Хуйцов, но не зрелищ

      Энджел Даст внимательно изучал собственное отражение в стакане. Хаск, между тем, изучал Энджела. Не мог и подумать, что вечно жизнерадостный, похуистичный и, казалось, непробиваемый Энджел может быть таким подавленным. Но что его задело сильнее: срыв шоу или отказ Радио Демона?       Одно только не изменилось в Энджеле — дурашливость. Повозившись под столом, он кинул на бар чулок с ноги и сопроводил подобный перформанс комментарием:       — Стриптиз только для тебя, Хаск!       — А я думал, ты даришь мне чулок, чтобы освободить. Как домового эльфа.       — Ну нет, котик, я же не твой хозяин. Твой хозяин знаешь, кто?       — Думаешь, Аластор Грозный Монокль?       — Смешно, — изрядно подвыпивший Энджел хихикает. — А почему он не приходит, когда ты зовёшь его по имени?       — Потому что на мне нет метки Пожирателя, очевидно же, — бурчит Хаск.       — Странно, потому что ты пожираешь меня глазами, дядя!       — Ты вообще-то старше меня.       — Ой, задел, — Энджел картинно откидывается на стуле и прикладывает руку ко лбу. — Такое девушкам говорить неприлично!       — Я смотрю, у тебя от выпивки уже хуй отвалился, — Хаск отбирает у Энджела стакан, и демон лишь беспомощно тянет руки. — Хватит.       — А ты возьми и проверь! Хочешь, задеру юбку и всё-всё покажу?       — Не хочу. И свалил бы ты уже спать, реабилитированный ты клиент отеля, пока тебя в таком виде Чарли не заметила.       — Да не боюсь я никакой Чарли! Подумаешь, принцесска Ада! Жалобней сироты, и такая же ненужная!       — Ты и сам не больно-то кому нужен, Даст, — отбривает его Хаск. — Малютка может разозлиться, и ты лишишься и крыши над головой, и выпивки. Отправишься обратно к Валентино, нарабатывать километраж хуёв! Хочешь?       — Я и собирался, дядя, — вальяжно тянет Энджел.       Но на самом деле — весь как будто сжимается внутри. Не хочет возвращаться, хоть деньги и нужны позарез. Даже не так. Больше не всё равно, кто и как будет пользоваться его телом. Словно вспоминает, что может быть и что-то другое. Что-то… если не настоящее, то очень похожее на чувства.       — Ты сейчас свой собственный хуй в туалете не удержишь, работник. Хотя он же у тебя вроде отвалился?       — Не дерзи, дядя! Наливай!       — Нет, — Хаск непреклонен.       — Отдай стакан!       — Ну это можно, — неожиданно соглашается Хаск.       Только сначала в два глотка осушает его, а потом подаёт Энджелу:       — Держи.       — Да ты издеваешься! И это, кстати, непрямой поцелуй, чтоб ты знал!       Энджел хватает стакан, замахивается им, но Хаск стискивает запястье ладонью. Мёртвая хватка, от которой пальцы немеют. Такой стискивают автомат, когда добивают врагов прикладом.       — Хватит, я сказал.       Энджел, глядя в жёлто-оранжевые глаза Хаска, видит в них только агрессивный покой. Одно лишнее движение — и запястье хрустнет. Да, у Энджела есть ещё пять рук, но и шестая не приёмная, а родная!       — Я понял. Отпусти, нечего на мне спецназёрские приёмы отрабатывать!       Хаск осторожно вынимает стакан из пальцев Энджела и только потом разжимает хватку. Потирая руку, Энджел раздражённо шипит — останется синяк, пусть под мехом и незаметно.       — И не надо меня провожать! — заявляет, вскакивает со стула и делает пару шагов. Только уже не может сказать, по какой именно плоскости, потому что пол неожиданно приобретает свойства стены, причём диагональной и очень твёрдой. Ощущает это Энджел всем своим навернувшимся и отбитым существом. Никакой магии, просто он уже пару лет так не нажирался, да и с чего бы? Ну, пара стаканов…       — Ты в порядке? — над ним склоняется Хаск.       — Не, дядя, я нихуя не в порядке, если полу проиграл в спортивной ходьбе до сортира. Ты что в абсент подмешал? Слезу свою ядовитую с члена?       — Ничего. Это самогонный абсент, парень. Его такими дозами не пьют.       — Но ты наливал! — Энджел корчит несчастную мордашку. — Возьми на себя ответственность, а меня на ручки!       — Много хочешь, — бурчит Хаск, но руку всё же подаёт. — Вставай, пойдём, куда тебе там надо.       — Туда, — машет Энджел в направлении покосившейся двери.       Сантехнику ни Аластор, ни Ниффти ещё не видели, поэтому туалет пребывал в перворазъёбанном совершенстве — текло всё, что могло течь, а что не могло — было отколото, изрисовано и загажено. Доволочившись сюда с помощью Хаска и справляя малую нужду еле стоя на ногах, Энджел философски задумался о том, чем же здание отеля было раньше. Психбольницей? Судя по обилию хуйцов, намаляканных тут и там с разной степенью изящности, пациенты тут были вполне адекватные — уровень развития школьника для многих пожизненная участь.       — Может, блеванёшь? — советует Хаск.       — Ещё чего! — возмущается Энджел. — Совет свой себе посоветуй! Это будет бессовестная растрата заботливо влитого в себя пойла! Нет уж, нет уж, я пойду.       Хаск едва успел поддержать за плечо рванувшегося и неминуемо бы мандыкнувшегося, но на этот раз уже в непотребную грязь, Энджела. Парень пить совсем не умел. Впрочем, он же вроде как плотно сидит на «пилюле мира» (1) или на кокаине, хрен разобрать. И надо бы последить, чтобы не нанюхался — сдохнуть от передоза-то не сдохнет, а токсический психоз с потерей памяти никто не отменял.       Хаск скривился. Нянькаться с алкашами и торчками он ненавидел, и посещал только те клубы, где их благополучно выносили вышибалы. Но в занюханном отельчике вышибалы не предвиделось, поэтому осталось только тяжело вздохнуть и поволочь Энджела фактически на себе.       Несмотря на то, что тот был высоким, казался лёгким, словно пустым внутри. Как сухое насекомое. Хотя пауки же не насекомые, верно? А кто? Хаск не помнил. Зато точно помнил, что нужно было сделать в первую очередь — в комнате Энджел был выгружен на пол, чему особо не воспротивился — перевернулся на спину и следил за Хаском, пока тот обшаривал мебель. Тумбочке особенно досталось — на свет божий были извлечены даже шипастые дилдо и пакет корма для свинки. Но искал Хаск не это.       — Зря стараешься, дядя. Я в завязке, слышал же.       — А я — королева Англии, — огрызается Хаск.       — А разве в Англии королева? — тянет Энджел. — Георг же был там какой-то.       — Был, да помер. Сейчас королева, и насколько я знаю, до сих пор ей на кладбище прогулы ставят и в Аду ждут.       — Ну чо ты сразу Ад, Ад. Мож, она хорошая тётка и фьюить, — Энджел показывает рукой куда-то наверх, — в Рай? А потом придёт с копьём по наши жопы?       — Лучше ты мне скажи, Drug queen (2), где спрятал дозу.       — Нигде, последняя вчера вышла.       — Пиздишь.       — Блядь буду. Ну я и так блядь, так что ты не особо верь, и… что ты делаешь, я не такой!       — Тебя раздеваю, — деловито поясняет Хаск и продолжает стаскивать с упирающегося Энджела фрак. — И ты определись уже. Или даёшь, не раздеваясь?       — А, ты за этим, дядя? Воспользоваться моей беспомощностью?       — Шманать твои шмотки, — хмуро поясняет Хаск и ощупывает сначала фрак, потом тонкую юбку.       Но Энджел не врал — карманы были совершенно пусты, даже те, из которых магически доставалось оружие — наверное, Раззл и Даззл постарались на будущее обезопасить хозяйку и всё-всё вытащили. Ничего, кроме мобильного. Хаск было облегчённо выдохнул, но…       Энджел, на котором из одежды остался только один чулок и кружевной пояс, развёл ноги и бесстыдно выгнулся, пробежался пальцами по члену, скользнул ниже и чуть-чуть раздвинул анус.       — А тут я ничего не спрятал, а, дядя?       Хаск замер. Было в пьянющем Энджеле что-то пьянящее. Может, во взгляде, в позе, или в очаровательной неуместности пятна в виде сердечка, к которому тот требовал прикоснуться. Но…       — Слушай, у меня лапки, — Хаск продемонстрировал их. — И, хочу заметить, очень когтистые.       — Тогда будь нежнее, папочка.       — Значит, от дяди к папочке? — хмыкает Хаск. — Инцестом не страдаю.       — Занудством ты страдаешь! Давай уже, проверь, не припрятал ли непослушный сыночка что-то от твоего родительского надзора!       Хаск понимает, что это провокация. Но Энджел прав — если он что и припрятал, то где, как не там. И всё же не хочется причинять ему боль. Хаск осторожно касается чуть влажного от вытекающей оттуда смазки, ануса. Энджел рассчитывал на секс с Аластором, а не на шмон на наркотики. Хаск осторожно толкает коготь глубже. Понимает же, что ничего так и не отыщет — или длины не хватит, или чувствительности. Но всё же это делает. Как загипнотизированный смотрит Энджелу в глаза, видит, как у него расширяются зрачки. Лёгкий укол изнутри — Энджел стонет. Та самая боль. Физическая. Неожиданная. Чужая. Дразнящая опасностью. Не селфхарм от депрессии. Не подконтрольная BDSM-сессия. Забытое чувство прикосновений неопытного в подобном партнёра. Когтистого, хищного, но от этого такого желанного!       Энджел подаётся навстречу Хаску. Оплетает шею и плечи руками, снимает с него шляпу, отбрасывает. Смотрит ему в глаза. Облизывает острым язычком губы. Ну же! Пойми намёк! Но тот не понимает. И тогда Энджел садится, отчего коготь немилосердно расцарапывает анус, и… целует Хаска. Взасос. С языком. Наплевав на остроту зубов, на то, что тот пытается вырваться… пока не отвечает.       — Всё продезинфицировано выпивкой, не боись, — выдыхает Энджел, разорвав поцелуй. — И давай уже по-взрослому, дядя.       — Больше не папа? Хорошо, — усмехается Хаск, к которому возвращается уверенность.       Он же в самом деле хочет Энджела сейчас. Хочет так, как он может ему дать — наплевать на несколько капель крови на полу. Потерпит. Шлюха он или кто?       Энджел стонет в голос, не стесняясь. Протяжно. То, что нужно — член Хаска непропорционально велик, кто бы мог подумать. Если бы ещё шипы были, как у настоящего кота, но… Энджел почти кричит, судорожно вцепившись в плечи Хаска. Узел. На его члене у основания — утолщение. Помогает в спаривании, наверно. А что сейчас, если не оно? Закрыв глаза, Энджел постанывает теперь с каждым толчком, иногда облизывая губы. То самое ощущение наслаждения с примесью лёгкой боли, и в то же время искреннее желание партнёра. Без алчности и тщеславия — это не съёмки, за них не платят. Не нужно красоваться, думать, как выглядишь в кадре, как звучишь, каким тиражом разойдётся видео. Просто. Мать его. Секс. Как он есть. Почти размножение — Энджелу хочется кончить так, как последней нищей забеременеть от Сатаны. Но не сейчас, нет, не так же эгоистично — Хаск ещё недостаточно сильно вцепился зубами в плечо, недостаточно быстр… не сейчас, нет… и не в эту секунду…       Хаск тихо рычит, почти мурлычит. Понимает, почему задница Энджела на весь Ад знаменита — принимает его член легко, но в то же время упруго сжимает. Горячая. Смазки в ней Энджел таскает столько, словно она сама её вырабатывает, поэтому ещё и скользкая, но намного у́же любой киски, что Хаску только доводилось трахать. И нет смысла выёбываться продолжительностью секса, что важна для девушек — член Энджела упирается в живот раскалённым прутком. А что, если…       — Не-ет, нет! — почти выкрикивает Энджел, вздрагивая, но уже ничего не может контролировать.       Хаск проводит когтями по его члену, царапая. Не сильно, не до крови — до тонких розовых полосок, которые теперь обильно залиты спермой. Энджелу почти стыдно — он кончил раньше партнёра! Немыслимо! Только не он, не Энджел Даст, порнозвезда! Хаск вжимает его в пол. Рычит. Стискивает ногу, и Энджел охотно позволяет ему забросить её на плечо. Да, так глубже, больнее, приятное послевкусие и…       Сколько раз с ним ни кончали активы — все делали это как-то смешно, и операторы никогда не снимали их лиц. Хаск же, перекрытый оргазмом, скорее страшен — оскаленный, злой, во взгляде — пламя Ада. И покой. Просто смотрит на Энджела, ему в глаза. Остановившись, лишь член подёргивается внутри, Энджел это чувствует. Сейчас Хаск похож на бойца, вышедшего из сражения победителем.       А в следующую секунду уже сворачивается раздражённым клубком, отворачивается, достаёт откуда-то из меха пачку сигарет и предлагает одну Энджелу.       — Спасибо, — Энджел берёт сигарету, та уже подкурена. Снова непрямой поцелуй. Но зачем их теперь считать, если был настоящий. Был же?       — Уже не «дядя» и не «папочка»?       — Хаск. Спасибо, Хаск.       — Это всего лишь сигарета.       — Да, всего лишь сигарета, — бормочет Энджел и откидывается на спину.       Никому не расскажет, что дело не в куреве, таком же дешёвом, как и пойло, которое предпочитает Хаск. Совсем не в этом. Надо бы встать, стереть сперму. Нет. Только не сейчас. Ещё немного продлить мгновения, в которые абсолютно ничего не ебёт: ни отказавший и выставивший его, Энджела Даста, на посмешище Аластор; ни отсутствие денег; ни Валентино, который будет рвать и метать — Энджел опять ему напиздел, и никуда не вернётся. Отговорится, что вдребезги пьян. Но дело тут не в этом, совсем не в этом… может, Радио Демон был в чём-то и прав. Глупо, но всё же…       — Я пойду.       Пока Энждел плавал в блаженной прострации, Хаск уже раздобыл свою шляпу, надел, и привёл в порядок разворошённую кровать:       — Перебирайся, ложись. Отстудишь себе органы заработка.       — Я сам, Хаск. Я сам. Потом.       — Точно?       — Слушай, — раздражается Энджел. — Прекрати обо мне заботиться! Я, как ты сам сказал, старше тебя и точно знаю, что делать сейчас и с жизнью вообще! А не то…       Энджел затыкается, глубоко затягивается сигаретой, та трещит. Настоящей угрозы нет, но тем не менее, Хаск её ощущает. Привязанность. Одна из самых страшных и самых смелых вещей, которую можно позволить себе в Аду. Одному проще. Хаск тушит до половины докуренную сигарету в чём-то, похожем одновременно на пепельницу и собачью миску, и уходит. Энджел ему никто. Временный сексуальный партнёр. Таких было сотни, и будет столько же.       — Хаск, — в конце коридора стоит Аластор. — На пару слов.       — Слышал? — подойдя, интересуется Хаск.       — Каждый стон, — Радио Демон показывает жезлом наверх. — Там, на крыше, отличный вид и такая же слышимость. Жду тебя.       И исчезает. Хаск грязно ругается на смеси русского с немецким, воистину устрашающее выходит заклинание. Добавляет чуть тише, но так, чтобы Аластор точно услышал: «Куколд». А на крышу хода нет. Или он есть, но отправившись на его поиски, можно разбудить весь отель — а как опасна невыспавшаяся Вэгги, Хаск решил не узнавать. Тяжко вздохнув, растворил окно, взобрался на подоконник и сиганул вниз.       Воздух упруго толкнул крылья, те заболели. Хаск некстати вспомнил, что лицензию на полёт просрочил уже года три как, но лететь же не на другой конец Пентаграмм-сити!       Аластор беспечно сидел на коньке крыши, забросив ногу на ногу. Ему-то что, телепортироваться умеет!       — И зачем ты меня сюда вызвал, — тяжело плюхнулся рядом Хаск, сложил ноющие крылья.       — Красиво же. Нет в тебе ни капли романтики, ты определённо Энджелу не подходишь.       — Он сам ко мне подошёл.       — Ну и как, успокоился?       — Когда последний раз видел — курил, глядел в потолок. Но если передознётся до овоща — твоя будет вина.       — Всё с ним нормально будет. Он, можно сказать, на пороге осознания чего-то, что важнее денег и веселья. А ты как, не оттаял?       — Знаешь что, Аластор? Не обижайся, но ты порядочный мудак.       На это Радио Демон лишь рассмеялся.       Тем временем Энджел докурил, отбросил окурок. Сел. Упёрся руками в кровать, подтянулся, заполз. Вытер живот и ноги простынёй — Ниффти голову оторвёт за такое, ну да наплевать. Пошарил рукой, нащупал ещё тёплый окурок Хаска в пепельнице. Сжал в пальцах. Тихо рассмеялся. Решил, что оставит его себе. И когда станет совсем невмоготу — докурит. Поцелуи, даже непрямые — успокаивают.