Последствия неверных решений

Ричард бездумно водил пальцами по краю стакана. В янтарной жидкости, вспыхивая, плясали яркие вспышки — отблески огня. На столе — пустая бутылка и хаотично разбросанные фотоснимки. Можно ли утопить в виски все чувства, которые уничтожают, разъедают изнутри, медленно сжигают заживо? Способен ли алкоголь хоть немного заглушить их? Увы, нет. Ничему не под силу унять ту боль, что бушует внутри, сносит всё на своём пути. Оглушает, ослепляет, отравляет, останавливая время. Чтобы Ричард отчётливо ощутил каждое касание обжигающего пламени. Сполна насладился им. Он и так чувствует. Каждую чёртову секунду. Когда всё разрушилось? В какой момент жизнь бывшего кронпринца Сагара превратилась в Ад? О, он ясно его помнил. В мельчайших, чёрт бы их побрал, деталях. У его личного Ада даже было имя. Джессика. — Прежде всего я хочу принести вам искренние извинения за арест и дурное обращение… — слова эмира эхом отдаются в голове, глухо разбиваются о стены. Мерзкое предчувствие вкрадчиво расползается по венам, холодит кровь, дрожью проходит по позвоночнику, добирается до кончиков пальцев. Ричард с силой сжимает их, с прямой спиной сидя на неудобном пуфике. С холодной решительностью смотрит на эмира. Его с детства учили не показывать своих эмоций. Что бы ни случилось. — Вы думаете, здесь можно отделаться простыми извинениями? — сухо спрашивает он, не позволяя себе ни единого лишнего действия. Сдержанность и трезвость ума — главные атрибуты будущего короля. А Ричард им являлся. До этого самого момента. Ответом эмира становится тяжёлый взгляд, уголки его губ нервно дёргаются, словно тот пытается скрыть улыбку. Напряжение висит тяжёлой грозовой тучей, в любой момент готовой разразиться молниями. Покалыванием оседает на кончиках пальцев. Воздух накаляется до предела. Так, что дышать становится тяжело. Каждый новый вдох острыми осколками рассыпается внутри, царапает горло и лёгкие. Словно затишье перед бурей в пустыне. Одну Ричард уже пережил, но удастся ли эту? Что-то грядёт. Он каждой клеткой своего тела ощущает это. От ожидания, сковывающего тело, сводит зубы. — Эта юная джамал убедила меня в том, что война никому не нужна. Вы с ней не согласны? — эмир всё-таки позволяет себе улыбнуться. Как-то по-особенному мерзко. Хищно. Презрительно. Ричард поворачивает голову в сторону Джессики, неуютно ёрзающей на пуфике. На несколько секунд она замирает, словно чувствуя на себе чужой взгляд, нервно сжимает пальцами подол платья, но так и не решается поднять глаза. Ричард хмурит брови: здесь явно что-то происходит, вот только пока он не может понять, что именно. Электрический разряд пробивает позвоночник. Но он даже не вздрагивает: никто не должен видеть его напряжение. Эмир тем временем медленно достаёт откуда-то стопку писем и одним движением рассыпает их по столу. Надменно вскидывает бровь и, самодовольно улыбаясь, продолжает говорить: — Благодаря Джессике я знаю всё о вашей переписке с моим визирем, кронпринц Сагара Ричард. И не собираюсь оставлять это без внимания. Его слова громом проносятся по комнате, ударяют наотмашь. Заставляют Ричарда замереть и перевести непонимающий взгляд на Джессику. Она, нервно перебирая в тонких пальцах полупрозрачную ткань, несмело поднимает голову и едва заметно пожимает плечами. В её глазах нет ни капли сожаления. А у Ричарда словно весь кислород из лёгких выбивают. — Завтра же весь Ахар, весь Сагар… Весь мир будет знать о том, что некоронованный принц устроил грандиозный политический скандал. И я… Как держать лицо, когда внутри всё взрывается, превращаясь в обломки? Когда невозможно сделать вдох. Чертовски сложно. Голос эмира звучит максимально приглушённо, словно издалека. Слова тонут в нарастающем шуме, оглушительном стуке сердца. Уши закладывает, а кончики пальцев начинают подрагивать. То ли от злости, то ли от разочарования. Ричард не отрывает своего взгляда от Джессики. Не дышит и не шевелится, наблюдая за тем, как она, не выдерживая, отворачивается к окну. Именно в этот момент жизнь Ричарда с оглушительным треском начинает разрушаться, стремительно превращаясь в руины. Пальцы болезненно сжали холодное стекло. Ричард передёрнул плечами от нахлынувших воспоминаний и, едва не захлебнувшись собственным вдохом, залпом осушил стакан. Алкоголь больше не обжигал горло, не проходил теплом по всему телу. Только затягивал сознание вязкой дымкой, медленно рассеивая мысли. И, к большому сожалению, обострял ощущения. С силой стиснув челюсти, Ричард шумно вдохнул и со злостью швырнул пустой стакан в стену. С громким звоном он разлетелся на мелкие осколки. «Как моя жизнь», — пронеслось в голове, и Ричард нервно хмыкнул. Перевёл взгляд на фотоснимки, лежащие на столе. Очередной рваный выдох, горькая полуулыбка. Кто бы мог подумать: Джессика и эмир. В одной постели. Хорошо она уговаривала его прекратить войну. Настоящий дипломат. Ещё один человек в её впечатляющем списке любовников. Как оказалось, Джессика времени во дворце зря не теряла. После возвращения в Сагар Адам по понятным только ему причинам решил проверить каждое её действие. И зачем-то отчитался об этом Ричарду. Как будто от этого что-то изменилось. О том, что Джессика спала с Адамом, Ричард догадывался. Да, до конца не хотел принимать, но, в конце концов, смирился с тем, что его лучший друг превратился в соперника. А что ему оставалось? Только честный поединок, в котором он жаждал одержать победу. Честного, конечно же, не получилось: без драк с Адамом не обошлось. Сейчас это казалось настолько абсурдным, что хотелось истерически смеяться. Да, Ричард победил в этой борьбе за сердце Джессики. Но почему его никто не предупредил, что победа несёт за собой настолько ужасающие последствия? И стоило ли оно того? Пренебречь дружбой? Ради кого? То, что Джессика успела развлечься и с Эммой, и с Вильмой, и с Даниелем, и с Леонардом — стало открытием. Не то, чтобы особо впечатляющим и ошарашивающим. Но именно тогда она окончательно упала в глазах Ричарда. И вряд ли кому-то удастся свалиться на дно, глубже этого. Эмир же был хорош в своём злорадстве: выслал фотографии в гербовом конверте, заверенном печатью. Позаботился о том, чтобы послание передали точно в руки. На обратной стороне — ровный и красивый почерк и короткое: «Наслаждайся». Чтобы окончательно добить. Вот только он немного опоздал: Ричард уже был убит. Он до последнего надеялся, что это какая-то нелепая ошибка, совершенно неуместный розыгрыш. Обвинения эмира никак не хотели укладываться в голове. Джессика, его Джессика не могла так поступить. Но, как оказалось, Ричард её совершенно не знал. Когда всё произошедшее перестало восприниматься как страшный сон, Ричард пришёл к ней с тлеющей надеждой получить ответ на свой главный вопрос. За что? Он не ожидал, что услышит оправдания, но в глубине души надеялся увидеть в её глазах хотя бы тень сожаления. Но не было ни того, ни другого. Ни одного слова, только её холодный прямой взгляд — словно выстрел. А он всматривался в её безэмоциональное лицо и не понимал, как она могла так поступить. Не осознавал. Слишком дико. Почему? Что он такого ей сделал? Входная дверь в её комнату едва не слетела с петель, когда Ричард ушёл. К чему контролировать собственные эмоции почти бывшему кронпринцу? Словно это на что-то повлияет. Джессика… Самый близкий человек, которому Ричард безоговорочно доверял. Та, что робко поцеловала его на лодке перед Статуей Свободы. Та, что отважно ринулась спасать его из замка Штайнхерц. Та, что, счастливо улыбаясь, приняла его предложение руки и сердца. Он с бесконечной теплотой и восхищением смотрел на неё, не в силах поверить своему счастью. Сейчас же её имя непривычно кололо язык, вызывая противоречивые чувства. Отторжение. В один миг она стала совершенно чужой. Невозможно. Так не бывает. Всего одно её действие нанесло смертельный удар. Ричард и не думал, что бывает настолько больно. В последний раз он чувствовал подобное, когда умерла мама. Острая боль, разрывающая в клочья, всепоглощающая пустота, ядом растекавшаяся по венам. Он медленно погибал, не в силах выдержать того, что происходило внутри. Мерзко, паршиво, до одури обидно. Так, что ни вдохнуть. Как оказалось, бывает. И предательство Джессики было только началом. Ричард находился в самолёте, когда ему сообщили о том, что отец, поражённый новостью из Ахара, скоропостижно скончался. И в этот момент его мир окончательно рухнул. Ричард знал, что подобное добьёт отца, умолял не сообщать ни о чём до его приезда. Но, видимо, эмир был слишком ослеплён хищной жаждой превосходства. Ему было недостаточно того, что произошло. Того, что он растоптал кронпринца у всех на глазах. Щедро полил грязью, оскорбил. Ему нужно было больше. И он добился своего. С момента возвращения в Сагар Ричард обрывками помнит происходящее: похороны отца, мерзко-насмешливый взгляд Виктории и её самодовольное: «А я предупреждала тебя», победный — Леонарда, через несколько дней — новость о том, что Джессика выходит за него замуж, сбивчивые слова Адама, пытавшегося поддержать. Жизнь наносила удар за ударом, пока Ричард не упал на колени. Обессиленно, измученно. Но даже после этого она продолжила бить. Беспощадно и безжалостно. Чем он заслужил такое? Откуда в людях, окружавших его, улыбавшихся ему, столько ненависти? Как он мог не заметить этого? Они затмили даже Джулию и её мать, гонимую желанием завоевать трон через дочь. Эта сумасшедшая битва за корону перешла все границы. Ричард словно наблюдал за всем со стороны. Через какую-то непроглядную пелену. Ощущение нереальности происходящего спасало, позволяло абстрагироваться от всего, но лишь на несколько дней. А потом вновь обрушились тяжёлые мысли. Обухом по голове ударили, перенесли в самые ужасные моменты, заставив заново всё пережить. Каждое ощущение, каждую эмоцию. Словно тупым осколком вспарывали затянувшуюся тонкой плёнкой рану. Лучше бы сжирающая пустота и безразличие, а не всё это. В один момент Ричард лишился всего: невесты, отца, трона. Даже мачехи и сводного брата. Никого, кроме Адама, не осталось. То, к чему он всю жизнь стремился, за секунду превратилось в пепел, ускользнувший сквозь пальцы. Он не был готов к подобному, не ощущал почвы под ногами. И как жить дальше — не знал. А главное — для чего? Да, с самого детства учили справляться с эмоциями, скрывать их. Но почему никто не предупредил, что бывает настолько невыносимо? Когда душевная боль физически ощущается, затмевает разум, ломает рёбра. — Как мне с таким справиться? А, папа? Как?! — резко вскинул голову Ричард, ощутив, как жжёт глаза от подступивших слёз. Эта боль окружила его, сковала по рукам и ногам, заполнила каждый сантиметр. Охватила целиком и полностью. И он не знал, как с ней справиться. Мысли, чувства и эмоции — всё обратилось против него. Он всухую проиграл в своей личной войне. Сил бороться попросту не осталось. Впервые в жизни. Лучше бы его научили отключать всё это одним щелчком пальцев. С шумом выдохнув, Ричард поднялся и, едва не упав на пол, схватил с полки очередную бутылку. Буквы на этикетке расплывались, поэтому, какой именно это алкоголь, узнать не удалось. Да и было откровенно плевать. Сделав глоток, он закашлялся и двинулся к двери. Дышать в комнате было нечем. Стены давили с такой силой, что дикое желание сбежать подальше от всего этого одурманивало. Жгло невыносимо, заставляя поддаться. Казалось, стоит отъехать от этого проклятого дворца, внезапно ставшего совершенно чужим, остановиться где-нибудь на обочине, вдохнуть полной грудью свежий воздух — и станет легче. Отпустит, расставит всё по своим местам, прояснит, как жить дальше. Взгляд сам зацепился за ключи от машины Адама, которые тот удачно забыл. — Друг, ты даже не представляешь, как меня сейчас спас, — улыбнулся Ричард, сжав в руках брелок. Холодный воздух ударил в лицо, но ни капли не отрезвил. И спасительный вдох сделать не получилось. Уверив себя в том, что виной всему стены дворца, который всё ещё запредельно близко, Ричард неровным шагом двинулся к припаркованному автомобилю. Никто из охраны не обратил на него внимания. Он давно превратился в безжизненную тень. Виктория с Леонардом отлично постарались с тем, чтобы сделать из него пустое место. Сначала придворные смотрели с презрением, потом — с насмешкой, а после и вовсе перестали замечать. На Ричарда столько всего обрушилось, что все эти взгляды совершенно не волновали. К тому же, Адам уже занимался подготовкой документов для переезда в другую страну и поиском жилья. Оставаться здесь было лишено всякого смысла. Нарастающий рёв мотора, ночной воздух, с шумом попадающий в салон через открытые окна, опьяняющий вкус свободы, оседающий на языке. Эти ощущения вытесняли всю боль, заполняли лёгкие спасительным кислородом. Излечивали душу. Ричард впервые за долгое время искренне улыбнулся, на секунду закрыв глаза. А дальше — оглушительный грохот, вбивающийся в уши, сильный удар и разряд боли, стремительно пронёсшийся по телу. На этот раз последний. В один момент окончательно растворились все мысли, выключились эмоции и чувства. Как Ричард и хотел. Больше не было предательства тех, кого он считал близкими, не было всепоглощающей и обжигающей пустоты, чувства никчёмности, перекрывавшего кислород. Не было ничего. Долгожданное безразличие. И освобождающая темнота. Свобода. У каждого — собственный путь к ней. И в ту ночь Ричард нашёл свой.

***

Адам не мог поверить в то, что лучшего друга больше нет. Что Ричард никогда не зайдёт в парадную дверь, никогда не улыбнётся и не назовёт его варваром. В это было дьявольски сложно поверить. Да Адам и не хотел. Осушал один стакан за другим, сидя в комнате друга. Ожидая, когда накроет заветный алкогольный дурман, вытеснит все мысли. Думать о Ричарде было чертовски больно. О его смерти — и вовсе невыносимо. Но в голове раз за разом вспыхивали яркие кадры с места аварии: красная груда металла, клубы тёмного дыма и тело лучшего друга, охваченное огнём. Он никогда не забудет этого. Не сможет. На столе — разорванные фотографии, присланные эмиром, пустая бутылка виски, который Ричард так любил, на полу — осколки разбитого стакана. Всё, как и было в ту ночь, когда он разбился. Всё, что осталось от него. Приехав с места аварии, Адам до полусмерти избил охранников, дежуривших в тот день. Как они позволили Ричарду в таком состоянии сесть за руль? Почему не остановили? Откуда столько внезапного блядского безразличия? Словно он никогда не был кронпринцем, всегда — пустым местом. Адам наплевал на этикет, прорычав в лицо одному из них: «Мразь!» Он до хрипа выкрикивал это в лица полуживым подчинённым, пока его отрывали от них. А потом — каждому из толпы собравшихся придворных. Двуличные мрази. Предатели. Он ненавидел каждого находящегося в этом дворце. Джессику, Леонарда, Викторию, Джулию, но больше всех — себя. Ведь именно он привёл Джессику во дворец, именно он оставил друга одного на несколько часов, именно он забыл ключи у него на столе. Человек, отвечавший за безопасность Ричарда, собственными руками убил его. И Адам готов был волосы на себе рвать от горького осознания, ядом въедавшегося в душу. Он — главная причина случившегося. Адам вспомнил обо всём. И о похищении Ричарда, и о тюрьме в Ахаре, и о смерти короля Генри. И о том, как готов был разбить лицо лучшему другу из-за какой-то девушки шлюхи. Может, когда-то Адам и был джентльменом, но назвать Джессику как-то иначе после случившегося не выходило. Он не верил в то, что когда-то любил её. Не хотел верить. Отрицал. Он не мог испытывать чувства к такому мерзкому человеку, сполна продемонстрировавшему свою истинную сущность. Неужели он был настолько слеп? Обманывался её обворожительной улыбкой. Таял от одного её взгляда, прикосновения, безоговорочно верил. А ведь на месте Ричарда мог оказаться и он сам. Именно он во всём и виноват. И никто другой. — Рич, прости меня, каким же я был идиотом! Прости меня, прости! — Адам сжал кулаки до хруста. Так, что костяшки пальцев побелели. Скулы сковала резкая боль от того, насколько сильно он стиснул челюсти. Адам не смог сделать вдох и начал задыхаться в приступах беззвучной ненависти к самому себе. — Это я во всём виноват! Я! — словно проклятый, повторял он, судорожно сжимая волосы. Так не должно было случиться. Его лучший друг не должен был умереть. Не так. Он не заслужил всего этого. Просто не заслужил. Ричард, который всю жизнь учился быть королём. С самого детства. Стремился, жил ради этого, дышал. Ставил потребности народа выше своих, готов был отдать последнее ради его блага. Даже собственную жизнь. И Леонард — беспечный художник, который тешил себя мыслью, что он достоин престола гораздо больше. Который решил посягнуть на трон. На пару со своей съехавшей с катушек мамашей. Даже мать Джулии не казалась больше такой подлой. Грязные методы, несправедливая игра. А ведь они были какой-никакой, а семьёй для Ричарда. Но, как оказалось, из семьи у него был только отец. И того не стало. После приезда из Ахара всё словно перевернулось с ног на голову. Смерть короля Генри, свержение Ричарда с трона и переход его Леонарду, объявление его свадьбы с Джессикой. Всё напоминало какую-то ублюдскую трагикомедию, от которой хотелось истерично смеяться и плакать одновременно. Адам видел, как медленно умирает лучший друг, и не мог ничего сделать. Собственное бессилие душило, заставляло каждую ночь сбивать кулаки в кровь, напиваться до состояния беспамятства, пока Ричард беспокойно спал. Адам слышал, как он кричал во сне, видел, как искажалось от боли его лицо, но не мог даже пошевелиться. Каждая минута бездействия, проведённая с Ричардом, убивала и его. Он умирал вместе со своим единственным другом. И это всё, что он мог сделать. А потом он всё-таки нашёл решение: сбежать из Сагара, начать жизнь заново за пределами этого проклятого королевства. Забыть всё, как страшный сон. Вытащить друга из всего этого дерьма, заставить жить, а не жалко существовать. Но Адам не успел. В тот вечер, когда Ричард разбился, он как раз заканчивал оформлять последние документы. Спешил к другу, чтобы обрадовать, когда внезапная новость оборвала всё к чертям. Ударила под дых. И мир вокруг словно кто-то поставил на паузу. А потом пустил в замедленной съёмке. И если каждую секунду по ощущаемой боли можно было приравнять к удару раскалённым ножом, то к этому моменту на Адаме живого места не осталось. Его жизнь остановилась в тот самый момент, когда он увидел обгоревшее безжизненное тело своего друга детства. Как он мог такое допустить? Как? Перед глазами всё плыло, не хотело складываться в одну картинку. Мир Адама Хьюза пошёл бесцветными разводами. И никто не проронил ни единой слезинки во время прощания. Только Адам, для которого похороны Ричарда стали последней каплей. Он задыхался, давился собственной истерикой. А Виктория, Леонард и Джессика… Все они с таким надменным безразличием смотрели на всё происходящее, что Адаму захотелось разбить рожу каждому из них. И плевать на собственные принципы. Пелена ярости застелила глаза, и он кинулся на Леонарда. Даже успел врезать ему несколько раз. Размазать по лицу этого ублюдка его же кровь. Пока не оттащили. Вот только ни черта легче не стало. С позором выгнали из дворца — плевать, он отвоевал себе день на то, чтобы собрать вещи. Свои и Ричарда. А что с ними делать — решит потом. Чувство вины убивало медленно, но профессионально. Пустота росла с каждой минутой, заполняя мраком каждый сантиметр души. Он уже испытывал подобное, когда умер отец. И молил о том, чтобы не повторилось. Он знал, что не выдержит. Сделав очередной глоток, Адам достал из кобуры пистолет и с хищным блеском в глазах осмотрел его, словно перед ним была самая любимая вещь во всём мире. Вещь, которая за одну секунду решит все проблемы и восстановит справедливость. Он это всё начал — он и закончит. Чувство мести одурманило, затуманило разум. Мысль о том, что Джессика заслуживает подобной участи, приятно согревала. Какая же удача, что именно сегодня должна была отгреметь грандиозная свадьба короля Леонарда. Попасть на неё не составило особого труда, всего лишь понадобилось отточенным движением вырубить нескольких охранников. Даже будучи пьяным, Адам был предельно точен в выполнении профессиональных навыков. Джессика стояла у алтаря в пышном белом платье. Когда-то Адам мечтал увидеть её в таком же напротив себя. Рядом — счастливый Леонард. Со своей фирменной, выводящей из себя улыбкой. Как же сильно Адам мечтал стереть её с его поганого лица. Превратить в кровавое месиво, чтобы он больше никогда не смог улыбнуться. Все вокруг казались такими фальшиво радостными, что Адаму сплюнуть от омерзения захотелось. Двуличные твари. Сделав несколько шагов, он достал пистолет и, сняв с предохранителя, направил его на Джессику. Характерный щелчок привлёк внимание всех присутствующих, особо впечатлительные даже завизжали. А в глазах Джессики застыл неподдельный ужас. — Боишься умереть? — разорвал застывшую тишину хриплый голос Адама. — А ничего другого ты и не заслуживаешь. Оглушительный выстрел. Леонард сорвался было с места, чтобы оттолкнуть Джессику, оказаться на её месте, но пуля опередила его. А жаль, зацепить эту падаль хотелось тоже. Белое платье окрасилось алой кровью, а на лице Адама застыла улыбка. — Я отомстил за тебя, Рич. Меня здесь больше ничего не держит. Спасительный выстрел.