Пусть тайное останется тайным.
·✤·
В Пусане не бывает серьёзных штормов, иначе город с красивыми мостами давно бы уже отдал дань всем богам и канул в небытие. Это место — сокровище, Чонгук здесь родился и вырос, закончил университет и нашел лучшего друга. Воспоминаний — уйма, не любить Пусан причин нет. Прикол со штормом гуляет по сети с середины ночи, он ещё не спал, когда лента обновлялась кучей фоток. И это казалось просто каким-то незначительным, потому что их дом располагался в той части города, где пляж в пешей доступности, где цены выше среднего, но при этом никакого шторма они не ощутили. Чонгук против не был совершенно — если бы окна выбило какой-нибудь ударной волной, он не пережил бы причитаний предков, что теперь придется искать работу усерднее. — Ты сам сходить не можешь? — Чонгук сонно надевает шорты. — Я лёг два часа назад. — Не мои проблемы, я на работу, а ты наберёшь песка для Молли. Ничего святого в старших братьях нет. И всё же Чонгук был тем, кто единственный в их семье пока ещё не работал. И поэтому рано утром, когда уже встало солнце, он находится на пляже, от скуки пытаясь вспомнить сон, в середине которого вклинился голос брата. Здесь в будний день и в такую рань нет даже туристов. Всплеск беспокойной воды напоминает Чонгуку те фотографии, которые он без интереса пролистывал накануне. И все ничего, но тревога подступает ровно в тот момент, когда он видит тело. — Боже, — Чонгук плохо разбирает отсюда, но его зрение показывает ему парня у воды. Он без сознания? Он пострадал? Может… это труп? Ведь сколько раз в кино показывали трупов на берегу. Всплывших, выброшенных на песок, с кучей трупных пятен и увечий. Чонгук бросает пакет и кидается к человеку. Чонгук замедляется. Чонгук тормозит. — Эм. Берег размыт, песок мокрый, вокруг так много мусора, всякой тины и пустых бутылок. Мозг Чонгука зачем-то обрабатывает эту информацию, отказываясь видеть очевидное. Он вроде бы за песком для кошки пришёл, с пакетом. А не за чудесной рыбиной и, более того, не с удочкой. Когда некто (с хвостом, Чонгук, ты знаешь, как они называются, ты не кретин, это не прикол, наверное) охает и ругается, Чонгук приходит в себя. И понимает, что все это время тупо пялится на… хвост. Красивый, сказочный и сияющий хвост, цвета морской волны, с переливами на солнце и, наверное, очень холодный. Хвост плавным изгибом струится к воде, но при этом оставаясь в большей степени на песке. У хвоста есть резные плавники, полупрозрачные, как шляпка молодой медузы. Хочется проверить — они скользкие? А после Чонгук видит на нежном тонком плавнике, который снизу, огромную и страшную рану. Серый грязный шип пронзил плавник насквозь, и второе научное открытие заключается в том, что у русалок (открытие первое: они существуют) тоже красная кровь. — Бля, — Чонгук переводит дыхание. И встречается с испуганными глазами русалки. Тот замирает изваянием, словно мраморный, такой же бледный, такой же странный, как и его нижняя половина тела, такой же необычайно красивый. И Чонгук не может не думать в этот момент, что «тудум», который прорисовывается жирным текстом в манге, произошел с ним только что. Он все еще не может двинуться. Он ошеломлен. И звуки извне до него доходят постепенно, как вода, которая медленно отступает от ушей. — Я… То есть ты… Ты ранен. Тебе нужна помощь? Не отключайся только, боже, ты должен быть таким бледным? Но глаза сами волей-неволей цепляются за хвост. Чонгук делает шаг ближе, и русалка инстинктивно пятится назад. Повисает напряженное молчание. Чонгук напуган не меньше. А ещё он продолжает откровенно пялиться и не сразу соображает, что русалка вообще-то обращается к нему. Что он вообще-то русалку понимает: — Прекрати меня рассматривать. Голос чистый, как звук редкой капли под сводами дикой пещеры. Звонкий, выше среднего, но с приятным отзвуком юношеского бархата. — Ты можешь помочь? — А это… — Чонгук начинает и… заканчивает. Он вообще не в состоянии переварить услышанное, его мозг все ещё пытается разубедить его в реальности происходящего. Но внезапный шлепок хвоста об песок приводит его в чувство. Он тут же опускается на колени, на мокрый песок и, словно с безумным ребёнком, говорит тихое: — Я-я, я попробую… Не бойся, это… может быть больно, быть может, я не уверен. Чонгук садится рядом, у хвоста, и… касается его. Он тут же одергивает руку — правда холодный. Хвост так красиво блестит в рассветном солнце, и это завораживает настолько, что шестерёнки в голове скрипят натужно и медленно. Он пытается взяться за нежный плавник, но он оказывается слишком скользким. — И-извини! Чонгук пробует ещё раз, берётся увереннее, обеими руками, мысленно представляя, как это касание ощущается русалкой, и, подцепив шип пальцами, с большим усилием вынимает его. Кровь тут же бьёт следом, и на автомате Чонгук зажимает рану ладонью. — Боже… Чонгук поднимает на него глаза и… снова тормозит. Какая… то есть какой… какой он симпатичный. Глаза — темная пучина глубоководья, опасная, неизвестная, завораживающая в своей дикости. Грязный песок, налипший на плечи и кое-где по щекам русалки, никак не может испортить его вида. И влажные волосы, убранные назад дрожащей рукой, очень хорошо гармонируют на цветовой гамме этой русалочки серо-голубым. Русалка всхлипывает, но не плачет. У него дрожат бледные тонкие руки, и Чонгук только теперь понимает, что, если бы он разбирался в возрасте рыб, то отвел для конкретно этой не больше двадцати человеческих лет. Но тут же даёт себе мысленного пинка — о чем он только думает? — Я-я могу помочь! — вновь говорит Чонгук, не убирая теплых ладоней от кровоточащей раны на нежном плавнике. — Ты можешь плыть? Он ловит бушующие волны во взгляде напротив и завораживается настолько, что не сразу понимает, что идет не так. Но русалка кренится на бок и с глухим хлопком шлепается на песок без сознания. Никогда прежде он не носил русалок на руках (да кроме тяжких коробок при переезде он ничего такого не таскал), и было бы ужасно неловко, если он не справился бы с этой задачей сейчас. — Ага, конечно, плыть, — Чонгук нервно проговаривает себе под нос и приподнимает ладонь. Ого, крови так много… Откуда столько крови в тонком и полупрозрачном плавнике? Русалка, кажется, не дышит, и Чонгук понятия не имеет, а должен ли этот парень дышать вообще. Курсы по оказанию первой медицинской помощи были абсолютно бесполезными, хотя все уверяли, что они как раз и пригодятся ему в жизни. Перед ним на песке был не манекен, и не человек. Чонгук принимает решение.·✤·
Он мог бы принести медикаменты сюда, но русалку нельзя оставлять одну. Он же… Он же русалка, в конце концов! Чонгук, как любой другой смекалистый человек, первым делом решает опустить русалку в воду. Самым логичным выводом является то, что ему необходима морская вода, он ведь морской житель, так? Чонгук старается поднять его на руки, что оказывается не особо тяжело, как думалось изначально, и бегом — к воде. Русалка от этого, правда, оживать не начинает. — Черт! Не зная, что делать, в кроссовках по щиколотки в воде, Чонгук снимает с себя черную толстовку и заворачивает сверкающий хвост. На весь не хватает — растянутая под тяжестью влаги ткань поддается, не шибко удачно, но хотя бы на отвести глаз — ему бежать тут пять минут, не хватало ещё наткнуться на каких-нибудь идиотов. Слава богу, косплей сегодня был популярным занятием, отмазаться можно. Он вновь берет русалку на руки и спешит уже домой, наступая на забытый пакет, который даже не замечает в порыве растерянности. В прихожей Чонгук второпях наступает на хвост Молли, и кошка недовольно прячется под стол. У него ноют руки от тяжести, и сейчас у него нет чувства, что он пытается спасти природный феномен — перед ним живое существо, больше похожее на человека, на такого, как он. Куда его положить? В ванную? На кровать? Боже, что делать. Чонгук решает не дольше пары секунд и кладёт мокрую русалку на свою постель. — Так, не волнуйся, — говорит он не то себе, не то русалке. — Я сейчас! Он рывком бежит в ванную, достаёт аптечку и возвращается. Молли сидит в середине его комнаты и с осуждением наблюдает за всем этим кошмаром. Чонгуку хочется пошутить про то, что рыбка не для Молли, но как-то не смешно. Ему страшно. Со стороны русалки вдруг раздается звук — тихий стон, и Чонгук замирает. Русалка открывает глаза и, судя по его лицу, он ни черта не соображает. Но как только они встречаются взглядами, тот тут же садится в постели и резко припечатывается лбом в лоб Чонгука. — Твою же! — Айч! Чонгук первым приходит в себя и, очень спеша, старается объяснить: — Я собираюсь… с-собираюсь… Боже, неважно, просто позволь мне помочь тебе. Русалка напугана: — Ты не в себе! — Очевидно, нет, если в моем доме — русалка! Русалка морщится и выглядит оскорбленной. Чонгук волнуется, правильно ли он определил подвид нового знакомого. У него все еще каша в голове, не мудрено, если он сказал что-то не то. — Тебе все равно некуда бежать, — наконец, произносит Чонгук, и русалка его передразнивает: — Бежать, как же. Кровать уже пропиталась водой и, почему-то, кровью, в спальне повисает запах тины. Все еще странно, откуда столько крови в плавнике, но как только Чонгуку позволяют придвинуться ближе (с очень важным видом и под чутким руководством), он понимает, что распорот оказывается не только нежный плавник. Под твердыми блестящими чешуйками, сколотых и стертых у самого низа хвоста, откуда плавник берет свое начало, торчит еще какой-то элемент. Чонгук склоняется ближе, но русалка не дается. — Я помогу, — в который раз обещает Чонгук, как будто бы знает, что делает. — Здесь есть что-то еще. И если я это не вытащу, черт его знает, что вообще произойдет. Это, наверное, больно? Русалка не спускает с него глаз. Чонгук замечает, что сам дышит очень медленно и настороженно, как будто бы позволь он себе дышать свободнее, то подверг бы их всех какой-то фантомной опасности. В себя его приводит Молли, которая ласково обвивается вокруг его ноги и негромко мячет. Русалка скашивает взгляд вниз и застывает. Чонгук прослеживает в лице напротив одну из самых непонятных эмоций. Страх с примесью чистого страдания, и от этого больно колет в груди. Он берет себя в руки: — Ты сможешь вернуться к себе домой, как мы разберемся с твоим… твоим… хв-хв… Или только думает, что берет. — Хвостом, — нетерпеливо заканчивает за него русалка и болезненно охает, видимо, по привычке мотнув своим сказочным плавником. — Ты прекратишь на меня пялиться? И, может быть, займешься делом? Застигнутый врасплох неожиданно повелительным тоном, Чонгук подвисает в сотый раз, но быстро соображает план действий, и уже через несколько минут кропотливых стараний у русалки появляется перевязка на хвосте, а осколки, которые тревожили нежные плавники, все до единого лежат на подносе, переливаясь в солнечных лучах.·✤·
Они сидят и смотрят друг на друга. Русалка — настороженно, но с интересом, а Чонгук не может прекратить рассматривать его в ответ. Короткие волосы русалки подсохли, и их цвет оказался немногим светлее, чем казался сначала. На лице появился живой румянец, точно он не был жителем морских глубин. В глазах отступил тот вражеский настрой, сменяясь чем-то еще, малознакомым и труднодоступным. Волнительное море со своими темными глубинами в его радужке прояснилось. Чонгук рассматривает его точно с таким же усердием, с каким его рассматривает русалка. — Впервые вижу человека так близко. Чонгуку в пору было бы расхохотаться. Но он слишком заворожен его хвостом, его лицом, его голосом. Русалка его молчание принимает за иное, говорит: — Ты ведь отпустишь меня? В голосе — осторожность. Скрытый подтекст — я в опасности? И от этой тревожности Чонгуку становится не по себе. Он все еще под впечатлением, но не сидеть же сложа руки. Проблемы нужно решать, а то, что перед ним сейчас — проблема, Чонгук не сомневается. Как и в том, что совершенно не знает, как действовать дальше. Русалка, аккуратно приподнимая плавник, рассматривает свою новую повязку, которая остановила кровь, и будто бы даже любуется ею. В окно светит солнце, и повязка на сияющем бирюзовом хвосте выглядит инородным элементом, не подходящим ни по антуражу, ни по стилю, ни вообще по чему-либо еще. Русалка на фоне его скучной спальни выглядит как-то тоже не по фэншую. — Спасибо? Наверное? — голос осевший и тихий. — Я не смогу ничем тебе отплатить. У меня нет магических способностей исполнять всякие желания. Чонгук, сидя рядом, тяжело дышит. Будто бы это он сейчас испытал невероятную боль, а не этот… парень-рыба, кто он там. В конце концов, наверное, этот плавник — весьма нежное место, было большим трудом его удерживать в руке в принципе. А это мягкое и тонкое, как запястье, место хвоста — настолько изящное и аккуратное — самый подвижный сгиб. Чонгуку предстоит только представлять, как сильно пострадал его гость. — Тебе бы отдохнуть и поесть… — Чонгук открывает глаза и смотрит русалке в лицо. Наверное, на его собственном написано так много всего, когда он говорит: — Понятия не имею, что ты ешь… Но уверен, что-нибудь чайное тебе не навредит. Чонгук встаёт и… снова спотыкается об кота. Да блин! — Слушай, ты пока можешь побыть здесь, если хочешь. Но… Что насчёт воды? Тебе нужна вода? Пить или быть погруженным в неё. Проточная или морская… Об оплате Чонгук даже не думает. Пока не до этого, и он очень сильно потрясён, чтобы соображать трезво. Да и какая может быть оплата, когда верх его способности — это повязка, и еще не факт, что им удалось победить ранение. — Ты можешь просто отнести меня обратно? — спрашивает русалка, и Чонгук прислушивается к хрипотце в его голосе. — Пожалуйста? Я знаю, что ты устал, но так будет лучше для… всех. Да, наверное, так действительно будет лучше. Чонгук еще не понимает, что ему делать с научным открытием, ведь сейчас в его руках имеется билет либо в историю, либо в психбольницу. Понятное дело, что ничего, связанного с сенсацией и наживы, Чонгук не пророчит. Но он ведь не может заставить рыбку поверить в его добрые намерения. Вообще, будь он русалкой, он бы себе тоже не поверил. Уж точно не тогда, когда оказался бы дома у какого-то человека, с которым столкнулся так близко впервые. Разница, правда, в том, что о существовании людей русалки хотя бы знают. — Отнесёшь? Обратно? Русалка снижает тон до шепота, и Чонгуку сперва кажется, что тот напуган, но вовремя замечает, что тот, в общем-то, вот-вот отключится. — По прогнозам штормить ещё два дня будет. Если ты не успеешь вернуться домой с твоим хвостом до того, то ты просто отрубишься, а потом тебя снова вынесет куда-нибудь. Давай я отнесу тебя в ванну, там вода. Ты поспишь, если ты вообще спишь, потом ты поешь, а потом… мы подумаем, как тебя удобнее отнести. На улице полно людей в это время, я не… Чонгук замолкает и снова пялится на хвост. Боже, что происходит вообще… —…я не думаю, что сейчас нести тебя назад — хорошая идея. Поэтому давай сначала в ванну. Чонгук подходит ближе, наклоняется и снова берет его на руки. Тяжело, руки ноют от непривычки (несмотря на тренировки), но нужно отнести русалку в ванную. Тот сжимается от касания, охает, но слишком обессилен, чтобы противостоять. — Держись, я сейчас. Ох, черт, тебе может показаться здесь тесно, но это лучшее, что я могу тебе предложить. Чонгук опускает русалку в ванную и выкручивает воду, настраивает приблизительно на столько, сколько близко по градусам к воде в море. — Смотри, можно сделать теплее или холоднее… Чонгук переводит взгляд с крана на лицо русалки (или русала…) и… подвисает. Он сейчас очень близко, и Чонгук неожиданно тушуется. — Я Чонгук, — вдруг говорит он и неловко выпрямляется. — Я… я все ещё под впечатлением, если честно, это безумие. Русалка изо всех сил старается не выглядеть напуганной — напротив, напускает на лицо надменный вид и отводит глаза. Смотрит по сторонам, капризно кряхтит, пытаясь уместиться в узкой ванной, но пострадавший хвост не помещается — приходится свесить его с бортика, и это, по всей видимости, не только неудобно, но и больно. — Ох… — русалка отчаянно пытается найти удобное положение, пока Чонгук освобождает место с прилегающих полок, прибирая флаконы и бутыльки, полные и полупустые. — Ох… По-поправь, мне больно. Чонгук рассыпает все коробочки, что держал в руках, те грохочут об кафель, и он сам пугается такого шума. Но спешно осматривает хвост, который никуда не деть — ни в ванную не затолкать, ни свесить, ничего. По всей видимости, здесь русалке не остаться тоже. Ну, зашибись, блин. Ругая себя за оплошность, Чонгук вновь наклоняется, намокая под прохладной струей из-под крана, вновь обхватывает его тело и поднимает на руки, унося из ванной обратно в спальню. Кровать уже порядком хлюпает, но никакого ужаса или неприязни этот факт не доставляет. Русалка дотягивается до повязки на своем хвосте, прижимая ладошку, и затихает, переживая очередной приступ боли. Чонгук ему очень, очень сочувствует. Стоит над кроватью, отодвинувшись в сторону дверей, и заламывает руки, не понимая, куда их деть. — Ты без воды как? Можешь? — Да, — рассеянно отвечает русалка, и когда Чонгук встречает его взгляд, то видит в них неуверенность. — Не пробовал, насколько долго, но лучше пока мне не… Русалка снова возвращает внимание своему пострадавшему хвосту, гладит его, и весь его вид — вид потерявшейся рыбки, которую Чонгук варварски оторвал от океана. Из лучших побуждений же — честное слово! Из лучших! Он оставляет его в спальне, пока закрывает воду в ванной и приготавливает угощение. Он заваривает ягодный чай с мятой, раскрывает печенье брата (потом купит себе еще!), выкладывает все на тарелку, пока Молли, обиженная, вновь не заявляет о себе. Чонгук хлопает себя по лбу: песок! Он забыл принести его для Молли! — Прости меня, моя кошечка, — Чонгук приседает к ней на корточки, гладит пушистое тельце и выдыхает. — Придется еще немного потерпеть. День сегодня такой — тяжелый.·✤·
Гугл ответов на вопросы Чонгука не знает. Все статьи раздражают своей неполнотой, и выпадающие ссылки — лишь очередная насмешка над ситуацией. Если бы Чонгук встретил человека, который утверждал бы, что у него в спальне раненая русалка, то он стопроцентно бы решил, что у чувака неполадки с головой, и, в лучшем случае, предложил бы обратиться к врачу. В своей невменяемости Чонгук не уверен. Расстройствами он не страдает (разве что расстройствами пищеварения по пятницам, но это не считается), галлюцинации никогда ранее его не посещали. Если все списать на двухчасовой сон, что вполне объяснимо и логично, то вопрос ставится ребром — раньше он русалок с пляжа не таскал, а сон, бывало, и вообще ждал сутки-двое. Спустя полчаса метаний по Интернету, справочной литературе и мифологическим упоминаниям, Чонгук выдыхает и смотрит на спящего Чимина. Запрос «Чимин» не выдал ничего, связанного с волшебным хвостом, плавниками и ракушками вместо девчачьей бижутерии. Чимин, который назвал себя Чимином, не выдал ничего другого, чтобы облегчить Чонгуку мыслительный процесс. Чи-мин. Чонгук переводит взгляд на опустевшее блюдце с печеньем, на чашку, в которой почти не осталось чая, на Молли, которая мирно свернулась у подножия кровати на полу. У него гудит голова, приступ отчаяния и толики невменяемости. Когда Чимин проснется, Чонгук попробует разузнать у него больше. Не смотреть на него невозможно. Его внешний вид — волшебство из сверкающих искорок, блесток и добрых фей на рождество, цветные огоньки, приятный звук, полупрозрачная вода на заброшенном пляже за несколько миль от города. Чимин — волшебный. У него светлые серые волосы, с каким-то морским оттенком, у него тонкие руки, выступающие ключицы, розовые губы и жемчужинки вместо украшений. На его шее — сияющая ракушка, вычищенная до такого блеска, что создается впечатление, будто бы она из цветного стекла. Его хвост — переливающиеся чешуйки и сияющие плавники. Нет ни каких-либо жабр, ни странных эльфийских ушей, ни рогов, ни щупалец. Чимин, накройте его по пояс, похож на мальчика с глянцевой обложки. Да и голос у него, Чонгук пытается воссоздать в памяти, — с налетом девчачьей звонкости, и размытая граница традиционной красоты по уши впечатывает Чонгука в этот омут. Чонгук ломает об него глаза и не двинется с места, сидя на стуле у кровати, как преданный пес у больничной койки. Тишина едва ли разбавляется приглушенным гулом машин из окна. Молли, мягкая и теплая, спит у кровати и наводит сонливость и на Чонгука. Чимин, распластавшись на подушке, беспокойно сжимает ее кончик в пальцах, и Чонгук рассматривает блестящие украшения на них. Скрестив на груди руки, он тихо выдыхает и закрывает глаза. Чонгук очень, очень утомлен.