В пределах смерти

Кровавые реки бежали по улицам к Алукарду. Все собравшиеся в зале могли наблюдать Шрёдингера, который стоял на высокой башне. Мальчик понял, что сейчас пора действовать, и взял символический нож, который Гитлерюгенды носили во время существования организации. Приставив его к своей шее, оборотень, весело смеясь, отрезал себе голову. Все чувства наблюдателей обострились, они даже могли слышать, как рвётся кожа под действием ножа! Голова вместе с телом полетела вниз, плюхнувшись в реку крови. — Как я уже объяснял, во все времена, когда народ был недоволен правлением зазнавшихся тиранов, их травили, подсыпая в напиток яд. Я понял — не зря существует история. Этим способом мы и решили расправиться с графом. Первые лучи солнца начали трогать землю. Ночь постепенно передавала свои права утру: признаки рассвета уже начали начали проявляться. Кровь паренька уже перемешалась с остальными, хотя было достаточно и одной капли для исполнения плана. В глазах Интегры можно было увидеть бурю эмоций, скрывавшихся за маской холодной уверенности, но ещё немного — и эта маска упадёт. — С самого начала я не рассматривал его, как человека… и тем более, как вампира. Он больше, чем замок. Скорее, ходячая земля. И в этой земле его воля, управляющая «Рекой Смерти». Бессмертие потрясающе. Сила головокружительна. Заплатить ценою крови и жить вечно. Это, должно быть, действительно восхитительно! Но это — не игрушки, вот уж увольте, ни в коем случае. И вот ради этой войны мы начали приготовления и без устали пятьдесят лет готовились. Погибла Зорин, погибла Рип, братья Валентайн, Альгамбра, а ещё тысяча солдат, но это всё неважно. Всё готово ради этого момента. Он проиграл. — Монтана был несказанно рад. — Я выиграл. — Проиграл? Кто это, интересно, проиграл? Я — побеждён вами? Меня невозможно победить. Никогда, — отвечало чудовище, а его голос было слышно по всей округе. Он, должно быть, всё слышал. Продолжая поглощать кровь, Носферату смеялся, упиваясь своим могуществом. Всё внимание было обращено на него, никто даже не взглянул на потрясающий рассвет. Рождался новый день. Темное небо рассеялось, погибая в лучах солнца. Редкие облака окрасились в розовый, а мутная дымка ночи отступила, затерявшись в серых руинах бывших зданий. — Стоп. Что это… это пейзаж, это вид… Таким это и было. И тогда тоже был этот солнечный свет. Пейзаж того места, где я умер, всегда был таким. И сколько бы я ни вспоминал его, солнечный свет всегда был таким прекрасным. — Жизнь — ускользающая тень. Догорай, огарок. — На долю секунды промелькнула тень сомнения. Сработало? В любом случае, Майор был уверен в победе. Граф запрокинул голову назад. Его очертания смутно угадывались в тёмной материи. Глаза в этой бездне начали закрываться один за другим. Веки печально слипались, стараясь сохранить этот рассвет в своей памяти навсегда. — Чт… что происходит?! — закричала Интегра. — Что ты сделал?! — Может быть, и ничего. Он втянул в себя жизнь Шрёдингера. Просто у мальчика есть такое свойство — ассимилироваться. «Кот Шрёдингера», который наблюдает сам за собой, благодаря наличию собственной воли, может перепрыгивать из одного состояния в другое. Пока осознаёт себя — он есть везде. И его нет нигде. Однако, он сейчас растворился среди миллионов других жизней и уже не может осознать себя. Его нигде нет, он не жив, но и не мёртв. И сейчас Алукард — всего лишь часть мнимого. — Алукард! Хеллсинг заломила руки от волнения. Самообладание готово было разрушиться в любой момент. Она кричала, но граф не слушал её. Размахнувшись, Интегра ударила по одному из экранов, который тут же разлетелся на осколки, заполняя вмятины кровью с костяшек пальцев. Она хотела этого не видеть, хотела разбить экраны; пускай даже потеряв много крови, но пребывая в счастливом неведении. Проснуться одним воскресным утром, когда за окном солнце, а не кровавое небо, отец жив, а её жизни ничто не угрожает. Но мимолётные мгновенья прошлой жизни вернули Интегру в настоящее, где она — посреди войны. — Не закрывай глаза! Это приказ! Алукард! Не смей! — Прощай, хозяйка. Вампир растворился в утреннем закате. Он не подчинился одному-единственному приказу и исчез. Нагнетающая обстановка, сопровождаемая криками и мольбами Хеллсинг, тут же рассеялась. Оставшиеся из «Последнего батальона» с облегчением выдохнули. Всё закончилось. — Я отдал всё, что мог, и уничтожил его. Он полностью исчез. Ради этого дня я жил. Только ради этого мгновения. В войне, в которой постоянно проигрывал, я, наконец, победил, — при этих словах Уолтер, не проронивший всё это время ни слова, достал сигарету и закурил. — Ты сволочь! — Вот как? Это и к лучшему. Это… триумф? — спокойно ответил на оскорбление штурмбаннфюрер. — Ты — чудовище, Майор! Будь ты проклят! Бездушная машина! — вскричала Интегра. — Как вы неправы и невежливы, фройляйн. Вовсе нет, я — человек. Человека от машины отличает только наличие цели, стремлений и собственной воли. — И ты называешь войну своей целью?! Это цель? Принести в жертву тысячу солдат, три тысячи крестоносцев, миллион жителей, большинство своих союзников! — она чуть не бросилась без оружия убивать Майора, но капитан не позволил ей этого сделать. Монтана не успел ответить на гневный монолог Хеллсинг, так как в этот момент отворилась дверь — и в зале очутились Доктор и Эммилин. Девушка чуть не падала, но выглядела счастливой. — Скажи мне, полицейская, — женщина обратилась к ней спокойно, — ты довольна?