Корабли

      «Я не сплю день и ночь, но ты не придешь.       Даже если улыбнусь – внутри дождь.       Убегаешь от меня в темноту прочь.       Наш корабль ко дну, ты меня не спасешь».       У Максима под глазами уже круги фиолетовые. Кровоподтеки на костяшках пальцев чуть темнее. Каждую божию ночь ему ничего не остается, как спускаться в трюм – в свое персональное чистилище, где собственные мысли в роли всадников апокалипсиса, вместо боксерской груши – груда коробок, от большинства из которых остались лишь одинокие доски. А днем, как ни в чем не бывало, улыбаться отцу, не забывая напоминать про свое врожденное остроумие и на замечания об ужасном состоянии все сваливать на русалок, которые ему спать не дают.       У Алены вместо книг по ночам пачка сигарет в руках – непозволительная роскошь на последнем корабле Земли. Местному барыге девушка уже отдала все свои шампуни и цветные карандаши – пришлось выклянчить у Валерии. В этой ситуации радует ее одно – вместо того, чтобы травить свои легкие никотином, тот парень хорошенько вымоется и, возможно, начнет заниматься тем, о чем мечтал всю жизнь – рисовать. В отличие от Григорьева, который пропадает ночами на самом дне корабля, Алена взбирается на самую верхушку – на мачту. И только пепел, падающий с небес, может ее выдать.       «Наш корабль идет ко дну,       Помоги мне, я утону,       Протяни мне свою ладонь.       Наш корабль идет ко дну».       Он любить хочет. Без боли и разочарования, которыми пропитана его жизнь в последнее время. Любить так, как любил несколько дней. До того, как она сердце взорвала, и то микроскопическими песчинками осыпалось у ее ног. Чтобы все с этого корабля исчезли хотя бы на сутки, и ей спрятаться было не за кем. Не спрятаться, не убежать. Но Макс понимает, что это останется навечно лишь в его грезах. Их корабль, на котором они одни были, на айсберг наплыл. И сейчас со скоростью света несется на самое-самое дно, чтобы там зарыться в песок. Воздуха катастрофически не хватает.       Она хочет перестать бояться. Бояться, что каждый день может стать последним не столько для нее, сколько для папы, сестренки и для него. Мечтает о том, что все восстановится, все примет свой изначальный вид. Только, чтобы в этом изначальном виде Максим был. Частичка ее мира, от которой нельзя отказаться. Алена столько наворотила за последнее время, тысячу раз оступилась, но одно она знает точно – Макс Григорьев никогда не был ее ошибкой. Нет. Макс Григорьев – причина, по которой она до сих пор борется.       А по кораблю слухи начинают ползти – мол, дочка капитана с сыном старпома решили в любовь поиграть, а вертихвостка взяла и кинула паренька. Алена не может это опровергнуть – отчасти правда. На душе нет того ощущения несправедливости, которое глубоко засело в Максиме – плевать на те ехидные взгляды, которые ему в спину кидают, но тех, кто так смотрит на нее готов придушить в ту же секунду. Стоит глазами в кают-компании встретиться, и она, опустив голову и поджав плечи, куда-то убегает. Он не идет за ней – отучился. Этим сейчас Герман занимается. Любит ее. А она – его. Любит же?       «Слезы водопадом, кажется, я падал.       Ищем виноватых, знаешь, это правда:       Если я один, даже если кто-то рядом,       Я хочу обратно к тебе».       Пальцами Алена сжимает плеер и сильно-сильно жмурит глаза. Все кажется одним сплошным кошмарным сном. С Германом в роли главного злодея. Но мама говорила, что добро всегда побеждает зло. Неужели, это не тот случай? Вдруг вместе с изменениями ландшафта Земли произошли и сдвиги в параллельной Вселенной, отвечающей за такие «победы»? Алена каждого шороха боится, хоть и понимает, что здесь, на мачте, ее никто не найдет. По крайней мере, сейчас, ночью. Но почему от этого понимания становится еще хуже?       Максим впервые со времен того разговора, когда Алена все ему в лицо сказала, не ночует в трюме – почему-то – действительно, почему? – воздуха мало стало. Решил, что на палубе кислородное голодание уйдет. Сейчас остается только вглядываться в черноту океана и бороться с желанием броситься туда. Костяшки пальцев причудливо сменяют фиолетовый оттенок на белый, практически прозрачный. Воспоминания – дерьмовая вещь. Особенно для людей, что мазохистами зовутся. Макс губы сжимает крепко-крепко, чтобы не закричать. Рывком разворачивается и идет прочь. А откуда-то сверху до него начинает доноситься песня.       «Наш корабль идет ко дну,       Помоги мне, я утону,       Протяни мне свою ладонь.       Наш корабль идет ко дну».       Максим запрокидывает голову. В первое мгновение ему кажется, что это звезда где-то взорвалась и сейчас осыпается на палубу потухшими осколками. Во второе мгновение он видит силуэт человека, забравшегося на самую верхушку мачты, с сигареткой в руках. В третье – узнает его. Ее.       - Дочь капитана – то же самое, что и дочь Тарзана? – через силу придает голосу напускную беззаботность Григорьев.       Алена замирает. Ее сердце – нет. Решает танцевать на радостях польку, видимо, не посоветовавшись с разумом хозяйки. Громова сбежать хочет. Вот только бежать ей некуда – разве что в воду прыгнуть. Красиво. Изящно. И безрассудно – она не хочет подвергать Макса еще и такому испытанию. Тушит остатки сигареты о мачту, а Григорьев заворожено наблюдает за последними секундами жизни пепла, парившего в воздухе и медленно опускающегося вниз. Кажется, он только что начал ему сочувствовать. Как другу по-несчастью.       - Или все-таки дочь Герасима? – Григорьев мучительно кривит губы в усмешке. Алена же набирается смелости и наконец-то смотрит вниз. Встречается с ним глазами. И чувствует, что падать начинает – хотя, вроде, сидит на месте. Для подстраховки посильней лишь за мачту цепляется.       А до Максима доходит понимание того, что сейчас с ним разговаривать никто, похоже, не хочет. Алене кажется правильным, что она дает ему почву для такого умозаключения. Любовь – штука, действительно, сложная. Люди сравнивают ее с американскими горками. Громовой же она напоминает небо – то, что в горках взлетами зовется, для нее – звездное черное полотно с луной во главе. Падение – солнечный ясный день, который она терпеть не может. И не только потому, что сгорает вечно.       - Может, спустишь свои волосы, прекрасная Рапунцель? – в голове – «последняя попытка».       - Лучше уж дочерью Тарзана, - фыркает Алена скорее на автомате и осекается. Закусывает губу, а ногти в ладонь впиваются. К сожалению, самобичевание здесь не помогает – для себя девушка дурой так и остается.       - Ну и самооценка, - улыбка теперь самая искренняя. Только подумать – что с ним один ее голос творит. Почему мамы в детстве говорят бояться незнакомых людей, но бояться любви никто не учит?       Тишина заглатывает палубу. Максим мысленно желает ей подавиться. Алена молит его уйти. Тоже, конечно, про себя.       - Ален.       Она чувствует, как начинает дрожать всем телом. На ум первым делом приходит сравнение – как осиновый лист. Неверное. Скорее, как первый майский цветок, только-только распустившийся.       - Что?       - Давай забудем обо всем. На одну ночь. Побудем обычными людьми. Друзьями.       Алена печально усмехается и что-то шепчет себе под нос. Затонувший корабль не воскресить. Разбитые сердца назад не собрать. Поэтому девушка тихо качает головой из стороны в сторону – если согласится, потом будет лишь больнее. Ему, в первую очередь. Это не допустить в ее силах.       Максим тем временем чувствует, как внутри все каменеет. Похоже, правда, конец. Настоящий. Тот, что точкой без возврата зовется. В это самое мгновение их корабли навек расходятся в разные стороны. Найти друг друга вновь вряд ли смогут – океан же большой. Но и чудесам есть место в жизни – именно на этой фразе мысли Григорьева замирают, а на смену им звуки шагов начинают ритмично отбиваться в голове Алены.