Легальный сталкинг

      Не стоило его тогда отпускать. Нужно было потуже затянуть ремень на шее, дернуть сильнее, как пса во время дрессировки, чтоб понимал, где его место. Чтоб знал, где заканчивается поводок и в чьих он зажат руках. Но поздно. Это был момент слабости, смешанной с надеждой, что вернется обратно, не способный привыкнуть к свободе. А он, гляди-ка, клыки спрятал, в руки дается. Не ему.       Чертов Хэ Тянь, и где ты, нахуй, взялся…       — Падла, — тихо бормочет Шэ Ли и широко зевает, сладко потягиваясь на кровати.       Каждое гребаное утро он просыпается с мыслями об этом. Просыпается, но глаза не открывает, стараясь сохранить в памяти острые черты лица, рыжие волосы, улыбку, адресованную ему, которую видел лишь однажды. Каждое гребаное утро неистово дрочит, дрожащими руками хватаясь за член, чтобы быстро, чтобы сильнее в голову ударило. Как псих, как больной на всю голову мерзавец, широко открывая рот и выстанывая сквозь спазмы удовольствия:        — Мо… мой… ты мой.       Отпустил, чтобы почти каждый день видеть его… в окнах дома напротив. Выкуривая одну за другой, сосредоточенно вглядываться, неистово теряя связь с реальностью. Это почти сверхспособность, за пару сотен метров практически слышать, о чем они говорят, стоя вечерами на просторном открытом балконе с плетеными стульями и столиком. И в себя приходить, лишь когда скрываются за матовой раздвижной дверью, оставляя только размытые силуэты.       Это своего рода легальный сталкинг. И день проходит быстро, мрея очередной надеждой.       Ключи на столик у двери небрежно бросить, скинуть туфли и расстегнуть намокшую от дождя рубашку. Словить в зеркале обдолбаное отражение с абсолютно черными, не желтыми, глазами и ответить ему ленивой улыбкой.       — Какой же ты уебок, Ли, — говорит он сам себе; отражение движется вслед за ним и исчезает за вычурной узорчатой каймой, одаривая напоследок насмешливым оскалом.       Душ смывает чужие поцелуи, запах приторных духов, смешавшийся с его собственным парфюмом, и это мерзкое, такое липкое ощущение не своего места в этом мире.       Ливень хлещет уже второй час, то заливая стекло, то, гонимый шквальным ветром, меняет направление, и почему-то именно сегодня наблюдать не хочется. Стоя у огромного панорамного окна в полной темноте, с зажатой в пальцах сигаретой, Шэ Ли выпускает едкий дым идеальными колечками и все-таки разочарованно смотрит на один-единственный горящий напротив квадратик. Навалившийся тяжелым грузом прошедший день давит на плечи, в голове бардак. Кто в здравом уме выйдет на открытый балкон в такую погоду?       — Ладно, Рыжий, ты победил, — он устало улыбается и тушит сигарету, собираясь отойти, но напоследок все равно бросает один короткий взгляд. — Бля-я-я…       Два силуэта на фоне теплого света из больших раздвижных окон заставляют его замереть на месте. Кровь ударяет в голову моментально, и рука снова тянется к пачке. Нет, он обязательно скажет эти слова, но только не сегодня. И, брякнув зажигалкой, закуривает снова, усаживается на пол и вытягивает ноги, скрещивая в лодыжках.       Оживленная жестикуляция, нарушаемая лишь периодическим тасканием сигареты ко рту. Местами кажется — ругаются. Толкаются, словно нетрезвые.       Хочется слышать, о чем они говорят, хочется видеть, какое выражение лица у Мо...       Ли затягивается крепко и выпускает очередное колечко, сквозь которое жадно смотрит, пока оно не разбивается о гладкую стеклянную поверхность. Ураган будто весь здесь, этих двоих он, кажется, и не заботит вовсе.       Все-таки смеются.       Тянь, сгибаясь пополам, держится рукой за плечо Шаня, а затем выпрямляется. Пепел оставленной без внимания сигареты Шэ Ли падает на пол. Потому что Хэ вдруг оттесняет Мо к стенке, и то, как двигает бедрами, притираясь пахом к паху, заставляет сухо и спазматически сглотнуть.       Ли матерится на выдохе и крепко сжимает в кулаке сигарету, но боли нет — успела дотлеть. Сердце колотится где-то в районе горла, мешая сделать полноценный вдох. И это больше похоже на отходняки, чем на впечатление от увиденного. Ладонь ложится на пах ровно в тот момент, когда Тянь целует, нежно удерживая руками лицо Мо, и уводит его вглубь квартиры, прочь от непогоды. Прочь от чужих глаз...       Там, за матовым стеклом, очертания их тел значительно искажаются, неясно виднеются фигуры, неторопливо помогающие друг другу избавиться от одежды. И не нужно строить догадки, словно тянуться невидимыми щупальцами, чтобы знать наверняка, кто опускается на колени. Ли крепко зажмуривается на мгновение, закидывая голову назад, запускает руку под резинку штанов. Гладит себя по обнаженной груди, по подтянувшемуся от прикосновений прохладных пальцев животу и улыбается — давать себе отчет, что ты законченный извращенец, чертов сталкер и собственник, не так уж и плохо. Безумец никогда не сознается в том, что его крыша подтекает.       Дождь плотной стеной омывает окно, и разглядеть что-либо становится практически нереальным. Ли укладывается на холодный пол и огромными глазами смотрит в потолок. Лопатки больно впиваются в твердую поверхность, правая рука размашисто движется по члену, размазывая смазку и натягивая тонкую кожу, надавливает большим пальцем на головку.       — Твою мать, — шипит Ли, нарочно прикладываясь затылком об пол.       Влажные пепельные пряди разметались по сторонам, и челка тычется в глаза. Он заводит пальцы в волосы и с силой сжимает их, приподнимаясь, шире разводит колени. Из глотки вырывается задушенный не то стон, не то скулеж, когда он чувствует приближающуюся разрядку, но не хочет доходить до предела сейчас — слишком быстро, слишком рано.       В вязкой тишине и темноте пошлые влажные звуки, смешиваясь с рваным хриплым дыханием, словно мелкими разрядами прошибают, поднимая волоски на теле, посылая плавные волны приближающегося оргазма.       Он дергано приспускает левой рукой мягкие хлопковые штаны, обхватив губами средний и указательный пальцы, хорошенько смачивает слюной и торопливо вводит в себя сначала один, потом второй. Искусанные влажные губы саднят и пульсируют, ярким пятном горят на фоне смуглой кожи. Ли заваливается на бок, активно работая обеими руками и упираясь щекой в паркет, наконец позволяет себе кончить с глухим рычанием. Член дергается в ладони, выплескивая густые капли на пол, а под веками — постепенно угасающие очертания искренней улыбки на веснушчатом лице с морщинками в уголках глаз. Последними растворяются блестящие янтарные глаза, смотрящие снизу вверх… И на смену этому приходит блядская усмешка, словно выплывает из темноты, вместе с холодными серыми радужками. Слова, будто и в самом деле звучащие у самого уха, обжигают дыханием:       «Тебе ведь понравилось, Змей?»       Перевернувшись на спину и раскинув руки в стороны, Ли долго еще лежит так, пытаясь выровнять дыхание. Смотрит на стекающие по стеклу капли, на неоново-лиловые вспышки в небе и вдруг пугается собственного истеричного смеха.       И свет в окне напротив уже не горит.