на него своими глазищами, Шокк падал в них, тонул, барахтался, терялся, терял себя и изо всех человеческих сил пытался скрыть всё это за нарочитой грубоватостью. Он делал, что мог: не смотрел на Окси; не слушал его, а втыкал в телек или комп, где шла порнуха, гетеро, разумеется, гейпорно он начал смотреть намного позднее; небрежно отвечал ему, посмеивался. Короче, всячески показывал, что ему класть на Окси. А хотел обнимать его колени, целовать его тонкие длинные пальцы и без оглядки тонуть в его глазах. Но это не по-пацански, он же, мать его, Шокк, не пидр какой-нибудь, а нормальные пацаны не залипают друг на друга. Они ж не бабы. Вот за всеми этими «не» и посеял Окси. Шокк потянулся за новой бутылкой, благо алкаха была выстроена в каре на ореховой столешнице. Тут тебе и коньяк, тут тебе и вискарик — друзья подогнали, тут и Егермейстер, и пивчанский, и белый генерал этого разномастного войска — водка русская. Жрать можно всю ночь. Врёшь, сука, не выжрешь в одно рыло, — сказал себе Шокк с неприязнью. Окси он не нужен боле. Чего же боле, кто так сказал? А, ебучая Татьяна, — Шокк хрюкнул и отхлебнул, — ужель ебучая Татьяна, сам теперь, как эта баба, бегаю за Онегиным жидовским. А он свой шнобель в сторону, — Уйди, каналья. Шокк всхлипнул и вытер нос рукавом. Вот друг Охра, как я с твоей кофтой. А? Нравится тебе? Хитрожопый Охра, и нашим, и вашим, хорошо устроился, и доступ к телу имеет, и барахлишком приторговывает, короче, швец, жнец, хуец. Один Шокк ноне плохой. Шокк — козёл и хуесос. Все хорошие, все в шоколаде, один Шокк — антагонист, андеграунд, диссидент, полный декаданс по-простому. Туман в голове мешал соображать ясно. Шокк пытался понять, где он допустил ошибку, как ухитрился потерять свою носатую принцессу. Вроде вёл себя ровно, не унижал, но и не стелился. Вёл себя по-пацански. Так почему теперь Окси с ним, как с врагом? Почему не смотрит, игнорит в соцсетях, не отвечает на звонки, письма и сообщения в ватсапе, вайбере и всех существующих мессенджерах? Почему так быстро забыл всё, что у них было? Они ведь прошли «и в горе, и в радости», как канонные женатики. Только постели не было, жаль, надо было выебать его, — думает Шокк. Такая возможность появлялась много раз. Полуголый Окси сидит рядом на диване. Шокк старается не коснуться его ненароком и старательно пялится в комп, где мускулистый самец пялит сисястую девку. Её раскоряченные ноги утыкаются в монитор изнутри. У Шокка стоит крепко. Он уверен, от порнухи. Окси он старательно игнорит. Повздыхав, тот отправляется спать. Шокк провожает его тощую попку, которая ему милее всех жирных жоп Кимкардашьянов, Никиминажей и Дженниферлопесов. Голый Окси выходит из ванной и трёт лысую башку полотенцем. Шокк беззвучно матерится и поспешно выходит на балкон, закуривая на ходу. Они вдвоём спят на диване. Окси, вот сука, почему-то полуголый, ой, бля, полностью голый!!! Шокк соскакивает с дивана и, матерясь сквозь зубы, идёт досыпать на кухню на жёсткий маленький диванчик. Когда успел только раздеться? — возмущается он про себя, — Ведь ложился в футболке и трусах. Окси предлагал купаться без трусов, когда они вдвоём отдыхали в Феодосии. Но Шокк упорно трусов не снимал и в упор не замечал белоснежную крепенькую, как маленький орешек, попку Окси с родинкой в форме сердечка на левом полушарии. Где же я допустил ошибку? — недоумевал Шокк, прихлёбывая пивасика, — А, — понял, — он, наверно, считает меня жмотом. Ведь такие голубоглазые тёлочки, как Окси, подарки любят. Вот я лох, надо было шубу ему подарить.