«Видя, как вдали твой образ погружается во тьму, Унять дрожь не могу, И остается лишь смотреть отчаянно вперед, Куда тропа зовёт…»
©TAEMIN - Sayonara Hitori
Лязг металла, стоны боли и крики агонии. Окита не понаслышке знал, что это такое – быть капитаном Синсенгуми, вести за собой людей и изо дня в день в борьбе с революционной армией терять друзей и знакомых. Он вёл их, прикрывая своими верными мечами: Киёмицу и Ясусадой, отражая каждый удар, одновременно пропуская немало. Он чувствовал, что силы его медленно, но верно покидают. Слабость от мелких ран, боль при каждом взмахе меча становились всё явственнее. Он знал, уходя, что это будет его последний бой. Стараясь не поддаваться панике, он сквозь страх широко улыбался, ласково гладя по головам своих верных товарищей – мечи, что не раз спасали его в самые трудные минуты жизни. Он благодарил небо, что однажды они попали в его руки и сожалел только о том, что вынужден их оставить. Пропустив очередной удар, Окита уже замахнулся для отражения следующего, как услышал недалеко от себя крик полный боли: "Окита-сан!". В следующую секунду он задыхался от боли, пронзающей всё его естество. Внезапно нахлынувшая слабость и подогнувшиеся колени говорили о стремительно приближающемся конце. Упасть ему не дали лишь руки Киёмицу. Сквозь слезящиеся глаза Окита увидел гримасу боли на столь дорогом лице. Рядом раздался всхлип. По которому он понял, что это Ясусада. Да и с Кашуу хоть и росли вместе, но оказались абсолютно разными, как день и ночь. Яматоноками был вспыльчивым и излишне эмоциональным, в отличие от того же Кашуу, который любил упражняться в оттачивании мастерства сарказма на младшем товарище. Но это не мешало им относиться друг к другу, как к братьям. Ребята ценили своё окружение, особенно Окиту, который был для них словно отец. Смотря на медленно тающий взгляд, на нежную улыбку, Кашуу стискивал зубы, стараясь заглушить крик отчаяния, который вот-вот был готов вырваться из глубин его горла. Не успел, не спас. В своём отчаянии он корил себя за промедление, но в то же время старался не упускать из вида Ясусаду. Младший был намного чувствительнее. Раздался кашель. Сквозь хрип их отец пытался что-то сказать. Наклонившись ближе, они еле расслышали фразу, от которой слёзы навернулись на глазах: "Я так горжусь вами", – короткая фраза, а сколько в ней тепла. Они поняли одно – прощание. Их отец прощался с ними, сожалея только о том, что оставляет их. Мгновение, и свет его ясных глаз погас навсегда. Ласково погладив по щеке отца, Кашуу закрыл глаза и поцеловал в лоб уже остывающее тело. Рядом всхлипывал Яматоноками. Самому шатену хотелось разрыдаться от разрывающей его душевной боли, ему хотелось кричать до хрипоты, чтобы весь мир знал о его утрате... Но он не мог. Его задача – позаботиться о младшем. Вокруг продолжали разноситься звуки сражения. Встав с колен, парень притянул к себе младшего, крепко сжав, и прошептал на ухо всхлипывающему брату: "Мы отомстим, но сейчас ты должен взять себя в руки. Выпусти ярость на врагов. Пусть они узнают, что не стоило переходить нам дорогу. Давай, Ясусада. Я с тобой. Спина к спине мы сможем выстоять!". Он почувствовал, как всхлипы прекратились, а в ответ на его горячий шёпот кивнули. От облегчения у него чуть не подкосились ноги. Но не время для слабости, всё будет потом: и слёзы, и крики. Но не сейчас... Разжав объятия, он посмотрел в родные глаза и, прижавшись лбом ко лбу, глядя в покрасневшие глаза, прошептал: "Ты не один. Вместе мы со всем справимся". Ещё один кивок, и оружие обнажено. Мгновение, и они снова спина к спине. Действуя как единый механизм, они прикрывали спины друг друга. Вокруг творился хаос из криков агонии, звона стали, брызгов крови... В будущем данное столкновение назовут одним из самых кровавых, самыми выдающимися в котором станут воспитанники умершего в той бойне Соджи Окиты. Счёт времени был потерян. Казалось, вереница из отточенных ударов никогда не кончится, но в конце концов всё имеет свое завершение. С рассветом кровопролитная война была закончена. Слишком многие погибли, ещё больше оказалось раненых… Сбившись с ног, ребята оказывали всю возможную помощь. На переживания и собственную боль не было времени. Понадобились целые сутки, чтобы подсчитать потери и написать письма с выражением соболезнования родственникам погибших. Только под конец дня, попрощавшись со всеми, они заперлись в комнате, отгородившись от всего мира. Хотя бы на одну ночь. Стоило захлопнуться раздвижной двери, как они рухнули на пол как подкошенные. Как куклы, кукловод которых обрубил нити. Не сговариваясь, Кашуу потянулся к младшему и прижал к себе посильнее, чтобы наружу не вырвалось никаких звуков. Это был их мир боли и ни один посторонний не имел право вмешиваться. Ясусада задрожал и отпустил себя. Он получил разрешение и большего ему не надо. В объятиях брата он изливал свою боль, слыша сквозь всхлипы успокаивающий ласковый шёпот и чувствуя, как ему на макушку падают слёзы брата. Казалось, что всё в комнате было пропитано их болью, и солёный запах слёз был настолько густым... хоть топор вешай... Этой ночью Киемицу впервые отпустил себя. Впервые за многие годы он позволил своим слезам пролиться. Мантра, столь часто повторяемая им, что слёзы не сделают его красивее, не помогала. При одной только мысли об отце слёзы продолжали течь, не останавливаясь. Только и оставалось, что находить утешение в объятиях брата. Обессилев окончательно от слёз они так и уснули в обнимку, не зная, что окружающие люди беспокоились за них и то и дело до утра заглядывали к ним в комнату, наблюдая, сопереживая, охраняя. Одна из служанок тихо принесла графин воды и также беззвучно вышла. Они были не одни. Отряд их отца остался с ними до конца. А утром были похороны. Все в траурной одежде, то тут, то там разносились всхлипы. Погребение происходило недалеко от поля сражения. Множество людей собралось, чтобы почтить память ушедших. Одним из первых был погребён Окита. Бледные с покрасневшими глазами Кашуу и Ясусада стойко выдержали всю процедуру, одарив отца напоследок низким поклоном, они, не сговариваясь, развернулись и двинулись прочь. Они уже попрощались вчера, когда держали его остывающее тело на своих руках. Когда Кашуу собственными руками закрыл глаза своему отцу, когда держал в объятиях своего брата, разделяя его боль и муку. Впереди вырисовывалось нерадостное будущее, но они справятся, потому что не одни: они есть друг у друга, с ними люди их отца, которые видели, как они росли. И как бы им не было больно, если бы появился шанс исправить прошлое, они бы не пошли на это, потому что судьбу нельзя менять. И спустя несколько веков, находясь под руководством другого предводителя, окружённые другими мечами, они пришли к одному выводу – их отцу было предначертано умереть, им же было суждено переродиться.