Здесь я люблю тебя

Негромкий стук в дверь нарушил тишину большой, освещенной огнем многочисленных свечей комнаты. Кларк стояла у окна и смотрела на Полис: город, раскинувшийся в долине, поражал своими размерами, и Кларк пыталась представить, как в реальности выглядели города прошлого, которые она часто видела на старых, выцветших картинках и фотографиях в книгах, и почему-то ей казалось, что Полис очень похож на них. По вечернему небу плыли огромные сизые облака, растянувшиеся на западе в фигуры причудливых форм, а дальше, между горами и темной далью, алела полоска заката. Казалось, что идёт гроза, и, вместе с тем, воздух был чист и прозрачен, и хотелось пить его глотками, как живительную влагу после долгой жажды. Услышав осторожный стук, Кларк неохотно отвлеклась от созерцания мирной картины вечернего города землян и открыла дверь, с удивлением обнаружив на пороге саму Командующую. Слегка опешив, Кларк молча смотрела на спокойное лицо Лексы, казавшееся смуглым в свете свечей, на обнаженные плечи и распущенные волосы, перекинутые на одну сторону. Лекса едва заметно кивнула, словно здороваясь, и Кларк перевела взгляд на ее босые ноги. Почему она здесь, в такое время, да ещё в таком полуобнаженном виде? — Это что — «я же тебе говорила»? — пробормотала Кларк слегка смущенно. — Нет, это «спасибо», — ответила Лекса, и Кларк невольно посмотрела на ее обнаженную шею. Прямые плечи Лексы золотились в свете факелов, падавшем из коридора. Охраны нигде не было видно, и вся башня, казалось, спала спокойным сном. Комната Лексы находилась на другом этаже, довольно далеко, и Кларк никогда прежде не разговаривала с Лексой в столь поздний час в неофициальной обстановке. — Проходи. Командующая вошла, и Кларк увидела две повязки на ее обнаженной руке — одна была свежей, будто ее недавно наложили, а вторая — на той самой ладони, которой Лекса схватилась за меч Роана — наоборот, была растрепанной и уже почернела от крови. Темное пятно виднелось и в углу губ Лексы — там, куда ее ударил Ледяной принц, и в полумраке оно было заметно особенно отчётливо. — Давай я сменю повязку, — сама не ожидая от себя, произнесла Кларк, смело беря Лексу за руку, и, к ее удивлению, девушка повиновалась: она молча прошла вглубь комнаты и села на небольшой диванчик, сложив руки на коленях. Сейчас, в этой мирной, почти интимной обстановке, Командующая выглядела настолько спокойной, что Кларк захотелось разбить эту ледяную уверенность, эту с ума сводящую невозмутимость, и она нервно качнула головой, стряхивая с себя наваждение. Почему рядом с этой девушкой ею владеют такие разные, иногда совершенно противоположные чувства? В один момент она хотела убить Лексу, в другой — притянуть к себе и увидеть в ее глазах отражение своего собственного желания, в третий момент Лекса пугала ее и отталкивала, а в четвертый — манила к себе, как мотылька манит слишком яркий огонь. Она одернула себя. То, что Командующая однажды поцеловала ее, не говорит ровным счетом ни о чем. Это было так давно, в другой жизни, и тогда… тогда между ними не произошло то, что случилось у горы Маунт-Везер. Но против воли, мысли Кларк вернулись к тому моменту, когда мягкие губы Лексы прижались к ее губам, а прохладная рука Командующей легла на ее шею, посылая теплые токи по всему телу, и она была вынуждена признать, что этот миг, когда они целовались, даже не особо разжимая губ, медленно, едва касаясь, словно боясь поранить, был самым волнующим во всей ее короткой жизни. Никто никогда не был с ней так нежен, как суровая и непреклонная предводительница землян, от взгляда которой огромные бородатые мужчины падали на колени. Никто никогда не целовал ее с такой ошеломительно медленной чувственностью. Никто не заставлял ее тело дрожать от одного лишь касания, никто не пробуждал такой вихрь желания внутри, и никто не занимал ее мысли так надолго, как эта странная, сильная и непреклонная девушка, с которой ее свела судьба. Но Кларк стряхнула с себя неуместные мысли и отошла к столу за брошенной туда перед этим чистой тряпкой, которую она взяла в качестве полотенца, чтобы умыться перед сном. Теперь Кларк была уверена, что тряпка подойдет для перевязки — она была тонкая и пахла мылом, и порвать ее не составило бы никакого труда, и это явно лучше, чем та ветошь, которой неумытый лекарь Командующей перевязал ей руку после боя. Кларк, чья мать была врачом, питала предубеждения против целителей землян и уже однажды говорила Лексе об этом, но Командующая, хотя и выслушала ее, продолжала доверять своему лекарю. Взяв тряпку и обернувшись, Кларк увидела, как Лекса грациозно садится на диванчик, одновременно с тем поднимая на нее свои огромные выразительные глаза, и все внутри Кларк вдруг наполнилось сладкой и пронзительной болью. Ещё несколько часов назад, днём, под ярким солнцем, Лекса с дикими глазами и развевающейся за спиной гривой волос яростно сражалась на арене за свою честь, сражалась не на жизнь, а на смерть, и была похожа на саму богиню Афину Палладу, которая разит своим мечом направо и налево, прорубая в рядах противника огромные дыры, состоящие из трупов поверженных врагов. Кларк помнила и то, как величественно Лекса выглядела, когда, метнув копьё в Найю, она гордо выпрямилась, глядя на толпу, скандирующую ее имя, и как сверкали зелёные глаза, обрамлённые боевой раскраской, и как тяжело вздымалась грудь, и как она сама, Кларк, все ещё не в силах поверить, что Лекса выжила, дрожала от восхищения, страха и другого, не названного пока еще чувства, которое только усилилось, когда Лекса, пробежав взглядом по толпе, остановилась на ней. В этом взгляде было столько всего, что грудь Кларк сдавило, и она лишь смогла кивнуть, думая, как сильно ей хочется сейчас прикоснуться к Лексе, прижать ее к себе, почувствовать запах разгоряченного тела, металла и крови, и уткнуться в пышное великолепие ее волос. И вот Лекса здесь, в ее комнате, она одета в совершенно немыслимое платье-сорочку, видимо, оставшуюся от прежних времен, чёрную, тонкую и почти прозрачную, ее гладкие плечи обнажены, а волосы — боже — распущены, и она смотрит на Кларк снизу вверх так, как смотрят женщины, которые боятся передать своим взглядом слишком многое. Кларк подумала, что она впервые видит Лексу такой: мирной, юной, смущенной, — и вспомнила ту девушку-воина, которая, восседая на причудливом троне и небрежно вертя кинжал в тонких пальцах, сверлила ее немигающим взглядом и холодно спрашивала: — Так это ты та самая, кто сжёг в огне триста моих воинов? Теперь она пыталась вспомнить, в какой момент Лекса из грозной воительницы превратилась в себя нынешнюю, такую нежную и смущенную, такую открытую, доверчивую, словно спрашивающую взглядом — «ты не обидишь меня?». Когда Эбби оживила Линкольна, и потом, в шатре, Лекса, положив руку на рукоять меча, смущённо улыбнувшись, сказала: — Никто ещё не выживал после такого… И Кларк увидела вместо грозной Командующей просто очень молодую девушку, которая увидела нечто, потрясшее ее, и теперь не в силах сдержать эмоций, а потому смущается, тая улыбку в уголках зелёных глаз и полных, розовых губ. Это произошло тогда? Или в тот момент, когда после покушения на Октавию, Кларк, обезумев от ярости, почти прижала Лексу к столу в палатке, и Командующая вдруг сдалась, но сдалась так, как сдаются сильные люди: да, она была загнана в угол, она проявила слабость, Кларк напирала на нее спереди, сверля ненавидящим взглядом, а Лекса вдруг сказала вещь, от которой у Кларк ослабели колени и сердце бешено застучало в груди… — Двести пятьдесят человек погибли в той деревне, и ты дала им сгореть. — Не всем. Не тебе. И это «не тебе», и слезы в глазах Лексы, и ее сладкое дыхание на губах, и Кларк впервые тогда подумала, что близость Командующей беспокоит ее слишком сильно, потому что из врагов они вдруг превратились в кого-то иного, и Кларк не смогла не посмотреть на приоткрытые губы Лексы и впервые задалась вопросом — каковы на вкус эти идеально пухлые губы с их беспомощно-властным изгибом? Или это произошло позже, когда Лекса сказала: — Я доверяю тебе, Кларк… И опустила голову, сглатывая, как она всегда делала, когда волновалась, и Кларк вдруг охватила такая страшная нежность и жалость, что она сделала шаг в личное пространство Лексы, говоря: — Я знаю, как для тебя это трудно. Но она не предполагала, что Лекса, грозная Командующая землян, Лекса ком Трикру, Хеда, которая никому и ничему не верила, вдруг сама поцелует ее, и потому испугалась. Лекса была такой нежной и осторожной, будто боялась сломать Кларк, и Кларк, привыкшая к страсти, к бешеному натиску мужчины, не смогла противостоять этой ласковой доверчивости — едва ощутив губы Лексы, она вдруг поняла, что перед ней нечто прекрасное и хрупкое, и потому лишь касалась губ Командующей, не пытаясь углубить поцелуй. Сколько ночей после этого она просыпалась от бешеного прилива крови между ног и вынуждена была делать то, что Рейвен Рейес называла «самодельничать», потому что боль внизу живота становилась невыносимой, и заснуть снова не представлялось возможным. Ей снилось, что она прижимает Лексу к себе и пробует ее на вкус, как она пробовала Финна, проникает языком ей в рот, упивается ее теплым дыханием, ароматом волос, нежностью прижатого к ней тела, а потом… Кларк и сама не знала, что было бы потом, потому что от одного только поцелуя, пусть и во сне, она заводилась так сильно, что ее нижнее белье становилось влажным, и она просыпалась неудовлетворенная, злая, растрёпанная, и постоянно думала о том, вспоминает ли Командующая их осторожный поцелуй? Хотела бы Лекса почувствовать, как Кларк прижимает ее к кровати, как снимает ее боевой плащ, как расстёгивает латы на ее руках, как запускает пальцы в сложное сплетение косичек и сминает губы своими поцелуями? Хотела бы отдаться, стать зависимой, слабой, потерявшейся в эмоциях, потерявшей контроль? Была бы Лекса настойчивой, или податливой, или нежной, или грубой, оказавшись с Кларк в одной постели? А какой она была с той самой Костией, о которой говорила в Тондиси перед погребальным костром, на котором сгорели Финн и убитые им земляне? Или страдания, пережитые Лексой, выжгли все живое в ее душе, и никто не смог бы пробудить в ней ответные чувства? Все эти вопросы мучили Кларк долго, до самого предательства Лексы у горы Везер, и даже потом, во время затворничества в лесу, Кларк не могла забыть поцелуи Лексы и страдала, проклиная себя за страсть к врагу, вот только теперь она понимала, что никогда не узнает, какой была бы Хеда, если бы они когда-нибудь смогли быть вместе. А ещё была Найла… Кларк помнила и то, как сильно она желала Лексу в те месяцы, которые они провели вдали друг от друга — так сильно, что накинулась на Найлу, владелицу таверны, накинулась, пытаясь представить, что она в постели с Командующей, вот только Найла не была Лексой, и поцелуи ее были слишком мокрыми, а руки слишком настойчивыми — ничего общего со сводящей с ума нежностью и осторожной страстью Лексы. И Кларк позволила Найле опрокинуть себя на спину, раздвинула ноги, и лежала, не испытывая ни малейшего стыда от того, что другая женщина (впервые встреченная женщина) целует ее между ног, ласкает языком и проникает внутрь пальцами, и она дошла до вершины быстрее, чем ожидала, однако оказывать ответную услугу Найле не стала, и они заснули в одной кровати, но Кларк не ощущала ничего, кроме тупого физического удовлетворения. На душе было муторно и скользко, будто она сунула руку в бочку с червями, и в памяти упрямо вставали пронзительные зелёные глаза и стоял шепот: — Не всем. Не тебе. Она стряхнула с себя воспоминания и села напротив Лексы, беря ее раненую руку в свою. Интересно, как бы отреагировала Лекса, если бы она рассказала ей о Найле? Сказала бы — знаешь, я так хотела тебя, что отдалась первой попавшейся женщине, проявившей ко мне нежность, и во время секса с ней я думала о тебе и представляла тебя со мной на этом ложе. Разозлилась бы Лекса или усмехнулась? Или вообще не проявила никаких чувств, а лишь приподняла подбородок в той царственной, унаследованной неизвестно от кого манере, которая была так неожиданна в среде полудиких землян? Кларк никогда не видела Лексу злой. Самоконтроль Командующей был столь велик, что она ни при каких обстоятельствах не позволяла своим эмоциям проявляться, и ее умение владеть собой потрясало. Даже в тронном зале, когда Найя бросила Лексе вызов, когда представители Кланов предали ее и Кларк видела полыхающую в глазах Лексы ярость, лицо Хеды оставалось бесстрастным и спокойным. Сейчас же… сейчас Кларк читала по лицу Лексы, как по книге: смущение, неуверенность, нежность, грусть, благодарность — все это сбивало с толку и заставляло думать о том, о чем думать было нельзя. — Эта девушка, Онтари, — начала Кларк, потому что молчание затянулось. Она медленно разматывала пропитанную черной кровью повязку на руке Лексы. — Что с ней будет? Она вспомнила, как Лекса схватилась за меч Роана, и как кровь закапала на землю. Порез был глубоким, но не опасным, и Кларк подавила желание наклониться и прикоснуться к пораненным пальцам губами. Какая красивая рука, думала она, держа ладонь Лексы на коленях. Это рука пианистки или скрипачки — длинные тонкие пальцы, изящные и лёгкие, призванные извлекать на свет красоту музыки, а вместо этого привыкшие держать рукоять меча и дарующие смерть. Лекса опустила взгляд, глядя вниз, на их соединённые ладони. — Она не вернётся в Конклав, пока я не умру, — тихо ответила Лекса, поднимая голову, и Кларк в который раз поразила глубина ее темных в полумраке глаз. — Ты когда-нибудь говоришь о чем-то, кроме своей смерти? — улыбнулась Кларк, и — боги — Лекса улыбнулась в ответ. Это было как луч солнца в весеннее утро, как первая песня жаворонка, и хотя улыбка была тихая, нежная — просто растягивание губ, но Кларк почувствовала, как разливается в груди тепло — медленно и неотвратимо, будто Лекса только что подарила ей нечто прекрасное, а она не умела это принять. Нервно сглотнув, Кларк заставила себя оторвать взгляд от полных губ Командующей и стала усердно бинтовать ее руку, игнорируя предательскую реакцию тела. Боже, если одна улыбка Лексы способна так воспламенить ее, что было бы, если бы Командующая снова пожелала поцеловать ее? Если бы можно было притянуть Лексу к себе, усадить на колени, впиться губами в эту гладкую шею, сорвать сорочку, ощущая дрожь податливого тела… Она закончила перевязку и с неохотой отпустила теплую ладонь Лексы. Та убрала руку, но осталась сидеть. В глубине ее глаз тлело что-то, чему Кларк не могла подобрать названия. Ожидание? Печаль? Желание? Кларк не знала, и, чтобы отвлечься, она решила перевести разговор в безопасное русло, но Лекса опередила ее. — Спасибо, что поддержала меня, — сказала она, не отводя своих спокойных глаз от лица Кларк, и та не выдержала этого прямого взгляда. Могла ли она не поддержать? Могла ли предать Лексу, зная, что на кону стоит жизнь самой Командующей и жизни их людей? Могла. Могла отомстить за гору Везер, за боль, которую испытала, когда Лекса стояла там, измазанная чужой кровью, и тихо, но твердо произносила безжалостные слова, и лицо ее было совсем чужим, будто бы и не ей принадлежащим: — Я приняла это решение головой, а не сердцем. И уходила, оставляя Кларк одну — прямая, с ровной спиной, решительная и отчужденная, предавшая то хрупкое, что едва зародилось между ними и тут же умерло, растоптанное безжалостной ногой воина, выполняющего свой долг. Иногда Кларк думала о том, было бы решение Лексы у горы Везер другим, если бы она согласилась быть с ней, а не ответила «ещё нет» в палатке перед тем, как все увидели ракету, пущенную Беллами? Да, Кларк могла отомстить. Могла убить Лексу в тот момент, когда приставила нож к ее горлу, когда, дрожа, смотрела в ясные чистые глаза и понимала, что, стоит сделать одно движение — и Лекса не будет сопротивляться, не будет выхватывать нож, а примет свою судьбу так, как она всегда принимала ее — с высоко поднятой головой. И этот шепот «прости меня», разбивший сердце Кларк, шепот, после которого слезы хлынули градом — первый раз после событий на горе Везер. — Я делала то, что было правильно для моих людей, — пробормотала Кларк и тут же мысленно прокляла себя. Второй раз она произносила эту фразу, второй раз говорила то, что нужно было сказать, а не то, что кричало ее сердце, полное боли. Тронный зал, тишина, Лекса с заложенными за спину руками, ее прямая, как всегда, спина и усталый голос: — Спасибо, что ты осталась. Но Кларк слишком долго ненавидела Лексу за предательство, чтобы заметить, что непреклонная Командующая второй раз за несколько дней говорит ей «спасибо», что покрасневшие от усталости глаза полны тепла и благодарности, и она тогда сказала те же самые слова: — Я делала то, что было лучше для моих людей. Сказала и увидела, как омрачилось красивое лицо Лексы, как грусть легла на его черты, но не стала смягчать удар, и лишь только после того, как Лекса опустилась перед ней на колени, и Кларк, потрясенная, протянула ей руку, помогая подняться, поняла, как больно и страшно, наверное, было Лексе говорить эти слова, а потом делать то, что ни один Командующий до неё не делал: вставать на колени перед тем, кто ещё недавно был врагом, и все же она пошла это, преклонилась перед Кларк, не отводя взгляда, бесстрашно и красиво, как она делала все на свете, и… И сейчас, поднимая взгляд, Кларк увидела грустные глаза Лексы, ее смущение — она открылась, пришла, она переступила через свою гордость, чтобы поблагодарить Кларк за поддержку, а в ответ услышала сухое «мне плевать на тебя, я делала это ради своих людей». Кларк почти возненавидела себя за эти слова — вот сейчас Лекса встанет и уйдет, и у них больше не будет этого шанса, потому что Командующая и так уже однажды предложила ей себя, пошла навстречу, сделала первый шаг, а она оттолкнула ее, и теперь повторила это, и Лекса, конечно, не станет больше пытаться. Но предательский язык не повиновался Кларк и она, словно чтобы заполнить паузу, произнесла сухие слова: — Твои послы предали тебя. Неужели ты их не накажешь? Губы Лексы едва заметно дрогнули. Не отрывая взгляда от Кларк, она сказала очень тихо: — Они тоже думали, что делают так, как лучше для их людей. Кларк застыла на месте. Сколько же мудрости в этой юной женщине, так рано взвалившей на себя бремя страшной ответственности? Сколько силы и терпения таится в ее душе? Она, однажды сказавшая, что любовь — это слабость, разве может она посчитать Кларк достойной своей любви? Нет, это немыслимо, не стоит даже думать об этом, потому что все это сейчас так некстати, и Лекса никогда бы не поставила под удар своих людей, так что нужно унять эту боль и эти чувства, разрывающие грудь на части, нужно встать и сказать сейчас «Спокойной ночи, Хеда», и увидеть, как Лекса кивает едва заметно, а потом выходит из комнаты, бросая на Кларк прощальный взгляд, в котором так много невысказанного и столько обещаний. И Кларк, проклиная себя, встала, сложила руки на животе — ей самой этот жест показался каким-то материнским, даже старушечьим, и кивнула, глядя сверху вниз на лицо Лексы. — Спокойной ночи, Хеда. Лекса грациозно поднялась, и Кларк, к своему удивлению, не заметила на ее лице ни следа боли: только грусть и какое-то совершенно немыслимое понимание, словно Лекса уже видела эту сцену в своих снах и отказ Кларк не оскорбил ее. — Спокойной ночи, посол, — сказала Лекса с лёгкой улыбкой, и Кларк, совершенно ошеломленная, наблюдала, как она проходит мимо, обдавая Кларк запахом своей кожи — теперь, без лат и всех этих ремешков, кожаных доспехов и меча, Лекса пахла не смертью и сражениями, а чем-то свежим и неуловимым, как аромат ландыша после долгой зимы — нежным и ласковым дуновением весны, счастья и тепла. Ее плечо коснулось плеча Кларк, когда она проходила мимо, и вот сейчас, спустя три шага она окажется у двери, и все закончится, и она уйдет… Кларк перехватила ее за руку. — Стой, — сказала она, сама не ожидая от себя того, что сделала. Лекса остановилась, но повернулась не сразу, словно колебалась. Кларк смотрела на ее распущенные волосы, на нежную линию подбородка, на маленькое ухо с беззащитной мочкой, а пальцы ее ощущали тепло и гладкость кожи, а потом Лекса повернулась. — Лекса, я… Грудь Кларк сдавило так сильно, что ей стало не хватать воздуха. Значит, вот как оно происходит? Когда рядом с тобой самое драгоценное существо во Вселенной, тот, кто заставляет твой мир кружиться, и твоя кровь начинает быстрее бежать в жилах, а сердце стучит с неимоверной быстротой, и, хотя нужно сделать всего один шаг, но он самый трудный за всю твою жизнь, и это момент, который ты потом будешь вспоминать сотни, тысячи раз, и каждый раз будешь чувствовать все также остро, как сейчас. — Лекса, — пробормотала Кларк, ощущая, как Лекса слегка шевелится, делая движение вперёд, едва заметное, будто она тоже хочет быть ближе, но не решается. Глаза Лексы, такие огромные, почти испуганные, остановились на лице Кларк, и та прочла в них все, что читала много раз до этого, но не умела или не хотела понять: принятие, желание, боль, страх быть отвергнутой. Кларк слегка передвинула свою руку вверх, скользя кончиками пальцев по гладкой коже, и с губ Лексы слетел вздох, достаточно громкий для того, чтобы Кларк его услышала. И она решилась. Она сделала шаг вперёд, чуть склонилась и коснулась своими губами рта Лексы. В этот момент все ее страхи исчезли. Почему-то все происходящее казалось правильным, и, несмотря на то, что Лекса поначалу не ответила на поцелуй, Кларк откуда-то знала, что ее ждали, что Лекса ждала этого шага — ведь в прошлый раз Командующая первой поцеловала Кларк, и теперь была ее очередь действовать, и обе понимали, что это так. Не углубляя поцелуй, Кларк обхватила тонкую талию Лексы правой рукой, притягивая ее тело ближе, и без своих доспехов девушка оказалась такой пьяняще хрупкой, податливой, нежной, и обнимать ее было столь приятно, что Кларк невольно усилила нажим руки, стараясь стать ещё ближе, а губы ее обхватили нижнюю губу Лексы, совсем как тогда, перед битвой, но теперь — и Кларк откуда-то это знала — все было сложнее и легче одновременно. Продолжая держать Лексу за талию правой рукой, левую она запустила в пышное великолепие ее волос на затылке, прижимая голову Командующей к себе и ощущая, как Лекса несмело касается ладонями ее плеч. Губы Лексы были прохладными, но, как только Кларк осмелела и приоткрыла рот, как горячее влажное тепло обволокло ее, и от неожиданности девушка застонала и крепче вцепилась в буйные кудри Лексы, сходя с ума от мысли, что-то, чего она так долго ждала, действительно происходит: уверенная в себе, всегда собранная Хеда, перед которой трепетали тысячи людей, тает в ее объятиях, прижимается к ней, жаждущая и потерявшаяся в ощущениях, которые им обеим дарил этот нежный спокойный поцелуй. Рука Кларк скользнула по талии Лексы вверх, на плечо, а пальцы Лексы внезапно сжали ее голову, и Кларк ощутила влажный язык, ласкающий ее губы — сначала несмело, словно волнуясь, а потом все более настойчиво. Прошла лишь одна секунда замешательства, а потом Кларк потеряла голову, потому что поцелуй Лексы вдруг стал таким жадным и страстным, словно она годами мечтала поцеловать Кларк, и вот смогла это сделать, и боже, губы Лексы были такими мягкими, а язык таким нежным, а волосы на затылке такими шелковистыми под пальцами Кларк, и вся она так чудесно горела, когда ее тело сливалось с телом Кларк, что ей захотелось остаться в этом поцелуе навсегда, и Лекса, похоже, была с ней солидарна — она нетерпеливо выгнулась под руками Кларк, когда та, насладившись шелком волос на пальцах, перешла на спину, гладя обеими руками лопатки Лексы, похожие на маленькие крылья. Губы Лексы были то настойчиво нежны, то сдавались на милость победителя, и Кларк никак не могла решить, чего ей больше хотелось — развернуть хрупкое тело Лексы к кровати, уложить на спину, опуститься сверху, прижав собой, и исследовать всю ее губами и пальцами или почувствовать, как Лекса делает то же с ней, и эта дилемма была чертовски приятна. Но Лекса решила все за нее. Не разрывая поцелуя, она подалась назад, увлекая Кларк за собой, и им пришлось разъединиться: Лекса, не глядя, опустилась на кровать, а Кларк, тяжело дыша, остановилась перед ней, не в силах оторваться от поднятого к ней лица, такого открытого сейчас, и огромных, полных чувств глаз Лексы. Все внутри нее дрожало, ноги были как ватные, а на губах горел вкус Лексы, сладкий, нежный, похожий на фруктовое вино, и такой же пьянящий. — Лекса, — с благоговением прошептала Кларк, опускаясь на колени перед кроватью. Теперь ее лицо было ниже, и Лекса потянулась к ней, как утопающий, обхватила щеки ладонями, и глаза ее сверкали такой безграничной нежностью и любовью, что Кларк захотелось зажмуриться. Это все было слишком огромно, и чувства грозили разорвать ее, и Кларк задавала себе вопрос — как могла она прожить столько времени без поцелуев Лексы, без ее запаха, который сейчас окутывал Кларк, как нежный, теплый кокон, без ее рук, ласково скользящих по плечам, когда Командующая притянула Кларк на себя, опускаясь на кровать. Все мысли до единой вылетели из головы Кларк, когда она ощутила Лексу всем телом, когда, зажмурившись, вслепую нашла губами ее рот, когда их языки встретились, и бедра соприкоснулись, а руки Лексы заскользили по ее спине, лаская и гладя. С трудом оторвавшись от губ Лексы, Кларк приподнялась, опираясь на руки, нависла сверху, глядя на это умопомрачительное зрелище, от которого у нее дрожало все внутри: она всегда считала Лексу красивой, но сейчас, лёжа под Кларк, Командующая была просто невероятна. Ее полные розовые губы припухли от поцелуев, грудь тяжело вздымалась, а глаза были подернуты туманной поволокой, и Кларк покачала головой, ощущая, как безумное желание затапливает ее от кончиков пальцев ног до самой макушки. — Ты хотя бы представляешь себя, какая ты красивая сейчас?  — сдавленно спросила она, следя за тем, как в ответ губы Лексы медленно и нежно изгибаются, образуя ту самую, сводящую с ума улыбку, которая так редко посещала лицо суровой Командующей и от которой у Кларк подгибались ноги. Она поймала себя на мысли, что, если бы могла, то запечатлела бы Лексу именно такой — лежащей под ней, открытой, желанной… Желающей… И ещё она твердо знала, что этот момент останется с ней навсегда, сколько бы лет они ни прожила — момент, когда они отбросили все, что стояло между ними, забыли о «твоих» и «моих» людях, о Ледяном клане, о войне, ещё недавно стоявшей на пороге, о грядущих бедах и переменах, и открыли друг другу то, что так давно и тщательно скрывали. Но Лекса не дала Кларк возможности долго размышлять: потянувшись к ней, она увлекла ее в очередной глубокий поцелуй, своим телом, губами, бедрами давая понять, чего именно она хочет, и Кларк не нужно было долго уговаривать. Опустившись на Лексу, девушка покрыла нежными поцелуями ее покрасневшие щеки, высокие скулы, твердый маленький подбородок, затем спустилась к шее, где тонкая кожа была беззащитно прохладной, нащупала пальцами бретельки сорочки и потянула их вниз, обнажая прямые плечи Командующей и ее небольшую грудь. Пальцы Лексы зарылись в ее волосы, чуть дёргая их, зарываясь глубже, и Кларк восприняла это как поощрение и разрешение — губы ее проследовали по изящным ключицам вниз, к груди, целуя едва заметную впадину, и, когда ее рот сомкнулся на соске, Лекса почти неслышно застонала, выгибаясь навстречу горячей ласке языка. У Кларк помутилось в голове. Стон Лексы отозвался во всем ее теле такой волной желания, какого она не испытывала никогда, и, когда руки Лексы скользнули в вырез ее халата и ей пришлось оторваться от манящей груди, Кларк невнятно запротестовала. — Сними его, — задыхающийся шепот Лексы проник в ее затуманенный разум, и Кларк повиновалась: резким движением она приподнялась, не отрывая взгляда от полуобнаженной Лексы, и стянула с плеч халат, а затем снова прильнула губами к груди Командующей. Все это было так необычно, так волнующе прекрасно и так ново одновременно — с Найлой Кларк не делала ничего подобного, да ей и не хотелось, и мимолётное чувство вины за то, что она не вернула должок, быстро стёрлось под влиянием усталости. Сейчас же Кларк хотелось ласкать Лексу вечно. Ее собственное тело перестало иметь значение, она упивалась звуками коротких вздохов Командующей, вырывающихся сквозь сжатые зубы, ее тяжёлым дыханием, тем, как она двигалась и как сжимались пальцы в волосах Кларк, когда она притягивала ее голову ближе к своей груди. Кларк хотелось раздеть Лексу до конца, хотелось раздеться самой, но сил оторваться от теплого желанного тела не было, и она спустилась ниже, покрывая поцелуями напряжённый живот Командующей, касаясь языком пупка, одновременно с тем задирая подол сорочки, оглаживая стройные бедра и чувствуя, как при каждом поцелуе пальцы Лексы впиваются в ее плечи — сильнее и сильнее, будто Командующей было больно. — Кларк, — тихий голос раздался сверху, и Кларк подняла голову, глядя в темные глаза закусившей губу Лексы. — Вернись, — Лекса прошептала это так тихо и вместе с тем с такой неуловимо прекрасной улыбкой, что Кларк вдруг смутилась. Наверное, ей действительно стоит притормозить — подавленное месяцами желание давало о себе знать, и она накинулась на Лексу, как голодный зверь, а ведь в ее мечтах все было не так. В ее мечтах Лекса извивалась в ее объятиях сотни раз, и они смотрели друг другу в глаза, и лежали рядом, целуясь, и разговаривали, и перетекали друг в друга, но сейчас выходило, что Кларк, получив тело Лексы, тут же задрала ей юбку, будто Командующая была той же Найлой, с которой можно было удовлетворить желание и забыть об этом на утро, а ведь Кларк хотела поклоняться ее телу, любить его так, как никого никогда не любила, касаться его своими руками, взглядом, дыханием, а не просто брать то, что ей предложили, варварски быстро, как разбойник, которому нужно торопиться, чтобы его не поймали. Смутное чувство вины пронзило Кларк, и она поднялась, ложась рядом с Лексой, подперла рукой голову и взглянула в распахнутые ей навстречу изумрудные глаза. — Прости, — улыбнулась она, наклоняясь для поцелуя. — Если бы ты знала, как сильно и давно я тебя хочу, ты бы поняла мою спешку. Лекса долго молча смотрела на нее, затем подняла руку и коснулась щеки Кларк, проводя пальцами по щеке до самых губ. — И как давно? — нежно спросила она, и Кларк прикусила кончик ее пальца, наслаждаясь тем, как зрачки Лексы резко расширились от удовольствия. — Не знаю, — Кларк посмотрела на распростертое перед ней тело Командующей. Сорочка жгутом собралась на талии, одну руку Лекса закинула за голову, а ногу согнула в колене, и от этого её тело приняло особенно соблазнительный вид: тонкие линии, золотистая кожа и плавные изгибы манили к себе и не давали Кларк мыслить ясно, а потому она наклонилась, прихватывая губами кожу за ухом и сходя с ума от аромата кожи Командующей. — А я… — Лекса закинула голову назад, подставляя шею под поцелуи Кларк. — Мне кажется, я захотела тебя с первого взгляда. Кларк задохнулась от набежавшей на нее при этих словах волны тепла и нависла над Лексой, опираясь на руки. Кончики их носов соприкасались, грудь Кларк терлась о грудь Лексы, животом она ощущала гладкость живота Лексы, и это было пугающе прекрасно. Лекса обхватила щеки Кларк ладонями, обожгла горячим дыханием, и Кларк не удержалась, скользнула языком между ее губ, увлекла Лексу в поцелуй, такой страстный и долгий, что у обеих закружилась голова. Лекса приподнялась над кроватью, ощущая, как Кларк скользит ладонями по коже, оглаживает все ее тело, прижимает к себе, а потом вновь опускает ее на кровать, и вот уже Лекса оказалась сверху, и, не в силах разорвать поцелуй, они начали кататься по кровати, срывая остатки одежды, и в какой-то момент нога Кларк скользнула между ног Лексы, и от ощущения влаги на коже она застонала, прикрывая глаза и упираясь руками в подушку по обе стороны от лица Лексы, которая оторвалась от губ Кларк, зарылась пальцами в белокурые пряди, сжимая ее голову, взглянула в шальные глаза Кларк и прошептала: — Возьми меня. И это было все. Почти теряя сознание от возбуждения, Кларк опустила левую руку, скользя ладонью по гладкому телу Лексы, закрыв глаза и запоминая ощущения — вот лихорадочная, покрытая испариной кожа груди, напрягшиеся соски, прохладный живот, бедра, которые с готовностью раскрываются, ожидая ее, и, мягкие короткие волоски, и наконец, горячая влага, в которую она, не медля, погрузила пальцы, не встретившие никакого сопротивления. Лекса отозвалась на это ласковое вторжение полустоном-полувздохом, подалась навстречу, сделала бедрами плавное движение вперёд и вверх, и ее голова запрокинулась, а Кларк приподнялась, жадно впиваясь взглядом в ее лицо, следя за тем, как на нем одна за другой сменяются эмоции: Лекса откровенно наслаждалась присутствием Кларк в своем теле, и это было сродни прикосновению к чему-то запредельному, к какой-то тайне жизни, за которой все прежнее не имело никакого значения. — Лекса, — пробормотала Кларк, утыкаясь лицом в щеку Командующей и ощущая лёгкий пот, похожий на серебристые бисеринки, выступившие на коже Лексы. Все это: бедра, то стискивающие ее руку, то разжимающиеся в блаженном покое, руки, стиснувшие ее плечи, приоткрытый рот, мягкие вздохи, сменяющиеся короткими стонами — было до того необычно и прекрасно, что Кларк потерялась в собственных ощущениях. Она не знала, сколько это продлилось, но рука ее, словно живущая своей жизнью и точно знающая, что она делает, двигалась и двигалась, а тело Лексы все танцевало, исполняя самый прекрасный танец во Вселенной, и, наконец, вся она натянулась, как струна, закусила плечо Кларк, причинив небольшую боль, застонала как-то особенно — так, что Кларк на миг испугалась, не повредила ли она что-то внутри Лексы — и застыла, почти не дыша, с закрытыми глазами — прекрасная, юная богиня любви, познавшая блаженство быть единым с кем-то, кто смог привести ее на эти вершины. Кларк, онемев от изумления, смотрела на ее лицо, безмолвное и отрешенное, покрытое лёгкой краской страсти — смотрела и все не могла наглядеться. Ее пальцы еще оставались в Лексе, она ощущала слабые токи, пробегающие внутри девушки, и боялась пошевелиться, чтобы не нарушить волшебство момента. Потом Лекса медленно открыла глаза, и Кларк увидела в них звёздное небо, прекрасные дали и всю красоту мира, когда Командующая взглянула на нее. — Я люблю тебя, — сказала Кларк так тихо, что услышать могла только Лекса, и она услышала. — Я люблю тебя, Лекса из Лесного народа, люблю каждую твою клеточку, каждую твою частицу. Все, что я делала и делаю, я делаю лишь потому, что люблю тебя. Прохладные, чуть влажные ладони легли ей на щеки, и Лекса притянула Кларк к себе, касаясь губами ее губ, и Кларк скорее угадала, чем услышала: — Я тоже люблю тебя, Кларк из Небесных людей. Если бы Кларк могло стать лучше, то ей бы, несомненно, стало, но лучше быть не могло, а потому она лишь наклонилась и поцеловала ту, которую любила, и Лекса с готовностью отозвалась на поцелуй, впустила язык Кларк в свой теплый рот и позволила насладиться этой сладкой влажностью, а потом Кларк слегка приподнялась, все ещё оставаясь в Лексе, и та, оторвавшись от нее, прошептала: — Нет, останься… И Кларк, которой казалось, что она никогда ещё не была такой влажной, как сейчас, вдруг ощутила между своих бедер руку Лексы, а затем длинные чуткие пальцы оказались там, где все пульсировало невозможным желанием и болью, и Кларк застонала, утыкаясь носом в шею Лексы, потому что ощущения были невероятно интенсивными, и ее бедра сами собой задвигались, вбирая Лексу в себя, желая с каждым толчком стать все ближе, принять ещё больше, и ее собственная рука тоже пришла в движение, и все потерялось в звуках, запахах и стонах, и, когда все кончилось, Кларк поняла, что уже никогда не будет прежней. Ей казалось, что она спит долго, но, когда она подняла голову, отрываясь от теплой груди спящей Лексы, то за окном было все так же темно. Свечи почти все догорели, и, но в слабом полумраке виднелись очертания мебели и дверей. Кларк задалась вопросом, слышала ли охрана, которая патрулировала коридоры, звуки, доносящиеся из ее комнаты, и вдруг поняла, что ей все равно. После любовной схватки с Лексой все члены ее тела были приятно расслаблены, и Кларк поняла, что давно не чувствовала себя настолько умиротворённой и счастливой, как сейчас, когда Лекса лежала в полуметре от нее, обнаженная, прикрытая до середины спины простыней, и во сне ее лицо было совсем юным и очень красивым. Завтра она проснется, и на этом лице снова проступит печать власти и ответственности, завтра она снова станет всемогущей Хедой, которая принимает решения за всех своих людей и несёт на плечах слишком большой для одного человека груз. Завтра они снова станут лидерами двух кланов, двумя правительницами, и все, что произошло между ними этой ночью, будет известно только им двоим, и, возможно, ночь, подобная этой, никогда не повторится, но сейчас Кларк наклонилась, касаясь губами лба Лексы, и прошептала, зная, что Лекса не может слышать ее, но все же слышит: — Не всем. Только тебе.