***
Её лицо покрывали бордовые ожоги, а кожа тут же рассыпалась пеплом. Она мило улыбалась, наклоняясь вперёд и нежно целуя в губы, но от крови и слез этот поцелуй показался Сабито горьким. Казалось, будто он провалился в какой-то уж слишком долгий кошмар. Юноша вдруг распахнул глаза, пытаясь подняться, но боль в животе тут же приковала его обратно. Он судорожно огляделся, не понимая, где находится, но осознание пришло к нему с совсем небольшим опозданием. Сабито дома у Урокодаки-сэнсэя. В пору и в самом деле подумать, что-то был всего лишь сон, если бы не эта рана. Юноша повернул голову, какое-то время не веря в то, что видит собственными глазами. Сутоко спала на соседнем футоне, до подбородка укрытая одеялом. Сабито вглядывался в её умиротворенные черты лица, сморгнув накопившиеся в глазах слёзы. Она была жива. Он тоже, как ни странно. Ничего только не помнил, но это едва ли было так уж важно. Дверь тихо скрипнула, и, увидев грозную маску тэнгу, юноша облегченно улыбнулся. — Урокодаки-сэнсэй… Это было так странно — вновь оказаться здесь. А ведь Сабито уже и не надеялся вернуться. Саконджи подошёл к нему и присел на татами, но маска, как всегда, скрывала все подлинные эмоции. Но юноша знал его достаточно давно, поэтому все прекрасно понимал. — Как ты себя чувствуешь? — Я живой. Это уже удивляет, — сэнсэю явно не понравился такой ответ, но Сабито саркастично хихикнул, затем тут же виновато отведя взгляд. — Простите, что ни разу не послал вам весточку. И заставил так сильно беспокоиться обо мне. — Это все равно было бы неизбежно. Такова участь всех воспитателей — верить и ждать, — ответил Урокодаки, а юноше стало совсем тошно от самого себя. Хотя заниматься самотерзанием мужчине не пристало, так что стоило взять себя в руки и успокоиться. — А где Гию? Макомо? — спросил Сабито, и учитель выждал красноречивую паузу, прежде чем заговорить. — Ты был в коме почти две недели. О, вот как… После всего пережитого об отборе думать не хотелось, но он не сдержал своего обещания перед Гию. Сабито никогда не поощрял зависимость Томиоки от него, наставляя его на собственный путь, пытаясь заставить его уважать самого себя и память о тех, о ком так горько скорбел. И все же вот так бросить лучшего друга было неправильно. — Значит, Финальный отбор уже начался. — Я не хотел их отпускать, но они решили, что сделают это ради тебя. — Ради… Меня? — Сабито растерялся, непонимающе посмотрев на учителя, но дверь вновь скрипнула, и в дом зашёл тот, кого юноша совсем не ожидал здесь увидеть. — Андо-сан? — О, Сабито, пришёл в себя? Это хорошо, — добродушно отозвался Столп Ветра, улыбнувшись. За этот год он полностью поседел, но лицо его осталось прежним. — Рад, что с вами все в порядке, и простите меня. Я… — Ты не на смертном одре, чтобы извиняться. В конце концов это я ошибался, разве нет? — перебил юношу Андо-сан и посмотрел на мирно спящую о’ни. Без той скрытой неприязни, что раньше: Сабито даже показалось, что с некоторым восхищением и благодарностью. — Когда она увидела меня, то стала умолять во что бы то ни стало спасти тебя, хотя сама едва не сгорела на солнце. К счастью, в деревню сразу же отправили лекарей, так как знали, что будут раненые. Это я должен извиниться за то, что не успел прийти до рассвета, иначе бы всего этого и вовсе не произошло. Нет, все так, как и должно быть. Если кто-то и ошибался, то это было лишь предательским стечением обстоятельств. Сейчас Сабито был одновременно и рад, и раздосадован, и нуждался в понимании и поддержке. — С ней ведь все будет хорошо? — спросил он, повернувшись к Сутоко, и, совсем немного постеснявшись, осторожно сжал её руку под одеялом. — Доказательств более чем достаточно, но ты должен помнить, что несешь за неё ответственность перед всем человечеством. Как и я, и Саконджи, и Канаэ Кочо. И все те люди, что помогли тебе и помогут в будущем. Губы Сабито задрожали, и ему стало совсем стыдно за то, что он вот так плачет перед своим наставником и Столпом. — Спасибо, — пробормотал он, боясь заглянуть им в глаза, и Иошинори-сан рассмеялся. — Совсем не узнаю тебя. Где же тот воинственный упрямец? Будь ты истребителем, тебя бы повысили, но Глава решил, что обойдешься этим. Что-то зашуршало возле уха, и Сабито обернулся, увидев рядом с собой аккуратно сложенную форму истребителя демонов. Такого он совсем не ожидал. — А как же Финальный отбор? — Ты выжил после встречи с Высшей Луной, о каком отборе вообще может идти речь? Все твои заслуги приняли во внимание и решили, что ты готов. У тебя есть опыт, которого не будет ни у одного мечника ранга Мидзуното.***
Прошло около восьми дней, и Сабито всю ту часть времени, когда ему можно было вставать, сидел на пороге в ожидании знакомых фигур в бордовом и цветочном кимоно. Но в конце концов он просто проводил своё одиночество, а на тропе так никто и не появлялся. Урокодаки вышел к нему, пару минут точно так же вглядываясь вдаль, но его чуткий нос бы учуял их и без этой нервной стражи. — Финальный отбор закончился вчера, — констатировал Сабито, и учитель ответил ему так же спокойно, как и всегда. — Им пришлось выживать на горе, кишащей демонами, целую неделю. Дай им ещё немного времени. Юноша помнил рассказы Нобору об отборе и об огромном демоне, которого никто не мог одолеть вот уже второй десяток лет. Стал ли Гию достаточно сильным? Сабито хотелось бы просто верить в него, но тревога все равно лишала сна. — Вы ведь сами беспокоитесь сильнее, чем кто-либо. Однажды он поклялся, что обязательно вернётся живым, чтобы не расстраивать любимого учителя. Каково было снова и снова провожать своих учеников на отбор и не дожидаться их? Тогда Сабито казалось, что он способен унять любую боль, но теперь понимал, что она является неотъемлемой частью каждого из них, и не было нужды что-то с ней делать. — Они уходили с горы Сагири совсем иными, чем ты видел их в последний раз. Гию старался больше, чем когда-либо, искренне пытаясь догнать тебя. А ещё он очень беспокоился, и рыскал по горе в поисках ответов, почему тебе пришлось уйти. В конце концов я рассказал ему, — признался Урокодаки, и Сабито не удивился. Напротив, от этого ему стало даже немного легче. — Он не понял, я думаю. — Но очень хотел понять. Учитель протянул Сабито старую фотографию, и юноша взял её, стушевавшись от того, что она была ему прекрасно знакома, только изображение он намеренно стер из своей памяти. Фотография была старая, потому что хранила в себе образ старшего брата его дедушки, погибшего молодым задолго до рождения двоюродного внука. А ещё темноволосой девушки с пронзительно-светлыми глазами, и пусть черно-белые цвета не могли передать всего, Сабито узнал её. — Это… — Фотография, которую я взял в твоём доме, ошибочно полагая, что ты будешь нуждаться хоть в какой-то памяти о своей семье.***
Сутоко не просыпалась, и Сабито подозревал, что её сон будет непозволительно долгим. Он не мог лечь набок и прижаться к ней, не мог засыпать, обнимая её, как раньше. По крайней мере до тех пор, пока все не заживет. Юноша гладил о’ни по щеке, надеясь, что она вот-вот откроет глаза, но лицо её никак не менялось, а ресницы не дрожали. — Знаешь… Как-то раз я прибежал к своей маме, заявив, что я приемный. Мне показалось это вдруг таким очевидным, ведь дети всегда похожи на своих родителей. Она засмеялась тогда, назвав меня дурачком. Ни у кого не было таких же волос, как у меня. Ни у кого в деревне. А она показала мне черно-белую фотографию моего дедушки. Я понимал, что мама вполне могла обмануть меня, но я поверил ей, — начал рассказывать Сабито, надеясь, что Сутоко его слышит сквозь сон. Он взял ее за руку и переплел их пальцы.— Что бы ни случилось тогда, мне жаль. Но сейчас я с тобой, — юноша тяжело вздохнул, осознав, что ужасно по ней скучает. — Возвращайся ко мне.***
В одну из ночей ему стало ужасно душно, и он выбрался на улицу, чтобы вдохнуть свежего воздуха, а затем глотнуть холодной воды. Вот только стоило ему распахнуть дверь, как большие синие глаза уставились на него, как на призрака. — Сабито… — тихо произнёс Гию, на пару мгновений замерев на месте, и за это время все внутри Сабито успело трижды перевернуться от страшных догадок. Томиока поджал губы и крепко обнял друга за плечи, так громко разрыдавшись, что у него зазвенело в ушах. — Прости меня! Умоляю, прости меня! — Все хорошо, эй, — Сабито погладил его по спине, пытаясь утешить. Раньше бы он сказал ему, что мужчине не пристало так горько плакать, но язык не поворачивался выдать что-то в своём репертуаре. — Я ничего не смог. Совсем. Просто трясся от страха, просто смотрел, как… Я слабак! Ты ошибался! Я просто трус и слабак, который не может ничего. Ничего, — Гию сорвал голос и хрипло рыдал, сжимая пальцами цветастое кимоно друга. — Пожалуйста, прости меня.