Hanahaki byou

      Наруто уже не помнит, когда появился первый росток. Сейчас их уже тысячи, с ярко зелеными стеблями и запахом, кружащим голову. Ему всего десять и он прекрасно знает, что осталось совсем немного. Он уже видел, что делают горько-сладкие цветы неразделенной любви с человеческим телом.       В его памяти живет образ умершего нищего. Серый плащ с темными разводами, рваная обувь и спутанные сальные волосы, все это покрыто прекрасными гвоздиками. Синие, кремовые и розовые соцветия оплетающие грязные руки и торчащие из-под ногтевых пластин. Он бы не смотрел, но этот последний миг жизни, отданной на растерзание самому светлому чувству, кажется невероятно прекрасным. Ни хриплые стоны, ни запах цветов смешавшийся с кровью, ни выкрученные ребра его не пугают. Цветущие и мигом вянущие бутоны вызывают в нем трепет, и мальчишка сам не понимает в какой момент оказывается всего в шаге от умирающего. Цветок скорее фиолетовой, чем синей гвоздики Наруто срывает, не отдавая себе отчета.       Узумаки десять и он знает, что закончит так же, что собственное сердце взрастит сотни и тысячи райских цветов. Они останутся, а он умрет. Он совсем не чувствует обиды, только боль, его снова лихорадит и где-то глубоко внутри колючие стебли пробивают себе путь к солнечному свету. Он даже рад, окрашенные в бордовый лепестки мальчик считает символом его неподдельной любви. Он бы её отдал кому-нибудь: отцу, матери, да кому угодно. Вот только кто возьмет? Ему некого любить. От него бегут, как от чумного, словно он заразный.       Наруто устраивается в комнате на полу, сворачиваясь калачиком, укрывается темно синим одеялом и засыпает. Завтра он уже не проснется.       Но «завтра» наступает рано, врываясь в темную квартиру еще затемно, распахивая входную дверь нараспашку и впуская вместе с утренним морозом Ируку. А Наруто упрямо не двигается, слушает свое тело, наслаждается крадущимися по венам гибкими растениями. И только когда учитель опускается рядом с ним на колени, поднимает и прижимает к себе, мальчишка, понимает: промерз до костей. Только в самом сердце осталось тепло.       Ирука никуда не уходит, остается рядом, набирает горячую ванную и усаживает Узумаки в неё, в одежде и одеяле, а сам идёт на кухню. Наруто слышит как закипает чайник, а сам думает о том, что чай вместе они не попьют. Чашка в доме всего одна.       Чай приносит ему Умино до невозможного гадкий, горький и совсем невкусный, но мальчишка пьет его, глотает вперемешку с собственной кровью. Он не слышит от преподавателя ни обвинений, ни слов сочувствия с ободрением. Тот, лишь ловит его загорелую ладонь и проводит по свежей ране, задевая еле-еле пробившийся росток.       Ирука его моет, старательно обходя открытые раны, смывая кровь с его кожи. И Наруто оттаивает. Рядом с учителем спокойно, учитель не отворачивается от него, и почему-то Узумаки верит, что сможет согреться.       — Тебе нужно разделить всё это с кем-нибудь, — советует Ирука, когда они уже лежат в кровати. Наруто утыкается в жилетку учителя, то и дело стирая предательски выступающие слезы. Ему так и хочется уточнить об этом, ведь он совсем один. Но вместо этого лишь сильнее прижимается к Умино, стараясь запомнить каково это, когда хоть кому-то не все равно.       Они засыпают в комнате, освещенной зимним солнцем и Наруто чувствует себя лучше. Болезнь засыпает под действием альтернативной «медицины», Ирука по-отечески сильно сжимает мальчишку, принимая и даря столь жизненно важное чувство любви. Пусть не той, что с таким упорством требует сердце, пусть другой, но пока хватает и этого.       — Я вернусь, часа через два буду обязательно, — Ирука треплет светлые волосы мальчишки и целует того в макушку. Ему самому страшно, кажется, что оставив Узумаки одного хоть на секунду и ханахаки снова зацветет. Но в маленькой комнате холодно: не хватает местного отопления, одеяло одно и то короткое, а старый холодильник пуст, только упаковки заварной лапши распиханы по полкам.       — Я куплю продукты и вернусь, — Наруто кивает, он босой, в шортах и футболке, мёрзнет, поджимает поочередно ноги, пальцы на ногах коченеют. Ему холодно и совсем чуть-чуть страшно: а вдруг учитель не вернется? И что тогда, снова остаться одному?       — Я вернусь, нужно же кому-то вернуть тебя в академию? — Ирука старается пошутить, дать ему хоть каплю надежды.       Он знает, что это не исцеление, лишь небольшая отсрочка, игра с огнем. Наруто нуждается в настоящем лекарстве, не в жалкой замене, но пока это спасает покинутого всеми ребенка, он не может позволить себе сдаться.

***

      Наруто чувствует себя садовником, настоящим мастером своего дела, вместо сада собственное тело, вместо взращивания — искоренение. Ему уже семнадцать, и это еще пару месяцев назад казалось настоящей победой. Семь изнурительных лет, наполненных лишь борьбой с собственным сердцем, да надеждой, что однажды всё поменяется.       Он словно торговец с никому ненужным товаром на рынке, протягивает руку, жалостливо заглядывает в глаза, предлагает всё и даже больше, но окружающие торопливо проходят мимо. Отворачиваются, даже не стараясь спрятать свою ненависть и отвращение к нему. Он и его бесконечно огромная неразделенная любовь — застоявшийся товар, даже самый убогий на него не позарится.       Ханахаки у него такая же, как и он сам, неправильная, отличается от общепринятой формы. Цветы, что давят на ребра изнутри, для кого они? Для всех? Просто безмолвный крик о любви? Еще полгода назад он думал, что ему хватает дружеских уз, что он нашел в них спасенье, а теперь он корчится в ванной, размазывая кровь по потемневшему кафелю.       Ему бы стянуть черную куртку, но руки не слушаются, мышцы рвутся — цветы с завидным упорством пробираются наружу. Ему удается лишь стянуть один рукав с левой руки, на большее сил не хватает. Он бы уже выдрал это дурацкое сердце, все равно оно не нужно никому, по крайней мере не настолько, чтобы положить конец его непрерывным страданиям. Он уже достаточно отдал всему миру, разве есть еще хоть что-то, что он может сделать?       Наруто по привычке пытается подняться, облокотиться о стену, но реального желания сопротивляться нет. После войны болезнь разыгралась не на шутку, зацвела с новой силой, окончательно уничтожив его надежду на исцеление. Это казалось настоящим издевательством, насмешкой судьбы над всеми его победами.       Грудь жжет, распирает изнутри, он знает, что сейчас случится, ещё в десять лет знал, как закончит: корчась и задыхаясь в луже собственной крови. Насколько нужно быть никчемным, чтобы сдохнуть от чужого безразличия?

***

      Слабая — самое подходящее слово для её описания. В ее ударах не хватает силы, её исполнение техник — позор для всего клана, и любовь у неё такая же, ненастоящая. Настоящая доводит до изнеможения, выцарапывает жизнь, превращая отвергнутых в композиции безумных художников. Она это знает, ведь в памяти до сих пор сидит образ материнского одра — буйство цветов на бледной коже, щедро орошенной кровью.       Хината любит посредственно. Она думает, что ее любовью можно обогреть весь мир, завернуть в неё, как в ярко красный шарф и согреть каждую одинокую душу, настолько необъятными ей кажутся собственные чувства. А на самом деле её любви даже не хватает, чтобы взрастить хотя бы один жалкий побег.       И она принимает решение, от которого сердце должно разорваться. Хината должна отпустить. У неё нет для него тепла, на тлеющих углях не согреешься. Последнее, что она хранит для него — собственную жизнь, прощальное признанье, уже дважды отвергнутый дар. После смерти Неджи Хината запирает все свои чувства, пытаясь скрыть их от самой себя, запрещая даже думать о нем, но бережно оберегая так и не врученный подарок. Когда-нибудь потом у неё еще будет шанс спасти жизнь Наруто.       — Но, Цунаде-сама!       Крик Сакуры слышен в его палате, в этом нет ничего удивительного, наверняка два ирьенина спорят практически у него под дверью.       — Здесь и помереть спокойно не дадут, — Какаши сидит в его палате, на кровати рядом. И Наруто с удивлением замечает, что он сегодня без книги.       — Не дадут, — соглашается блондин, его голова ватная, тяжелая, кажется продавит сначала подушку, а потом и жесткую больничную кровать. Сейчас ему легче, не так больно, и дышится свободно, но это ненадолго. Сколько ещё раз его можно будет вытащить? Он словно рыба, выброшенная на берег, бьется и бьется о песок, изводя себя в предсмертной агонии.       Кто вытащил его из квартиры он не знает и знать не хочет. Этим весьма благородным поступком его лишили последнего — собственного достоинства. Теперь будут сочувствующие взгляды, бесконечные визиты и лечение, что только продлит затянувшуюся пытку на несколько дней, а может и пару недель.       — Там тебя навестить пришли.       Хината обещала больше не искать встречи, не думать даже о нем, но в больнице оказалась в числе первых. Сидела, пытаясь унять нервную дрожь, в коридоре. Вот так нужно любить, у Наруто нет поддельных чувств, не то что у неё — жалкое подобие. Она бы уже ворвалась в палату, бросилась бы к нему, да только что проку?       — Кто? — спрашивает Хината, удивляя смелостью Харуно.       — Никто, — вид у Сакуры обреченный, медицинский халат в бордовых подтёках, а под глазами синяки. И Хината отказывается от своих обещаний, для него еще не все потеряно.       — Сакура! — Какаши вылетает из палаты Узумаки, нарушая гнетущую тишину больничного отделения. — Скорей! — Его перепачканные пальцы оставляют новые разводы на халате ученицы, но он не обращает на это внимание, тянет её за собой обратно в комнату. И Хината следует за ними.       Наруто корчится на полу, хватая ртом воздух и сжимая руками горло.       — Давай, держи его! — Орет Сакура. — Цунаде-сама!       Какаши пытается перевернуть его на спину и придавить к полу. Хината замечает первой — белые бинты протеза становятся пурпурными, а из-под пальцев у горла брызжет кровь.       — Черт! — рычит Какаши, а Сакура сдергивает одеяло с кровати и подносит его к шее блондина. Тот лишь отталкивает её, открывая израненную шею. Зеленое с красным лучшее описание ханахаки. Побеги рвутся наружу, разрывая его горло, это похоже на нарывы с ярко-зеленым стеблем по середине.       Какаши с Сакурой переглядываются, у Харуно растет паника, она не знает, что делать, срочно нужна Цунаде.       — Всё... всё… хорошо… — сипит Наруто и вцепляется в побег пальцами, тянет за маленький кончик, вытаскивая тот наружу, как занозу. Миллиметр за миллиметром.       — Стой! — вопит Сакура, Какаши молчит, он поднимает брошенное девушкой одеяло и замирает позади Узумаки. Никто не пытается его остановить.       Хината непроизвольно бросается к нему, падает чуть ли не ему на колени, обхватывая его запястья ладонями.       — Помоги, — она не понимает сказал ли он это вслух или она прочитала это в его глазах. У неё просто не остается выбора, и она тянет его руки на себя. Зеленый стебель разрывает его горло, выталкивая ошметки мышц наружу, становится толще с каждым освободившимся сантиметром.       — Хватит! Хината, остановись! — Уже чуть ли не визжит подруга, она безуспешно пытается остановить кровотечение.       Но Хьюга её не слушает, она смотрит в голубые глаза, видя в них мольбу о помощи. Как только его ободранные пальцы касаются её, она решается и резко тянет на себя. Кожа рвется, рана становится шире, оголяя трахею, Наруто рычит и закрывает глаза, по его щекам стекают слезы.       — Чёрт, — произносит Какаши, придерживая Узумаки за плечи, не давая тому упасть. Хината тянет еще раз, и лиана рвется, обвисая в руках девушки.       —Чёрт, чёрт, чёрт, — повторяет Сакура. — Зажми, Хината, зажми, чёрт возьми, его горло!       А она не шевелится, смотри на дурацкое растение, с порванным концом. Там внутри еще сотни таких, понимает она и ей становится дурно.       — Соберись! Ну же! — Отвешивает ей пощечину ирьенин, и Хината бросает лозу. Она с силой соединяет края раны, кожа, жировая прослойка собирается гармошкой на трахеи, и сквозь небольшую щель девушка четко видит кольца, покрытые капилярами.       От рук Сакуры тепло, зеленое свечение согревает пальцы Хинаты. Она старается заставить себе не упасть в обморок, не опускать рук с шеи Наруто.       — Я за Цунаде! — Вскакивает Хатаке, и его место за спиной Наруто занимает Харуно, она останавливает кровотечение и теперь прилагает все усилия, чтобы стянуть рану на шее. Хината облегченно выдыхает, ощущая прерывистое дыхание Узумаки.       Домой она не уходит, устраивается спать на соседней с ним кровати, а Цунаде и не выгоняет. Никто не возражает против её добровольного дежурства, только Ирука предлагает сменить, если та устанет. И она остается рядом с ним в светлой палате, пахнущей дезраствором.       Заснуть не получается, хриплое дыхание Наруто её пугает, оно слишком слабое, каждый вздох мнится последним, и она не выдерживает. Сдвигает две кровати вместе и прижимается к его боку. Теперь она отчетливо слышит его дыхание, от чего становится спокойно.

***

      Наруто тридцать два, и его мир разбивается вдребезги.       Он просыпается ночью от раздирающего горло кашля и его охватывает паника и ужас. Размеренное дыхание Хинаты звучит как приговор, и он зажимает рот рукой, не имея права её разбудить. А было так легко забыть, вон, Хината даже разводит цветы, красные, синие, оранжевые, белые. И только сейчас запах от пустынной розы, стоящей в изголовье кровати, до невозможности злит, ему хочется схватить мерзкий горшок и разбить вдребезги о стену, но вместо этого он тихо выбирается из кровати.       До ванны он идет на ощупь, темнота — последняя надежда на ночной кошмар. Он пытается вспомнить знакомых богов и у кого из них просят любви, но в голову никто не приходит. Когда после очередного приступа кашля во рту появляется металлический привкус, Наруто пытается понять, что пошло не так.       Он не может понять, как это случилось. Его не пугает смерть, пусть даже такая мучительная, его пугает, что завтра в её глазах он увидит безразличие. Вцепившись в край раковины, Наруто молит не о выздоровлении, не о жизни, он шепчет как мантру одно: «Любит, любит, она любит». Но ноги подгибаются, тело знакомо ломит, и на глаза напрашиваются слезы.       Свет ванной включается резко, ослепляя его. Узумаки вспоминает, что не повернул замок — не хватало, чтобы дети застукали в таком виде. Он включает кран, и начинает смывать кровь с губ, но руки дрожат, расплескивая воду.       — Наруто-кун? — Он любит её голос, любит нежность и теплоту в нем. Джинчурики уверен в этот раз не будет пустоцветов, будет прекрасная ярко фиолетовая сирень, как нельзя лучше олицетворяющая его жену.       — Наруто? — Она смотрит на него взволновано, подмечая каждую деталь, а он пытается найти во взгляде серебряных глаз что-то кроме любви.       Наруто хочет сказать, что все хорошо, что бы шла спать, но не может, горло словно режет изнутри.       — Дай, посмотрю. — Она говорит шепотом, в соседней комнате спят дети. В аптечке за зеркалом берет фонарик, и приподнимаем его голову кверху.       — Я же говорила тебе, — Хината осматривает его горло и хмурится. — Я сколько раз тебе говорила, одевайся тепло! А теперь, вот, ангина!       Она ворчит на него, тыкает указательным пальцем в плечо, обвиняя в пренебрежении к собственному здоровью, а Наруто счастливо улыбается сквозь душащий кашель.