Весна

      Восемь часов утра. Самое время для пробуждения, если нет желания испытывать головную боль от переизбытка сна. Поэтому Намджун уже не спит: шум, доносящийся из коридора, заставил сознание пробудиться уже с полчаса как. Однако это ни капли не расстраивает парня. Куда печальнее было бы пропустить такое замечательное солнечное утро. Ким присаживается на постели и, облокотившись на спинку кровати, глядит в окно, что справа от него. Пейзаж изо дня в день неизменен: ветви деревьев тусклого цвета, темно-серый асфальт причудливо заплетенных пешеходных тропинок, люди в белых одеждах и крошки-воробьи. Они все такие же голодные после зимней спячки. Все такие же шебутные, несмотря на еще не отступивший холод. И вроде ничего не изменилось со вчера, но почему-то именно сегодняшнее утро кажется Намджуну как никогда прекрасным.       Парень прикрывает глаза и подставляет лицо солнечным лучам. Еще мало ощутимое, но уже тепло невесомо касается болезненно бледной кожи щек и носа. Оно греет. Это так естественно, так просто, однако возможность испытать подобное чувство заставляет Кима радостно улыбнуться. Он счастлив, что с каждым днем в этих полупрозрачных дорожках света концентрируется все больше силы, способной добраться не только до недр земли, но и в такие же продрогшие, обледенелые за долгую зиму души людей. Настало время оттепели.       Подул легкий ветерок из приоткрытого окна, принося с собой свежесть и отдаленное рычание автомобильных моторов на ближайшей автомагистрали. В эту же секунду Намджун осознает, что скучает по езде за рулем, по чувству контроля, по смиренности железного коня, выполняющего каждую прихоть своего «наездника». Понимает, как хотел бы сейчас сесть в свой Hyundai и поехать туда, где его ждут. Заждались уже.       В палату никто из врачей не заходит, и этот факт дарит надежду, что в планах на сегодня нет процедур. Трижды в день приходят одни только санитары, приносят еду и назначенные лечащим врачом препараты. Этот их график уже выучен. Намджун не знает имен этих трудяг и, к сожалению, не помнит их лиц. Пустая информация, не стоящая своего места в памяти. Слишком жестоко звучит? Просто Ким никогда не задумывался об этом. Повода не было, да и к чему вообще?       Намджун слышит, как скрипит дверь его палаты, боится разрушить свои мечты о спокойном дне без очередных анализов, иголок и капельниц, поэтому все еще держит глаза закрытыми.       – Неужто до сих пор спишь?       Знакомый голос заставляет что-то внутри парня дребезжать, взрываться от восторга и еще каких-то там чувств. Он не сдерживает широкой улыбки и сразу же распахивает глаза. На него устремлен такой же полный ребяческой радости взгляд и улыбка, самая искренняя, самая теплая, солнечная. И она может принадлежать только одному человеку. Только Чон Хосоку.       – Я уж было подумал, что зря пришел, – притворно обижается. Подходит ближе и подтягивает к себе стул. – Хорошо, что застал тебя бодрствующим.       – А если бы я спал, ты бы ушел?       – Конечно! – губы и лицо Чона тут же вытягиваются в овальную форму, ведь ответ и так очевиден. – Мало ли чего там с тобой. Вдруг тебе отдых нужен, а тут я такой заскочил поболтать! Весь в мыслях о твоем выздоровлении. Забочусь, между прочим.       Намджун только хмыкает на такой ответ старшего.       – Тогда я бы на тебя обиделся. И так почти ко мне не приходишь, а тут еще и улизнул под шумок. Что, слишком заняты, звезда Чон Хосок? – подчеркнуто вежливо, но с нескрываемой издевкой.       И оба парня начинают смеяться. Сначала тихо. Но уже через пару секунд их голоса звучно отражаются от стен, подначивая один другого к более высоким децибелам. Просто поразительно, как это санитары и медсестры не прибежали в палату с жалобами и просьбами быть чуть тише.       – Ой, да ладно тебе! – смущен Хосок, отчего легонько толкает друга в плечо. – Какая я звезда? Это вон участники BTS звезды, а я так, пару раз лицо на ТВ засветил. С кем не бывает?       – Действительно! С кем! У нас же каждый второй в стране стоит на одной сцене со знаменитостями, работает с ними в команде, подолгу совместно практикуется. Так хочешь сказать? – без стеснения наезжает, давит Намджун. Но все это не со злости, а от любви. – Хватит прибедняться! Еще немного, и сам начнешь принимать участие в формировании этих самых звезд. Им есть чему у тебя поучиться, – машет рукой перед сидящим на стуле парнем и сводит брови на переносице, тем самым заявляя, что спорить дальше бесполезно.       – Возможно, ты прав, – в итоге сдается Хосок.       Чон облокачивается на спинку стула и удобнее располагается на сиденье. Не может сдержать довольной улыбки, ведь слышать такие хвалебные речи действительно приятно. Тем более, что слова эти небеспочвенны.       Чон Хосок, он же Джей-Хоуп – востребованный танцор, участник одной из популярнейших танцевальных групп Южной Кореи. Уже неоднократно парень выступал на одной сцене с такими популярными артистами, как BTS, EXO, Big Bang и многими другими. Это помимо того, что Хосок продолжительный период времени не опускался ниже призовых мест в различных танцевальных конкурсах и баттлах. Конечно же это не далось ему так легко. Годы изнурительных тренировок, стертых до кровавых мозолей пальцев, всевозможных травм, а иногда переломов, обмороков от переутомления и недоедания – все это огромная плата, которую пожертвовал Чон Хосок своей мечте стать лучшим танцором страны. И он до сих пор ее выплачивает. Ведь график все насыщенней, танцевальные постановки становятся сложнее с каждым завершенным проектом, работы день ото дня лишь прибавляется, а в сутках все еще 24 часа и ни минутой более.       Даже сейчас, глядя на своего друга, Ким замечает непомерных размеров круги под глазами, да такие темные, что космос позавидовал бы этой синеве. Несмотря на то, что фигура Чона подтянутая, и местами проглядывается мускулатура, парень истощал, а футболка висит на нем не потому, что такова задумка дизайнера, а потому, что плечи слишком костлявые. И скулы. Они выражаются с каждой встречей этих двоих все ярче. И при всем при этом Намджун молчит, ничего не говорит. Ведь он знает, что Чон Хосок, его лучший друг, счастлив, как никогда в жизни не был. В этих выбивающих из него душу тренировках, в этой сладкой боли после их окончания, в этих дрожащих от волнения тогда, но крепких сейчас коленях при выступлении на сцене Чон Хосок нашел себя. И это еще не конец. Он продолжает поиски, ибо нет предела совершенству. Надо идти дальше, надо стремиться к вершине. А слова из разряда «не перенапрягайся», «хорошо питайся», «отдыхай» Хосок и так уже знает. За все эти годы в погоне за своей мечтой выучил. Только знать что-то не всегда значит применять на практике. Отсюда и все проблемы – из больной головы, но в этом конкретном случае – из-за любящего работу сердца, ибо что это, если не любовь? Вот и приходится молчать и быть готовым подставить плечо, если вдруг что случится. Тогда-то Намджун отыграется, накричится вволю (а толку?), но не сейчас. Он не посмеет отнять чью-то жизнь, ее смысл. Ведь у Хосока все именно так.       Хосок подался вперед, оперся локтями на колени и посмотрел на друга.       – Я хочу стать тренером, – говорит спокойно, но твердо. Взгляд от глаз напротив не отводит. – Я знаю, что будет трудно, но я хочу попробовать.       Серьезное выражение лица, та непоколебимость в голосе, с которой были сказаны эти слова, тот блеск в глазах, присущий всем авантюристам-камикадзе, дали четко понять о непреклонной решимости достичь своей цели. Воспользуется всеми возможными путями и методами, но он дойдет до знамени тренера и с гордостью возьмет его в свои руки. Хосок готов, и ничто его не остановит.       Такое боевое настроение заразительно. Оно передается Намджуну, течет огненным адреналином по сосудам, воспламеняет органы все до единого, вынуждает сердце биться в бешенном ритме, призывает бороться дальше, сражаться за мечту, за любовь, за жизнь во что бы то ни было. Ким облегченно выдыхает и тянет улыбку во все тридцать два.       – Я хочу быть первым, кто увидит и почтит твой триумф. Забронируй мне место в первом ряду, – подмигивает.       – Всем забронирую.       – Всем забронируй.       И довольно улыбаются друг другу, не решаясь прервать зрительного контакта и воцарившихся идиллии и понимания между друзьями. Так, в полной тишине, проходит несколько десятков секунд, пока Чон все-таки не решается развеять ее. Парень ерошит свои темные волосы и встает на ноги.       – Мне пора идти, – с грустью в голосе и во взгляде говорит гость. – Прости, что не уделил тебе должного внимания. У меня еще сегодня тренировка. Генеральный прогон завтрашнего выступления, – счастливый. Отставляет стул в сторону.       – Тогда иди. Не стану тебя задерживать, – ободряюще улыбается ему Ким, не в силах скрыть печали в глазах из-за столь скорого ухода друга. – Мы ведь еще увидимся?       – Конечно! – тянет Хосок. И вновь это овальное лицо. – А до тех пор, пока мы снова не встретимся, ты можешь найти видео со мной в Интернете или хотя бы изредка включать телевизор. Вот, например, завтра будет прямая трансляция очередных награждений на канале N. Смотри ее всю, тогда точно меня не прозеваешь. Начало в 10 утра. Но для этого, мой дорогой друг, – наклоняется и несколько раз бьет по бедру сидящего на кровати парня. – Тебе придется поднять свою пятую точку с постели и пойти в общую комнату! А то совсем обленился. Еду ему, знаете ли, в палату носят. Свои окорочка не сильно горим желанием напрягать. Тунеядец!       – Да понял я! И вообще, не напрягай больного, ты мне выздоравливать мешаешь!       – Смотрите, какая цаца!       И подушка с шумом впечатывается в лицо Хосока. Парень ловит ее и полный той же решимости, что и у Кима, отправляет несчастный мешок с синтепоном в полет, только уже в обратном направлении. И они вновь смеются. Заливисто. Искренне.       – Удачи тебе. Я буду ждать нашей встречи, – говорит Намджун.       – Держись. Хочу видеть тебя здоровым, – молчит пару секунд. – Мы еще увидимся, – Чон Хосок еще некоторое время стоит в проходе, а затем исчезает за закрывшейся дверью.       В палате снова наступает тишина и покой. И только барабанный бой в ушах Джуна набирает обороты. Так звучит его сердце, которое почему-то о чем-то тревожится.       С час Намджун сидит в своей палате совсем один и неотрывно следит за живыми картинками за окном. Ему доставляет удовольствие слышать легкий треск бьющихся друг о дружку на ветру веток и чириканье птиц, пролетающих то там, то здесь. Очень необычное занятие – наблюдать за воробьями. В случае с Кимом, за одним конкретным. Как малютка сначала приземлилась на небольшой, еще не успевший растаять сугроб и как вытанцовывала на нем. Затем птичка плюхнулась в образовавшуюся рядом от талого снега лужу, видимо, в намерении почистить перышки. А затем ее паника от того, что с мокрыми крыльями не удается взлететь на ветку, спастись от угрозы, подстерегающей здесь, на земле. Видимо совсем еще глупый птенец.       Угроза не заставляет себя ждать. Она примерила на себя образ кота. Кота ловкого, быстрого, непредсказуемого. Намджун не сразу его заметил. Животное отлично слилось с плотно растущими ветками кустов и выжидало. По тому, как лопатки забегали на его спине, было понятно, что хищник намерен настичь свою жертву. Секунда. Две. А Ким не отводит взгляда. Смотрит, как завороженный. Он ждет финала. Чем закончится эта сцена? Чьим триумфов? И чьим крахом?       От созерцания дальнейшей судьбы воробья и голодного кота Намджуна отвлекает стук, а затем открывшаяся дверь и возникшая одна только голова темно-русого парня в проеме.       – Мы не помешали?       Затем в том же проеме, возвышаясь над первой, появляется голова уже светло-русого парня.       – Хотя очень хотели, – говорит и квадратно улыбается.       Намджун тянет губы в приветливой улыбке и зовет гостей пройти внутрь.       – Чонгук, Тэхен, рад вас видеть. Как вы поживаете?       – Это ты нам лучше скажи, как поживаешь? – озабоченно тянет Чон и смотрит на бок, где предположительно должен быть шов. – Помимо всех твоих старческих недугов конечно же. Это меня не волнует.       – Как так? Разве тебе не интересно, как бороться с сильными запорами, хотя при этом спускаешь газы, как черт? Есть одно средство…       – Фу! Не желаю это слушать, – закрывает уши ладонями и громко что-то напевает.       – Нет, ты уж послушай! – хватает его за запястья Тэ и пытается оттянуть руки младшего от головы. Вся эта ситуация лишь веселит Кима-старшего. – Минутка полезной информации. Или ты не собираешься присматривать за мной, когда я состарюсь?       Чонгук в ярости отнимает ладошки от своих ушей и начинает кричать.       – Состаришься? Ты хочешь лежать и зловонно пердеть в нашей спальне? А потом, чтобы я с клизмой в руках любовался твоим дряхлым задом и помогал облегчиться? Да никогда! Слышишь? Никогда!       – Вот она – сила любви, – разочарованно бормочет Тэхен.       – Мы умрем молодыми! Я умру молодым! И прекрасным! – отчего-то воодушевленно глаголет Гук. А затем переводит свой уже злобный взгляд на парня напротив и продолжает. – А если ты не хочешь со мной, как Сид и Нэнси, как Ромео и Джульетта, то, будь так любезен, старей без меня, в гордом одиночестве.       – Юношеский максимализм, – качает головой Намджун и смотрит на Чонгука.       – Идиотизм молокососа, – брезгливо кривит губы Тэ, упершись взглядом в своего недалекого парня.       Чон заканчивает свою тираду и поворачивает голову на уставившихся на него старших, готовых претворить в жизнь его желание умереть молодым. Его брови медленно ползут вверх, а рот больше не в силах сдержать неприкрытый сарказм.       – В который раз убеждаюсь, что я прекрасный актер, а возраст не показатель ума. Решено! Пойду в актерский после окончания школы, – разглядывая свой маникюр, заявляет младший.       – Ничего тебе, кроме «Золотой малины», не светит, парень, – безэмоционально произносит Джун, сжимая губы в одну линию, и уводит свой шокированный взгляд к окну.       Добивает Тэхен.       – Как жаль. А то мне тут резко полюбилась роль Джульетты. Хочу серенад под окном, а яд в конце я как-нибудь переживу, – обращается к Чонгуку. – Эй, ты! Ромео! А ну быстро метнулся кабанчиком за священником. Хочу жениться! Надоело учиться.       – Вы друг друга стоите, – бубнит себе под нос вынужденный терпеть подобные сцены в своей палате бедный больной. – Вы двое! Прекращайте этот балаган. Если очень хочется, то устраивайте подобные сцены у себя дома, пожалуйста.       – Прости, хён, – смущенно улыбается Тэ и тянет Чона за руку на себя. Намекает.       Чонгук нервно смеется, чешет затылок и склоняется в извиняющемся поклоне. Затем он идет к окну и облокачивается на подоконник, пока младший Ким придвигает стул к койке товарища и присаживается.       – А если честно, как ты? – уже спокойно интересуется Тэхен.       – Нормально. Врачи подлатали. Думаю, скоро выпустят, и я поеду домой. Не могу уже. Устал.       – Это ребята Бобби постарались? – не унимается младший.       – Давай потом, – Намджун косится на парня у окна. – Не хочу сейчас об этом говорить.       Тэхен прослеживает за взглядом старшего и, словно прочитав его мысли, продолжает:       – Он все знает. Знает, в какой жопе я побывал и что именно в ней мы с тобой познакомились, – хмыкает, точно смеется над собой и своим прошлым. – У меня нет от него секретов.       Намджун пару секунд изучает сидящего на стуле парня. Выдыхает и удобнее устраивается в кровати. Подтверждает предположение товарища.       – Зачем они это делают?       – Может, Бобби все еще думает, что от меня есть угроза, что я расскажу обо всех его махинациях. Я не знаю. Могу сказать только то, что меня это уже порядком достало. Но я готов терпеть, пока это не касается моих близких, – с этими словами в груди что-то кольнуло, однако Ким решил не придавать этому значения. – Хотя я не железный, как и мои нервы. Боюсь, меня надолго не хватит, и я точно пойду и капну копам на него, а лучше тем подонкам, у которых он ворует, Робин Гуд хренов.       – Смотри осторожнее. Не лезь на рожон, – смотрит на Чонгука, потом снова на Джуна. – Странно. Я не так сильно его интересовал, когда решил уйти из-под «теплого» крылышка.       – Просто ты не знаешь того, что знаю я. И радуйся этому, ведь и ты, и те, кого ты любишь, в безопасности. Чего не скажешь обо мне, – Намджун задумывается. – Ладно, давай закончим тему. Я и правда не хочу это обсуждать. Лучше о себе чего-нибудь расскажите, – улыбается.       – Я месяц как учусь ездить за рулем, – решает разрядить атмосферу Гук. – У меня неплохо получается. Думаю, с получением прав не будет проблем.       – Неплохо получается? – издевательски тянет Тэхен, а его лицо кривится в таком спазме, что создается впечатление, будто все лицевые мышцы поразила невероятная по своим масштабам судорожная боль. – Эта мелочь ловит каждый люк, каждую яму, даже когда едешь по идеальной дороге и думаешь, что здесь-то уж точно «нет», но он доказывает, что «да»! Воистину золотой ребенок! Свое дело знает!       – Да что ты несешь!? Сейчас же мы нормально доехали! И вообще, то, что ты рассказываешь, было месяц тому назад. Это было на начальных стадиях моего обучения! – Чон не ноет, не обижен, ну, если только чуть-чуть, однако он в ярости. Парень смотрит таким волком на своего «инструктора», что Намджун замечает, как в глазах мальчишки сильнее разгораются костры Преисподней.       – Но моя малышка все еще помнит! А я помню каждую вмятину и царапину. Она так страдала…       – Ах вот, значит, как? Тогда пусть «твоя малышка» греет твою постель холодными ночами и слушает твои бредни!       – Бьешь тузом, да некозырным, девственник! А у нее между прочим сиденья с подогревом. И о каких «бреднях» вообще речь?       – Да иди ты к черту со своим подогревом! – отталкивается от подоконника и идет в направлении двери. – Был рад повидать тебя, Намджун-хен. Поправляйся. Надеюсь, в следующий раз встретимся уже за пределами этих стен, где-нибудь, куда не придется добираться на машине, – специально делает акцент на последнем слове и выходит из палаты, захлопнув за собой дверь.       – Ну и что вы здесь устроили? – укоризненно смотрит Ким на младшего. – Не пойдешь за ним?       – Прости. Это у нас уже обычное дело, – нервно смеется. – Нет, не пойду. Он сейчас постоит у машины и успокоится, а когда я приду, мы обнимемся, может даже поцелуемся и все снова станет на круги своя.       – Хорошо, если так. Только ты прекращай перегибать палку. Никто не любит, когда указывают на его слабости или промахи, тем более прилюдно. Поставь себя на его место. К тому же он младше. Ты был бы в восторге, услышав подобное от возлюбленного?       – Чувствую себя нашкодившим ребенком, выслушивающим нотации своего отца, – лыбится и исподлобья смотрит на Джуна Тэхен. Ему стыдно.       – Скорее уж старшего брата, – поправляет Ким-старший. – Что почти так и есть.       – Извини. Я обещаю исправиться. И я попрошу у него прощения. Прямо сейчас сделаю это, когда спущусь вниз, даю слово, – и тут же начинает мяться. Заламывает пальцы, трясет ногой, покусывает нижнюю губу. И взгляд. Он бегает, никак не может на чем-то зацепиться. Однако в один миг все заканчивается: Тэ прекращает все манипуляции со своим телом, делает пару глубоких вдохов-выдохов и поднимает свои глаза на парня в больничной одежде. – У нас завтра годовщина. И я решил отвезти его к морю на два дня и одну ночь.       – Так это же замечательно, – ободряюще хлопает друга по плечу. – И в чем проблема?       – В ночи, – без уверток сознается Ким.       – Он еще не готов? – пытается деликатно выяснить возникшее перед Тэхеном препятствие.       – Да, то есть нет, – Тэ замолкает и пару секунд уделяет дыхательной гимнастике. – Нет, он готов. Чонгук много раз говорил мне об этом, признавался, что уже даже хочет. Хочет меня и ждет, – парень мнется. – Ждет, когда мы наконец станем одним целым не только платонически, но и физически. Но вот только я не готов! Я боюсь причинить ему боль. Боюсь, что ему не понравится или найдется еще миллион причин, и тогда он уйдет от меня. Вдруг, он посчитает это ненормальным. Что я ненормальный… Урод… – младший поднимает обеспокоенный взгляд на друга. – Намджун, я боюсь потерять его.       Ким долгое время смотрит на вмиг утратившего все жизненные краски парня и не находит, что сказать, как поддержать и чем помочь. Так до конца и не осознавая, каким способом воодушевить друга, а не закопать его под куда большей толщей сомнений, Джун протягивает свою руку и кладет ее на плечо Тэхена. Слегка потряхивает его, заставляя парня поднять голову и посмотреть на него.       – Ты ведь не хочешь причинять ему боль? – интересуется тихо.       – Нет, конечно нет. О чем ты? Никогда, – парень был озадачен таким вопросом, поэтому тут же выпалил первое, что пришло в голову. И это была правда.       – Тогда ты ее не причинишь. Просто не сможешь. Ведь ты любишь его. А он любит тебя, – Намджун мягко улыбается и смотрит с такой нежностью и заботой, будто и впрямь утешает родного братишку. – Я это вижу по его взглядам, по его словам, поступкам. Мы все это видим! У кого ни спроси, они ответят, что это любовь. Так почему же ты думаешь, что такой подарок, как занятие сексом с любимым человеком, может быть неприятным? – всматривается в глаза напротив. – И ты ни капельки не странный. Ты влюбленный. И лжет тот, кто говорит, что любовь поддается логике. Она плевала на все законы как человечества, так и природы, вселенной. Любовь сама по себе уже странность, и мы, зная это, все равно ныряем в омут с головой. И он такой же. Ты такой же. Так что не бойся. Эти страхи беспочвенны. У вас все получится. В конце концов, это не преступление!       – Он все еще школьник, – тут же поправляет его блондин.       – Ах, значит, все-таки преступление, да? – играет Ким, не в силах больше сдержать улыбку. – А разве мы боимся закона?       – Мне не впервой идти против него, – принимает условия игры Тэ. – Так что была не была! Напишет на меня заявление – поживу немного в тюрьме! Плевое дело. Драть мужские задницы я точно умею!       – Смотри, чтобы тебя там кто не отодрал.       – В таком случае, боюсь, срок мой увеличится на десяток лет. За мою задницу только жизнью платить со стопроцентной предоплатой, – смеется. Так по-детски. Со свойственной только ему прямоугольной улыбкой. Это не может не тронуть Намджуна, поэтому он тоже смеется. От души.       Ким Тэхен поднимается и идет к выходу из палаты, задерживается ненадолго.       – Спасибо тебе, хен. Ты вселил в меня уверенность. Я действительно благодарен за это.       Джун в ответ улыбается словам младшего.       – Поправляйся, Ким Намджун. И до встречи.       С хлопком двери сердце Кима-старшего ухает куда-то вниз, и он перестает слышать этот надоедающий комок мышц точно так же, как шаги удаляющегося от палаты парня.       Время шло. Солнце уже покинуло свою главную высоту и медленно стремилось к закату. Прошло два часа с ухода последних посетителей, если не брать в расчет санитара, который принес и унес тарелки с обедом. Еда в них осталась нетронутой. Это не оттого, что приготовленные больничным поваром блюда выглядели неаппетитно или источали неприятный запах. Не служила причиной диета, назначенная после перенесенной недавно операции. Лечащий врач наоборот всячески настаивал на приемах пищи, просил своего пациента хоть что-нибудь съесть, говорил о скорейшем выздоровлении. «Вы только голодовку не устраивайте». Но Намджун не хотел есть. Парень понимал, что врач прав, что силы на восстановление не берутся из воздуха, организму нужна подпитка изнутри и капельниц со всевозможными витаминами недостаточно, но он не мог. Не мог пересилить себя взять и куска в рот. Изредка Киму все-таки приходилось немного покушать, предварительно поковырявшись в содержимом тарелки, однако этого количества было недостаточно для взрослого мужчины. И то парень поступал так просто для того, чтобы погасить боль от тянущего и скручивающего чувства внутри, усмирить жалостливое пение своих желудочных китов.       Санитар в этот раз не настаивал на еде. Молча забрал поднос с посудой и ушел. Только не подумайте, что ему было все равно на состояние пациента, что он не беспокоился. Этот санитар, как и все сотрудники больницы, желал скорейшего выздоровления всем здешним обитателям, переживал, когда кому-то становилось хуже, и радовался, если состояние больного улучшалось и вскоре тот выписывался. Просто сейчас так случилось. Просто покинул палату, не задавая вопросов. Так иногда происходит. С каждым бывает – наступает пора помолчать. Вот все и молчат. Намджун сидит и смотрит за плывущими по небу облаками. Даже разум его молчит, ни одной мысли не выдает, хотя стоило бы о многом подумать.       В коридоре послышалось копошение, заставившее переключить интерес Джуна от неба за оконным стеклом на дверь. Она открылась, явив за собой невообразимо красивого парня с ярко подведенными глазами и пухлыми губам. Его темно-синяя шелковая рубашка играла бликами на солнце, оттеняя пепельного цвета волосы и молочную кожу. Парень выглядел обворожительно. Доля надменности и незаинтересованности в окружающем мире делала его образ сексуальным, даже желанным. Однако уже через секунду эта маска с треском лопается и, разлетевшись на тысячи мелких кусочков, осыпается на пол. Юноша широко и искренне улыбается, а глаза его превращаются в щелочки. Когда-то парень частенько любил говорить одну правду о себе: «Когда я счастлив и искренне смеюсь, я перестаю что-либо видеть перед собой». Почему-то сейчас эти слова стали первыми, что пришло в голову Киму, когда в проходе возник Пак Чимин.       – Отдыхаешь? – полюбопытствовал блондин, закрыв за собой дверь и проследовав внутрь.       – Что мне еще остается? – качает головой и разводит руками Намджун. Затем выпрямляется и с теплотой в голосе заявляет. – Ты потрясающе выглядишь.       Чимину не впервой принимать подобные комплименты. Он слышит приятные отзывы о своей внешности, вокале, умении танцевать и о многом другом сотни раз на дню и уже привык мило, хотя и натянуто, улыбаться, всегда отвечать любезностью на любезность. Таков мир, в котором Пак вертится, и в нем никогда не было и намека на искренность, а наивных людей он только сжирает, аппетитно причмокивая. Потому что перед глазами тех, кто вхож в это жуткое общество, лишь горячо желаемые картинки чужого падения, так активно подбрасываемые воображением. Все улыбки – оскал хищного зверя и надежды возвыситься за счет чужих усилий. Расчетливые и алчные победители. Добрые и отзывчивые проигравшие. Общество, где справедливо действует негласное правило «каждый сам за себя». Таков мир шоу-бизнеса, где не за что осуждать идущего по головам. Здесь играют только по-крупному.       Однако лед в душе Пака тронулся и вмиг превратился в зловонный поток черной воды, уносящийся куда-то вдаль. Остался лишь прежний Чимин, наивный и добрый Чимин, рассмешить которого никогда не составляло труда. Который от каждого лестного слова в свою сторону краснел и застенчиво прятал глаза. Сейчас в палате стоял парень, с которым когда-то Кима впервые познакомил его друг и коллега, талантливый пианист и композитор, Мин Юнги. И Намджуну приятно вновь с ним повидаться, а Паку с каждым вдохом становится проще дышать. Тут не перед кем притворяться.       Чимин лучезарно улыбается и подходит к кровати.       – Ты уже кушал? – ставит бумажный пакет на тумбочку. По приятному аромату несложно догадаться о содержимом упаковки, но если быть повнимательнее, то на эмблеме возле ручек можно заметить название заведения «Любимая каша» и все становится предельно ясным. – Я купил тебе рисовую кашу с фруктами и орехами. Попросил, чтобы не делали сладкой. Перекуси, пока она теплая.       – Вот это да! Сам Пак Чимин купил мне кашу! В прошлой жизни я по меньшей мере страну спас, – протягивает руки к свертку на тумбе справа от себя и достает пластиковую тарелку. – Теперь я просто обязан это съесть.       – Ну, раз ты полон энтузиазма от мысли, что эту кашу купил тебе я, то, пожалуй, стоит умолчать о том, что ее на самом деле купил мой менеджер. Однако все с моих слов и наставлений! – смеется. – Так что кушай и поправляйся.       Ким берет ложку в руки и нерешительно водит по белой субстанции, где небольшими комочками плавают различные сушеные фрукты и дробленые орехи. Наконец набравшись смелости, пациент кладет первую ложку с кашей в рот и замирает в оцепенении. Он задерживает теплую и вязкую жижу на языке и нервно улыбается с набитыми щеками. Еще немного и все вкусовые рецепторы Намджуна выйдут из строя, поэтому, во избежание подобного исхода, парень все-таки решается проглотить это. Тело не выдерживает проникновения подобной мерзости в пищевод, отчего от кончиков пальцев на ногах до самых кончиков волос на голове по Киму пробегает неприятный озноб. Парень рефлекторно дергает плечами.       – Что такое? Не понравилось? – озадачен Чимин. – Вроде не должно быть сладко, – окунает мизинец в кашу и тут же облизывает его. Уже через миг по-детски большие глаза сужаются, а взгляд тускнеет. К картине добавляются обиженно надутые губки. – Прости.       – Ничего. Она не такая сладкая. Я смогу все съесть. Каша просто еще горячая. Горло обжег, вот меня и повело, – быстро тараторит Джун в попытке успокоить паренька. – Подожду немного, пока остынет, а потом целиком и полностью съем. Честно, – ободряет.       Пак громко выдыхает и поднимает теперь уже строгий, подобно материнскому, взгляд. Скрещивает руки на груди.       – Конечно съешь. Иначе не видать тебе выздоровления, как своих ушей. Так что не разочаровывай меня и хорошо кушай, – затем брезгливо морщится. – Хотя больничная еда та еще гадость.       – Не такая, как ты думаешь, – тянет губы в усмешке Намджун и отставляет тарелку обратно на тумбочку. – Вполне съедобно. То, что надо, если хочешь держать себя в форме, так как не содержит ничего вредного, способного навредить организму.       – А еще она совершенно безвкусная! Как можно принимать подобное в пищу? – совершенно не понимает знаменитость.       – Легко и просто. Или ты питаешься чем-то другим, чтобы так выглядеть? – без стеснений рассматривает подтянутую фигуру Пака. – Поделись секретом.       – Я вообще ничего не ем.       – А вот это плохо, – не сдерживает вздох разочарования Ким. На самом деле он уже знал ответ на свой вопрос. Чимин не меняется, все также придирчив к себе. Порой настолько, что это переходит все границы здравого смысла.       – Это ненадолго. Буквально на несколько дней. Разгружаю таким образом свой организм. Никаких проблем. Я привык, – идет к стулу возле койки больного и присаживается. – Не волнуйся. Я крепкий орешек.       – Это ты так думаешь, – пристально смотрит в глубину темных глаз сидящего напротив юноши. – Следи за своим здоровьем, а то не хочу услышать новости, что Пак Чимин, восходящая звезда, грохнулся в обморок во время своего очередного концерта. Не добиться тебе успеха, если все свое время будешь проводить, лежа в больницах.       – Понял. Принял. Благодарю за заботу, – корчит рожицу Чим, затем резко дергается, как будто вспомнил что-то важное. – Кстати, я недавно Хосока встретил на записи одного телешоу. Где-то с месяц назад. Он так похорошел, а танцует все так же божественно, – мечтательно закатывает глаза и кусает нижнюю губу.       – А разве вы не часто видитесь? Я думал, что должны, раз приблизительно в одной сфере работаете.       – Нет, мы редко встречаемся. Зачастую случайно. А когда сталкиваемся, то все, на что нам хватает времени, так это поприветствовать друг друга. И бежим каждый по своим делам, – кладет ногу на ногу и скрещивает пальцы на коленке, ритмично качает ступней.       – Ясно. Он заходил ко мне сегодня, – облокачивается на спинку кровати и запускает пятерню в обесцвеченные пряди волос. – Совсем истощал.       – А чего ты хотел? Деньги так просто не зарабатываются.       – Знаю. Не мне ты будешь об этом рассказывать. Лучше поведай еще чего интересного? – замолкает и готовится внимательно слушать. – Есть ли просвет на личном фронте?       Намджун в ту же секунду жалеет о последнем заданном вопросе. Мысленно чертыхается и в тысячный раз прикусывает свой язык. Сглупил. Не стоило. Он знает, что больно. Все еще невообразимо болит то место, где по задумке находится сердце. Джун не почувствовал запах крови от все еще свежей раны, не почуял гнилую плоть, обдающуюся ледяными ветрами. Не признал, а сейчас как никогда сожалеет.       Взгляд Чимина резко потускнел, а глаза покрылись мутной пленкой, точно предупреждая «не беспокоить, ушел в себя». Парень тут же опустил свою ногу и уложил обе ладони на коленки. Попеременно сжимает и разжимает в руках ткань джинсовых брюк. Пытается унять дрожь в конечностях, отчего впивается ногтями в материал сильнее, до белых костяшек. Бессмысленно. Ничего не забыто. А ведь сколько времени прошло. Как вода.       Пак горестно улыбается, кусает нижнюю губу, чтобы побольнее. Усиленно пытается придумать, что бы сказать такое, чтобы не раскрыть себя, не выдать своих чувств, но все и так уже ясно, поэтому открыто интересуется:       – Как он?       Минутная пауза.       – Нормально, – врет, потому что не знает. Потому что ничего не нормально. Потому что наверняка тоже больно. Но решает, что хуже быть не должно. Поэтому лжет.       – Я рад, – очередной обман. Попытка что-то кому-то доказать. Смешно. Поднимает свой затуманенный взгляд к лицу сидящего на кровати. – Так и должно быть.       – Пора двигаться дальше, Чимин, – кладет свою большую ладонь поверх маленькой и холодной ладошки. – Отпусти.       – Я буду стараться и дальше. Я буду. Мне надо, – жмурит глаза, но не успевает скрыть затопившей зрачки влаги. И капля за каплей оставляют серебристые дорожки на алебастровых щеках. Доказательство, что любил. И знает, что был любимым.       Намджун утирает чужие слезы своими теплыми пальцами. И оба молчат. Всё и так всем известно. Сейчас слова будут излишни.       – Что-то я тут с тобой совсем расклеился! – спохватился Пак и стал поспешно вытирать слезы, не беспокоясь о размазавшемся макияже. – Работа совсем вымотала меня. Бесконечные стрессы. Пора дать им бой! – смеется натянуто. Задирает голову к потолку и часто моргает в попытках согнать забившуюся под веки соль. Он на щелочной диете. Затем звонко бьет себя по бедрам, поднимается на ноги и с улыбкой, растянутой от уха до уха, говорит. – Засиделся я. Менеджер с меня три шкуры спустит, так что самое время уходить. Выздоравливай скорее. Ах, да, и кашу доешь! Она наверняка уже остыла.       – Обязательно съем. Я же пообещал, – улыбается Джун, а в глазах его читается предательская жалость. – Не загоняй себя сильно. Успех успехом, а здоровье не купишь.       – Кто бы говорил, – и снова маска надменного принца на лице. И снова ни капли сомнений в словах или действиях. – Жду тебя на своем концерте. И так, чтобы возле сцены.       – Зачем? Мое присутствие тебя воодушевляет? – издевательски тянет Ким.       – Хочу лично убедиться, что содрал с тебя кучу денег.       – Какое бахвальство! Думаю, что ты сильно преувеличиваешь свою популярность, Чимин-и.       – А ты много не думай. Это вредно для здоровья, – лучезарно улыбается и подходит к выходу из палаты. – Всего хорошего, Ким Намджун.       Открывается дверь, и слышится треск хрусталя. Нет, на этот раз маска не сорвалась вниз и не разбилась в дребезги. Она все там же, прикрывает искаженную болью душу, создавая иллюзию нового лица. Это был звук рухнувшего на пол сердца. Израненного, частично залатанного, саднящего сердца. Смертельный исход неминуем.       Перед Пак Чимином стоит Мин Юнги, его «прошлая» любовь, «прошлая» боль, «прошлая» обида. Но ударяет по нервам именно сейчас. Терзает сейчас. Уничтожает сейчас. И ничего с этим не поделать. Бесполезно.       Все нутро Чимина дрожит. Еще секунда и он перестанет себя контролировать. Точно что-нибудь натворит. И не страшно, если накричит или ударит, главное, чтобы не начал в очередной раз плакать, не стал вновь цепляться за этого человека и их совместное прошлое. Только не новые унижения в попытках все вернуть. Не в ногах Мин Юнги. Сердца у резиновых подошв его кед будет достаточно. А в доказательство бесполезности этого окровавленного ошметка мышц, Пак проходит мимо и специально топчет его. Со всей силой и яростью. Чтобы наконец констатировать смерть всех чувств. С него довольно.       Мин Юнги сморит в спину уходящего парня, не в состоянии отвести взгляда. А потом еле слышно, только для своих ушей, шепчет: «Сейчас ты прошелся по моему сердцу…». Заходит в палату и закрывает дверь.       – Прости за неожиданный визит, – говорит почти безжизненно и присаживается на стул возле кровати друга. – Был здесь на четвертом этаже и решил заглянуть.       – Четвертый этаж… Отделение психиатрии? Что-то случилось? У тебя снова приступы? – обеспокоен Намджун, а в голове все еще держит сцену у двери.       – Ничего страшного. Просто бессонница. Решил не затягивать и обсудить все с доктором Ли, – надломлено улыбается. – Расскажи мне, как ты себя чувствуешь?       – Неплохо, но бывало и лучше, – демонстрирует свои ямочки на щеках.       Поняв, что друг не готов сейчас раскрыться и рассказать о своих проблемах, Ким начал уводить разговор подальше от всевозможных проблемных тем, чтобы без потрясений. Говорили о творчестве, о музыке и общих знакомых, о многочисленности сегодняшних посетителей Джуна, о трудяге Хосоке, о сумасбродной паре мелких и об их приключениях, заговорили о Чимине… И тут Намджун встрепенулся. Перевел свои округлившиеся глаза на Мина и поспешно замолчал. Он не хотел. Это вышло случайно…       Юнги лишь печально улыбался. Но его взгляд все так же наполняется теплом и нежностью, стоит хотя бы упомянуть то самое имя. Он – не прошлая любовь. Поэтому, как ни странно, Мин был безумно счастлив столкнуться с Чимином сегодня. Пусть мимолетно. Даже если его взгляд оказался острее тысячи копий македонской армии. Лучше так, чем если бы пришлось видеть его мальчика страдающим, а рядом с Мин Юнги страдания неизбежны. Это и сводит последнего с ума.       Юнги шумно выдыхает и поднимает взгляд на напарника, коллегу и по совместительству его единственного друга.       – Намджун, прошу тебя, перестань. Не надо думать, что любое упоминание о нем сделает мне хуже. Я не накладывал «вето» на имя Пак Чимин. Так что, пожалуйста, прекрати. Хватит оберегать меня, – обхватывает свою голову руками и взъерошивает высветленные добела волосы. – Я рад за него. Честно. Пусть и дальше в его жизни все только налаживается. Я этого и хочу! Хоть бы меньше страдал из-за меня, не вспоминал меня, забыл поскорее. Пусть эта рана затянется, да так, чтобы больше не вскрыть. Только об этом я и мечтаю, Намджун. Об этом молю… Не хочу, чтобы он помнил всю боль.       Делает небольшую передышку, собирается с мыслями.       – Именно сейчас, пока я качусь вниз, в самую пучину Ада, он должен подняться выше, взмыть к небесам на своих крыльях и уверено летать в лучах солнца. Нечего ему ловить с безработным невротиком, алкоголиком и без пяти минут психом. Я не заслуживаю такого спасения, а он – такого наказания. Я не хочу больше кидаться на него, когда в моей голове вновь что-то перемкнет. Я не хочу больше видеть его улыбку и слышать слова утешения, когда я в который раз извиняюсь за свое поведение, очнувшись после очередного приступа. Ведь нет в этом ничего нормального! Нет! Поэтому я не смог так дальше жить… Был не в силах смотреть на то, как самолично причиняю боль любимому человеку. Уж лучше он поболеет нашим расставанием месяц, полгода, год, но потом выкарабкается, чем вся его жизнь погрузится в кромешную тьму рядом с таким, как я. Я этого не переживу. Поэтому прошу, – пристально смотрит в глаза другу и продолжает дрожащим от волнения и непролитых слез голосом, – говори. Расскажи мне, что у него все хорошо. Поделись со мной его победами. Опиши мне все в красках, Намджун, да ничего не утаивай. Убеди, что без меня моему мальчику лучше. Что все то время я был лишь балластом для него. Помоги мне поверить в то, что я не зря его отпустил, что страдания мои не напрасны, что это все не ошибка. Что в противовес моей боли стоит его счастье. Умоляю, Намджун, не дай мне усомниться в той единственной истине, которая заставляет эти легкие наполняться воздухом, – бьет рукой по груди и сжимает футболку чуть ниже, слева. – Даже если все не так… Просто соври. Я проглочу эту ложь. Поверю, что сказанное – правда. Промолчу и буду широко улыбаться. Я обещаю. Только пусть с ним все будет хорошо. Прошу…       И зарыдал. Да так горько, как никогда не случалось. Он истошно выл и кричал, тут же сходя на приглушенные всхлипы, чтобы тихо, чтобы не потревожить, закрывая исказившийся от боли рот дрожащими руками.       Это продолжалось около двадцати минут, в течение которых Намджун молчал, ограничиваясь легким поглаживанием друга по плечу.       Впервые Ким увидел слезы старшего. Первый раз в жизни Юнги показал свою, точно оголившиеся провода, душу кому-то кроме Пак Чимина. Это было страшно. Но от этого стало легко. Их связь с этих пор лишь укрепится.       Намджун знает, каково это – невольно причинять боль тем, кого любишь. Он сам не единожды порывался отпустить свою любовь, дать ей жить спокойно, но всегда оказывался слабее. Ким не смог отказаться. Первый бежал вслед уходящему, первый крепко смыкал пальцы вокруг чужих запястий, первый вставал на колени и молил остаться. Слезно клялся, что все изменится, станет лучше, что больше никогда не подвергнет их опасности. Джун понимает Юнги, как никто другой. Восхищается, что его друг оказался сильнее и сумел завершить то, что было неподвластно младшему и до сих пор остается таковым.       Джун кладет свою вторую ладонь на плечо Мина и сжимает его в ободряющем жесте. Через пару секунд Юнги накрывает теплую руку Кима своими длинными похолодевшими пальцами и слегка похлопывает, принимая поддержку друга.       – Спасибо… И прости за все.       Через десять минут полнейшей тишины Юнги встает и, пожелав на прощание скорейшего выздоровления, покидает помещение.       Именно так, на свежих могилах истерзанных чувств, познается истинность дружбы?       День близится к своему завершению. Солнце, окрасив небо в розово-фиолетовые цвета, стеснительно прячется за высотными зданиями шумного мегаполиса. Оно невероятно устало и готово передать свои владения под покровительство сестрицы-луны.       Во дворе больницы теперь тишина. Все посетители ушли, а пациенты отправились по своим палатам готовиться к вечернему обходу дежурного врача. Но перед этим медсестры и санитары предусмотрительно обегут все палаты, поинтересуются о самочувствии больных и устранят имеющиеся проблемы и недостатки, чтобы выставить все в лучшем свете. Именно по этой причине к Намджуну пришел тот самый санитар с обеда, безо всяких вопросов проверил все за пару минут и ушел. У них с Кимом получаются только молчаливые разговоры.       Утомившись от вечно сидячего положения, Джун наконец-таки решил прилечь. Все одно после визита врача будет команда «отбой». Если он сможет уснуть раньше, то никто не станет докучать расспросами. Для пущей убедительности в том, что пациент уже может спать, Намджун отвернулся к стенке и прикрыл глаза. Время распрощаться с сегодняшним суетливым днем и готовиться к непредсказуемому завтрашнему.       Киму снится дом. Родные стены. Любимый запах приготовленной еды. Нежный голос, что лился из кухни, тихо напевая слова неизвестной, но милой сердцу песни. Улыбка, такая мягкая и теплая. Лучащиеся светом и безграничной любовью глаза. Бархатистые каштановые волосы, играющие бликами в солнечных лучах. Длинные и невероятно красивые пальцы, которые так нравилось целовать, к которым хотелось прильнуть щекой навсегда и не отпускать без острой необходимости. Вечно открытые для объятий руки. И это все только для него, только для Ким Намджуна. Сон настолько прекрасен, что в груди защемило от боли, а глаза обожгли горькие слезы. Джун был не в силах сдержать переполняющие его эмоции, из-за чего соленые капли сорвались с чернильных ресниц и покатились вниз, умирая на белоснежных простынях. Тишину нарушал лишь шелест сквозняка в занавесках и воздух, с трудом покидающий легкие.       Темнота ночи и осознание одиночества настигли мгновенно, застали врасплох неготового к встряске больного. Ким уже не спал, потому боль в груди лишь усилилась. Всего лишь сон. Всего лишь воспоминания. И мужчина снова зажмурил глаза то ли в надежде быстрее уснуть, то ли желая оградить себя от болезненных картинок прошлого. Чересчур изощренно. Чересчур мучительно. Наказание не соответствует преступлению. Таков итог битвы жестокого прокурора и бесталанного адвоката. И только влажные дорожки от слез стали четче отражаться в бледном свете полной луны. Подсудимый признает свою ошибку. Он виновен.       И кажется, снова сон, и чудится, вновь спасение.       Нежное прикосновение, заставляющее щеку Кима пылать ярким пламенем, иссушающим все самые горькие слезы. Тепло и мягкость кожи, не подвергающие сомнению правдивость происходящего. Запах. Такой тонкий. Неосязаемый. Но такой нужный. Он щекочет ноздри. Тягуче проникает в бронхи и захватывает весь предоставленный объем легких себе. Без остатка. Без надежды на выживание. Теперь нет в кислороде жизни. Он – смерть. Все, что не этот запах, губительно.       – Намджун-а…       Голос. Этот приглушенный грудной голос. Такой томящий, зовущий и ждущий. Нуждающийся. Призывающий. Самый родной. Будоражащий сознание. Вечность желанный. И только Киму известна вся многогранность этого голоса. Вся его уникальность. Он познал ее в ласкающем слух смехе и болезненно хрипловатом кашле. В твердости утверждений и лукавых нотках вопрошающего. В яростном крике. В страстных стонах-мольбах. Джун знает об этом голосе все, как и уверен, что познал только малую часть. И он готов узнать больше. Поэтому открывает глаза.       При столкновении две звезды взрываются. Да делают это с такой силой, что губительная мощь ударной волны способна повлечь за собой гибель других планет, для которых спасение – это расстояние. Но для участников случайной аварии, чья встреча произошла с вероятностью раз в десять тысяч лет, уготовано разрушение. Полное и бесповоротное. С этой самой секунды они прекращают существовать как два независимых небесных тела, оставляя после себя на просторах космического пространства ничтожную пыль. Таков результат взаимодействия двух маленьких звезд. Что же станет с миром, где столкнулись две необъятные галактики? Как эти, например, что сейчас отражаются в глазах Джина, и те, что скрыты в глубокой черноте зрачков Нама. Всему ли придет конец?       Намджун не верит своим глазам. Не верит в правдивость происходящего. Ему проще признать помутнение своего рассудка, чем снова испытать боль от разбивающихся надежд. Однако парень протягивает руку. Боится развеять мираж одним неверным движением. Готовится испытать самую настоящую боль, которую ни тело, ни душа не в силах выдержать. Но ладонь натыкается на жар. На самое настоящее человеческое тело. Все не иллюзия.       Ким хватает Джина за запястье и притягивает в свои крепкие объятия.       – Это ты, – с шумом втягивает воздух на шее возлюбленного. – Это и правда ты…       Ближе прижимает к своей груди. Теперь не в силах отпустить. С каждой секундой все больше боясь потерять.       Длинные руки скользят по широкой спине в больничной пижаме и ложатся на плечи, проникая длинными пальцами в жестковатую копну волос на затылке.       – Намджуна-а, это и правда я.       Эти слова прозвучали так нежно и заботливо, что сердце больного забилось чаще, с каждым сокращением причиняя лишь давящую боль за грудиной. Стало трудно дышать. Каждый глубокий вздох прокатывался лезвием по горлу, а глаза печет так, будто в них залили раскаленную медь. Намджуна пробирает сильная дрожь, а пальцы на руках и ногах сводит судорогой.       Осознать, что он плачет в руках своего возлюбленного, у Джуна получилось не сразу. Если только «осознание» - подходящий для ситуации термин. Ведь парень до сих пор не слышал то единственное слово, которому сам вторит последние десять минут. «Прости». И больше ничего.       – Я люблю тебя…       – Прости…       – …Я люблю тебя…       – Прости. Прости. Прости!       И попытки стать ближе. Раствориться в своем любимом. Стать с ним одним целым. Слиться в один объект, как звезды после столкновения. Теснее руки. Теснее губы.       Он был безотказен. Податлив. Объятия утешающие. Поцелуи самые страстные. Он дарил любовь. Самую искреннюю. Самую настоящую. Сводящую с ума. И Намджун ее не чурался. Пил до дна, до последней капли. Обменивал на свою, не менее безумную. Раз уж прослыть кретинами, то вместе. Если уж быть счастливыми, то рядом.       Ким продолжал хвататься за возлюбленного и без умолку просил о прощении. А слезы все никак не желали останавливаться, бесстыдно являя себя миру на мужских огрубевших щеках.       В палате зажегся свет. Прозвучал приказной тон врача.       – Держите его! Крепче!       Два санитара навалились на узкую койку больного, с силой хватая ее обитателя по рукам и ногам.       – Скорее, принесите успокоительное. Два кубика внутримышечно. И не спите Вы на ходу! Очнитесь уже, наконец!       То ли еще сонная, то ли до глубины души шокированная молодая медсестра сорвалась вон из комнаты с поручением, а уже через минуту вернулась со шприцом в одной руке и дезинфицирующей салфеткой в другой. Дежурный врач протер место укола и, предварительно осмотрев содержимое прозрачного тюбика, вколол лекарство больному.       Еще с минуту отделение психиатрии наполняли несуразные крики, а санитары пытались удержать бьющегося в конвульсиях молодого мужчину. Но все прекратилось так же быстро, как и началось.       Ночь вновь погрузилась в тишину и покой.       Только тьму Намджуновых будней уже ничем не разогнать.       Полярная ночь, которой нет и не будет конца, началась в жизни Кима два года назад, когда Хосоку неожиданно стало плохо во время очередной тренировки. Парня тут же госпитализировали, прописали покой и выдали перечень анализов, которые незамедлительно следует сдать. И Чон, согласно отрепетированному сценарию, отказывался их наотрез проходить. Мол: «Все нормально, это просто переутомление. Сейчас пару дней дома посплю и буду как огрурчик! Вот увидишь». Следовать своим репликам надоело уже Намджуну, поэтому последний потащил друга на сдачу всех прописанных анализов.       Так к списку изначальных процедур прибавлялись новые, а к тем – дополнительные. Походы к различным врачам по всевозможным больницам. Записи к лучшим специалистам. Нескончаемые обследования. В результате – леденящий душу вердикт. Саркома. Третья стадия. Без шансов на счастливое будущее. Без планов на долгую жизнь.       Болезнь поглотила Чон Хосока мгновенно. Уже через полгода рядом с фотографией перспективного танцора в скорби склонили свои лепестки белоснежные лилии, орошенные тысячами пролитых слез.

Чон Хосок так и не стал долгожданным тренером.

      А колесо фортуны продолжало набирать свой ход против часовой стрелки.       Следующим из жизни ушел Чон Чонгук. Он вместе с одноклассниками отправился в школьное путешествие на круизном лайнере, который в результате неисправности механизма опрокинулся набок. Части пассажиров удалось спастись. Но учебный класс на третьем, выпускном году обучения в полном составе был погребен под толщей соленой воды в своих тесных каютах.       Их родные и близкие на всю последующую жизнь останутся безутешными.

Чон Чонгук не успел познать любовь во всей ее неповторимой красоте.

      Труднее всех после смерти младшего было Тэхену. Он не погрузился в отчаяние, а будто бы стал им. С тех пор его дни наполнялись лишь одним вкусом горького соджу. И однажды ночью, на сорок девятый день после смерти возлюбленного, Ким, выпив не меньше пяти бутылок крепкого алкоголя, сел за руль своего любимого автомобиля. На трассе Сеул-Пусан, двигаясь со скоростью сто двадцать километров в час, парень выехал на встречную полосу, а после на обочину, где врезался в дерево. Смерть наступила мгновенно.

Ким Тэхен не сумел отказаться от уз настоящей любви и ушел вслед за своей судьбой.

      Прошлой же весной в стране разгорелся скандал. Было раскрыто, что в индустрии развлечений одна небольшая звукозаписывающая компания, помимо своего основного вида деятельности, промышляла эскорт-услугами. Подписывая контракт с клиентами на оговоренную сумму, компания в качестве товара предлагала своих подопечных. Вскрыть этот нарыв удалось благодаря одному ужасающему инциденту. В своей съемной квартире был найден повешенным подопечный злосчастной компании – Пак Чимин.       Первоначальная версия следствия – суицид. Однако в результате расследования было доказано, что парня изнасиловали и задушили поясом от халата, на котором он был найден повешенным на трубе в ванной комнате после. Убийца, постоянный клиент эскорт-услуг звукозаписывающей компании, был разыскан и приговорен к пожизненному заключению.

Пак Чимин не сыскал славы талантливого певца.

      Такие чудовищные известия в ту же секунду всколыхнули общественность и убили Мин Юнги. Создавая видимость спокойствия, он усыпил бдительность друзей своим рациональным поведением. А в ночь после вынесенного судом приговора безжалостному убийце любимого, молодой продюсер наглотался таблеток и уснул.

Мин Юнги безмятежно спал вечным сном на кровати для них двоих.

      Результирующей стала личная трагедия Ким Намджуна. Последний виток в спирали персональных страданий.       О себе дало знать прошлое парня, в котором не было и нет места жалости. Его бывший босс, вышеупомянутый Бобби, попал в переделку с государством. Но не с тем государством, о котором нам каждый день говорят по телевизору, в школах, на работе, что оно – справедливость, честь и достоинство, вечный защитник своих граждан. А с той частью государства, что алчна до денег и власти. Самая сильная мафиозная группировка каждой страны – это ее административный аппарат.       Виной разногласию послужил слив неудобной для Бобби информации из его прошлого. По какой-то причине было решено, что доносчиком является именно Ким.       Сначала были угрозы жизни Намджуна. Полиция не смогла решить возникшей проблемы. А парень не терял веры в правоохранительные органы.        Затем в ход пошли угрозы жизни близких. Тогда Джун не смог стоять в стороне и начал бороться всеми известными ему методами. Только спустя время молодой мужчина осознал, какую же ошибку допустил.       Все закончилось похищением самого дорогого, самого желанного, самого светлого и любимого человека в темной, разящей сыростью и затхлостью, обросшей плесенью жизни Ким Намджуна. Посягнули на его любовь. На Ким Сокджина.       Согласились на переговоры. Они длились три часа, по истечении которых компромисс не был достигнут. Все оказалось фальшью. Бобби просто тянул время.       На складе, где находился Намджун и прихвостни Бобби, в заложниках у которых все еще оставался Джин, началась перестрелка. В результате все здание предалось бушующему огню. Киму удалось покинуть опасную зону с возлюбленным на спине. Но все оказалось напрасным в конце.       Джун был смертельно ранен – была задета бедренная артерия, но смерть настигла парня еще тогда, в здании чертового склада. Именно там, в момент перестрелки, на глазах у всех остановилось его сердце, пораженное маленькой цвета латуни пулей, что застряла в бетонной стене. Той блядской шальной пулей, прошедшей насквозь самого дорогого, самого желанного, самого светлого и любимого человека в темной, уже навек черной жизни Ким Намджуна.

Ким Намджун погиб в тот же миг, когда сердце Ким Сокджина перестало биться.

      – Это происходит каждую ночь уже на протяжении недели, – тяжко вздохнула молодая медсестра возле стойки регистрации, жалуясь одному из санитаров. – Не должно же вечно так продолжаться?       – Да, добавил нам этот «клиент» хлопот, но что поделать. У любого бы крыша на его месте поехала, – показательно покрутил пальцем у виска.       – Так-то оно так… Но я так больше не могу! Он почти всю осень нам такие полуночные концерты выдавал. Жалко его. Очень. Но кто нас бы пожалел…       Неожиданно за спинами беседующих возник дежурный врач. Уловив суть разговора, он подошел ближе и уставшим от бессонной ночи голосом произнес:       – В межсезонье подобные приступы – обычное дело у пациентов нашего профиля, – расписался и закрыл карту больного. – Весна – пора сезонных обострений.