Идеальный Роджер несовершенной ночью

‎Это была вечеринка игроков, подобная многим другим.‎ ‎Обычная вечеринка. Костюмы, блестящие туфли, сверкающие платья, дорогое шампанское и фальшивый смех, заполняющий комнату. Однако, Роджер особенно не возражал. Это не было для него чем-то новым. Не то, чтобы он очень любил всё это, но он мог бы делать это и во сне. Очаровывать всех, улыбаться, быть обходительным, скромным — воплощением идеального теннисного джентльмена.‎ ‎Тем не менее, сегодня что-то в нём будто… выключилось. То ли галстук был тугой, то ли обувь маловата. Что бы это ни было, это беспокоило его, заставляя чувствовать себя немного тревожно. Хотелось на воздух. Не хотелось быть здесь, делая вид, что слушает этих богатых женщин, которые предполагали, что он упивался их бессмысленной болтовнёй и элитарными выходками. Это было отнюдь не так. ‎- Мы так рады, что вы выиграли, Роджер. Так рады. Я всё повторяла бедняжке Дорис, что вы должны выиграть. Весь турнир! Не так ли, Дорис? ‎ ‎Дорис натянуто улыбнулась, и Роджер подумал, что ей, должно быть, надоел этот разговор. Как и ему. Он улыбнулся. — Ну, спасибо. Это было трудно. Но нет ничего лучше заслуженной победы. Обе дамы кивнули, очарованные. — Ну, этого следует ожидать от лучших. Верно, Дорис? Роджер возразил: — О, вы льстите мне. На турнире было много замечательных игроков. — Да, — согласилась дама, — но с вами никто не сравнится. Такая уравновешенность на корте, и вне его. Эта женщина, которая годилась ему в бабушки, подмигнула ему. И Роджер заставил себя улыбнуться. ‎- Хотя нельзя не сказать… — продолжала она, — что этот огненный испанец прекрасно выглядит. Это тело… словно греческая статуя! Заставляет очень неуместные вещи приходить на ум… Она томно вздохнула, вызвав приступ отвращения у Роджера. Он постарался придать лицу спокойное выражение. ‎ Её подруга Дорис рассмеялась:  — Ну, по крайней мере, это у него есть. Поскольку непохоже, что он много чем ещё может похвастать! — Добавила она, хихикая.‎ ‎Роджер сжал губы, всё еще стараясь сохранять улыбку. — Я прошу прощения? — Спросил он тихо.‎ Дорис моргнула, глядя на него: — Ну, я просто имею в виду… его выступление на награждении… это было не очень хорошо, не так ли? Не то что вы, такой красноречивый, такой обаятельный. ‎Роджер глубоко вздохнул, готовясь ответить, когда почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной. На какую-то радостную секунду он подумал, что это может спасти его от этих восьмидесятилетних змей. — Вы слишком добры, но если позволите… Мне кажется, кто-то пытается привлечь моё внимание. Но когда он обернулся, там уже никого не было. Только шлейф знакомого запаха и знакомая крепкая фигура в плохо сидящем костюме, исчезающая в комнате.‎ Рафа. ‎Роджер надеялся, что он не слышал последние комментарии.‎ ‎Спустя сорок минут и ещё семь пустых разговоров, Роджер был готов уйти. Но пока не мог. Это будет выглядеть нехорошо. Чемпион должен был наслаждаться праздником и уходить последним. Потому что ему должно это нравиться. Он должен пить хорошее шампанское, в то время как его эго ласкают безымянные люди, смотрящие на него так, будто он только что изменил мир, а не просто ударил ракеткой по мячу. Обычно он находил некоторое удовольствие в подобных вещах. Это была его единственная отдушина после двух изнурительных недель тенниса. Однако, сегодня он не испытывал никакого удовольствия. ‎Он решил пойти на балкон подышать воздухом. Было немного прохладно для июля, но Роджер был создан для такой погоды. Воздух казался чистым, несмотря на то, что внизу простирались лондонские улицы. Он положил руки на железные перила и просто дышал.‎ ‎- Hola, Роджер. ‎Он обернулся и увидел Рафу Надаля, сгорбившегося в самом дальнем углу балкона, сидящего на полу, прислонившись спиной к прохладной стене. — Эй, Раф. Всё в порядке? Испанец закрыл глаза, и с его полных губ сорвался тяжёлый вздох. — Да. Просто устал, нет? Устал от английского. Роджер развернулся к нему. — Устал от английского? ‎- Si. Так устал. Голова болит от английского. Роджер улыбнулся, не понимая: — Ясно.‎ Красивые шоколадные глаза, наконец, открылись и посмотрели на него. — Ты никогда не уставал от английского языка, Роджи? Никогда не думал: «Хочу говорить только по-немецки»? ‎ — Никогда не задумывался об этом. Рафа кивнул очень медленно. — Это очень удручает меня. Английский, — снова вздох. — Мой английский очень дерьмовый.‎ Роджер сделал три шага вперёд и встал рядом с Рафой, тоже прислонясь к стене. — Не дерьмовый, Раф. Ты значительно прибавил. ‎Испанец улыбнулся той восхитительной улыбкой, от которой девушки падали в обморок, а пожилые женщины хотели ущипнуть его за щеки. — Ты всегда слишком мил, Рохелио. Всё в порядке, английский — дерьмо. Всё нормально. Мне всё равно. Я здесь, чтобы играть в теннис, а не говорить по-английски. Но… Несмотря на то, что ночь была немного холодной, Роджер чувствовал тепло. Может быть, это из-за Рафы, может, он носил солнце с собой всюду, куда бы ни пошёл. — Но? — спросил он.‎ Глаза Рафы снова закрылись. — На корте всё в порядке. Безопасно. Если я не понимаю судью, это нормально, потому что я понимаю теннис. In-out. Love-fifteen. Game, set, match. Даже если не понимаю слов, я знаю теннис. А в теннисе I not… — You’re not? — переспросил Роджер.‎ ‎- I am, — Рафа подчеркнул последнее слово, наконец, глядя прямо на него. — В теннисе я не дурак. Роджер опустился на колени, даже не подумав об этом. — Раф, ты вообще не дурак. Он положил руку на колено Рафы для пущей убедительности. Испанец широко улыбнулся, склонив голову влево. — Я знаю. Я знаю, Роджи. Я не глуп, но люди думают… Люди, которые слышат мой английский. Мои неправильные слова и думают: «Он не знает слов, он глупый» Роджер вздохнул: — Они так не думают.‎ — Думают, Роджер. Перестань всегда быть милым. Слова были резкими, но тон был так же мягок, как его тёмные кудри. — Они думают. Как и раньше. Старушки говорят: «По крайней мере, у него красивое тело. Говорит он так себе». Нет? Я слышу, я понимаю. И люди думают, что, раз говорить по-английски трудно для меня, то я не понимаю. Но я понимаю. И я злюсь. Он поджал губы и глубоко вздохнул. — Я злюсь. Потому что ни хрена я не тупой. Я умный человек. Мне есть, что сказать. Но люди, они слышат только плохой акцент, поэтому их интересует только красивое тело, большие мышцы, майка-бузрукавка, сильный форхенд. Глупые вещи на подаче. Я трогаю задницу, я трогаю нос. Они думают: «Надаль странный, делает странные вещи, но он здорово бьёт, и у него хорошее тело.» Вот и всё.‎ ‎Роджер почувствовал, как его разрывает изнутри. — Рафа. Испанец отвёл взгляд, явно смущённый.‎ ‎- Тебе не понять, Роджер. Тебя все любят. На корте и вне его. Потому что ты лучший на корте и за его пределами. Ты играешь в лучший теннис, но также приходишь на вечеринки и говоришь так идеально. Говоришь умные вещи с хорошим произношением. Иногда я так завидую тебе, Роджи. Не в теннисе. Твой теннис лучше моего, всегда. Всё в порядке. Потому что я люблю, когда Роджер играет лучше всех. Это нормально, что Роджер лучший в теннисе. У Роджера перехватило дыхание, и это было почти больно. — Я не так хорош. Но иногда хорош достаточно. Достаточно, чтобы остаться на корте рядом с Роджером. И оставаться гордым. Иногда я проигрываю, иногда выигрываю, но я всегда делаю всё возможное и играю в свой лучший теннис для Роджера. Рафа развернулся к нему лицом, и, встретившись с ним взглядом, Роджер почти пожалел, что повернулся. — И когда мы играем. Это прекрасно. Это лучший теннис. Но потом оказываемся вне корта. И тогда глупый Рафа не может говорить. А великий Роджер, он говорит так хорошо. Они говорят, Рафа такой сексуальный. Это так глупо. Роджер такой сексуальный, нет? Очень сексуальный, но Роджер хорошо говорит, так что они не видят.‎ Информации было слишком много, чтобы Роджер мог её осмыслить. Одно было ясно: Рафа страдает. И это необходимо исправить. Прямо сейчас. Роджер сел рядом с ним. — Ты испачкаешь костюм, Роджер, — сказал Рафа, слегка улыбнувшись. ‎ ‎ — Мне всё равно. Улыбка Рафы расширилась, показав его красивые ямочки.‎ ‎- Это шоу, Рафа. Я устраиваю шоу. Я вращаюсь среди этих людей, потому что я должен. И играю свою роль. — Идеального Роджера. Роджер улыбнулся на комментарий. — Точно. Я даю им то, что они хотят, но не отдаю им себя, понимаешь? ‎ ‎Рафа легонько похлопал его по руке, и его как будто ударило током.‎ ‎- Хорошо, что ты так делаешь, Роджи. Они не заслуживают того, что у тебя внутри. Это только для тенниса и для твоих очень важных людей. Его английский был плохим. Без сомнения. И всё же, даже с его ограничениями, Рафа всегда умудрялся делать грандиозные заявления, используя мало слов. Слов, которые окутывали сердце Роджера. — Ты — важные люди, Раф. Я надеюсь, ты это знаешь. Рафа слегка склонил голову набок, он выглядел озорным, как будто у него был какой-то секрет. ‎- Я важный соперник. Без сомнений. Не важный человек в твоей жизни. Роджер хотел возразить, но Рафа, должно быть, почувствовал это, потому что снова похлопал его по руке. — Всё в порядке, Роджи. Это мечта для меня — когда-нибудь стать реальной частью жизни Роджи, а не только Роджера Федерера, Легенды тенниса. Настоящего Роджи. Роджер улыбнулся: — А кто такой настоящий Роджи? Рафа прислонил голову к стене и снова закрыл глаза. ‎- Реальный Роджи — это тот, кто жалуется, когда растянет ногу в тренажёрном зале, потому что это больно. Это тот, кто облизывает пальцы, когда ест шоколад, потому что так ему нравится. Это тот, кто миллион раз рассматривает свои волосы в зеркале, потому что у него мало… remolino в правой части головы. Как вы говорите remolino? Рафа делал круговые движения пальцем, указывая в его сторону. — Я думаю, это называется вихор, — сказал Роджер, улыбаясь.‎ — Сowlick‎? Корова, типа му-корова? Роджер хихикнул, кивая, а Рафа сделал Rafa Face, то самое, когда одна бровь поднимается, надулся и прищурился. Это было просто восхитительно. — Может быть, я глуп, но английский ещё глупее. У Роджера уже щёки болели — так широко он улыбался. — Так значит, это твоя цель? Узнать этого человека? ‎ ‎Рафа посмотрел на него серьёзно, так же серьёзно, как тогда, когда они стояли по разные стороны сетки. — Не цель, Роджер. Это мечта. Цель — это объект, это то, над достижением чего можно работать. Мечта… не работа — это надежда.‎ ‎Роджер потерял способность нормально дышать. Он задавался вопросом, когда это произошло? Когда этот вспыльчивый ребёнок превратился в мужчину? Как он это пропустил? Куда он смотрел? ‎ — Этот человек не совершенен, Рафа. Возможно, твоя мечта тебя разочарует.‎ Рука, мощная и мозолистая, потянулась к его руке. Покрытые волдырями пальцы Рафы переплелись с его собственными и крепко сжали. ‎- Я не хочу совершенства. Если я захочу совершенства — оно здесь. Идеальный Роджер — сегодняшний Роджер. Хороший костюм, хорошая улыбка, хорошие английские слова. Я говорю тебе, я не хочу этого. И я знаю, что Роджи не совершенен. Я говорю тебе, он облизывает пальцы в шоколаде. Это нечистоплотно. Кроме того, неприлично. Моя мама разозлится на тебя, Роджи, если увидит. Она ударит тебя по голове. Роджер рассмеялся. — И все же я хочу эту мечту.‎ Сильная рука исчезла, и Роджеру стало её не хватать, как только она перестала касаться его кожи. Затем он понял, что хочет большего. Больше контактов, больше Рафы. Поэтому он попросил ещё. ‎ ‎- А у тебя есть ещё мечты обо мне, Рафа? — Он пытался звучать бодро и весело. Ему это совсем не удалось.‎ ‎- Много, Роджи.‎ Роджер оперся на правое плечо, пока оно не коснулось плеча Рафы, шутливо подтолкнув его. Но Рафа всё понял. Он всегда понимал. ‎- Я мечтаю, чтобы мы играли в теннис, пока мне не исполнится сорок, а тебе — сорок пять. Я мечтаю, что мы будем играть все финалы, все Шлемы, каждый год. Я мечтаю выиграть больше, чем Сампрас. Я мечтаю, что ты выиграешь вдвое больше, чем Сампрас. Мечтаю, чтобы всегда говорили: Федерер и Надаль. ‎Роджер почувствовал, как внутри него нарастает рёв. Большое, громкое и звучное «ДА». ‎- Также в моих мечтах я очень быстр на хардкорте, и все говорят: «Надаль — король хардкорта». Роджер рассмеялся. — Я мечтаю, чтобы в туре мы вместе путешествовали по миру. И завтракали вместе каждый день. У тебя шоколад Линдт, а у меня Нутелла, и мы не толстеем. Рафа смотрел в ночное небо, словно видел все эти нарисованные перед ним мечты. ‎- А ещё я мечтаю… — Рафа сделал долгую паузу, тишина была напряжённой, он говорил так, как будто это была решающая вторая подача на матч-пойнт. И наконец, после всех касаний плеч и стучания по мячу, он ударил. — Я мечтаю, что ты смотришь на меня более… по-другому. Я мечтаю, чтобы у тебя не было девушки… Я мечтаю, чтобы тебе нравились парни с Майорки… Я мечтаю, чтобы ты целовал меня. Каждый день, каждую ночь… Я мечтаю, чтобы было нормой любить другого теннисиста. Слова заняли время, но они ударили, как самый быстрый эйс, пройдя сквозь Роджера, как будто его там и не было. Он открыл рот, хоть и не знал, что сказать. — Но… — наконец произнес Рафа, глядя на него. Он всё ещё улыбался, но глаза его были печальны. Так печальны. Гораздо печальнее, чем это было допустимо. Потому что Рафа — солнце и всегда должен быть ярким и счастливым. — Это глупые несбыточные мечты. Я знаю, что этого никогда не будет. Но это нормально. — Он слегка толкнул Роджера в плечо, прежде чем немного отстраниться. Роджер хотел удержать его на месте, но Рафа смотрел на тёмный Лондон перед собой. — Мне всё равно повезло. Я играю в теннис каждый день, я твой лучший соперник. У меня хорошая семья и хорошие друзья. У меня есть море, рыбалка, PlayStation и Майорка. А моя известность позволяет мне ходить смотреть матчи Реал Мадрид бесплатно. Роджер не мог оторвать взгляд от его профиля. Ему нужно было навсегда запечатлеть его в своём сознании. Ему показалось, что длинные ресницы Рафы слегка увлажнились. Может быть, дело было в ночном воздухе, а может быть, в слезах, которые он себе не позволял. Как бы там ни было, Роджер не смог бы отвести взгляд даже за все Шлемы в истории тенниса. — Несбыточные мечты иногда причиняют боль. Но однажды, когда Роджи женится, и у Роджи будут дети, я надеюсь, что наконец забуду их. И тогда останется только одна мечта — быть хорошим другом настоящему Роджи. И быть счастливым с другом. И этого достаточно. — Рафа, — это была просьба. О чём, Роджер не знал. Но Рафа всё же ответил. Он положил руку на плечо Роджера и мягко сжал его, пытаясь утешить. Как будто это Роджер нуждался сейчас в утешении. Люди, вероятно, никогда не узнают, кто такой настоящий Роджер, и они никогда не узнают, каков Рафа на самом деле. И это хорошо, потому что немногие люди заслуживали знать, каким невероятно добрым был Рафаэль Надаль. Роджер не хотел, чтобы они знали. Рафа отодвинулся от стены, собираясь встать. Роджер этого не хотел. — Надеюсь, скоро, нет? — Сказал Рафа, и Роджеру потребовалась минута, чтобы понять, что тот имеет в виду. И когда он понял, то почувствовал боль. Физическую, реальную боль. — Может быть, когда я выиграю Уимблдон, нет? Ещё немного. — У него была милая улыбка, и она была искренней. Потому что это был Рафа. — Рафа, — как Роджер ни старался, он не мог сказать ничего другого, хотя ему хотелось сказать гораздо больше. — Всё в порядке, Роджи. Просто забудь. Странная ночь, нет? — Он снова сжал его плечо, на этот раз чуть сильнее, — Я устал от английского и говорю слишком много. Завтра всё это забудется. Роджер покачал головой, чувствуя ком в горле. — Я не могу, Раф — сказал он наконец. Рафа наклонился к нему и очень нежно поцеловал в губы. Это длилось всего секунду, но тепло этих губ жгло его целую вечность. — Идеальный Роджер может. Затем Рафа встал и ушёл, растворяясь в давно забытой вечеринке. Настала очередь Роджера взглянуть на небо. Он подумал, что Рафа прав. Идеальный Роджер мог бы это сделать. Он мог легко забыть этот балкон и все правильные и неправильные английские слова, которые тут прозвучали. Но настоящий Роджер не мог. И, честно говоря, не хотел. Совсем. Потому что теперь, когда он знал, что эти мечты существуют, он тоже хотел, чтобы они осуществились. И для него они станут не надеждами, а целями. И он заставит их сбыться, как он делал со всем, чего хотел… и со всем, что получал. Всегда.