Кошки-мышки (Fiddle-Faddle)

Он ступал бесшумно, как камышовый кот, преследующий добычу. Ноги проваливались в сочную траву, жизнь которой подпитывал болотистый грунт. Даже в темноте ее насыщенный салатовый цвет мелькал перед глазами яркими пятнами. Ночь была похожа на густое желе. В ней даже отталкивающие крики совы, что, казалось, должны были разрезать застывший воздух, тонули, делая все вокруг еще более безжизненным, химерным. Ветер, лишенный прохлады, покачнул ивы, пробуждая ото сна. Их косматые косы, свисая будто с самых небес, листьями касались земли. Деревья светились изнутри бледно-зеленым, призрачным светом. Шептались между собой, зазывая, маня. Хотя сияние было совсем слабым, небожитель хорошо мог рассмотреть местность вокруг. Густые заросли травы, толстые стволы вековых деревьев, мерцающие звезды, шум воды вдалеке. Но что более важно, промелькнувшую тень совсем недалеко от него. Лан Цяньцю знал наверняка: это не ивы отбрасывают оттенок мягкого зеленого на одежды беглеца, это их собственный цвет — цвет болотистой гнили, оттенком едва ли светлее черных растрепанных волос. Ци Жун играл с ним. Показывался на миг рядом, а затем исчезал за пушистыми занавесями, и сколько бы Лан Цяньцю не пытался, сколько бы не раздвигал ветви молчаливых ив, он только потакал правилам чужой игры, позволяя уводить себя все дальше вглубь илистого леса. Он путался в собственных шагах, уже не знал точно, в какой стороне выход, но ярость, жажда поймать это проклятое существо бурлила в груди раскаленной лавой, не позволяя задуматься даже на миг, остановиться. — Ци Жун! — рычал он, оголяя клинок и рубя изящные ветви, чтобы хоть так дать выход гневу. А в ответ слышался только шорох быстрых шагов, все такое же протяжное угуканье сов, и мерзкий, унижающий все, во что Лан Цяньцю верил, смех. — Хи-хи, так поймай меня! — послышалось прямо над его ухом, и, не раздумывая, могучий бог войны занес меч в смертельном ударе, покалечив только воздух. Ци Жун сидел на толстой ветке прямо над его головой и широко улыбался. Его глаза светились лазурно-зеленым. — Про-ма-зал, — растягивал он каждый слог, словно пробуя на вкус конфету, и лицо его при этом сияло удовольствием, прямо как у избалованного дитяти. Лан Цяньцю захлестнула злоба. Он закричал, точно солдат, вступающий в смертельную схватку, и кинулся к дереву. В голове стучало барабанными ритмами убить, убить, убить, отомстить за все. Распахнутые глаза налились кровью, рука, стиснувшая рукоять меча, побелела от напряжения. Но не успел он сделать и двух шагов, Ци Жун, оттолкнувшись от ветви, перепрыгнул на другую, затем еще и еще, пока вовсе не скрылся за развесистыми кронами. Лан Цяньцю побежал за ним. Без разбору он несся через лозы, хлыставшие его лицо до кровавых царапин, сбивая ноги о камни и корни. И все это время Ци Жун был рядом, так, что можно дотянуться, но всегда впереди. Его смех не переставал звенеть в ушах, отбиваясь ядовитым эхом в голове. — Ты такой смешной, А-Цю, такой смешной! — его спутанные волосы падали на лицо, и он зажевывал их, давясь хохотом. — Я уничтожу тебя! — О, я весь в предвкушении, — разбилось эхом от скал, прежде чем Лан Цяньцю ощутил толчок в спину. Непослушные ноги, сбившись, занесли его в черное ущелье меж двух каменных стен, а стоило обернуться, глазам предстала одна темнота. Выход исчез, спрятанный чарами, точно по сюжету пугающей сказки. Лицо окутало неожиданной свежестью. В пещере было прохладно, стены сочились влагой, и слуху доносилось отдаленное капанье воды. Небожитель сделал шаг, второй. Шуршание тряпичных сапог в тишине этого места казалось невообразимым шумом. Постепенно глаза привыкали, и уже можно было различить далекий источник света, что мерцал из-за диковинно изогнутого камня. Пальцами касаясь стены, Лан Цяньцю пошел к нему. А затем в него врезался зеленый огонек. Лан Цяньцю замахал рукой отгоняя от себя неизвестное нечто, что, побившись несколько раз в его плечо, все же сменило направление. Спустя одно моргание ресниц огоньков уже было два. Они закружились вокруг, привлекая этим еще больше других, что не могло не насторожить. Однако, когда количество зеленых светил приблизилось к десяти они вдруг оставили бога в покое и, упорядочившись по собственной задумке, потянулись линией вглубь пещеры. Лан Цяньцю последовал за ними. Узкий проход вел к более широкому, что, соединяясь с остальными, становился все просторнее и просторнее. Тонкие ручейки огоньков, стекающие со всевозможных ущелий, по итогу слились в огромную зеленую реку, переливавшуюся белесым бирюзовым, светло-салатовым, и морским, почти синим цветами. Подобно маленькой лодке, Лан Цяньцю поддался загадочным течениям, ведомый ими к неизвестности. В глазах рябило, ноги ступали по наитию, совершенно без знания окажется под ними твердая поверхности или бездонный провал. Но с каждым шагом небожитель набирался уверенности о том, куда именно следует, и встреча с кем его ждет в конце. Он предвкушал ее. Река заворачивала за скалистый выступ. Лан Цяньцю, следуя потоку, тоже обогнул его, и в момент, когда он это сделал, перед глазами предстала штормовой волной зеленая стена. Пламя огней вибрировало, дивными завитками вздымаясь ввысь, под невидимый потолок, и вниз, прямо к ногам божества, оно крутилось по кругу, надвигаясь и отступая, похожее на диковинную завесу, что вот-вот откроется перед началом представления. Глаза Лан Цяньцю, хотя отражали зеленые отблески, пылали огнем. Он сделал шаг, и стена, впрямь как штора, рухнула вниз, открывая его взору просторный грот. Разбежавшись, огоньки примкнули к скалам, как сигнальные факелы на сторожевых вышках, и все вокруг озарилось их болезненным цветом. Все переливы, каждый отблеск, казалось, был задуман именно так, чтобы падать в поклонении на фигуру в самом центре. На каменном выступе, окруженный кромешной тьмой пола и светом огней, восседал Ци Жун, вальяжно болтая одной ногой. Он изогнул спину, рукой опершись сзади, и запрокинул голову, предоставляя на всеобщее обозрение белизну своей открытой шеи, остроту ключиц. В его левой руке болталась другая, оторванная от чьего-то тела, вызывающая сама по себе позывы рвоты. Демон поднес ее ко рту, облизав сначала один палец, затем второй, третий, а когда дошел до мизинца, откусил без особых усилий, явно получая несказанное удовольствие. Можно было подумать, что Ци Жун совершенно не заметил прихода своего врага, но это не было правдой. Когда он закончил трапезничать, его испачканный кровью рот растянулся в широкой ухмылке. — А, я все думал, когда же ты наконец придешь. Успел даже заскучать, видишь, решил поесть, разбавить скуку. — Ты! — закричал Лан Цянцю, и эхо его голоса отбилось от скал, — Мерзкое животное! Ци Жун только оглушительно рассмеялся. Между его зубами оказался очередной палец, и, смакуя его, краем глаза он видел, как Лан Цяньцю, оголив меч, бросился прямиком к нему. — Ты поплатишься за все! — кричал принц, но Ци Жун даже не шевельнул ногой, только с интересом наблюдая за происходящим. Расстояние от того места, где стоял Лан Цяньцю, до Ци Жуна можно было преодолеть за несколько шагов. А когда эти шаги оказались сделаны, бог вдруг почувствовал, что под ступней больше нет опоры. В долю мгновения, вязкая зловонная жижа, которую он принял за каменный пол, затянула его в низ, на глубину, обволакивая собой каждую частицу его тела. Прошло не мало времени, прежде чем Лан Цяньцю справился с потрясением и принялся выплывать наверх. Капли то и дело попадали ему в рот, заставив в скорости понять: то, во что он упал, была кровь. Меч, неизменно покоившийся в руке, первым прорезал кровяное озеро, а следом показалась и голова небожителя. Не успела из ушей до конца вытечь жидкость, по ним ударил заливистый смех, множество раз отражаемый каменными стенами. Лан Цяньцю махал своим оружием без разбору, ослепленный вязкой кровью, что все продолжала стекать по его лицу. Он греб к Ци Жуну по наитию, одновременно с этим пытаясь отплеваться, очистить глаза, избавить от той мерзости, что покрыла его полностью. Наконец, руки ощутили шершавую поверхность камня. Взобравшись на него целиком, Лан Цяньцю услышал под собой до рези знакомый смех, и не предаваясь раздумью, пронзил чужое тело насквозь. Только затем, протерев наконец глаза, он, к своему ужасу обнаружил, что под его клинком безжизненным мешком лежал человек. Отпрянув, небожитель наткнулся на кого-то сзади, кто тут же оплел вокруг него руки. — А-Цю, А-Цю, такой глупый А-Цю. Так хочет покалечить меня, что не щадит чужие жизни. Ха-ха, ха-ха-ха. — Нет, нет, — шептал тот, словно в горячке, даже не пытаясь вывернуться из объятий Ци Жуна, — этого не может…ты же был тут один. Один! — Ха-ха-ха-ха, — еще сильнее засмеялся демон, вытягивая свой змеиный язык и скользя им по щеке Лан Цяньцю, слизывая кровь. Небожитель дернулся, преисполненный отвращения, и только тогда заметил, что у трупа нет руки. Той самой, что с таким аппетитом ел Ци Жун. Осознав, что с ним вновь игрались, ярость нахлынула с удвоенной силой. Он отшвырнул Ци Жуна и, вынув меч из тела, тут же разрезал демона пополам. — Тебе меня не обмануть! — зарычал он, занеся клинок для очередного удара, а затем услышал, как хихиканье вновь раздалось за его спиной. Две половины того, что он принял за Ци Жуна, обмякли будто сдутый шар. — Разве? Разве? Разве? Разве? — зашумело разбитое эхо, и Лан Цяньцю показалось, что в глазах двоиться. Он видел уже не одного Ци Жуна: несколько теней, одинаковых фигур, мелькали перед ним, точно призрачные шепоты детских кошмаров, и рука сама собой принялась отбиваться от каждого, стараясь не просто ранить — уничтожить. Но Ци Жуна нельзя было уничтожить. И, четко понимая это, Лан Цяньцю все же пошел за ним, в надежде поймать, забрать с собой. Небожитель никак не мог ожидать, что пойманным окажется он сам. — А-Цю такой соблазнительный, когда злится, — язык пощекотал его ухо, и исчез, показавшись уже с другой стороны, — грозный, настоящий бог войны. — Убери свои руки! — он вновь замахнулся мечом, и в этот самый момент шершавый язык проехался по его шее, цепляя самые нежные места. Рука поневоле дрогнула, как и сам небожитель, обмякла, и этого хватило демону, чтобы выбить оружие прочь, — Проклятие, — прошипел Лан Цяньцю сквозь стиснутые зубы, заставляя Ци Жуна вновь засмеяться. — Неужели тебе не нравится мое внимание, А-Цю? — его руки блуждали тут и там, казалось, везде, по телу принца, и как тот не старался, он не мог освободиться от них, — Это действительно меня расстраивает, — слова слетели с губ, что тут же припали к губам Лан Цяньцю. Напористый язык заставил разомкнуть их, и, принужденный к поцелую, небожитель мог только впустить его внутрь. Вкусом Ци Жуна были свежая плоть и кровь. Лан Цяньцю тошнило. Он пытался отвертеться, но демон только глубже затягивал его в свои забавы, раздвоенным кончиком неприятно щекоча небо. Высвободив руки, бог войны сомкнул их на шее Ци Жуна, что, будто тисками сжатая, захрустела, переломившись. Ненавистное ему существо, корчась в попытке вдохнуть, стекло вниз на камень, и Лан Цяньцю позволил себе облегченный вздох. Слишком рано, понял он, стоило увидеть ядовито-зеленый смех в чужих глазах. Мир завертелся вихрем. Сотни рук, он мог поклясться, их было не меньше, разом прильнули к нему, хватая, скручивая, гладя. Лаская. Лан Цяньцю избавлялся от них как мог, в порыве схватки даже не замечая, как слой за слоем лишался измоченой в крови одежды, пока по его обнаженному телу не прошел холодок. Руки хлынули к нему, обняв со всех сторон, и даже сопротивляться не осталось сил. А зеленоглазый демон все смотрел снизу-вверх, лежа с раздробленной шеей, и похрипывал, даже в тот момент пытаясь смеяться. Кожа Лан Цяньцю, в противовес его обмазанному кровью почти черному лицу, светилась, как яркая луна среди безоблачного неба. Свет огоньков, падая в центр, выделял каждый изгиб, каждую выемку его напряженных мышц. Белые глазные яблоки, горевшие гневом, были единственным, что осталось неиспачканным в нем. Вдохнув, Ци Жун поднялся. Прильнул к телу божества, прошелся руками по торсу, и зашептал, словно в горячке: — А-Цю такой красивый, красивый принц, красивый бог. Нравится ненавидеть меня, разве тебе не нравится ненавидеть меня, когда я делаю вот так, — его рука спустилась ниже, заставив Лан Цяньцю вздрогнуть, сомкнуть челюсти почти до скрипа, — ха-ха-ха, неужели ты гнался за мной не ради этого? Тогда я разочарован, — рука сжимала так сильно, что у небожителя сдавило в груди. Первые стоны рвались наружу, но он прятал их за тяжелым дыханием, что, тем ни менее, было более чем достаточной наградой для демона, — Ты скрасил мое одиночество, А-Цю, почему же ты не рад? Лан Цяньцю ударил кулаком в чужое солнечное сплетение так сильно, что наверняка разломал кости. Это заставило Ци Жуна залиться в истерике. Он повторял «А-Цю, А-Цю, А-Цю», едва не задыхаясь, пока бога сдерживали призрачные руки, не прекращавшие блуждать по телу. Тишина возникла так неожиданно, что это показалось даже оглушительнее голоса демона. Ци Жун посмотрел на него как-то слишком серьезно, и это насторожило принца. Насторожило не зря. — Я хочу слышать твой голос, — прошипел тот, и ускорил движения. Следом, Лан Цяньцю почувствовал обжигающие касания там, где никто не смел его касаться, а когда палец оказался внутри, с ног до головы его захлестнул стыд. Как Ци Жун мог находится одновременно и тут, и там, у Лан Цяньцю не было желания размышлять. Ему хотелось только исчезнуть, провалиться да в то же мерзкое кровавое озеро, лишь бы избавится от этих прикосновений. Что уничтожали его. Что приносили наслаждение. Поддавшись на короткий миг забвению, Лан Цяньцю позволил телу взять верх, и оно двинулось навстречу руке. Чужой палец зацепил чувствительное место, о существовании которого даже его обладатель не догадывался. Ци Жун не упустил это из виду. Он стал целится именно туда, и тысячами искр, по телу Лан Цяньцю проносились ощущения, заставившие его застонать. Заставившие его ненавидеть себя. Могущественный бог был сломлен хитрым демоном, и у того было полное право вволю нахохотаться. Но Ци Жун молчал. Прильнув совсем близко к Лан Цяньцю, так, что тот не мог видеть его лица, он только продолжал касаться его, как только мог, доводя того до исступления. В момент самого пика, перед глазами Лан Цяньцю все вспыхнуло яркими вспышками зеленного оттенка, а затем полностью потемнело. Он даже не заметил, как по его чувствительной шее прошлись шершавыми губами, не заметил, как остался один. Обессиленный, Лан Цяньцю рухнул на холодный камень. Все, о чем он молил в тот момент, было забытье. Словно проваливаясь в сон, Лан Цяньцю начал проваливаться вниз. Уже не было камня, не было пещеры. Его окутало мягкое тепло. Легкие жгло. Он открыл глаза, обнаружив себя у самого дна озера, чья вода была кристально-чистой, хотя тьма вокруг мешала ее разглядеть. Темно-зеленого оттенка водоросли, светясь, указывали путь на верх. Лан Цяньцю вынырнул, делая глубокий вдох. И только следом заметил на себе одежду. Его священный меч покоился в ножнах на поясе. Оглядевшись, небожитель увидел берег с дрожащими ветвями ив, растущих вдоль, он немедля поплыл туда, чтобы совсем скоро услышать знакомый голос, зовущий с одной из ветвей. — А-Цю так и не смог меня поймать. Но ему не стоит горевать. Следующей нашей встречи я тоже буду очень ждать. Ха-ха-ха-ха. Зеленые глаза блеснули во мраке ночи, прежде чем скрыться в листве. Ладони сами собой сжались в кулаки. В следующую их встречу, Лан Цяньцю поклялся себе, он возьмет верх.