***
Стоя перед обрывом, Максвелл глядел вдаль. На полыхающий город. Даже отсюда было видно, как безбожно горит Лондон. Пожары разошлись до такой степени, что дым от них закрывал половину неба. Никто не мог увидеть прекрасную звёздную ночь. Хотя никому не помешало бы отвлечься от войны, убийств, жестокости, ненависти и понаблюдать за звёздами. — Они там совсем разошлись, твари еретические, — промолвил он, ни к кому не обращаясь. Веснушчатый паренёк немного робко приблизился к епископу, спотыкаясь и чуть не выпуская из рук важные свитки с приказами. Даже детей сейчас нанимали служить. Миллениум и тринадцатый отдел грешили этим. — Господин архиепископ, войско построено и готово выслушать ваш первый указ. — Отлично. Максвелл наслаждался зрелищем, как тысячи рыцарей становятся на одно колено перед ним. С посвящением в архиепископы у него в руках оказалось гораздо больше власти, чем он предполагал. Все эти наёмники, рыцари, епископы и священники — подчиняются ему. Даже забавно смотреть на их чинопочитание, как они робеют, когда он оказывается рядом. А если скажет сброситься со скалы — им придётся выполнить его волю. — Мы должны покарать еретиков! Несчастные не понимают, что творят. Наш долг — избавить всех от грехов, отправив на тот свет. А религия — всего лишь прикрытие для свободы действий. Конкретной цели у тринадцатого отдела Ватикана не было. Отчасти да — истребить нечисть, но главное, что побуждало всех воевать — жажда сражений. Для ненависти Максвелла карьера стала прикрытием его собственных амбиций — в большей степени садистических. Наёмники раздобыли около двухсот вертолётов, чтобы совершить на них перелёт до города через море. Но никто из них не сказал, где именно они взяли технику. Впрочем, это было неважно. Максвелл сейчас был опьянён своей властью. — Объявляю девятый крестовый поход открытым! Действуйте нещадно, помните, что они бы поступили с вами точно так же!***
Где всё это время был Алукард — не знал никто, кроме леди Интегры. Сейчас вампир находился на захваченном нацистами лайнере на специальном задании. Такие лунные ночи очень радовали графа — в это время хотелось пить кровь. Где-то за углом хныкала охотница, работающая на Миллениум. — Выходи, — позвал Носферату, — я всё равно найду тебя. Он резко шагнул за угол, вызывая крик ужаса у искусственно выведенной вампирши. Рип Ван Винкль поднялась на ноги, отбегая на десять метров и прицеливаясь из раритетного волшебного ружья в противника. — Моя пуля бьёт каждого! Будь то отродье или нечисть! Светящаяся стрелка совершала хаотичные перемещения по воздуху, в конечном итоге выбирая своей целью Алукарда. Пронзая его насквозь, пуля снова совершала круг и ещё раз попадала в цель, отталкивая вампира к краю палубы, чтобы выбросить за корму, в воду. — Падай! Ну же, падай! Граф пошатнулся, но устоял на самом краю палубы, легко заращивая раны. Видя, что у неё ничего не получилось, девушка начала громко, чуть наигранно плакать. — Моя очередь, — промолвил Носферату. Он действовал грубо; для графа не существовало толерантности, и он не был морально ограничен, так как не являлся человеком. Вампир действовал в интересах хозяйки, и ему это тоже было выгодно, ещё никогда он не пил столько крови. Алукард протянул руку, хватая девушку за шею и приподнимая над землёй. Рип была высокой, но не выше своего врага. Забирая из её ослабших рук мушкет со штыком на конце, граф повернул его остриём к жертве, медленно поднося к груди. Пытаясь вырваться из удушающей хватки, Ван Винкль лишь беспомощно болтала ногами в воздухе, плача и хрипя от недостатка воздуха. Её длинные синие волосы растрепались и теперь развевались на ветру, лезли в глаза, закрывая обзор. Медленно, словно желая, чтобы этот миг длился вечно, Алукард воткнул штык в сердце вампирши, прокручивая его в теле; для жертвы это мучительно. Проколов её насквозь, Носферату вцепился в шею, выпивая кровь. Девушка повисла в беспомощном положении, пытаясь сопротивляться, но у неё ничего не выходило, мышцы свело судорогой. Сидящий среди обломков палубы Шрёдингер — тот самый мальчик-кот — внимательно следил за происходящим, но не встревал. Ветер взметнул пепел со сгоревшей палубы, прапорщик не обратил на это внимания. На цеппелине весь выживший состав Миллениума тоже наблюдал за смертью одной из них. Вернувшаяся из особняка и прошедшая курс реабилитации Зорин Блиц курила и ухмылялась; капитан стоял, не шевелясь, не показывая своих искренних эмоций, а Майор был искренне восхищён. Его нисколько не волновало то, что состав организации редеет на глазах, он лишь следил за войной, которую так любил. Доктор открыл лэптоп, с которого осуществлялось управление. Он хотел нажать кнопку для уничтожения корабля, но Монтана остановил его. — Не надо. Девушка выполнила свой долг до конца. До самого конца. Не смей её взрывать! — Слушаюсь, — Нейпьер тут же сдавленно улыбнулся, до крови закусывая губу. Так всегда получалось, когда он нервничал. — Веселишься, Алукард? Смейся, пока ещё можешь. Тебе смешно? Война — это же так весело. Хоть я и ношу очки, но всё равно хорошо вижу… огни города! Лейтенант Рип Ван Винкль, перед лицом твоей смерти я клянусь — мы уничтожим Алукарда! Мы отомстим за тебя. Я обещаю найти способ его убить! Лидер нацистского батальона жестом призвал к молчанию. Все разговоры тут же мгновенно стихли, в них не было ни доли печали, скорее смерть лейтенанта стала ещё одной причиной уничтожить чудовище. Частицы торжественности развеялись. Теперь все стояли перед умирающей девушкой, хороня бедняжку заживо. — Внимание! — Прощай, Рип Ван, — Шрёдингер, сидя среди обломков, поднял правую руку, — мы тебя не забудем. — Прощай, — подхватила Блиц. — Прощайте, лейтенант, — послышались голоса тысячного войска, которое выстроилось в зале. — Прощай, фройляйн. Встретимся в залах Вальхаллы. Auf Wiedersehen! — промолвил Майор и отдал честь.